Под лапой всегда был верный способ

Жизнь Апради далеко нельзя было назвать прекрасной. Нет, он не жил в пустыне под жарким солнцем в изнеможении и голодании, или в лапах самого дьявола… хотя насчёт последнего всё же иногда он мог и поспорить, но не суть. У него был дом, еда и красивая внешность вместе с титулом принца, и многие, наверное, удивились бы, что Апради не считает свою жизнь прекрасной, ведь у него есть всё, что может только быть. Но те, кто считаются с таким мнением, довольно-таки сильно ошибаются. У Апради не было ничего. Ничего, что нужно обычному детёнышу; не было ни нормальной семьи, ни счастливого детства, ни — даже простых и самых обычных, — друзей. Единственными его хорошими собеседниками были дедушка, бабушка, тетя и дядя. Но Симба умер от старости, когда Апради было четыре месяца, бабушка могла с ним спокойно без слёз в уголках глаз поговорить только, когда забывалась в омуте воспоминаний, а дядя с тётей… у Кайона своя жизнь в другом Прайде, свой титул короля, статус супруга и роль отца для своих дочерей, а тетя была лидером новой Львиной Гвардии. Им некогда до него. Апради был неожиданной новостью в виде беременности для Киары и Кову. Просто однажды молодой принцессе стало не совсем хорошо, плохое самочувствие преследовало её ровно несколько дней, пока родители и возлюбленный совсем не обеспокоились и не повели её к Рафики, который и сообщил им эту новость. И вроде бы поначалу всё было нормально, вскоре новым правителям стало нравиться думать о своём будущем малыше и вместе о себе, как о счастливой семье. А потом… во время родов Киара не выдержала, не смогла, умерла, оставив частичку себя в этом светло-рыженьком комочке шерсти. И малыш Апради остался наедине с разбитым отцом. Первое время после похорон возлюбленной Кову много уходил со Скалы и попросту игнорировал сына, потому как через пару месяцев он практически не мог на него смотреть, ведь львёнок стал таким похожим на свою мать. Пусть и не совсем внешне, но характером он был в точь точь как Киара, манера речи, поведение, он был до чёртовых крупиц похож на неё. Впервые он сорвался на сыне, когда тому было четыре месяца. Это было через неделю после смерти Симбы, Апради очень грустил, постоянно всхлипывал и лез к отцу за объятиями.  — Боже, да ты когда-нибудь перестанешь ныть?! — злобно спросил лев, снова оттолкнув от себя львёнка. — Перестанешь или нет, а?!  — П-прости, пап… — тихо проговорил львёнок, сжимая голову в плечи.  — Прости?! Да у меня скоро голова треснет из-за тебя! — король толкнул его плечо, отчего Апради больно упал на каменный пол.  — А-ай, — жалобно захныкал Апради, чувствуя, как кровь тонкими ручьями вытекала из носа, окрашивая губы и бежевую шерсть на подбородке.  — Перестань ныть и соберись наконец! — рявкнул лев, ожесточая черты своей морды. С того момента нос принца был почти всегда готовым испустить кровь, новые синяки не успевали исчезать как появлялись раньше, чем старые успевали зажить. С того момента, как Кову наконец разрешил Прайду видеть и общаться с его сыном много чего изменилось. При них король был хорошим львом с добрым сердцем, каким когда-то был рядом с Киарой, и примерным семьянином, что ради своего собственного сына готов абсолютно на всё. А львёнок всегда лишь улыбался. Все львицы воедино были умилены такой картиной, когда шестимесячный Апради с улыбкой подбегал к своему отцу и обнимал, радостно рассказывая про истории, которые ему рассказывали по очереди Рафики, Кайон и Витани. Но никто не видел как этот же улыбчивый львёнок-солнышко сидел на каменном полу их с отцом отдельной пещеры коготком впился в свою лапу, чтобы, ради Бога, не чувствовать эту боль от синяков на спине. Годовалый Апради был загнан, загнан буквально всеми. Отцом, кричащим на него и бьющим за любую оплошность и просто существование. Сородичами, что считали его невероятно идеальным львёнком с любящим отцом. Львята, что всё пытались с ним сдружиться только для того, чтобы в будущем, возможно, получить от этого какую-нибудь выгоду. Апради забился в угол пещеры. Из оранжево-карих глаз ручьём лились слёзы. Где-то там в основной пещере Прайда львицы и львы, словно одна большая дружная семья, вместе ужинают зеброй и весело переговариваются. Но маленький принц здесь, и он не часть этой семьи. Синяк на боку неприятно ныл, как в прочем, и все остальные. Но он не обращал внимания, старался, по крайней мере. В голове перемешались мысли, было тяжело думать о чем-то конкретном, грусть и злость на самого себя захватили его разум. Было больно, каждый день смотреть на счастливые семьи львят в своём Прайде, что вместе с родителями после игр с друзьями уходили на Скалу или просто погулять вечером. Больно смотреть на взрослых, что не боятся быть слабыми перед друг другом и показывать свои слезы и радость. И среди них всех он чувствовал себя особенно лишним. На глазах зверей он никогда не показывал свои настоящие эмоции, оставляя на мордочке фальшивую улыбку или маску безразличия. Он так часто это делает, что уже не может отличить фальшивые эмоции от реальных. Львицы и львы собрались вечером в общей пещере Прайда. Между Витани и старушкой Налой сидел Апради и медленно жевал свою долю мяса зебры. Всё было вполне спокойно, взрослые обсуждали как у каждого прошёл день, как внезапно к королю подошёл голубоглазый львёнок и с нахмуренным выражением мордочки сказал:  — Ваше Величество, сегодня утром мы с Апради спокойно играли в догонялки и тот в один момент меня ударил. Я упал и повредил свою лапу. И мне до сих пор больно. Апради удивлённо распахнул глаза, ведь он, разумеется, ничего такого не делал. Пускай он и не был идеалом, но никогда никого не обижал, он вообще ни с кем по своей воле не контактировал, поэтому в его голове не укладывалось, зачем этот львёнок так врал его отцу.  — Что он сделал? — холодно переспросил Кову. Львицы приняли его тон, за то, что ему не нравится то, что сделал его сын. А Апради понимал, что так он старается скрыть свою злость от них.  — Ударил меня, — жалобно повторил львёнок.  — Я очень извиняюсь за него, больше такого не повторится, — сказал лев и устало провёл лапой по морде, а затем перевёл взгляд на сына, — а с тобой, Апради, нас ждет очень серьезный разговор. Львёнок, испугавшись возможности быть избитым прямо здесь, убежал в их с отцом пещеру, сдерживая слезы. Было обидно и страшно, а вот тому львёнку хотелось зарядить прямо в нос.  — Зря ты так строго с ним, — сказала Витани становясь рядом с ним.  — Я был мягок с ним, и посмотрите в кого он вырос, — закатив глаза, сказал Кову. Позже вечером Апради лежал на каменном полу и захлебывался слезами. Кровь стекала на шерсть вдоль спины, пачкая её. Но ему было все равно на грязную шерсть. На кладбище было светло и тихо, как и всегда в каждый десятый день каждого третьего месяца. День выдался тёплый и совсем не располагал к хандре. Но ни Кову, ни Апради это вовсе не трогало. Они оба чувствовали себя слишком потерянными, слишком одинокими, чтобы обращать внимание на что-то столь незначительное, как погода. Возможно, будь они вместе по-настоящему, а не стой просто рядом, краткие походы на могилу когда-то ещё жизнерадостной принцессы Киары не становились каждый раз на протяжении всех этих двух лет испытанием. Но вот они оба у её могилы, и ни один из них не знает, что сказать другому, как утешить или хотя бы ободрить. Минуты тянулись в молчании, пока Кову наконец не решил, что хватит. Он встряхнул Апради за плечо и кивнул в сторону Скалы, львёнок с пучком на голове лишь вздохнул, в последний раз взглянув на могилу, и пошёл вперёд отца. Слёз не было, они всегда появлялись позже, когда Апради заходил в их пещеру в одиночестве, стоял несколько минут, а затем не выдерживал и падал на пол, зарывшись головой в свои лапы. Вот тогда ком, душивший его весь день, превращался в рыдание. Как справлялся отец, он не знал, только знал, что тот наверняка стоит на краю выступа Скалы, размышляя «а не покончить ли со всем этим?» настолько долго. пока его не заставала Витани и не давала отчёт о обстоятельствах в Прайде, потому что Зазу уже не может. Иначе Кову не умел. Жизнь у Апради не очень весёлая. Постоянные издевательства со стороны сверстников, уверенных в том, что такой сопляк не достоин быть сыном самого короля, и отца иногда доводили его до боязни сделать просто даже одно лишнее движение. «Ты просто ничтожество! — слышать упрёки от собственного родителя было более чем невыносимо. — Лучше бы умер ты и тогда бы Киара осталась бы жива!» «Заткнись, Апради! Делай то, что тебе говорят!» — крича это, Кову обычно наносил удары по телу сына, тем самым наказывая его. «Ты должен быть послушным! — вторял отец ему, пока он зажимался в угол пещеры от страха, тихонько плача. — Ты такой идиот!» И Апради, честно, думал, что это правильно. Что он заслуживает такую лютую ненависть по отношению к нему со стороны родного отца. Что он должен испытать всю боль равносильную той, которую испытывала его бедная мама во время родов, все те мучения перед тем, как рассудок не справится и он сломается под таким давлением. Каждое слово, каждая буква, медленно убивало его, заходя острыми когтями под шерсть и разрывая плоть. Он был уверен, что не заслуживает счастливого будущего, да и вообще жизни с самого начала в целом. Он был уверен, что ровно каждое слово отца в его сторону — во время наказания или просто так пока никто не видит, — чистейшая правда. Быть нелюбимым ребёнком очень тяжело, а особенно тогда, когда все вокруг думают, что ваш отец хороший и добропорядочный. А особенно, когда он всех всё время обманывает этим. Конечно, если народу что-то сказать, то он сразу же, не проверяя, этому поверит. Народу даже не нужны доказательства. Они как… как стадо баранов, которые поверят во всё и даже распространят слухи об этом чуть-ли не по всей Саванне. Апради всё же иногда было всё равно — на мнения зверей, на отца, чьи слова он всегда считал за правду. Он называл это «днями апатии». В такие моменты, юнец просто хотел сбежать. Убежать от всех этих проблем и больше никого никогда не видеть. Однажды, он всё-таки решился это сделать. Для побега его из этого «дурдома» — всё было готово. Он хотел попробовать отправиться в Прайд своего дяди, чтобы там встать на лапы и уже затем уйти неизвестно куда своей дорогой в будущее. Апради продумал всё. Практически всё. Ненадолго окрылённый своей будущей свободой, трёхлетний подросток забыл, что на Скале всегда остаются на ночном посту несколько львицы и иногда — а в ту ночь он там был, — отец. Совершенно забыл. В тот раз ему очень досталось. * * * Иногда, Апради действительно любил своего отца (хотя скорее это было просто принятие и понимание всех наказаний). Но за что он его «любил»? За то, что тот дал ему жизнь. Пусть и плохую, но жизнь (хотя нет, бред какой-то, лучше бы он ничего такого не делал никогда). Кову мог быть хорошим отцом, но так могло только показаться по тем давним дням, когда они с Киарой ещё формировали своё будущее в мечтах. Со временем, всё становилось хуже. Как и сейчас, сидя возле бездыханного тела Апради — Кову не чувствовал ничего. Ему было совершенно наплевать на сына. Он просто должен был поддерживать статус «горюющего по смерти сына бедного отца», где-то в душе честно завидуя, что этот паршивец сможет увидеть Киару первым. * * * Под лапой всегда был верный способ. Прыжок, которым можно было решить все проблемы и умереть. И о тебе бы даже не вспомнили, оставив на поверхности лишь скупые воспоминания. И сейчас, находясь под ласковыми тактильными движениями лапы матери, ерошившей его толком ещё не успевшую вырасти гриву, Апради был уверен, что это был верный ход с его стороны. «Шах и мат, Кову», — усмехнулся Апради, наблюдая в глади чистого озера за мучениями нерадивого отца.