***
Мир знал множество трагических историй о том, как время разлучало соулмейтов. Мидория считал их ужасно грустными и в глубине души был уверен, что ему, дефектному от рождения в мире бесконечного разнообразия причуд, и здесь выпадет паршивая карта. Иногда соулмейтов разделяли десятилетия. Бывало — и по полвека, даже больше. Потерянное попадало к младшему с шестнадцатилетия старшего, и бывало, конечно, такое, что рядом с детьми с рождения появлялись разные мелочи. Чьи-то соулмейты просто умирали до своих шестнадцати или до появления младших на свет. В любом случае, Мидория скорее ожидал бы оказаться в числе старших в паре или вовсе обречённых на одиночество, а может, отношений лишь с такими же одинокими, в которых их пазы никогда не встанут правильно. Ожидал быть частью того, что никогда не сработает. Но в конце апреля стало ясно, что если жизнь подарила ему шанс изменить судьбу, получить причуду, стать героем — столкнув его со Всемогущим — то по части родственной души она решила сыграть злую шутку и оторваться по полной. Найдя подозрительно незнакомый носок в кресле, он почти даже не удивился. Он отличался хорошей памятью, но не по части быта, и аккуратистом был не то чтобы слишком дотошным. Так что он просто кинул носок в корзину с бельём и забыл о нём. Чужую футболку на своей постели было пропустить сложнее. Аккуратно разложенная, она была непохожа на всю его одежду — чёрная с белым стилизованным черепом на ней. Мидория хотел спросить у мамы, не её ли это был сюрприз, но ответ он уже знал, а делиться новостями не желал. Он бы не перенёс её радости по поводу того, что его соулмейту исполнилось шестнадцать. Он взял футболку в руки и принюхался. Даже если бы он не видел её никогда раньше, он безошибочно узнал бы сладковатый запах нитроглицерина. Тихо пробормотав: «Твою мать», — он затолкал футболку подальше в ящик и захлопнул его. Если бы Каччан узнал, то точно бы его прибил.***
Даже если бы Тодороки верил в то, что шансы найти соулмейта есть у всех, несмотря на удручающий пример своих родителей, которые, конечно, родственными душами вовсе не были, он бы не хотел оглядываться на это. Многие опасались вступать в отношения слишком рано, кто-то — наоборот, отказывался тратить время на устаревшие идеи. Тодороки же просто не так уж много мог в жизни выбрать сам, и желал хотя бы сердце оставить в полном своём распоряжении. Так он рационализировал происходящее для себя. На деле — он просто влюбился. Переживать это было прекрасно. Как будто в тёмных окнах пустого дома наконец зажёгся свет. Тодороки бы насладился этим чувством как следует, если бы не оставленные дома вещи его соулмейта. Он не стал брать их с собой, но и выкинуть чужое рука не поднялась. К счастью, вещей было не слишком много — да и то, что попадало к нему уже в общежитии, он отвозил на выходных. Тодороки понимал, что его соулмейт был почти ровесником ему, но, если честно, не собирался его искать. У него были другие цели в Академии, и он полностью отдавался им. Его соулмейт мог быть где угодно. Ну, где угодно в Японии — это Тодороки понял, когда среди его вещей оказался номер «Бунгэя». Но бегать по всей Японии ему совершенно не улыбалось, и вообще… Свет в окнах уже горел. Тодороки разговоры о родственных душах всегда казались очень личными, но чем ближе был день рождения Мидории, тем тоскливее было самому Тодороки. Он уже знал точно, что его родственная душа — не Изуку, но не представлял, как ко всему этому относился сам Мидория. Так что когда июль перевалил за середину, удерживаться от вопросов, полных надежды, стало трудновато. Спрашивать о таком было не принято, если только у родных или близких друзей, но Тодороки надеялся, что они достаточно близки. — Ну, как, ты уже терял что-нибудь, Изуку? Мидория вздрогнул и смущённо улыбнулся. — Нет, пока ничего. — А находил? Тодороки запоздало понял, что со вторым вопросом поторопился, но Мидорию, кажется, это совсем не смутило. Он покачал головой, и улыбка стала более сдержанной и одновременно рассеянной. — Тоже нет. А ты? Врать Изуку Тодороки точно не собирался, хотя и опасался, что честный ответ мог всё испортить. Но он по себе знал — ложь скрыть невозможно. — Находил. Ничего особенного, в основном носки. — Мидория странно, неестественно засмеялся, и Тодороки понял этот смех по-своему, так что продолжил мягко: — Я ни на что не намекаю, но я бы посчитал за честь иметь такого соулмейта, как ты. Мидория снова рассмеялся — и снова слишком высоко, слишком ровно. — Носки — это неплохо. Можно попробовать составить из них пары и пустить в дело. Использовать, как опознавательный знак или типа того. У Тодороки слегка кольнуло сердце от того, как легко Мидория пропустил вторую половину фразы мимо ушей, но он мог понять. Не перестал бы надеяться всё равно, но решил чётко обозначить свои мысли. Он пожал плечами, теребя корешок тетради. — Мне не нужны опознавательные знаки. Я не собираюсь искать свою родственную душу. Улыбка Мидории стала теплее, и Тодороки решил позволить себе надеяться чуть больше.***
— Твою мать, да куда они опять делись. Киришима лежал поперёк его кровати, закинув ноги на стену и свесив голову с края. Он откровенно скалился. — Серьёзно? Ты не мог для разнообразия потерять что-нибудь поинтереснее? Бакуго хлопнул ящиком и зарычал: — Я не виноват, что в этом долбаном общежитии такие паршивые стиральные машинки! Киришима фыркнул. — Ага, но кроме тебя никто не теряет носки коробками. Чужих не находил, кстати? Мне кажется, твой соулмейт должен быть таким же неоригинальным. — Иди ты. Признавать было неприятно, но дерьмоволосый был прав — целых пар у Бакуго не осталось. Так что на занятия пришлось идти в разных.***
Мидория упал лицом в подушку и горестно застонал. Ему и так было непросто. Для начала, только глухой в классе не слышал ещё ясно и чётко, насколько паршивой идеей Каччан считает саму концепцию родственных душ, но это была только половина беды. Окей, он правильно сделал, что ничего не сказал, тут всё понятно. Правильно сделал, что начал маниакально следить за своими вещами, чтобы ни за что… и ничем себя не выдать. Но то, что Шото, которому в руки совершенно ничего из его вещей никак не могло попасть, всё равно надеялся на что-то даже после дня рождения Мидории… одновременно разбивало сердце и дарило надежду на то, что его можно полюбить и так, без романтической жеребьёвки. Вот только отвечать Мидории было нельзя. Если бы у них и было время, которым можно было бы рискнуть — то всего лишь до января. Мидория надеялся, но не верил в то, что может быть ценнее чужой родственной души.***
Тодороки никогда особенно не понимал прелести дорогих вещей. Вернее даже было сказать — он плохо ладил с такими категориями, потому что обо всём, что касалось быта, заботилась Фуюми. Ему было не стыдно признать, что почти вплоть до старшей школы она помогала ему выбирать одежду. Он не очень-то хотел разбираться в этом и был благодарен за то, что сестра позволяла ему своей заботой просто идти к поставленной цели, не отвлекаясь. Однако же необходимость самому делать выбор не только в отношении будущего, но и в отношении осенней обуви и нового телефона была частью его в чём-то очень запоздалого взросления. Некоторые вещи до него и вовсе дошли только когда он уже поселился в общежитии. Например, стоимость подарка Фуюми на пятнадцатилетие. Но все же безумно красивые палочки из чёрного эбена с тонкой росписью Тодороки ценил не за это — он берёг все подарки от Фуюми и Нацуо. Он так и не научился к шестнадцати выражать собственную привязанность, но ценил все её проявления. Тем обиднее было через неделю после дня рождения не найти их. В обед Тодороки перетряс всю сумку, надеясь, что, вылетев из раскрывшегося под книжками чехла, палочки просто упали на дно, но их нигде не было. Из всего, что он мог бы потерять, без удовольствия став частью круговорота пропавших штук и найденных родственных душ, он ухитрился прохлопать одну из тех вещей, лишиться которых было по-настоящему неприятно.***
Шутить про носки надоело уже даже Киришиме, так что теперь он просто молча валялся на кровати Бакуго, пока тот придирчиво сличал чёрный и чёрный цвета. — Они разные. — Неужели. — Голос Киришимы звучал приглушённо из-за того, что он говорил, лёжа лицом в подушку. — Ты не думал просто купить кучу абсолютно одинаковых пар и выкинуть все остальные? — Они всё равно делятся на правые и левые. — Да ты хренов педант, Бакубро. — Слышь… Бакуго сбился на середине ругательства, потому что, отвернувшись от ящика, он резко ударился пальцами обо что-то твёрдое в куче белья. И не глядя достал хаси. Не дождавшись очередного обзывательства, Киришима поднял голову и уставился на изящную роспись на чёрной поверхности. — Кацу… — Заткнись. — Бакуго держал палочку, как ядовитое насекомое, и брезгливо морщился. — Это что, шутка, блядь. Конечно, он уже видел эти хаси, хотя двумордый никогда не сидел с ним за одним столом. Просто таких выпендрёжников было ещё поискать. Киришима осторожно сел на кровати и упрямо продолжил: — Кацуки. Может, хотя бы попробуешь? Расплеваться всегда успеете. «Что ж ты такой умный, когда не просят», — подумал Бакуго, сжимая палочку. Соблазн швырнуть её в мусорку был велик, но… ему было любопытно. А себе он с недавних пор старался не лгать. Просто было отбрехиваться от общей идеи, пока она не касалась его лично. Не жила с ним в одном общежитии, твою-то мать.***
Присутствие Каччана Мидория ощущал кожей — так было, в общем-то, с самого детства. Сперва он просто был обращён к нему, будто подсолнух к солнечному диску, потом держать Каччана в поле зрения стало вопросом выживания. Ну, или, по крайней мере, жизни с меньшим количеством дежурных оплеух в день, чем могло бы быть. Теперь помимо привычки было это тупое чувство под рёбрами, невидимая нить, о которой никто из них не просил. Так что когда Каччан вошёл в общую гостиную, Мидория обернулся немедленно. Чтобы увидеть, как решительно тот идёт к Тодороки. Мидория не слышал, что Каччан сказал ему, но Тодороки-кун кивнул и закрыл книгу, поднимаясь на ноги. Взглядом Мидория проводил не их, а палочку, которую Каччан сжимал в кулаке. Точно такую же, как он сам нашёл на письменном столе в комнате перед уроками. И пока остальные, кто сидел в гостиной, тихо шептались об увиденном, Мидория раньше, чем успел подумать, незаметно сунул вторую палочку в оставленную Тодороки сумку. Ему нужно было время.***
Следующий месяц был довольно безумным. Бакуго явно пришёл с намерениями разругаться в хлам, но в итоге сдулся на середине прочувствованного спича о том, какое соулмейтство бессмысленное — после того, как заметил, что Тодороки, вообще-то, не спорил с ним. Разговор в целом вышел неловким и скомканным, и было чертовски странно теперь пытаться отследить, как же они сошлись на идее попробовать. Вроде как — от них не требовалось особых усилий, они оба были не в восторге от происходящего, но… если жизнь подсовывает тебе лимоны? Иметь в соулмейтах Бакуго Кацуки было целым ящиком лимонов, притом неспелых. Так Тодороки сказал бы ещё месяц назад. Но возможно, он старался очень сильно, а может, так и работала магия этой мировой лотереи — стоило им начать общаться немного больше, чем в рамках дежурной ругани на занятиях и в общей гостиной, оказалось, что поговорить вообще было о чём. И ещё — что Бакуго мог не только огрызаться. Нет, Тодороки понимал на уровне теории, что друзья Бакуго оставались рядом с ним не из природного мазохизма, но всё равно было странно видеть своими глазами, почему. Бакуго был очень верным. И на самом деле никогда не отказывал в помощи и пусть своеобразной, но поддержке. Почему Мидория упорно называл его своим другом тоже теперь стало чуть яснее. У Тодороки пока не получалось выбраться домой, чтобы привезти коробку с накопленными со дня рождения Бакуго вещами, но это его волновало мало, куда сильнее беспокоило то, что не получалось поговорить с Мидорией вот уже две недели. Не хватало времени — тренировки, учёба, теперь ещё и… это. Чем бы оно ни было. Пока было рано судить. В итоге Тодороки поймал Мидорию на занятии по отработке спецприёмов. Эти занятия оставались индивидуальными, но и ему, и Бакуго не терпелось показать, как они научились использовать перепады температур. У Тодороки давно уже была такая идея, но одному справляться оказалось неудобно, а вдвоём… чёрт, они очень быстро сработались. Айзава-сенсей не мешал им, но и не слишком поощрял, напоминая, что они не обязательно будут работать вместе после выпуска, но вообще было просто приятно знать, что он верит в их выпуск в принципе. Тодороки осторожно сел рядом с Мидорией, который отдыхал после очередного захода, привалившись спиной к стене. От неожиданности он вздрогнул, но улыбнулся, и Тодороки просиял в ответ. Чёрт, он соскучился, вообще-то. — Всё хорошо? Мидория ответил быстро, будто ждал вопроса. — Да. Супер. А что? Тодороки пожал плечами. — Показалось, ты меня избегаешь. Изуку рассмеялся и прочесал пальцами налипшую к влажному лбу чёлку. — Нет. Просто избегаю Каччана, как всегда, знаешь… Уточнять, что не особенно-то Мидория раньше его избегал, Тодороки не стал. Ему было важно другое на самом деле. — Ты же понимаешь, что это… совпадение ничего между нами не изменило, правда? Улыбка Мидории наконец стала немного расслабленнее. — Понимаю. Тодороки мог понять ход его мыслей — по крайней мере, надеялся на это. Он и сам думал о том, что если бы его соулмейт не оказался буквально на расстоянии вытянутой руки, тот июльский разговор… можно было бы продолжить. Но теперь всё стало настолько сложнее. — То, что я тогда сказал — это правда. Твоей родственной душе чертовски повезёт. Наверху прогремел очередной взрыв, и обоим пришлось закрыть глаза из-за мелкой крошки, дождём пролившейся от манёвра Бакуго. — Твоей уже повезло. Как оно, кстати? — Ох, — устало рассмеялся Тодороки. — Трудно. Но легче, чем я думал. Я же никогда не знал, как это у соулмейтов… мои родители здесь — не пример. Но есть ощущение, что он мне подходит. Как ни странно. Будто виндзорский узел к галстуку. Мидория фыркнул. — То есть, очень много выпендрёжа и усилий? — Да. — Тодороки проследил взглядом дугу взрыва. — Может, результат будет того стоить. Не знаю. — Ну, на площадке точно уже стóит. — Тебе нравится, правда? Мидория набрал воздуха и затараторил со скоростью триста слов в минуту о своих наблюдениях касательно их нового приёма. Было чертовски полезно, но главное — было легко. Пожалуй, всё и правда осталось по-прежнему между ними.***
Конечно, с высоты верхнего цементного блока Бакуго отлично видел, как Тодороки-мать-его-Шото трепался с Деку, мирно сидя у стены. Они только пробовали пока, но ему всё равно чертовски не нравилось, что Тодороки болтается с этим задротом. Это вообще было законно? Они общались раньше? И кого спрашивать? Закончив с отработкой спецприёма, Бакуго спрыгнул вниз, притормозив у самого пола на взрывной волне, и решительно направился к Деку, который к тому моменту уже остался в одиночестве. Деку был занят своей отработкой, так что Бакуго рявкнул на ходу его имя, и Деку обернулся, вздрогнув. Бакуго поклясться был готов, что Деку в этот момент походил на замершего в испуге кролика. — Каччан? — О чём вы трепались, задрот? Хотелось снять наручи, кожа под ними чесалась, но Бакуго держался. Всё ради образа, как будто у Деку не было его детсадовских фотографий. Деку, к слову, нахмурился. — В смысле? Почему ты спрашиваешь, Каччан? — Вы никогда не общались! Лицо Деку враз стало усталым и каким-то грустным. — Он мой друг, Каччан. — Да с какого!.. — Он единственный пришёл на помощь, когда она была нужна в Хосу? — Я на стажировке был! — Я знаю. Я вроде не обвиняю тебя ни в чём, Каччан? Чего ты хочешь?.. Бакуго было открыл рот, чтобы разразиться потоком брани, но позади него прогремел взрыв, и он немедленно обернулся. Вокруг Тодороки висела пыльная завеса от обрушившегося блока, но даже сквозь неё Бакуго видел, как с его левой руки срывались языки пламени, всполохи плясали по красным прядям. Тодороки медленно и глубоко вдохнул, плечи плавно поднялись и опустились, из его рта вырвалось облачко ледяного пара, и на скуле мелкой сетью трещин пошла изморозь. Окей. Это было красиво. Бакуго засмотрелся, серьёзно, и почти забыл, что хотел сказать, но когда снова повернулся к Деку, это было уже неважно: того и след простыл. Остаток дня прошёл в раздражении, помноженном на бегство. Деку никогда от него не сбегал, так что в общежитии он даже не остался в общей гостиной до ужина, хлопнул дверью в свою комнату и упал лицом в подушку, прокручивая все варианты разговора, которые только мог вообразить. Весь следующий день Деку исчезал из поля зрения раньше, чем Бакуго успевал сфокусироваться, и к вечеру в глазах рябило так, что смотреть в домашнее задание было абсолютно невозможно. Они с Тодороки сидели в кухне, просто потому что она не пользовалась большой популярностью ни у кого в здании, так что здесь было гораздо тише, чем в гостиной, например, но и не так одиноко, как делать уроки в комнате. К тому же с Тодороки готовиться было проще и приятнее, пусть даже Бакуго не был готов признать это под страхом смертной казни. Они сблизились за этот месяц очень сильно — даже без солумейтства весь их класс расходился только на ночь, и Бакуго мог думать об этом что угодно, но тоже привык. Когда Деку пришёл налить воды в свою бутылку, сперва вздрогнул, завидев их за столом, а потом сделал крюк по красивой дуге, так и не дойдя до кулера, и снова исчез в дверях. Бакуго бессильно зарычал: ещё он за Деку не бегал, в конце концов — а вот Тодороки посмотрел на него с интересом. — Кацуки? Бакуго вздрогнул и развернулся на голос, как дрессированный. Тодороки сидел напротив и смотрел колко, прохладно. Под этим ледяным взглядом отчего-то обжигало стыдом. Бакуго раздражённо отвернулся, пожимая плечами, и начал яростно царапать ручкой страницу. Тодороки снова окликнул его секунд через двадцать, и Бакуго невольно остановился. — Чего надо. — Ты мне скажи. Бакуго хотел ответить что-то умное или хотя бы язвительное, потому что Тодороки в принципе вызывал у него невольное желание догонять, но вместо этого он потянулся через весь стол, приподнимаясь на сидении, и встряхнул Тодороки за плечи. — Да с каких пор он друг-то тебе! — Я считаю, — ровно и невозмутимо начал Тодороки, — что раз тебя волнует этот вопрос, тебе надо с ним поговорить. Он не просто какой-то мой первый попавшийся друг, он твой друг тоже. — Да ниху… — Бакуго поёжился под взглядом Тодороки. — Знакомый он. Тодороки аккуратно убрал его ладони со своих плеч и наклонился к тетради. — Кацуки. — Они так тесно общались только месяц, но боже, Бакуго привык к этому тону и заранее знал, что услышит дальше. — Я настоятельно рекомендую тебе не жечь мосты. Мир про-героев одновременно большой и очень тесный. — Ты вроде говорил, твой отец со Всемогущим десять лет ухитрялся не пересекаться. Сказав это, Бакуго немедленно прикусил язык и разозлился ещё больше — он терпеть не мог забивать себе голову чужими проблемами — но когда Тодороки поднял взгляд, он немедленно вспомнил, зачем это нужно делать. В общем-то, Бакуго такой взгляд у него видел только при упоминании Тодороки Энджи, но героя номер два упоминали везде и всюду, так что приближающуюся вспышку ярости он научился различать заранее, как неотвратимо несущийся на полной скорости поезд — по вибрации рельс. И Бакуго ничего не боялся, хрена с два, но мысленно пообещал себе стараться следить за языком хотя бы изредка. Он мог не бояться сколько угодно, но когда в глазах Тодороки вскипала ртуть, не по себе становилось всё равно. — Старатель — хуёвый образец для подражания. Бакуго прекрасно знал, что до откровенной ругани Тодороки опускался только когда злился очень, очень сильно. Так что он решил для разнообразия заткнуться и помолчал несколько минут, обдумывая его совет. Наконец Бакуго вздохнул и пробухтел: — Я, блядь, говорил, что соулмейтство — это дерьмище полное. — Тодороки выразительно уставился на него. — Даже ты меня не поддерживаешь. Тодороки забрал книгу у него из-под носа и открыл, чтобы расправить случайно завернувшийся от хлопка уголок страницы. — Дерьмище тут не соулмейтство, — невозмутимо сообщил он. — И даже соулмейты не обязаны поддерживать партнёров, когда они ведут себя, как идиоты. Так что иди к Изуку. И прихвати дынный рамунэ. — Чего?! — Дынный — его любимый. Может, с ним он хотя бы согласится тебя выслушать. — Да конечно, ёбаная королева, блядь. Ещё я лимонад ему не таскал! И в смысле «согласится», вы оба охренели!.. Тодороки мягко хлопнул его по лбу его же собственным учебником, и Бакуго от неожиданности снова замолчал. — Подумай хорошенько, что ты хочешь с ним обсудить, потому что если ты устроишь драку с моим другом, я очень расстроюсь. — Напугал, блядь. Ну, ладно. Стоило признать, что расстраивать Тодороки ему почему-то и правда не хотелось.***
Мидория определённо скатывался в паранойю. Он в принципе с самого своего дня рождения тщательно следил за вещами. Начал вести списки, раскладывать всё с таким вниманием, которого от него вечно не могла добиться дома мама — всё для того, чтобы даже самая незаметная мелочь не свалилась Каччану или Тодороки-куну. У него в голове не укладывалось, как вообще было возможно то, что с ним случилось. В какой-то момент он подумал даже о том, что это вселенское равновесие, которое распределяло соулмейтов, было недовольно его отказом выдавать себя Каччану, и просто выбрало ему другого соулмейта. Вот только Мидория продолжал находить его вещи. И вещи Тодороки. К счастью, те и другие теперь было удобно подбрасывать в сумку Шото, как будто всё шло именно так, как должно было. Хотя на самом деле ни хрена не шло так, как должно было, и Мидория абсолютно не знал, что делать. Он никогда не слышал о таком вообще, и не мог найти ни одной вменяемой статьи в интернете. Несмотря на то, что природу соулмейтства и механизм передачи вещей так и не смогли изучить хотя бы в той же степени, что феномен причуд, а значит, мир был гораздо удивительнее, чем кто-либо мог ожидать, истории о трёх и более соулмейтах в одном союзе встречались только в сказках. Или на сайтах гадалок. А ведь Мидория искал в основном в американском сегменте, куда более привычном ему из-за того, сколько времени он провёл там, выискивая университетские фотографии Всемогущего, пытаясь откопать страничку Дэвида Шилда на фейсбуке и зачитываясь статьями об Ай-Экспо. Он видел только один выход разобраться для себя — найти кого-то с таким же опытом. Так что после очередного вечера мучительных размышлений он отправился туда, куда вели все подобные вопросы — на реддит. После случая с Аоямой Мидория и так параноидально задёргивал шторы наглухо по ночам, но теперь проверил их (и балкон) ещё раз, погасил свет, открыл r/soulmaterelationships и перелогинился на фейковый аккаунт. Привет, см-реддит. Извините за возможные ошибки, английский не мой родной, и вообще я не в Америке. В общем, проблема: у меня есть старый друг (16М), он надо мной издевался с самого детства и до конца средней школы, а потом оказалось, что он мой соулмейт. И есть другой друг (16М), который чуть ли не прямым текстом предложил мне встречаться. И после его дня рождения оказалось, что он тоже мой соулмейт. А потом оказалось, что они соулмейты друг друга! Я думал, что на этом все закончится, но они типа вместе, ко мне продолжают попадать их вещи, я ужасно боюсь им признаться, так что изо всех сил не теряю вообще ничего. У кого-нибудь такое было??? Что со мной не так и как дальше быть??? Помогите советом!!! Выключить лаптоп и лечь спать в неведении Мидория не мог, хотя прекрасно понимал, что до утра может и одного ответа не появиться. Он просто залез в кресло с ногами и обновлял страничку каждые несколько секунд, глядя в экран воспалёнными глазами. Как ни странно, комментарии потекли довольно быстро, и чёрт, он должен был предвидеть их содержание. лол предложи им втроём потрахаться чувак а ты уверен что там не ходишь во сне и не собираешь сам их барахло и вообще откуда ты знаешь что это их а может это что-то психическое. клептомания там и без лунатизма даже классная история, бро, а на продажу романы писать не пробовал? РЕД.: СПАСИБО ЗА ПЕРВОЕ ЗОЛОТО, РЕДДИТ! слушай а может это твой абьюзивный дружок издевается и газлайтит тебя подкидывая вещи Молодой человек, я в шестьдесят всё ещё своего соулмейта не нашёл, а вы такие издевательские байки рассказываете. Это просто бессердечно! чел если ты решил одного у другого отбить то у нас моральной поддержки не ищи и поводы не выдумывай, всё только на твоей совести, каким бы бредом ты ни оправдывался я видел порно которое начиналось точно так же Мидория со стоном уткнулся лбом в стол. Ну да, действительно, чего он ждал. Однако он точно знал, что не ходил во сне и не съезжал с катушек. Хотя до последнего было недалеко просто из-за того, сколько он обо всём этом думал. С разочарованием закрыть лаптоп и лечь уже в постель стало гораздо проще, и так он и сделал, плотно завернувшись в одеяло и поджав колени к груди. Перед сном он методично перебирал в уме все повседневные вещи и их местоположение. Обстановка в его комнате стала почти аскетичной с тех пор, как Тодороки потерял палочки: фигурки Всемогущего были записаны и сложены аккуратно в коробки, плакаты — пронумерованы, лишние вещи — отправлены домой. Так что следить за мелочами было не так уж и трудно. Наверное, так даже можно было жить. Утро встретило его баном на сабреддите «за троллинг пользователей». Пост снесли, но комментарий про романы красовался на самом верху, и у Мидории даже обидеться не получалось — он бы тоже решил, что это чья-то дурацкая шутка, если бы не был её героем 24/7. Он изводил себя ещё несколько дней, прежде чем решил окончательно, глядя на то, как хорошо и спокойно выглядят Каччан и Тодороки вместе: он не будет вмешиваться. Так будет лучше для всех. Просто оставить их вдвоём и не лезть. Может, когда-нибудь его вообще выкинет из этого сложного треугольника. Так и должно было произойти, раз он был настолько редкой ошибкой. В конце концов, если он родился беспричудным, это уже был именно тот уровень невезения, чтобы с соулмейтом всё тоже пошло через задницу. Он должен был просто потерпеть и не мешаться. Идея казалась замечательной.***
— Я тобой горжусь. — Ой, заткнись. Тодороки сидел на кровати Бакуго, с интересом глядя, как тот разбирает коробку потерянных вещей. Тодороки регулярно возвращал потери с тех пор, как они договорились хотя бы попробовать, а когда выдался случай, привёз из дома всё его барахло, скопившееся почти за год. Сам он был весьма аккуратным, а вот Бакуго терял в основном довольно утилитарные штуки: ручки, платки, магазинные чеки. Носки. — А ты не пробовал просто ку… — Купить двадцать одинаковых чёрных пар, да, дерьмоволосый тоже это предложил. Тодороки мягко улыбнулся, разглаживая складку на покрывале. — Тебя окружают умные люди, Кацуки. Продолжай прислушиваться к нам и преуспеешь. Бакуго неразборчиво и нецензурно рыкнул в ответ и нахмурился, разложив носки по цветам. — Киришима был прав, всё равно ещё четверти не хватает. Долбаная машинка на первом этаже их жрёт на завтрак. — Которая правая? — Да, я только в ней стираю. — Я тоже, но у меня ничего не пропадает. — Ну, если у тебя двадцать одинаковых пар… Тодороки улыбнулся намеренно жутковато. — Нет. Есть с ананасами, с динозаврами, с рилаккумой. Такие трудно потерять. — Да ты гонишь. Покажи! — Мы ещё даже за руки не держались, а ты уже хочешь посмотреть на мои носки! Бакуго отмахнулся от скрестившего руки на груди Тодороки и начал складывать носки в коробку. — Ты мои вообще постирал. — Не я. Фуюми. Хотя я был против, вот ещё не хватало. Бакуго выпрямился и чуть запрокинул голову, глядя на него с прищуром. — Я вот не пойму, с какого хера тебя все добреньким считают. — Думаешь, заслужил доброго соулмейта? (Его и я не заслужил.) — Я заслуживаю всех соулмейтов вообще! — рявкнул Бакуго, и Тодороки наклонил голову к плечу. — Видел вчера, как вы болтали с Изуку во дворе, кстати. Так что я сделаю вид, что ты не заслужил ещё и подзатыльник за невежливый ответ на мою гордость за тебя. Ты мне не так много поводов даёшь, вообще-то. — Я же сказал, заткнись! — Морковь. — Чего? — Я подарю тебе носки в мелкую морковку. Как раз в цветах его костюма, в конце концов.***
Экзамены приближались неумолимо. Бакуго привык ложиться достаточно рано — и эта привычка пришла к нему не сразу, она зрела с каждым новым кошмаром, отнимавшим его время. Иногда ему было страшно, что кошмары вовсе лишат его сна, и он станет совершенно бесполезным. Наяву — как в тех кошмарах. Каждый раз, когда он просто не сумел постоять за себя, и из-за этого подверг риску других. Особенно тот раз, когда из-за него вышло время Всемогущего. Всемогущий мог сколько угодно ещё раз повторить, что это не его вина, но Бакуго знал. Ни о чём из этого он не мог поговорить с Тодороки — не его секрет, это Деку был настолько бестолковым, чтобы вот так всё ему вытрепать с порога — но и с Деку Бакуго обсуждать это не хотел. Зато можно было вдоволь поныть о том, что готовиться к экзаменам по ночам ему вообще не хотелось. Даже Яойорозу приходилось зубрить после отбоя, и хотя он учился отлично, чужое превосходство он пока ещё мог неохотно признать. Ему тем более нужно было выкладываться на полную. Бакуго как раз нудел — невозмутимому Тодороки, кажется, это не мешало, он просто не отвечал, но иногда хмыкал на особенно сочно завёрнутое ругательство. Деку вот должно было быть привычно проводить на ногах по двое и трое суток подряд — он успел немного рассказать Бакуго про свои тренировки во время домашнего ареста, и, чёрт, они были реально жёсткими. Сочувствовать Бакуго и не собирался, но понемногу его взгляд на Деку перестраивался — реконструировался. Он так долго не видел в нём никого, кроме беспричудного надоедливого трёхлетки, что теперь, вообще-то, приходилось знакомиться с ним заново. Бакуго не думал, что может быть не против. Они в очередной раз засиделись после отбоя, и в этот раз класс равномерно рассеялся по дормиторию. За кухонным столом разместился ещё и Кода, и он испуганно вздрогнул, когда Деку прошаркал в комнату. Выглядел он так себе. Бледный, в испарине, он будто пытался обнять себя одной рукой, и окей, Бакуго было плевать, конечно, но наследнику Всемогущего стоило следить за собой получше. Деку достал из холодильника бутылку воды и прижал её ко лбу с тихим выдохом. Тодороки тоже уставился на него, и хотя наверняка он подумал то же самое, всё равно, когда Бакуго угрюмо спросил: «Ты в порядке, задрот?» — хлопнул его тетрадью по затылку. Деку вздрогнул и поморщился от резкого движения, а потом улыбнулся широко и солнечно, отвечая: — Да, я отлично, Каччан. Они с Тодороки оба проводили его взглядами и оба ему не поверили, и у Бакуго на языке остался едкий привкус узнавания: Деку улыбался совсем как Всемогущий — как бы больно ему ни было.***
— Мидория? Он резко отпрянул от стены, к которой прижимался щекой и животом. Бутылка грелась быстро, да и её отчаянно не хватало, а горело тело целиком, и стена в коридоре была такая прохладная от ночного воздуха, шершавая… Окей, Мидория и сам отлично понимал, что выглядел из рук вон плохо. Он и чувствовал себя отвратительно — ему никогда не было так больно во время сражений, потому что во время них у него всегда была цель. А ещё адреналин, эндорфины, что там ещё… господи, он завалит биологию, это точно. Сейчас было просто больно — будто под рёбра воткнули рыболовный крюк и провернули двадцать раз по часовой. И ещё тридцать против. Он попытался собраться, утирая пот со лба. — Айзава-сенсей? С забранными волосами и в простой пижаме тот выглядел почти обычным человеком. Мидория не знал, насколько должно было больно стать, чтобы перестать видеть в Айзаве-сенсее, ну, Айзаву-сенсея. Тот нахмурился, быстро оглядывая его — лишь секунд пять спустя Мидория понял, что он наверняка заметил и мокрый лоб, и лихорадочный румянец, и бутылку в руках. — Мидория, у тебя всё в порядке? — Ошибся дверью. — Это стена. — Я же говорю, ошибся… Уже десять секунд запоздания ушло на то, чтобы заметить, как выбившиеся из пучка Айзавы-сенсея волосы поднялись, забыв о гравитации. Как будто мало у Мидории сейчас было неприятностей. Он мрачно открыл бутылку с водой и осушил её наполовину в два больших глотка. — Ко мне, — процедил Айзава-сенсей. — Живо. Мидория уныло побрёл с ним бок о бок и уже успел свернуть к рабочему кабинету, когда Айзава-сенсей схватил его за ворот футболки и дёрнул по коридору дальше. Мидория даже не знал, какие помещения на первом этаже были жилыми, но по приглушённому свету и аскетичной обстановке сразу понял, что Айзава-сенсей привёл его в собственную комнату. Ленты были сложены на комод в углу, поверх них лежал пояс с ножнами. Айзава-сенсей подтолкнул его к единственному креслу в комнате — перед рабочим столом, и Мидория стиснул зубы, чтобы не застонать от боли, усаживаясь. Какое-то время Айзава-сенсей возился вне его поля зрения, и Мидория успел задремать секунд на двадцать, когда ему в руки сунули горячую кружку. — Пей. От холодного легче не станет. Так что случилось? От кружки пахло травами и чем-то совсем уж пряным; Мидория почти сразу забыл про вопрос. Вспомнил, уже обжигая язык. — Всё в порядке, Айзава-сенсей, спасибо. — Продолжаешь подрывать моё доверие? — Что? Нет! — Тогда зачем врёшь? — Я не… — Мидория закрыл глаза и опустил голову. — Вы мне не поверите всё равно, какая разница. Голос Айзавы-сенсея прозвучал странно мягко — в последний раз Мидория слышал от него такие интонации только после спасения Эри. — А ты попробуй. Мидория правда не хотел даже пробовать, но ему было так плохо, а кресло было таким мягким, и острая боль в животе отступила хоть немного, и время — оно было как жвачка, сжималось и вытягивалось, он просто не мог сосредоточиться на какой-то хотя бы мало-мальски подходящей и правдивой жалобе — будто вся его жизнь сжалась до боли в сердце и животе, а больше ничего и не существовало: — У меня два соулмейта. Оба из класса и соулмейты друг другу тоже. — Не услышав недоверчивого фырканья или хотя бы вздоха, Мидория заплетающимся языком забубнил: — Я дефектный. Так не должно быть. Я даже не уверен, что не с ума схожу. Я заколебался следить за тем, чтобы ничего не потерять. Они не должны знать вообще. И как это возможно? Не бывает так! Меня даже в интернете с такими вопросами послали, и… — Пей. — Голос Айзавы-сенсея не звучал раздражённо — редкий случай — он даже не звучал устало. — К чёрту интернет. Что ты сам думаешь? Эти двое — как ты к ним относишься? — Вы меня слышали вообще? Так не бы-ва-ет! — В интернете так сказали, да? Насмешка была совсем не злой, но Мидория всё равно обиделся. У него больше ничего и не было, чтобы получить помощь, окей. — Гр-р-р, они друг друга уже нашли, я не хочу мешать. — Мидория. У тебя не получится «не мешать», что бы ты под этим ни подразумевал. Всё уже произошло. Ты уже часть этого. Узы родственных душ не исчезнут, если их просто игнорировать. — Это неправильно! — У меня и по крайней мере двух людей из моего окружения есть причины так не считать. Ты в порядке. Или ты хочешь сказать, что это твои соулмейты ненормальные, раз ты им предназначен? — Я не… Закончить Мидория не успел. Кружка вылетела из рук — медленно и неотвратимо, он даже не успел потянуться за ней. Осколки разлетелись по полу, тапочки немедленно намокли, но он не почувствовал. Он не чувствовал ничего, кроме яростной боли — в сто раз сильнее сломанных рук и в тысячу — ожогов после летнего лагеря. Как Айзава-сенсей перехватил его за плечи, удерживая от падения, он уже не запомнил.***
— Я здесь ничем не могу помочь, — констатировала Исцеляющая девочка, быстро осмотрев Мидорию и ощупав его живот. — Нужен хирург. Я чиню сломанное, а не убираю лишнее. Говоря всё это Айзаве и подоспевшим Ямаде и Яги, она уже набирала номер скорой. Айзава потёр лицо ладонями. — Всемогущий, посидите с ним? Нам надо встретить и досмотреть парамедиков. — Может, лучше отнести его к воротам? — Неизвестно, сколько они будут ехать, пусть пока побудет под надзором Исцеляющей девочки. Всю дорогу до ворот Айзава кусал губы. Врачей, как и журналистов, он не любил, и был уверен, что не зря. Подоспевшие парамедики терпеливо прошли досмотр, но следом тот из них, что был постарше, оттёр его плечом и буркнул: — С дороги, герои. Это уже не под вашим контролем. Исцеляющая девочка определённо сломала бы ему пару рёбер, и неважно, какую часть её личности — героя или врача — он небрежно вычеркнул бы. Айзава такого отношения к своим обязанностям тем более не терпел и рявкнул: — Это под моим, блядь, контролем, потому что это мой ученик, и я поеду вместе с ним. Возражения? Может, о нём почти никто и не слышал, но для того чтобы понимать, с кем имеешь дело, совершенно необязательно было смотреть новости так же внимательно, как смотрел Мидория. В медпункте Айзава пробормотал Ямаде, не отводя взгляда от Мидории, которого перекладывали на носилки: — Позвонишь его матери? И проследи, чтобы класс лёг спать, они там на ушах сейчас стоят, я уверен. И… Его прервало деликатное покашливание Всемогущего. — Айзава-кун, я всё понимаю, но давай лучше я позвоню? Может, тогда будет шанс, что, услышав про госпитализацию, она не решит немедленно забрать юного Мидорию и никогда больше не пускать его в Академию… Айзава снова потёр глаза. — Да. Хорошо. Спасибо, Всемогущий.***
От вида кухни уже физически тошнило. Ещё немного мутило от волнения — учителя не сказали им, что произошло с Мидорией, и Тодороки было очень неспокойно. Он надеялся, что скорая была просто для экономии сил Исцеляющей девочки, и всё равно никак не мог сосредоточиться. Ямада-сенсей попытался разогнать их по спальням, но и сам прекрасно понимал — не получится, поэтому сделал вид, что поверил обещаниям про ещёпятьминуточек и ушёл в комнату Айзавы-сенсея. Кто-то из учителей должен был остаться в корпусе, и Тодороки отстранённо думал о том, как хорошо, что это был не Всемогущий. Он одновременно был слишком мягким и слишком ответственным, убедить взволнованных учеников вернуться в комнаты он вряд ли бы сумел, и в итоге сам бы только извёлся. Бакуго сидел напротив и пялился в книгу, но Тодороки видел, что он смотрел в одну точку. Не хотел показывать, что тоже беспокоился, но дешёвые трюки с прилежной подготовкой к экзаменам здесь были бесполезны. Каминари и Киришима тихо переговаривались в гостиной, девочки заняли дальний диван, и их вообще было едва слышно. Их голоса в отдалении успокаивали сейчас, и Тодороки, погружённый в свои мысли, почти расслабился, когда на страницы раскрытой перед Бакуго книги шлёпнулся склизкий комок. Алым брызнуло на руки Бакуго, окропило весь стол и задело даже Тодороки. — Блядь! — Бакуго вскочил, опрокидывая стул. Тодороки принюхался — пахло кровью. Кусок плоти на разделе о системе Сайбан-ин был почти бесформенным, тёмным, с чёрными отметинами и цвета перележавшего мяса. — Хрен ли ты стоишь, сожги это! Тодороки медленно перевёл взгляд на Бакуго, пристально осматривая, но из крови на нём были только брызги. — Подожди, граната сердца моего. — Тодороки поднялся на ноги и оглядел себя тоже. — Что это за нахрен?! Бакуго уже поднял руки, чтобы взорвать комок плоти, а с ним, видимо, стол и половину кухни, и Тодороки прикрикнул на него: — Стой! — Бакуго зарычал, но искры, заплясавшие было на его ладонях, исчезли. — Сосредоточься. Если на человека из ниоткуда падают штуки, что это значит? Бакуго помолчал пару секунд, и следом его перекосило. — Блядь! — Тодороки достал с верхней полки пустую банку из-под печенья и заморозил чужую пропажу, чтобы спокойно убрать со стола. Бакуго, покрутившись на месте, не обнаружил несанкционированных дыр в своём теле и замер, уставившись на банку с выражением глубочайшего отвращения. — И что это?! — Без понятия. Пойдём спросим Яойорозу. Не дожидаясь ответа, Тодороки вышел в гостиную, где все и так уже напряглись от воплей Бакуго. Не то чтобы класс не привык к ним, просто обычно он обещал убить того, кто под руку попался, а не просил Тодороки «сжечь это». Он хотел отозвать Яойорозу в сторону, но Цую подошла первой и с любопытством уставилась на содержимое банки. — Ква, вы взорвали мышь? — Почему сразу взо… — Нет. Это упало на стол. Яойрозу, можешь посмотреть? Это вообще человеческое? Яойорозу поднялась и без отвращения заглянула в банку. — Из-за льда плохо видно. Но тут следы некроза, и это похоже на часть желудка или кишечника. Точнее не скажу… и по размеру вполне человеческое. И в смысле упало на стол? — В том смысле, что это потерял их третий соулмейт. — Ничего удивительного, что Ямада-сенсей услышал шум и пришёл проверить, в чём дело. Сам он говорил непривычно тихо. — Ну, скажи спасибо, что это не нога, приятель. И такое бывает. Тодороки задумчиво обнял банку под взволнованный рокот десятка голосов. Действительно — сколько раз вещи подозрительным образом перекочевывали со своих мест в его сумку? Он никогда не обдумывал это всерьёз, но задним числом всё стало казаться таким подозрительным. Бакуго просто незачем было бы морочиться и усложнять. Тодороки посмотрел на него как раз в тот момент, когда Бакуго сделал те же выводы. — Кроличий ублюдок должен мне носки.***
— Ты шутишь? Как ты мог его потерять? — Я прямо сюда положил! — Может, упал? — Я везде посмотрел. — И на чём мне теперь делать гистологию? — Я сам составлю отчёт. — Надеюсь, ты не зашил его обратно. — Да иди ты…***
В больницу они приехали к шести утра. Вообще-то, их не собирались впускать раньше семи, но Тодороки потряс фамилией и банкой с аппендиксом, и это сработало. Подождать, впрочем, всё равно пришлось — пока Мидория отходил от наркоза. Их пустили в палату уже после того, как он очнулся. Видали, в общем-то, и похуже. Он был уже не такой бледный, как последние два дня — по крайней мере, не сливался с больничной простынёй. Ощутимо напрягся, увидев, что в палату входят Тодороки и Бакуго, и им хватило одного его лихорадочно мечущегося по лежащим на кресле вещам взгляда, чтобы подтвердить свои догадки. — Ты тут потерял кое-что, придурок, — заявил Бакуго, а Тодороки поставил замороженную банку на столик у койки. Стоило ему отпустить, и капли немедленно начали собираться на стекле — и без того мутное содержимое стало совсем неразличимо. Но Мидория знал. О, он уже знал. Он закрыл глаза и полежал так немного, но когда открыл, они всё ещё были здесь. Его неудачливые соулмейты. — И долго ты собирался скрывать и обманывать? — Тодороки было трудновато не сердиться сейчас. Отчего-то был уверен, что расскажи им Изуку сразу, великое и непостижимое равновесие не стащило бы первое, что попалось, когда он потерял бдительность. Он ничего не читал о таком, конечно, но и о тройных соулмейтах раньше не слышал. — Нахрена, Деку? Удивительно. Впервые в жизни голос Бакуго звучал мягче, чем голос Тодороки. — Не хотел мешаться. Показалось, идея хорошая. — Говно твои идеи, как обычно, блядь. — Может, ты просто не хотел нас? Ты всегда можешь отказаться, если что. Мидория вздрогнул и закашлялся, попытавшись немедленно возразить. Положил ладонь на перебинтованный живот. — Чёрт, не думал, что это может быть больнее, чем руки переломать. Бакуго фыркнул, а Тодороки грустно покачал головой. — У тебя там некроз был, тебе сказали вообще? Как ты терпел все эти дни? Мидория пожал плечами, не глядя никому в глаза. — Я много чего перетерпел. Бакуго вспыхнул и отвернулся, и Тодороки понял, что тот принял это на свой счёт. Им со многим ещё предстояло разобраться, но почти всё можно было решить позже. Кроме пары вещей. Мидория смотрел на банку, а Тодороки подвинул стул к койке и сел. — Изуку. Когда я сказал о том, что был бы счастлив, будь у меня такой соулмейт, как ты, что ты почувствовал? Мидория посмотрел на него, на Бакуго, который и бровью не повёл, услышав это. Вздохнул. — Как когда мечтаешь о чём-то, но точно знаешь, что этого не будет. Приятно, но лучше даже не надеяться. — Эй, придурок, ты в этом всю жизнь провёл, и ты-то в курсе, как всё может обернуться. Тодороки перевёл взгляд на Бакуго и сразу понял, что речь идёт о чём-то, чего он пока не знал. Оставалось только надеяться, что однажды узнает. — А к Бакуго ты почему сразу не пошёл? — Каччан всегда говорил, что ненавидит соулмейтство. — И почему, блядь, именно здесь ты решил послушать? Кишечная ты нахрен Золушка! Тодороки непонимающе вскинул брови, а Мидория покраснел и закрыл лицо ладонями. — Каччан, я уже отвык с тобой ругаться. — Ну, так привыкай обратно, нам охуеть как много обсудить надо теперь. На Мидорию вдруг накатила нечеловеческая усталость, а Тодороки со вздохом потёр переносицу. — Бакуго, давай не сейчас. После выписки, может. Будто в знак согласия Мидория зевнул, и уже не смог и дальше держать глаза открытыми. Засыпая, он слышал, как Тодороки спросил: — А что значит «Золушка»? — Сказка. Я тебе расскажу.