Красное солнце

Сначала я задохнулся от жаркого воздуха. Глаза открываться не хотели, еще закрытые липкой паутиной сна. Одно волевое усилие. Второе. Пожар что ли? Яркий рыжий свет ослепил на мгновение. С какого такого перепугу вокруг разверзлась геенна огненная? Но не только глаза горели, всем телом я ощущал, что лежу на раскаленной сковороде. Потом зрение сфокусировалось, и я увидел пылающее, раскрашенное в какие-то дикие оттенки желтого и красного небо. Кружочек солнца вдалеке посреди всего безобразия, где-то внизу, на уровне горизонта. И внутри сцены я, в насквозь вымокшей от пота футболке. Ничего тут не убавить и не добавить, замечательный антураж. Приподнялся на локтях, и увидел песчаные барханы. Все вокруг было одной огромной тощей песка. Я не понимал, почему так на меня обозлилось солнце, Голова раскалывалась. Перед глазами маячила школьная учительница географии. Ее голова, опутанная рыжеватыми колечками волос сыпала фактами о пустыне. Самое главное – вещала Тамара Батьковна - без головного убора в пустыне нечего делать. Напечет макушку, и в сознание ты уже не вернешься. Я очень жалел, что не слушал ее тогда внимательнее. Кто же знал, что мне может впоследствие пригодиться ее урок? Говорила – то она дело, только где бы его взять, головной убор этот? Лишаться футболки не хотелось, я боялся сжечь кожу на плечах. Только ожогов тут не хватало. Не особо думая, я постарался оторвать полоску ткани посередине. Потянул рывком - никакого результата. Попробовал порвать ее по шву снизу, ткань поддалась и разрыв дошел на несколько сантиметров вверх. Вторым рывком получил большую кривую фиолетовую полосу. Третий рывок – и она в руках, отделенная от одежды. Повязал влажную тряпку вокруг головы – сойдет. Какой там второй пункт статей о выживании в пустыне? Я не помнил, а теперь клял себя, дитя интернета, не знающее как выживать, что не набирался опыта хотя бы из статей или книг. Понятно, почему. Каков был шанс, что я вместо привычной однушки, ноутбука и редактора кода получу в свое распоряжение бескрайние пески? Совершенно ничтожный, и вот теперь пустыня получила себе в распоряжение меня целиком. Как это случилось? Как вообще такое могло случиться? До текущего момента я вообще не верил в паранормальное. Жалкий бред. Сказки для наивных выросших детей. Я бы мог списать все на сон, если бы не боль. Нет, даже боль объяснима. Определенно этому есть объяснение. Не может не быть. Но какое? Гнусный червячок сомнения заползал внутрь. Прекрати – одернул я себя – неважно почему так происходит. Тебе нужен план, нужно спасаться. Второй пункт этого самого грешного плана по выживанию назрел сам собой. Стопы горели от песка. Обуви на мне было, я проснулся в том, в чем спал. Обернуть бы их чем-нибудь хотя бы, только нечем. Выход был прост и нереален. Нужно было срочно найти прохладное место. Что мне оставалось? Я старался идти как можно быстрее. Насколько позволяли ноги, чтобы при этом не растерять все силы сразу. Я шел, и проклинал вчерашнюю цыганку, и себя, и длинный язык. Пестрые юбки и черные глаза до сих пор смотрели прямо внутрь меня. Я испугался, и чтобы не показаться слабым, был груб. Слова на незнакомом наречии преследовали, звучали за спиной, пока я медленно передвигал ноги. Она меня прокляла. Эта сука меня прокляла - крутилось у меня в голове – Из-за нее я оказался здесь. Нет, такого быть просто не может. Эзотерика. Я сплю, и скоро проснусь, потом потащусь сквозь сон к холодильнику. Там, кажется, остался сок. Боже, вот бы выпить сока. Я катал на языке это сладкое оживляющее чувство. Нет, нельзя так. Путь был бы вполне терпимым, если бы так не страдали ноги. Песок раскалялся, и боль нарастала, как только я привыкал к температуре. Эта боль делала все происходящее реальным. Как я здесь оказался? Почему я здесь? Заслужил ли чем-то это проклятие? Куда я иду? Вопросы есть. Ответ один. Неизвестно. Но если не двигаться никуда, то я никогда никуда не приду. Шаг, затем другой, и третий. Я гнал из головы мысли о воде. Неоткуда взять, я все равно не знаю, как добыть ее из песка. Но жажда от этого ничуть не уменьшалась. Надо просто передвигать ноги. Так когда-нибудь проснусь или доберусь до оазиса. И я шел. Шум песка, движимого жарким ветром заполнял уши, гул из земли нарастал. Казалось, что вот эта бесконечность песка прямо сейчас обрушится на голову. Пустыня – это самое вечное, что может быть. А что, если действительно выхода нет? Что если я никогда не проснусь? Что если из-за цыганки, которую грубо пресек тогда, я окончу здесь свою жизнь, изнывая от жара и жажды? И была ли это действительно ее магия? Что если я обрек себя на это сам? Или вдруг ад все-таки существует, и когда я умер в своей кровати, оказался в аду, и теперь это моя личная вечность? Я вспоминал всех, кого я когда-то обидел. И всех, кто когда-то обидел меня. Почему здесь я? Не у кого потребовать списка обвинений и некому оправдываться. Только свистящий песок, раскаленный воздух, красное небо и пустота. Пустоте не было конца. А солнце тем временем вступало в силу, и кажется, всерьез хотело уничтожить все живое. Я готов был стать кем угодно, помогать всем и каждому, я готов был остаться без всего, что привычно, только бы мне позволили вернуться и просто жить. Будь в этом малейший смысл, я бы встал на колени и молил о спасении. Но понимал, что просто упасть на землю и просить кого-то непонятного вернуть меня назад, было бы равно тому, чтобы просто умереть. А умирать я не хочу, как бы ни строил из себя вид грустного циника с пятнадцати лет. Пока я иду, я существую. Надо концентрировать сознание на передвижении ног. Это просто. Есть ритм. Раз-два. Шажок, погружение песок – вытащить ногу - новый шажок. Но вместе с готовностью идти вперед до самого конца, внутри меня нарастало чувство, которое пугало. Смирение. Тоненький голосок, предлагающий мне просто прилечь на песок, и не барахтаться, уже зудел в голове. Тихо, словно комар в другой части комнаты. Пока его было легко заглушать рациональностью. Мое тело борется за жизнь, и разум тоже. Но я не знал, насколько долго я еще смогу сдерживать этот писк. На барханах впереди я видел лица близких, и это позволяло мне держать ритм. Меня ждут, и будут волноваться, если не выйду на связь. Но как скоро меня действительно начнут искать? Никто не удивится, когда я в первый раз не возьму трубку. В первый. И второй. Через несколько дней начнут обижаться, затем волноваться. Но сколько времени может пройти, чтобы они поняли, что что-то не так? Я не знал, сколько уже шел, и ноги адски болели, но еще подчинялись. Я понимал, что как только раз собьюсь, как только таймер внутри перестанет отсчитывать раз-два, все погибнет. Барханы расплывались, и только казалось, что я пересек один, что хотя бы на миллиметр ближе к цели, как вырастал второй. Вырастал в полном своем величии, так, что я не видел ничего за ним. Все сложнее было не думать о физических ощущениях. С каждым мгновением, с каждым пересеченным песчаным холмом, во рту появлялось все больше слюны. Я сглатывал ее и не получал удовлетворения. Хотелось упасть. Хотелось сдирать с себя кожу наживую. Старался не смотреть на красные от ожога ноги, чтобы не скатиться в жалость к себе. Нельзя стать одним большим баннером «почему я?». Да просто потому что. Легкая кипучая злость - лучший выход из ситуации. Если смог разозлиться – это уже полдела. Но не получалось ведь. В голову, как назойливый гудок поезда по утрам, сначала тихий и незаметный мушиный писк, потом беспокойный и звонкий набат, и, наконец, совершенно оглушающий, лезла одна мысль. Я отгонял ее, убивал внутри, но она не уходила. Бесконечность пустыни - идеальное наказание для меня. Жар, одиночество, жажда, монотонность, погружение в себя. Персональный маленький адик (хотя впрочем, огромный адище, если учитывать размеры пустыни). Но чем же я заслужил оказаться здесь? Неужели только то, что сорвал плохое настроение на цыганке на вокзале? Нет, очень сомневаюсь, что она действительно ворожила. Просто наивное сознание немного слетело с катушек из-за жары и метафизической хрени. Магии нет. Будь реалистом! – говорил я себе - Куда более вероятно, что ты просто галлюцинируешь дома. Галоперидольчик решил бы все проблемы разом. А пока иди, и жди, пока тебя найдут. Проблема одна. Не найдут. Это не галлюцинации. От глюков не хочется чихать, и под языком не собирается песок. И все равно, чем я заслужил? За что меня наказала вселенная? Перешел кому-то дорогу, предал друга, нагрубил близким, пнул собаку? Нет, не было такого, да и ничего из этого не заслуживало такого наказания. Я просто человек, и просто жил. Скучно, и серо, как возможно. Ни добра, ни зла. До этого дня я верил в злую и прямую справедливость вселенной. Она практически никогда не поощряет усилия, но вылавливает неудачи, закрепляет их, заставляя тебя сдаться или переработать их. Но закончить свою жизнь здесь – это совсем не справедливо. Это не мой финал, мне его кто-то подбросил, как полицейский пакет травы. Хотелось крикнуть «заберите, я не притронусь». Забрать было некому, я тут один до самого горизонта. Увяз в песках по макушку. Ай! Ногу пронзило режущей болью. Рефлекторно подпрыгнул на другой ноге, потерял равновесие и свалился в песок головой назад. Когда смог двинуться, резко рванул стеклышко из стопы. Это какая-то насмешка. Откуда в чертовой пустыне, в песках, расплывающихся на километры и мили вокруг, кусочек стекла. Его сделали и огранили руки человека. Я не вижу здесь людей. Боль в ноге саднила и рвала, я распорол стопу прямо посередине, в том месте, где носок переходит в пятку. Я подвигал стопой – удалось, хоть и с болью – и откинулся на песке. Неправильное решение. Как снова встать? Голова плыла. Все тело болело. Красное солнце пустыни превращалось в слепящий шар, мешающий видеть и чувствовать, преумножающий боль. Желание было одно – свернуться в маленький шарик и спать. Не видеть света и отдаться жару. Пусть будет, что суждено. И я действительно закрыл глаза, и вытянул ноги. Лежать было легко, каждая мышца ныла, успокоившись. Амнистия. Больше не надо держать тело и двигаться. Легкость смешивалась с болью. А ты ведь сейчас здесь закончишь – пронеслось в голове – Хочешь этого? Хочешь тут превратиться в бекон? Поджариться, как кусок мяса на гриле к ужину? Не то, чтобы часто задумывался об этом в последнее время, все казалось, что рано, и будет время, но конец я всегда представлял в двух вариантах. Один из них – респектабельная кончина в кругу семьи в старости, с долгими рассуждениями и разговорами о юных годах. Разумеется, к тому времени я обзавелся бы значительным наследством, которое не отдал в итоге никому. Хотелось увидеть глаза всех окружающих при оглашении, когда выяснилось бы, что все осталось моему псу, или детскому дому, или онкологическому центру, только не тем, кто ждет. Другой же вариант, который сильно привлекал в подростковые годы - врезаться на байке в дерево на полной скорости, сбегая от чего-то, двигаясь к мечте. Броситься в море в грозу, испытать судьбу, и проиграть. Что-то бессмысленное, быстрое, запоминающееся. Хоть какая-то яркая вспышка была в моей смерти, раз уж жизнь не была сильно яркой и запоминающейся. Главное в этом был эффект – я видел себя в полете, сорвавшимся с высоты, после того, как объявил огромной толпе, что пройду по канату без страховки. И все соболезнуют и плачут, как никогда и никому. Иногда, я желал улететь с моста на глазах людей, сыграть в русскую рулетку с 5 заправленными патронами в аппарате, спасти девушку, защитив от мудаков ценой своей жизни, став героем в глазах ее и других. Конкретно то, как произойдет смерть, мне было не принципиально. Важно было другое. Мне казалось, что раз смысла в жизни нет, нужно умирать вспышкой. Красиво, ярко, в момент подъема. Что ж, вспышка мне сейчас и грозила. И мне было все равно. Меня будут искать, и никогда не найдут, а кости мои сожгутся дотла. Да и пусть. Наверное, исчезновение – это вполне эффектно. К черту. Сейчас меня мало интересовало это, каждая клеточка моего тела была направлена на выживание. Я рванулся вперед, и снова завалился обратно, подняв под собой облако песчаной пыли. Вторая попытка была чуть успешнее, и в итоге завершилась тем, что моя верхняя часть тела почти оторвалась от разожженного песка. Следующим рывком я сел на песке, уже почти готовый встать. Усталая безнадежность укрывала песком с головой, готова проглотить душу. Я сидел и хлопал глазами, и не было сил ни на что больше. Но когда встал, дышать стало полегче и посвободнее. Не то, чтобы мог в полную силу впустить внутрь себя воздух, об этом теперь точно можно забыть, но мог вдыхать и выдыхать без рези от песчаной пыли. Сидеть было сложнее, спина, напрягаясь, требовала вернуть горизонтальное положение Когда я поднимался на руках, я чувствовал себя боксером, нокаутирующим противника в последнюю секунду. Если вдруг выживу каким-то магическим (или божественным) образом, этот момент точно войдет в память как главное проявление силы и воли. Когда встал, поднимаясь сквозь лезвия боли в пятки и жар, снова увидел впереди себя барханы. Ничего не появилось, оазиса не выросло из-под земли, и хляби небесные не пролили на меня дождь. Должно быть, так и чувствуют люди в пустыне. Я даже книжки не читал о жарком климате и вечности, как-то слишком далеким это казалось для парня, выросшего в джунглях Москвы, раскаленных, дымных, шумных. Я просто никогда не знал, каково это, остаться наедине с собой и не чувствовал жары. И это было действительно тяжело. Песок вытягивал из меня чувства, которые я прятал сам от себя многие годы. Я прятался от одиночества всю мою сознательную жизнь, но именно одному мне суждено было умереть. Я встал и сделал шаг, даже понимая, насколько бессмысленно это было. Пораненная нога болела, и идея продвигаться вперед была безнадежна, но я бы просто перестал себя уважать, если бы не попытался. В голове играла какая-то музыка, которая поддерживала меня в слабых попытках продираться через барханы. Я понимал, насколько смешно это было – глупая попытка стать собой, справиться с существованием. Не было ничего, за что я мог уцепиться, чтобы вылезти из чертовой пустыне. Барханы таяли под ногами, но я не верил, что мог выбраться отсюда. Неясно, что держало меня во все секунды, когда я готов был все бросить те воспоминания, за которые цеплялся. Наверное, животный страх и инстинкт выживания. Я должен был, чтобы выжить, стать человеком, который живет в пустыне с детства, но я не мог. Выход был только дойти до оазиса, найти людей и город или деревню. Где я, это Африка? Главным сейчас было выбраться. Само возвращение к моей обычной жизни казалось настолько нереальным, что не могло стать какой-то целью, которая заставляла меня жить. Цели вообще не было, она затерялась где-то в бесконечной пустоте и жаре, который выжигал меня до основания. После того, как я встал, идти было еще тяжелее, словно я был пьян и должен был точно, без малейшей ошибки, не отклоняясь от курса двигаться от точки A к точке B. Только вот точки не было, это не видеоигра, где существует быстрое перемещение, не было никаких указателей, и путь был совершенно неясен. Куда мне нужно было идти? От жары, жажды и голода очень сильно тошнило. Зубы клацали и требовали еды, только вот жевать здесь можно только песок. Цыганка, либо что-то другое явно задумали меня убить. Сценарий был прост и понятен. Непонятен был ответ на все тот же философский вопрос. Почему я? Перестань спрашивать о причинах, если избежишь смерти – подумаешь о причинах потом – говорил я себе, поднимая отяжелевшую ногу. Если выживешь, хоть всю жизнь можешь посвятить, десятки диссертаций написать, раздуть из этого историю на телеканалах и получать деньги за разные масонские байки, а сейчас просто передвигай ноги, левую и правую. Солнце уже начинало садиться, а жажда только усиливалась. Идти становилось легче, а небо из обжигающе красного превращалось в бордовое, становилось легче и спокойнее. Я ждал передышки, но у меня не было права на нее. Всю ночь я был обречен ступать вперед, яростно заставляя глаза открыться. Если я позволю себе слабость заснуть, то уже никогда не проснусь. Ритм шагов стал совершенно другим. Я уже не боролся за каждое движение, каждый шаг не отзывался внутри огнем боли, но ноги, измученные за день, уже с трудом слушались. Песок остывал понемногу, но как только я почувствовал комфортную ногам температуру, он снова медленно начал нагреваться. Ночь прошла медленно, как сама пустыня, тягуче, она затягивала в песок, она заставляла остановиться. Но самое плохое – она снова закончилась утром. А утро здесь значило новую порцию огненного ада, который я не мог вынести снова. Ноги уже не могли терпеть огонь, ни на секунду я не дал им передышки, и сейчас уже каждое движение сопровождалось серьезнейшей внутренней борьбой. Я уже совершенно потерял счет времени. Сколько прошло с рассвета? Пятнадцать минут, час, несколько часов? Казалось, что вечность. И когда уже второй благодатный вечер спустился, я даже не нашел в себе сил по-настоящему этому обрадоваться. Я должен был утолить жажду, сколько может человек жить без воды? Я стал одержим этой мыслью, не было никакого размышления на философские темы, не осталось даже меня самого, я уже не мог ни поддерживать себя, ни злиться, ни бояться смерти – я только хотел пить. И вдруг я увидел впереди, через вечность из нескольких барханов, высокое дерево. Дерево! С обожженными пожелтевшими листьями, но живое. Если бы во мне осталась хоть крупица физической силы, не направленная на передвижение, я бы возликовал, побежал к нему, прыгал и скакал вокруг. Это было первое олицетворение жизни, что я увидел за последние сутки. Я шел правильно. Я смогу – забрезжил легкий свет внутри меня. Я ускорился и пошел к нему, для того состояния с совершенно невозможной скоростью. Дерево! Зеленое. C истонченными прожилками листьев. Я не знал его. Смотрел на него, и не мог нарадоваться. Вот она, жизнь. Здесь есть вода, значит, где-то глубоко под песком, и можно отдохнуть и прилечь, здесь не будет так жарко. Нет, нельзя отдыхать, хотя бы пока я не напьюсь вдоволь воды. Это опасно. Но вода же рядом. Вода. А возможно и много других таких деревьев С такими мыслями я и дошел до дерева. Однако, когда я почти коснулся нагретого ствола, впереди, на горизонте, я увидел озеро, и тени, похожие на изогнутые стволы пальм. Я оценил свои силы – полдня пути, и я смогу достичь этого. И обезумев, я пошел вперед, к оазису падая и вставая, падая и вставая. Там есть люди! Должны быть! Сейчас будет и вода в достатке, и сон, и самолет домой. Я смог, все получилось. Я шел, и на землю все глубже спускался вечер, а расстояние как будто бы не сокращалось. И еще один бархан пересекал, за ним другой, убеждал себя, что скоро доберусь до места, уже точно до утра. Гнал смутный голосок внутри, что озеро не приближается. До того, как снова начнется адовое пекло, я вдоволь напьюсь, намочу одежду, и побегу искать людей поблизости. Обернулся назад – дерева с его прохладной тенью уже не было видно. Вернуться уже было некуда. Впереди, все также далеко, на самом горизонте, маячил оазис. Когда наступило утро, а я все еще не дошел, продолжал говорить себе, что просто медленно двигаюсь, что надо поднажать, и из последних сил побежал по раскаленному песку, двигаясь к спасению. Прошла еще одна вечность, а под ногами, уже еле волочащимися, плыли барханы, барханы, барханы. Я уже начинал подозревать, что хожу кругами, что теряюсь в пустыне и никогда оттуда не выйду, но вот передо мной выросли три игрушечных мультяшных пальмы, и на каждой висело несколько кокосов. За ними начиналось озеро, а вокруг озера гнездились маленькие колючие растения. Людей не было и не предполагалось, но достаточно воды – мутной песчаной воды, которая могла утолить жажду и спасти меня. Закрыл глаза, двумя руками загреб воды в руки, несколько капелек сорвались на песок, быстро поднес к губам, и ощутил скрипучую горсть песка на зубах. Я выплюнул все, и открыл глаза. Воды не было, меня окружали барханы. Если бы потрогал то первое дерево, если бы понял, что оно ненастоящее, если бы не пустился за химерой… Я упал на песок и просто лежал, глядя в ухмыляющий красный круг солнца на небе. В глазах темнело, неровное дыхание переходило в хрип. Я не мог идти дальше. Я должен был спать. Мысль промелькнула, и я погрузился в пустоту. Меня больше не интересовало то, что будет, и кто сделал. Пустота была темной и прохладной. Этого было вполне достаточно.