Хлопок одной ладонью

Плетка была с узлами и семихвостая. Выделанная из сыромятной кожи, снятой со спины симма, оставляла долго незаживающие полосы на спине, а когда я дернулась от слишком сильного удара и непроизвольно повернула голову, самый кончик рассек мне висок. Кровь залила глаза, и экзекутор вылил на голову кувшин холодной, но затхлой воды и велел идти в свою спальню. Я получила наказание ни за что, меня оболгали и сказали, что это я украла башмаки Снелли. По приходу в спальню оказалось, что башмаки надевала подружка ее, и я просто молча легла на живот. Снелли покрутилась рядом, но ничего в ответ на свои фальшивые причитания, что она была уверена, что кроме меня некому взять башмаки и потому она не виновата, от меня не получила. Я даже смотреть на нее не могла, и поклялась себе, что больше ни одной из этих... этих..., короче, никому из девочек больше помогать не буду. Синий туман окутал на миг и подтвердил правильность намерений. Никто не заступился за меня, когда экзекутор снова и снова при всех спрашивал, точно ли я одна оставалась в спальне, когда башмаки исчезли. Сегодня особо никто не болтал, окровавленная тряпка на моем лице как-то придавила всех. Наказывали всех, едва отлучали от груди, но старались не очень уродовать. Голова кружилась все сильнее и я сделала то, чего не делала уже два года обучения в клежже - ушла полностью в синий туман. Там время останавливалось, и рваную рану на виске я залечивала водой из родничка. Еще до зачисления меня на курс закрывателей я постаралась вычислить, сколько времени проходит в настоящем мире, пока я в синем тумане нахожусь, в приюте часто доводилось в него уходить, если экзекутор перебарщивал. Нисколько и не проходит, и к вечеру следующего дня, по времени синего тумана, я вернулась на свою кровать. И спала до утра крепко, синий туман обессиливал меня на несколько дней. Ровно на столько, сколько в нем я пробыла. Но не на этот раз. Сегодня я поднялась бодрой и голодной, умылась в одиночестве и переоделась. Залитые кровью из раны на виске платье и наволочку застирала в ледяной воде, горячей мне обычно не доставалось, Снелли и ее подружки расходовали всю. Вот и сейчас они ушли на завтрак и даже не подумали разбудить меня. Я решила идти в Главный корпус через синий туман, и обогнала всех. Синий туман переносил спиралью, не очень похожей на полноценный Прокол, меня туда, куда я хотела, и на этот раз оказалась прямо у входа в столовую. И впервые налила себе полный ковш кимрита и съела кусок горячего тита. Силы и сейчас не потратились на синий туман, а после еды и вовсе стало хорошо, как никогда не было все эти два проклятых года в клежже. Пусть в приюте и наказывали часто, но еды давали вдоволь, если, конечно, норму успеваешь выполнить. *** На первой лекции, теории Проколов, я села на свое привычное место и подготовила его. Девочки подошли перед самым началом лекции, и по привычке хотели было сесть рядом. Но приготовленное для одной меня место было уже ограждено иглиясами, и Снелли впервые за все время обучения пришлось вытаскивать свой конверт. Другим и вовсе не удавалось ни разу усмирить иглиясов, да и зачем, если всегда на подхвате была я. Снелли тоже не сумела, так что весь урок им пришлось сидеть с закрытыми глазами. Спирали силы сегодня мы начали проходить новые, завершающие, ту самую-самую основу проколов. И если не увидеть в самом начале спираль, то с каждым следующим уроком сделать это становилось сложнее. А после декады лекций шла практическая отработка раскрутки спиралей, и на ней многие делали ошибки. А лектор никогда и раньше не смотрел в класс, а сейчас просто не мог. Он сжег сетчатку глаз во время последнего Прокалывания, настоящего, не учебного, и она сможет восстановиться только через пару декад. Его личный иглияс погиб, но глаза хозяина спас, только ослеп тот ненадолго. Преподавал он по памяти и делал это безошибочно. *** На кровати у меня лежала хорошая такая порция горячего тита, укутанная для тепла в платок, но я молча положила ее на общий стол. И попробовала выставить тот полог, который никогда у меня не получался. Спираль завилась сразу, видимая только мне. Она была ровно по размеру моего кубрика, включающего подвесную койку и рундук, и тишина в нем стала мягкой. Не стало слышно голосов девочек, их веселого смеха, и я снова смогла уйти в синий туман. Полог, что я создала, был непрозрачным, с дымными полосами спиралей, что за ним творится, никому до утра видно не будет. Теперь я поняла, почему раньше не получалось устанавливать его ровно. Сначала я девочкам шла помогать, потом общий на всю яхту выставляла, и на свой сил не оставалось. Так что ставила кое-как, и холодными ночами не высыпалась. Наутро проснулась снова полной сил и первой к тому же. Горячая вода была блаженством и я прокляла наставницу, с ее вечным угождением другим и воспитанием меня в таком же духе. Выйдя из умывальной комнаты, увидела, что полог до сих пор держится, и пошла завтракать. *** Хорошее питание и высыпание в тепле привело к тому, что Плато раскрутки спиралей прошла сразу, нигде не ошибившись. Экзекутор молча принял камень и проставил галочки. И спросил, правда ли, что те башмаки, за которые я порку получила, нашлись и не у меня. Он видел перед входом на Плато Снелли, и она была в желтых башмаках, единственных из настоящей кожи на всю клежже. Я подтвердила и он извинился. Раньше я бы ответила, что все понимаю, но сейчас молча забрала свой отмеченный теблис и ушла не оглядываясь. Перед переводными экзаменами я отдохнула на ферме иглиясов, редко кто вызывался за ними ухаживать и складывать в конверты созревших. Но как по другому избежать навязчивое желание девочек помириться со мной, не знала, и потому на вопрос, кто согласен до экзаменов уехать на ферму, вызвалась сразу. За эти два года постоянного контроля над иглиясами выработался рефлекс, и укладывая ровными рядами заполнившиеся конверты, размышляла над тем, как у меня исчезла установка на помощь. Ее нам, возможным симма, внушали с раннего детства, как и вину за происхождение. И пришла к выводу, что хорошая порка за несправедливое обвинение и опасность потерять глаз, а шрам на виске тянулся до самого уголка, и сняли навязанный рефлекс подчинения людям. Раньше бы и мысли не возникло усомниться в правильности наказания. Внешне на симма я не походила абсолютно ничем, даже цветом глаз, обычным для людей, синим. И кожа у меня обгорала на солнце, как у всех рыжих, и я решила провести свою проверку на симмость, может в приюте тоже врали. Ближайший круг симма находился в трех лирсах от клежже, и на летний месяц отдыха нам разрешалось до декады уходить в лес для медитаций. Поэтому после переводных я написала петицию директору клежжа и получила добро на две декады медитаций. Совсем забыла, что считаюсь выпускницей и потому могу в два раза больше медитировать. Опасность, что в круге проснется натура симма, была велика. Но внутреннее стремление выяснить, кто же я на самом деле, и даже если окажусь частично симма, это не помешает мне закончить обучение. Просто придется пить кровь ночами, достаточно будет и глотка, но синий туман стал ласковым и послушным, и я могу рассчитывать, что не попадусь. Пока кровь пить не тянуло, горячий тит казался лакомством. Вот еще одна загадка в копилку, рядами титов вообще-то огораживались от симма на хуторах и их плоды мне должны, если я все-таки симма, быть очень неприятны. *** Круг симма выпил все силы и на исходе восьмого дня я с трудом сошла с него. Происхождение разглядела четко, и да, моя мама была симма. Видимо я пошла в отца, и его кровь пересилила, потому что той жажды, о которой твердила наставница в приюте, не испытывала. Отец мой был не человек, как мечталось раньше, что кто-то из родителей все-таки человек. Он был метаморф из темных дроу, и на момент моего зачатия и рождения носил белую кожу, рыжие волосы и синие глаза. Но у него, как и людей, была душа, пусть темная и искореженная, но была, в отличие от симма. Метаморфизм мне все же передался, едва я представила себя в виде дроу, как еле заметные колебания воздуха стали казаться оглушающим ревом. Потрогав уши, убедилась, что они заострились на кончиках и покрылись волосками. В зеркале тихого озера перед клежже отразились мои глаза с вертикальным зрачком. Волосы стремительно темнели прямо на глазах, выпрямлялись и складывались в замысловатую косу. Оставалось только изменить одежду и могу сойти за дроу, тем более, что попробовав сказать что-нибудь, убедилась, что и голос стал рокочущим. Дроу все побаивались, и я решила дожить в городе два дня от первой медитативной декады. Деньги с дроу не брали в гостиницах, потому что охрана окрестных лесов входила в договор между людьми и дроу, как и то, что оказывать гостеприимство в городах и селах им должны бесплатно. *** И оба дня предавалась раздумьям - дроу ненавидят полукровок от симма пуще людей, так что к ним мне хода нет. Мой отец был из изгнанных, и потому мать меня смогла от него понести, приняв на время вид человеческой женщины. Изгнанные из своих кланов теряют дар различать бездушных, особенно в первые несколько лет. Симма вообще вырождались, и не брезговали вливаниями крови дроу, это людей они считали за еду, и не только кровь им была нужна. Душа, средоточие сущего, была вкусна только у людей. И симма их высасывали, потому второе их имя было душееды. До окончания учебы оставалось чуть больше полугода, выпускным экзаменом будет не закрытие Прокола, а создание его, с последующим схлопыванием. У нас царило твердое убеждение, что оттуда, из Проколов, несет чужеродным и опасным, что именно оттуда и прибыли симма, но мне, полусимма-полудроу, здесь тоже не будет вольной жизни, да и жизни вообще не будет. В отличие от людей, меня прогонят перед вручением диплома по кругу Истинного зрения, и наденут ошейник и продадут какому-нибудь барону на Границе. Личная карточка учета остается закрытой до окончания сдачи экзаменов, потом узнают директор и все окружающие, что меня нашли в уничтоженном логове симма и, несмотря на внешность, держала на руках меня мертвая симма, а я присосалась к ее груди. Иногда и человеческих детенышей подбирали или крали симма, чтобы вырастить пищу самим, но никогда еще не находили в разоренных логовах таких маленьких, почти новорожденных. И потому требовался очень энергозатратный ритуал, на который шли, если были очень веские основания. И проводят его после пятнадцатилетия, а мне к моменту экзаменов будет уже шестнадцать и избежать проверки кругом Истинного зрения не получится. Круг симма был прототипом круга людей, но энергии потреблял раз в сто меньше. Дроу отказывались проверять на наличие души не в своих лесах, если им это было невыгодно. Союз людей и дроу был вынужденным, но дроу могли ставить условия, и не все они были выполнимы. Богомерзким кругом симма люди пользоваться не могли, как и уничтожить его, но аналог создали свой и меня ничего от него не спасет. Закрыватели на Границе гибли пачками, а с ошейником, подавляющим тягу к кровопийству и душеедству, и вовсе шансов не было. Он снижал и общую силу, и плакать по симма, погибшей при закрывании очередного Прокола, никто не станет. Наоборот, будут радоваться, что проклятая Тварь наконец издохла. Снелли и ее подружки остались повторять курс, и я одна пошла на преддипломный экзаменационный этап. Хроники миров, а нашим многое поведали дроу, когда учили драться с демонидами, дочитывала по ночам, решимость уйти Проколом подальше крепла с каждым прочитанным кровавым описанием. *** Доставать из разреза на бедре лезвие не пришлось, созданный мною Прокол вышвырнул меня сначала на пустующее Плато Ветров, там я снова Проколола мироздание, вылетела в пустом Лесу Образов, ушла Проколом в Серую Грань, в которой тоже оказалась в одиночестве и блуждала по ней пару часов. Сил после трех Проколов подряд не осталось, так что я присела под валун на границе Серой Грани и какого-то леса, куда дошла пешком. Задремала я незаметно. *** Утро началось прекрасно - на меня падала струйка воды из малюсенького фонтанчика, в комковатом тумане всходившее солнце проковыряло световые тоннели, цвиркала какая-то пичуга, пахло разнотравьем и спокойствием. Жажда сделала то, чего я в здравом уме никогда бы не решилась сделать в чужом месте, я легла затылком в промоину от струйки, что била вверх из дырочки в железной трубе, раскрыла рот и ловила пересохшими губами ледяную воду. В свои шестнадцать зим я была ниже остальных в клежже закрывателей, но мускулатура и скорость реакции была отменной, у нас другие и не выживали, могли просто и добить и не глядели на возраст. А тут, разглядывая свои ручки-веточки и ножки-хворостинки, я увидела, что превратилась в совсем маленького мальчика, в отражении на меня пялился пацан лет десяти, и да, хозяйство было на месте. Писать-то захотелось уже через час, да и голод выкручивал внутренности. Конечно, я не сразу приняла свой новый облик, который мне удавалось метаморфировать в дроу только на пару мгновений и он снова слетал. Так что уверившись, что придется пока жить в этом обличии, постепенно накоплю сил побольше, и если здесь мои новые зеленые глаза и лохматые черные волосы норма, постараюсь приспособиться. Ну а если и здесь черные волосы считаются признаком полутемных дроу и темных Тварей, то сбежать смогу, Прокол начинал формироваться, едва я складывала своим способом ладони. Но я его до конца не доводила, вроде никто на энергию Хлопка не стремился. Так что я снова напилась воды, еще раз пописала, потерла занывший зигзагообразный шрам на лбу, пинком отбросила осколки стекла из круглых очков, что выпали из кармана. Очки были прямо как у нашего риттера-библиотекаря, но мне они были ни к чему, и я их отшвырнула подальше, синий жгутик тумана из дужек улетел в неведомую даль, да не жаль. Свой собственный синий туман остался при мне, радостно поняла я, и даже усилился в несколько раз. Он клубился внутри меня, правда пришлось из него вытаскивать пару паразитов, причем, когда я одного раздавила Хлопком, на лбу открылась та молниеподобная рана. И из нее все сочилась и сочилась черная жижа, воняющая так, что выпитая вода хлынула из желудка. И запах немного в основе напомнил тот круг симма, что прошла добровольно. Второй паразит был хрупким и слабым, пах летом и водой, но мне и такой был не нужен и он улетел жгутиком синевы, не стала я его Хлопком уничтожать. Потом я смыла жижу, потом вообще разделась и улеглась в холодную воду промоины, едва унюхала от тряпья, что было на мне, вонь от попавшей жижи. Отстирала все, отскребла себя пучком травы, разложила рубашку синего цвета, с оранжевыми кругами на спине и штаны, коричневые, все вещи были из добротных материалов, на просушку, сняла разношенные башмаки из отличной кожи и начала их уменьшать по ноге. Одежда была правильно подобрана, свободная и из хороших тканей, а вот башмаки болтались на маленькой ступне, были широкими и скособоченными. Под ними оказались дырявые носки, но заращивать дырочки умела с малолетства, так что подлатала и штаны, порванные на левом колене. Полюбовавшись на ставшие впору башмаки, я их натянула, как и влажную одежду, досушила ее энергией Хлопка, если не доводить Хлопок до завершения, тепла выделяется достаточно и для просушки и для глажки, так что как следует разгладила и пошла на запах доброго хлеба. Конечно, это не запах горячего тита, но раз пахнет хлебом, значит рядом люди. Только люди ели хлеб и прирученные ими мелкие декмоны, четырехлапые и хвостатые. Все декмоны относились ко мне хорошо, приносили с малолетства свои куски хлеба, если за очередную провинность маленькую симма запирали в карцер и лишали еды. *** Едва я вышла на улицу небольшого селения, застроенного одинаковыми домами, как меня чуть не сшибла с ног повозка, едущая сама по себе, без впряженных лошадей и воняющая искусственным дымом. Она, эта повозка, жутко на меня заорала, за стеклом ее я успела разглядеть красное лицо какого-то толстяка с толстыми усами. У меня, едва успевшей отскочить с дороги, колотилось сердце где-то в горле. Тут повозка резко остановилась и подъехала задом ко мне, до сих пор стоявшей в ступоре. Мужик-толстяк выскочил из нее и начал орать на саксолингве, что где я шлялся, что в полицию заявлять пришлось, и как он с работы домой вернется, так и получу я, ох и получу. А пока ему некогда, но вечером я огребу. Пока мужик разорялся, я шарилась по его открытому разуму, зная, что потом расплачусь несколькими днями головных болей и тошноты. Но зато я узнала, что зовут меня ведьминское отродье, Гарри Поттер, уродец, колдовское отродье, дармоед и многие другие мои имена. Дом у нас, а это оказался дядя меня, стоял на следующей улице, там еще жили моя тетя и кузен. Тетю зовут Петунья, дядю Вернон, кузена Дадли, фамилия всех троих Дурсль. И живу я один, в отдельной комнате, и кормят меня три раза в день и всей работы, что утром помыть посуду, прополоть крохотный садик, подмести дорожку и ходить в школу. Так что я сочла, что имеет он право орать, одежда моя была хорошей, работой не угнетали, даже заставляли учиться. И я весело уже пошла сдаваться тете, не сказав дядюшке, где пропадала два дня. *** Наказание от дяди заключалось в том, что меня запирали одну в моей комнате, есть давали два раза, а не три и... все. Через два дня выпустили и мы поехали в зоопарк, моя нянька сломала ногу, и оставить меня не с кем. Тут я крайне изумилась, у десятилетнего пацана есть няня, и окончательно уверилась, что попала в сказочное место. Если у нас десятилетки уже должны были работать на полях с утра до заката или бродить по колено в глине, выискивая золотого червя, обычный укус которого приводил к инвалидности, то здесь к детям относились, как к грудным младенцам у нас, беспомощным и несмышленым. Даже ко мне, подкидышу, которого вроде бы не любят, но тем не менее, кормят, поят и учат. В зоопарке кузен с другом покривлялись перед террариумом со змеями, у Дадли оказалась просто куча просветительской литературы, называемой энциклопедиями и за два дня наказания я прочла почти все, они стояли у меня на стеллаже, хотя считались кузеновыми. Так что навык скорочтения, который у нас развивали с четырех лет, на саксолингве начал получаться через час. Родственники мои оказались простаками, синего тумана ни в одном не было. Зато по соседству жила старушка, дом которой был плотно погружен в туман, да и на нашем ошметки какие-то плавали. Но эти ошметки я уже переварила, втянув ночью и пустила их на ночное зрение, они были грязноватые, подванивали и после очистки ни на что другое не годились. *** На следующую ночь я спал под окном старушки с декмонами, у нее одной во всем нашем Литл-Уингинге оказались они. Остальные были просто кошками, но декмоны старушки окружили меня еще перед поездкой в зоопарк и пришлось им пообещать, что вычешу их спутанные линии тумана. К утру вычесал всех, впитал из домового тумана пару полосок и ушел переваривать, пустив их на изменение восприятия себя, как мальчика Гарри, почти одиннадцатилетнего. Еще через ночь допил туман у мисс Фигг, так звали мою няньку, что разум имела пусть и не такой открытый, как у моих родственников, но все сведения усваивал недолго. Я оказался магом, как и мои родители, что вовсе не погибли в автокатастрофе, а были убиты Темным неназываемым. И меня уже через пару месяцев пригласят в школу магии, я что довольно обеспечен, а выгляжу как бродяжка. Тут я обиделся, счесть вещи из хороших тканей, но свободно сидящие, чем-то плохим, могут только те, кому не мешает одежда делать быстрые движения. А меня тренировал кузен с друзьями или это я их тренировал, потому что бегали они с каждым днем все лучше, метали камни в меня все прицельнее, я недолго исправлял им дыхалку и зрение. А то скучновато убегать от кучки детишек, метающих камни куда угодно, только даже не близко ко мне. Подлетевшие все-таки камешки на исходе второй недели "Охоты за Гарри" испепелять получалось тоже все успешнее, здешний синий туман был не таким послушным, как в моем мире, но тренировки позволяли приспосабливаться к нему. Потому и уводил ребят подальше, взрослые, если видели наши игры, резко их прекращали и наказывали всех стоянием в углу и лишением сладкого. Вот у нас бы так наказывали, а не спускали три шкуры, мечтал я, удирая в парк с бандой Дадли на хвосте. Так никаких сил не разовьешь, если в таком тепличном мире расти. И потому наш поспешный отъезд на островок с полуразвалившейся хижиной я воспринял с огорчением, как и Дадли. Но я пообещал ему, что и здесь поиграем и Дадли что-то резко поскучнел. В мыслях у него я прочитал, а после его чтения сил у меня не уменьшалось, что спрятались на островке мы не просто так, он успел одно из писем сбросить под стол в гостиной, потом засунуть под ковер и ночью тайком прочел и завидовал мне, что меня зовут учиться магии, а его нет. А я просто на окутанные грязным туманом письма внимания не обращал, они были неприятными и скользкими даже на ощупь и потому я их старался в середину стопки писем и газет засовывать, забирая почту. А оказалось, что это и были приглашения на учебу в Хогвартс, ту самую школу магии, о которой думала мисс Фигг. Так что поели сегодня скудно, каких-то засушенных ломтиков картофеля и сладких фруктов, я прочитал название у Дадли, они назывались бананы и пока я до энциклопедии растений не добрался. Потом легли по-походному спать, потом началась гроза и я уловил, что к островку приближается что-то огромное и воняющее все той же грязной туманной взвесью, что и письма из Хогвартса. Так что я выскользнул из окна, прополз ужом под валун, на котором поздним вечером кровью написал руну скрыта. Вообще-то руну я писал для скрыта мочи и кала, это место дядя нам отвел под туалет, и я не хотел, чтобы под окном воняло. Две кучки какашек и лужу мочи я испепелил Хлопком пламени, забился поглубже под нависающую каменюку, и резво дописал на сухом навесе из него пару других рун. Стало тихо и уютно и внезапно меня потянуло спать. Я противиться не стал и до утра сладко дрых на подрощенной мною траве, здесь из спиралей очень хорошо удавались только усиление цветения, а рост трав так себе выходил. *** Ранним утром проснулся от бурчания в животе и переполненного мочевого пузыря. Часть подготовки в клежже уделялась егерству, часто приходилось охотиться на прорвавшихся Тварей из Проколов или симма закрывателям, так что основы налаживания быта на привалах в походах впихивались всем студиозусам. Поэтому спокойно справил нужду, удалил Хлопком пламени шарик из желтой воды и пошел шариться в рюкзаках. В хижину вела дыра на месте двери, стояла гулкая тишина и никого не было. По остаточным следам синего тумана было ясно, что пока я безмятежно дрых под валуном, здесь побывало множество магов, в том числе и воняющий, его след был четче остальных. Лодки под скалой я тоже не увидел и понял, что остался в одиночестве и захохотал, наконец-то. Руны скрыта за день легли на все валуны вокруг хижины, в лагуне посреди островка плескалась рыба, огонь весело трещал в моем костерке, правда пришлось на дрова пустить ставни хижины. Обмазанная глиной рыбина влезла в меня вся, спал я опять под валуном, подрастив траву еще больше и сплетя из нее мягкое ложе. *** То, что долго мое блаженство так продолжаться не может, было ясно с самого начала, но до зимы далеко, а потом буду сдаваться полиции и врать, что сбежал от семьи, погулять захотелось. В воняющий Хогвартс не хотелось, под разломанной дверью нашлось письмо, сквозь туманную призму я увидел искаженные спирали принуждения и подчинения, наложенные на него. Так что горело письмецо ярко и весело, и никто на уничтожение артефакта, а письмо и было извращенным артефактом, не прибыл. *** Хижины для дров мне хватило на три месяца, и пошел я сдаваться, едва листва на моем единственном деревце на островке начала опадать. Трава тоже подвяла, ночами пришлось сплетать дополнительный покров из нее. Рубашка и штаны, до этого бережно сложенные в расщелине скалы, стали мне впритык, я понял, что хорошенько подрос. Ботинки тоже пришлось увеличивать, практически к исходному размеру вернул. До виднеющегося в дымке берега было около двух лирсов или пяти миль, если переводить меры расстояний. Плыть пришлось, отрастив жирок и ласты на руках и ногах, ранее мой метаморфизм я применял лишь для преобразования в дроу, но плавая постоянно вокруг островка, научился превращаться в нечто более приспособленное к плаванию, нежели человек. Но самое главное, я полностью подчинил синий туман этого мира, медитируя по десять часов и питаясь рыбой, и легко мог бы Проколоть до берега, но этого делать не стал, интуиция вопила, что энергия самого Хлопка не засекалась, а вот спирали Прокола от Хлопка очень похожи на спирали того вонючего. Их след оставался видимым еще день и я внимательно их рассмотрел. И вдруг здесь умеют засекать похожее спиральство, так что плыл себе не спеша и доплыл, как и рассчитывал, уже под вечер. На пирсе качалась привязанная знакомая лодка, так что эти Дурсли уплыли на ней, понял я. Я не собирался возвращаться в Литл-Уингинг, лучше сдамся полиции в большом городе и выбрал для этой цели Лондон. Мне хотелось посещать обычную школу, достижения этого мира поражали воображение. Похожая техника у нас описывалась в древних хрониках, мол, люди умели летать в железных птицах, даже за пределы планеты, но в свое время я счел это легендами и мифами. Всякая магия и колдовство в моем прежнем мире ничего хорошего лично для меня, даже имеющего высокий уровень силы, не принесли. И здесь, судя по вони принуждения от письма с приглашением в школу волшебства и чародейства, маги тоже не подарок. Так что постараюсь влиться в обычное общество, а для этого нужна легализация. Этот мир был потрясающе наивным, люди дрались с людьми же, не подозревая, что они братья, а не враги друг другу. А истинный враг, судя по всему, сюда никогда не Прокалывался, ну или хорошо маскировался, правда вонь, напоминающая запах круга симма иногда и здесь мне чудилась. *** Глаза удалось сделать синего цвета, привычного мне по моему миру и все, волосы остались черными, но я их сбрил под корень и нагло уселся на веранде кафе, сожрал две порции запеканки и также нагло ухмыльнулся в лицо официанту. Тот попугал меня полицией, чего я и добивался. Временный центр размещения детей был трехэтажным, кормили три раза и остальное время отводилось на учебу, выполнение домашних заданий и игры. *** Математика оказалась сродни вычислительной метрии, история - простым набором дат и событий, вот естествознание увлекало. По результатам тестов меня определили учиться в пятый класс, но за три месяца я выучил учебники и за шестой и к маю был готов к сдаче на государственный аттестат. Житье в семье фермеров очень нравилось, у них все было автоматизировано и паспорта к технике я изучал с удовольствием. Так что окончил шестой класс, опекун записал в среднюю школу в соседнем городке, а все лето мы с ним работали на полях, чему я только был рад, потому что он разрешал мне самому управлять и комбайном, и сенокосилкой, и вообще всей техникой, что у него была, включая доильные аппараты. А уж когда он мне разрешил ковыряться в стареньком мотоцикле, счастью вообще не было предела. Так что появившуюся с воняющим письмом из волшебной школы сухопарую тетку я встретил неласково. Конечно, я понимал, что кому-то так нужен Гарри Поттер, что его непременно найдут. Но мне-то никто не нужен, опекун многообещающе, после восстановленного мотоцикла кивал на старенький же внедорожник и я уже потирал руки мысленно, и на тебе, опять приперлись. И, вытирая с рук машинное масло, попросил эту тетку саму вскрыть письмецо. Та, словно не видя спиралей принуждения и покорности на конверте, сломала сургучную печать и сферу охраны, вытащила полыхнувший мощным всплеском вонючего тумана лист и сунула мне под нос. Но только меня там не было, Хлопок и Прокол на мой островок вышли от омерзения спонтанно. Она вывалилась следом и я понял, что недаром опасался пользоваться Проколами. Здешние маги, как и у нас, по следу тоже умели определять место и направление. Одно хорошо, в Проколе сгорели эманации принуждения и потому я наконец прочитал письмо, что преследовало меня ровно год, с того самого июля, что я попал в этот мир. *** Еще в полиции я назвался Даниэлем Доу, но письмо-то адресовалось Гарри Джеймсу Поттеру, и хорошо, что я Прокололся подальше от опекунов. Потому что я наотрез отказался называться другим именем в мире простаков и пришлось той заместительнице директора, что и подписала это письмо-приглашение, принять мои условия. Я понял, что маги от меня не отстанут, и согласился на обучение в Хогвартсе, если опекуны останутся в неведении относительно моего настоящего имени. Профессор Макгонагалл провела бы с ними беседу, но опекун нисколько не удивился, он брал уже на воспитание магов. Как оказалось, он сквиб и профессора Макгонагалл назвал Минервой, едва мы Прокололись, а по-здешнему, аппарировали, прямо в дом опекуна. Та тоже его вспомнила, вежливо поздоровалась, но я незаметно, при ее обещании называть меня Даниэлем Доу при опекуне, наложил на ее руку спираль подтверждения. И она морщилась каждый раз, едва начинала произносить неверно имя, и терла запястье. На Косой аллее, куда она меня аппарировала, она вполголоса лишь посетовала, что невзначай дала Обет, когда соглашалась на обман опекуна, и провела меня в банк, где хранились груды золота, оставленные мне родителями. *** Шок и удивление при разговоре гоблинов были мне на руку, в этом мире они разумны, а в нашем были просто кровожадными людоедами, подбиравшими за симма остатки и служили симма чем-то вроде домашних питомцев. Но их язык был так похож на дроурик, что едва я его услышал краем уха, как разговаривают привезший нас Крюкохват и гоблин у соседнего сейфа, так понял, что под маской коротышек скрываются самые настоящие дроу. Профессор и гоблины сочли мое остолбенение шоком от количества золота, разрешили взять сорок галеонов и вознамерились ключ снова прибрать. Спираль привязки маги, что, совсем не видят, подумал я, укладывая выскользнувший из сумочки профессора ключик в нагрудный карман на кнопке. А уж карман мой, как и кнопка, его активатор, был щелевым, он вел в мой личный склад нужного и лег там ключик в строго отведенную для мелких предметов ячейку. Склад мой был не знаю где, в этом мире я его и сам не ощущал, но на всякий случай сделал во всех своих карманах доступ к нему. Купленный мне сундук я уменьшил нажатием на ясно видные спиральки изменения размеров, он стал дюйма в четыре со всех сторон, только ручка осталась почти такой же. Профессор молча смотрела на мои манипуляции с активаторами спиралей изменения размеров, потом не выдержала, и спросила, откуда я знаю, куда нажимать. Не надо думать, что я стал разговорчивее, чем был в своем мире, так что пожал плечами и все. Остальные покупки мы делали в полной тишине, профессор все стреляла глазами в меня, когда думала, что я не вижу. Перед последней покупкой не выдержала и спросила, почему у меня глаза синего цвета, а не зеленые, на что я уже привычно пожал плечами. Шрам, из которого по прибытии меня в этот мир вылилась вонючая чернота, давно уже зарос и сравнялся по цвету с окружающей кожей. Волосы я зачесывал назад, да и было бы что там зачесывать - короткий ежик никогда не отрастал с тех пор, как я покинул островок в прошлом году. Но про шрам задумавшаяся о чем-то профессор и не спросила, лишь велела идти самому покупать палочку, а сама, извинившись, отправилась на какую-то встречу. После покупки палочки я должен буду дожидаться ее в кафе-мороженом, потом она доставит меня домой. Я постоял на улице около магазинчика Олливандера с пыльной витриной, покрутил головой и увидел чистенькое, новенькое здание, на котором было написано, что они открылись сегодня и в честь этого скидка на палочки пятьдесят процентов. То, что мне нельзя пользоваться сейфом без взрослого сопровождающего, профессор сказала очень четко, и так будет до пятнадцати лет. Так что экономить было мне необходимо, я умел это делать и в том мире, и в этом не собирался поступать иначе. Но ключ мой никто не получит, я четко видел на нем следы взлома, правда какого-то неумелого, и снявшего привязку ко мне, но не получившего такую же к кому бы то ни было. Восстановить старую привязку я сумел бы с закрытыми глазами, а тут и пришлось-то всего лишь одну спираль довернуть. Поэтому смело толкнул дверь в новый магазин, через пять минут получил за три галеона концентратор синего тумана, для обучения самых маленьких у нас использовались похожие, по совету продавца купил наручную кобуру за три сикля и пошел в кафе. Профессор подошла, когда я уже доел стейк и пил лимонад. Она принесла клетку с полярной совой и вручила мне со словами, что это подарок на день рождения. Я вежливо поблагодарил, отпустил птицу на волю, ведь для этого у нас и дарят птиц. На изумленные глаза профессора обратил внимание после долгого ее молчания. Пришлось говорить, что ненавижу неволю и других в ней держать не собираюсь, вроде прониклась. Но прочитала лекцию о совах-почтальонах, на что я в ответ показал парный пергамент, на котором собирался переписываться с опекуном. Он стоил недорого, два сикля и был получен в подарок от братьев Киделла, так я первый купил у них волшебную палочку. *** Аппарация обратно на ферму отменила уменьшение сундука, так что я споткнулся об него посреди гостиной. Я видел затухающие спирали изменения размеров, аппарация стирает все чарования, если маг не заключает в сферу охраны объект. Сфера та у нас была очень энергоемкой, не думаю, что и здесь иначе, потому что на конверт, например, сфера охраны была наложена, а на само письмо уже нет. А на сундук я и накладывать не стал, не успел просто. Потому что простая как палка профессор схватила меня за руку, без предупреждения проволокла сквозь Прокол, хорошо еще, что сундук она сама прихватила. Конверт, еще один, но без всяких чар принуждений, лег на стол передо мной, профессор скороговоркой отбарабанила, что там билет, первого сентября следует с ним пройти на Хогвартс-экспресс, там все написано и исчезла, обозначив начало спирали Прокола поворотом всего тела на каблуке. Так действительно было легче Прокалываться, зато и след оставался явственнее. Так что по следу я ступил почти на пятки ей, но успел накинуть Скрыт. Профессор Макгонагалл чуть не бегом промчалась в кованые ворота и я еле успел проскользнуть сквозь ясно видевшиеся схлопывания синего тумана. Она не останавливаясь пробежала по мощеной дорожке к замку, ну и прыть, думал я , еле поспевая за бодрой старушкой. Там она такой же рысцой проскакала через внутренний дворик к самой высокой башне, и остановилась пригладить волосы, сняв остроконечную шляпу, перед статуей горгульи. Мне же эта остановка дала возможность усилить Скрыт на максимум, как профессор ясно сказала "Шоколадное драже". В кабинет директора вела лестница-эскалатор, за столом восседал почтенный старец и вонял. Беседу профессора и директора я начал анализировать еще в лесу, заметив прогалину в синем тумане, окружающем замок. Сам замок из леса был виден как на ладони, но тут я ступил в свободный от тумана коридор и Прокололся домой. Я уже понял, что в сам замок аппарировать нельзя, но есть прогалины в защите, и они отчетливо были видны. *** Учебники были вода водой, но суть я выписал отовсюду в свой гримуар, и снова обратил страждущий взор на старенький джип. И так увлекся его разбором и ремонтом в специально выделенном мне амбаре, что чуть не пропустил первое сентября. Пришлось Прокалываться перед воротами замка, потом побродил по улицам деревушки, притулившейся у замка. В Истории Хогвартса, что я купил на следующий день в лавке подержанных вещей, было и время прибытия паровоза на станцию Хогсмид, так что я провел всего пару часов за обходом деревни и окружающего ее леса, и зарисовал схему прогалин в защитном куполе Хогвартса, а ну как придется улепетывать, мало ли, я себя знаю. Поезд прибыл по расписанию, я свой сундук успел сунуть в тамбур, едва вышел из него последний ученик и снял Скрыт. Про оставление вещей в поезде орало поездное радио еще после остановки и я не провалился в самый первый день. В толпе испуганных детей я прошел на пристань, огромный детина, сплошь заросший бородой, с какого-то перепугу начал орать мое имя. У меня сегодня впервые получилось изменить цвет волос, и, конечно, я выбрал свой любимый, рыжий. И волосы сделал кучеряшками, как и были у меня в моем мире. *** О том, своем родном мире, я вспоминал часто. Здесь маги не видели под носом врага, дроу, скрывая красоту и мощь, уже много столетий под личиной гоблинов готовят захват мира с чистой магией. А у нас было вынужденное соседство, в моем мире войны с дроу были пройденным этапом, нашелся враг и посерьезнее. Но здесь история только начинается, сначала дроу попробуют захватить мир, им будут сопротивляться и маги и простые люди, магический и простаковские миры сойдутся, потом начнется откат от технологической цивилизации, потом люди вместе с дроу начнут отражать атаки уже Истинного врага. Но сначала всегда приходят дроу, своими эманациями показывая путь демонидам и мир рухнет. Или как наш, переварит и демонидов, те превратятся в симма, и люди и дроу станут едины в своей ненависти к ним, и будут калечить своих детей, готовя из них воинов. Дроу так погубили несколько миров, только в нашем сошлись с людьми. Я симма, в родословной которого, на генном уровне, заложена зависть и ненависть к людям. И я пришел в мир, в котором нет еще Проколов из Преисподней Хаоса. И я буду готовить людей к войне с демонидами, я ненавижу симма на таком глубоком уровне, что плевать мне на генетику. *** Вонь симма мне не почудилась, в кабинете ЗОТИ ею несло особенно явно. Златокудрый Локхарт под париком носил частицу хаосита, как и директор Хогвартса под своей бородой. И, значит, у меня два врага, экспансия Хаоса все-таки уже началась. Может и погибну на этой войне, но постараюсь побольше врагов прихватить с собой. *** Локхарта и дневник Волдеморта я легко выкинул в Прокол, едва он устремился за мной ночью в Запретный лес, почуяв родной запах у меня в кармане. Я собирался там сжечь Хлопком Пламени утащенный у однокурсницы из сумки вонючий дневник, а получилось заодно и от первого врага избавиться. Прокол получился от злости очень мощным, и явно вел за пределы этого мира. С Дамблдором придется пока смириться, но план у меня есть. И я не отступлю, что поделать, такая мне досталась судьба, кривая улыбка которой меня и забросила в этот прекрасный юный наивный мир, с чистейшей магией. Я и есть Зло, но благодаря этому есть и силы, чтобы в этом мире не случилось того ужаса, что постиг мой. Благодаря этому я чую Зло, и попробую спасти, что можно. Маскировка ли досталась от Гарри, или частичка его души, не знаю, но гоблины меня не раскусили, и есть за что бороться. Потому что здесь есть то, чего не стало после прихода Хаоса в моем мире, здесь любят и берегут детей.