Я твои слова принимаю дозами В этом городе зимы холодной. Я к тебе поэзией и прозой, Ты — моя нехватка кислорода. Ты декабрь, настигший лютой стужей, Персональный айсберг, лишь не мой. Но скажи: я нужен тебе? Нужен? Если «да», то я к тебе любой ценой. Ты — спасение моё и воздух, Что мне вечно в жизни не хватает. Но когда над головой зажгутся звёзды, В небе тёмном вместе полетаем.
💙
— Ликс, давай же, давай, — Минхо расстёгивает верхние пуговицы моей рубашки, а потом выворачивает мои карманы, я же загибаюсь пополам, задыхаясь от очередного приступа кашля, не в силах здраво мыслить. — Ликс, помоги мне, Ликс! Где он? Показываю жестом в сторону рюкзака, что валяется на полу у моей кровати. Минхо в один прыжок оказывается у рюкзака, вытряхивает всё содержимое, роется в груде ненужных вещей, которые я вечно таскаю с собой. Он ищет мой карманный ингалятор, потому что у меня ровно год назад диагностировали бронхиальную астму. — Давай, родной, — он встряхивает флакон, сам раскрывает мою челюсть, пока мои бронхи, подобно музыкальному инструменту, играют на разный манер. — Давай, вот так, вдохни. Молодец. Минхо — мой старший брат и он единственный во всём мире, кто обо мне всё ещё заботится. Вот и сейчас помогает. Спасает. Без него я бы уже точно на тот свет отправился, ведь заболевание лишь прогрессирует, а без моментальной медицинской помощи при приступе — можно запросто не выжить, задохнуться. — Всё, хорошо, окей? — Минхо усаживается рядом со мной, на односпальную кровать. Успокаивает. Говорят, психологическая помощь астматикам необходима так же, как медицинская, потому что мы, люди с этим диагнозом, начинаем сильно паниковать, когда отхватываем новый приступ, что с каждым разом сильнее предыдущих. — Молодец, родной, молодец. Он гладит меня по голове, укладывает её на своё плечо, а я всё ещё хриплю, но уже тише. Мы сидим так, в полной тишине, минут двадцать, а потом я принимаю в себя очередную дозу сальбутамола, но в этот раз через небулайзер, который мне помогает заправить Минхо. — Грёбаный декабрь, — проговариваю я, надевая на своё лицо силиконовую маску и включая паровое устройство. — Опять всё усложняется. — Тебе обязательно нужно соблюдать все рекомендации врача, — Минхо суетится рядом, на кухне. Ставит чайник, а потом нарезает колбасу для бутербродов. — Сам ведь всё знаешь. — Знаю, — бормочу себе под нос, вдыхая пар поглубже, чтобы эффект не заставил себя ждать. — Ладно, не болтай, — брат уже разливает кипяток по фарфоровым кружкам с лилиями, что у нас остались от родителей, макает один пакетик чая на двоих. — Лечиться надо молча, сам знаешь. — Знаю, — снова отвечаю я, за что получаю лёгкий подзатыльник от старшего брата. — Ещё одно слово — и этот кипяток окажется у тебя за шиворотом, — ворчит Минхо, я его понимаю, он переживает, заботится, а я болтаю лишнее, вместо молчания во время лечения. — Хлеб серый или чёрный? Покажи на пальцах. Показываю один, указательный, значит первый вариант. Чёрный хлеб я не люблю, но он всё равно каждый раз спрашивает. Минхо нарезает серый хлеб крупными ломтями, сверху по одному кругу колбасы — нам не до шика. После того, как не стало родителей, а именно полтора года назад, Минхо всё тянет на себе. Он совмещает учёбу с работой, а ведь ему всего двадцать два, на три года больше, чем мне. Ему тоже хочется жить для себя, в своё удовольствие, ведь молодость одна и она проходит мимо… Я несколько раз находил себе работу, а Минхо каждый раз меня оттуда силой домой притаскивал. Говорит «учись, малой, пусть хоть у тебя всё сложится». А я помочь хочу, понимаете? Помочь! Но он «не нужно нам это, на еду и лекарства для тебя я всегда заработаю». Минхо ни от какой работы не отказывается, за эти полтора страшных года он был официантом, уборщиком, кондуктором, грузчиком, дворником, он раздавал листовки, выгуливал собак, работал посудомойщиком. Думаю, это не весь перечень, но он не особо распространяется, чтобы меня не расстраивать. Родители у нас были замечательными, но потом глупая авария по вине выехавшего навстречу грузовика, с пьяным водителем за рулём. Лобовое, реанимация, а теперь лишь фотокарточки в альбоме, да редкие посещения там, в их новом доме. Меня Минхо не отпускает слишком часто к ним ездить, потому что я расстраиваюсь, а потом ловлю новые приступы астмы на нервной почве. Заботится. — Как дела в колледже? — интересуется брат, когда я убираю свой ингалятор и сажусь обратно к столу, что уже накрыт. — Есть успехи? — Сессия на носу, но ничего, я справлюсь, — отвечаю, пережёвывая бутерброд. — По нескольким предметам автомат. — Молодец, — кивает Минхо, подвигая тарелку с бутербродами ко мне поближе. — Репетиторов точно не нужно? — Нет, конечно, нет, — отрицательно мотаю головой. Я стараюсь учиться хорошо, дабы брата не расстраивать. Я буду программистом, когда закончу. Всегда разбирался в компьютерах, да и мне с моим заболеванием лучше будет сидеть за компьютером, чем трудиться на физически сложных должностях. — Я во всём разберусь. — Ладно, — брат отдаёт мне свой бутерброд, а я делю его напополам, мне его тоже жаль. После ухода родителей на нас обрушилась целая уйма проблем, в том числе и финансовых. Нам пришлось продать родительскую квартиру, чтобы покрыть семейные долги, а самим переехать в квартиру, что раньше принадлежала нашей бабушке, почти на окраину Сеула. Мы живём бедно, откровенно бедно, но главное, что есть крыша над головой и колбаса на завтрак — так говорит Минхо. А я не хочу так жить, я хочу поскорее пойти на работу, чтобы зарабатывать деньги, чтобы помогать брату, а не видеть его ежедневно убитым, когда он еле волочит домой ноги, после очередной подработки. Увы, я пока лишь на первом курсе, но совсем скоро смогу помогать финансово нашей маленькой семье, всему, что от неё осталось. — Одевайся теплее, окей? — просит Минхо, а я киваю. — Теперь всегда надевай свитер и шарф, а ещё тёплую маску на лицо. Холода наступили… Любой астматик, реагирующий на холод, меня поймёт. Иногда стоит лишь выйти из дома, когда термометр показывает ниже минус десяти, вдохнуть морозный воздух, а второй вдох уже и не сделаешь. Приходится меньше находиться на улице, спасаться термомаской, а ещё всегда держать при себе ингалятор, дабы коньки не отбросить. Нам нельзя болеть, никакой простуды — сильно влияет на состояние и заболевание из хронического и стабильного переходит в обострённое. Нельзя увеличить шаг, а уж тем более бежать по холоду — сразу же одышка и проблемы с поступлением кислорода. Нам противопоказан физический труд, работа, связанная с выраженным нервно-психическим напряжением. Запрещены виды трудовой деятельности, внезапное прекращение которых в связи с приступом удушья может нанести вред больному и окружающим: авиадиспетчеры, водители автотранспорта, работа, связанная с пребыванием на высоте, обслуживанием движущихся механизмов, на конвейере и тому подобное — мимо. А ещё нежелательно жить в крупных городах, с загрязнённым воздухом, но нам деваться некуда. — Да, я уже всё приготовил, — бросаю брату через плечо, когда уже направляюсь в свою комнатку, чтобы одеться и отправиться в колледж. — До вечера! — До вечера! — Минхо тоже уже собирается на выход, но нам в разные стороны, на разные автобусные остановки. — Телефон всегда держи при себе, звук не выключай. — Да, помню, помню. — Ингалятор взял? — встревоженно смотрит на меня брат. — Взял, — показываю флакончик, а потом бросаю его в рюкзак. — Всё, давай. Всегда на связи. Мы расходимся у подъезда, он уезжает на работу, решив пропустить свои сегодняшние пары, а я на учёбу. Радуюсь такому изобретению, как термомаска, что спасает, ведь на улице сегодня морозно, и без неё я снова бы начал задыхаться — не исключено. Час в пути и я на месте, в своём колледже. Уже у входа замечаю Минкёна и Чиюн — моих друга и подругу, они машут мне рукой приветственно, я машу в ответ, а потом вижу, как Минкёна толкает плечом один из старшекурсников, а Чиюн испуганно отпрыгивает в сторону. — Эй, ты чё творишь? — подбегаю к друзьям и тому самому старшекурснику. Я его знаю, он друг… Друг одного моего знакомого. — А тебе чего? — огрызается старшекурсник. — Этих фриков мочить надо, понял? Или ты с ними и тебе тоже рожу начистить? «Фрики» — мои друзья. Сон Минкён — парень-татуировка, его тело всё покрыто нательными рисунками, даже на лице имеются, на скулах, на висках, на лбу и под глазом. Он сильно выделяется на фоне остальных, а потому его часто стараются задеть, называя фриком. Ми Чиюн — моя подруга, она тоже выглядит весьма неординарно, но она очень красивая, к тому же девушка, потому старшекурсники её не трогают, хоть и смеются за спиной. Чиюн любит «странные» наряды, коротко стрижётся, походит на парня, но при более детальном рассмотрении становится понятно, что она девушка. Я не знаю, как так вышло, но все мы познакомились ещё в первый день учёбы и теперь неразлучны. Минкёна часто принимают за гея, думая, что если он отличается от остальных, значит и ориентация у него иная. Чиюн часто принимают за парня, как я уже говорил. А меня… Меня обычно никто не замечает, будто я пустое место. Ирония в том, что у Минкёна есть девушка, у Чиюн есть девушка, а я — гей. Хоть пока только в перспективе, опыта у меня не было. Люди часто судят по оболочке, делают выводы, цепляют ярлыки, а в жизни… В жизни всё совсем иначе. — Джэ, отстань от них, — слышу знакомый голос, от которого щемит сердце, оборачиваюсь. — Отстань, я сказал. К нашему столпотворению из четырёх человек подходит Хёнджин. Хван Хёнджин. Моя самая большая мечта, страсть и боль… Он старшекурсник, как и тот самый Джэ, что доставал сейчас моего друга, но он не такой, он особенный… — Ты как? — обращается ко мне Хёнджин. — Порядок? — Да, спасибо, — буркаю себе под нос, покрываясь краской — обычное явление, когда он оказывается в поле моего зрения. — Джэ тебя не обидел? — спрашивает Хван и заглядывает в мои глаза. — Меня — нет. — Я тебе уже говорил не трогать его и друзей его тоже, — обращается Хёнджин к Джэ, а тот стоит, опустив голову. — Если ещё раз увижу — будут проблемы. Хван Хёнджин для меня пример идеального старшекурсника, а ещё мужчины, парня. Он красив. Статен. Умён. Он справедлив! Когда я только поступил в колледж, Хёнджин был куратором нашей группы, именно тогда мы и познакомились. Он сейчас на четвёртом курсе, на последнем, а я — юный полудохлый первокурсник, который в первый же день знакомства отхватил приступ астмы, и совсем не из-за холода или загрязнённого воздуха, а, похоже, из-за его красоты. Он тогда вызвал скорую, а ещё помог мне найти спасательный флакон в рюкзаке, вытряхнув всё его содержимое прямо на парту. Он даже не паниковал. Просто стянул с меня жилет, расстегнул рубашку, впрыснул в меня лекарство, а потом, после приезда скорой, после отъезда скорой, посадил меня в такси и довёз до дома, передав в руки Минхо. Он спас меня, а я влюбился. Безответно и абсолютно глупо… Хёнджин натурал, я часто вижу его с разными девушками, со мной же он тогда возился лишь из-за чувства ответственности, а ещё, может, человечности. Остальные не считают Хёнджина человечным. Говорят, он был тем ещё хулиганом раньше, жестил много, а теперь остепенился, но загулы с красивыми девчонками не оставил, появляясь постоянно с новыми на разных вечеринках и в самом колледже. Я не верю во всё это, хотя и вижу наглядно… Хёнджин не такой, пусть он айсберг, пусть он сдержанный, холодный, но он не такой… Не такой. — Если этот болван ещё раз тронет твоих друзей или тебя, сообщи мне, окей? — голос Хёнджина выводит меня из моих размышлений, и до меня только доходит, что я всё это время на него пялился. Идиот. — Окей, снежинка? — Окей, — отвечаю спокойно, но моё сердце пропускает удар от его «снежинка». Он меня так с первого дня называет, из-за светлых волос, видимо, хотя и сам красит волосы в блондинистый. Снежинка и айсберг… Хороша компания. Особенно для меня, человека, который не переносит холод. Хёнджин кивает и мне кажется, или он подмигивает? Да нет, бред какой-то… Он удаляется, заходит внутрь, Джэ тащится следом, а потом и мы с Минкёном и Чиюн заходим. Пары пролетают быстро, потому что я всё время думаю о нём, об этом прекрасном айсберге, что так плотно засел в моей голове, душе, сердце… Парни нравились мне ещё в средней школе, мы даже пытались встречаться с одним, но дальше поцелуев не заходило, а потом мы поняли, что мы «не те». Более опыта в отношениях у меня не было, как и влюблённостей. В то время, как все мои одноклассники и однокурсники строят отношения, я залипаю на самого красивого старшекурсника нашего колледжа. Сказать честно? Сюжет моей жизни банален до абсурда. Я чувствую себя каким-то американским подростком из фильмов, что в кинотеатрах собирают миллионы людей по всему миру. Все они тупы и клишированны: простой первокурсник, невзрачный и непримечательный, влюбляется в звезду колледжа, а тот, конечно же, влюбляется в ответ. Счастливый финал, все довольны… Тьфу! Противно даже. Вот только у меня есть огромное отличие от всех этих киношных историй — влюбился только я, а он — нет. Бесполезно. Даже мечтать нечего. — Ликс, пойдём сегодня в парк? — спрашивают меня Минкён и Чиюн, когда мы сидим на обеде в столовой. — Мы потом ещё в кино собираемся. Хочется ответить «да, конечно, пойдёмте», но у меня астма и отсутствие денег. В парк на холод — нельзя, в кино без денег — не пустят. К брату обращаться не хочу, он и так вкалывает, а я чувствую себя сидящим на его шее. Надо, пожалуй, хотя бы через интернет найти подработку, а то не дело это… — Не смогу по холоду, — пожимаю плечами. — Сегодня опять приступ был. — Ох, бедный, — Чиюн накрывает мою руку своей. — А в кино? Я знаю, что у вас с братом временные трудности, но позволь мне купить тебе билет? — Нет, — отрицательно мотаю головой. — Спасибо за заботу, но я лучше попробую заработать денег самостоятельно. — Кстати, — вставляет Минкён, задумчиво пережёвывая свой сэндвич, который ему с собой завернула его заботливая девушка. — Я тут слышал краем уха, одному знакомому отца нужен человек на подработку, в охрану. — В охрану? — косится на Минкёна Чиюн. — И чего ты предлагаешь? Я тоже не понимаю. Какой из меня охранник, если я с собой совладать не в состоянии? — Не в прямом смысле, — пытается объяснить друг. — Ему нужен человек в его торговый центр, который будет просто сидеть в отдельном кабинете и следить за камерами, а потом передавать охранникам по рации о подозрительных личностях. — Вот это уже более интересно, — вникаю я в суть разговора. — Я ведь могу! Работа не на холоде и не физическая. — А я о чём! — Минкён поднимает указательный палец вверх. — Но у него условие, пунктик, так сказать. Человек должен разбираться в компьютерах на профессиональном уровне. — И это я могу! — я чуть не подпрыгиваю на месте от избытка эмоций. — Я же разбираюсь! — Я не уверен, что он возьмёт на работу первокурсника, но люди, что уже закончили учёбу, к нему не пойдут, они же не дураки, имея диплом, идти работать в охрану, когда можно программистом в любую компанию — двадцать первый век. — А что насчёт утренних часов? — интересуюсь. — У меня ведь учёба. — Да в том то и дело, что ему нужен человек на подработку, — отвечает Минкён. — Там у него работает кто-то с раннего утра и поздно вечером, а днём не может, потому и ищут. — Как мне связаться с ним? — Уточню у отца. Стараюсь заранее не радоваться, ведь не факт, что меня примут на работу. Но если примут… Это был бы идеальный вариант: совмещение не в ущерб учёбе, без физических нагрузок, не на холоде. Думаю, даже Минхо не будет против. Минкён выясняет номер у отца, я тут же набираю, мужчина на том конце провода отвечает, что готов встретиться со мной прямо сегодня. Радуюсь, пишу брату, предупредив, что немного задержусь сегодня, но со мной всё в порядке, переживать не о чем. Он отвечает коротким «ок», видимо, совсем заработался бедный. Остаток пар тоже пролетает быстрее, чем я мог ожидать, а сразу после учёбы я спешу в гардероб, чтобы отправиться в тот самый торговый центр на собеседование. Забираю своё пальто, шарф с шапкой, сменную обувь, и тут понимаю, что не нахожу свою маску. Свою спасающую термомаску, без которой выдвигаться на улицу — самоубийство. Стою посреди холла, глазами хлопаю и не понимаю ничего. Как мне теперь из колледжа выйти? Как домой добраться? Где денег на новую маску взять? Чёрт… — Что-то случилось? — слышу за спиной знакомый низкий голос, а по телу мурашки. — Ты не в порядке? — Нет, — оборачиваюсь, — всё в норме. Хёнджин мне, кажется, не верит, смотрит с подозрением. А я не хочу признаваться, не хочу, чтобы он меня жалел как-то. Жалость, по моему мнению, самое поганое чувство. Пусть он лучше вообще ко мне никак не относится, чем жалеть будет. — Нет, всё же что-то случилось, — он скользит по мне взглядом, осматривая с головы до ног, будто проверяет не обидел ли меня кто-то. — Я это по спине заметил. — По спине? — округляю глаза. — Это как? — Спина твоя подрагивала, — объясняет. — Подумал — плачешь. Вижу, что нет, но что-то всё же не в порядке. — Маску я потерял, — выдыхаю, понимая, что нет смысла скрывать, этот айсберг до истины всё равно докопается. — Термомаску. — И на улицу без неё никак, верно? — Верно, — опускаю глаза в пол, пялюсь на трещинку в кафеле, будто она делу поможет. — Стой здесь. — Чего? — Просто стой здесь. Дождись меня. Не успеваю ответить, потому что Хёнджин уже набрасывает на свои плечи чёрное пальто и покидает колледж. Присаживаюсь на скамейку у стены. Что мне ещё остаётся? Надо же так было попасть… Как только маску проворонил? Он возвращается ровно через сорок минут, я засекал. Считал. Протягивает мне новенькую термомаску в упаковке, а я глазам не верю. — Это было непросто, в ближайшей аптеке не продают, потому пришлось съездить в специализированное местечко, — присаживается рядом со мной, а меня током прошибает от его близости, мы ведь с ним не общались даже все эти месяцы толком, лишь здоровались после того случая моего им спасения. А сейчас, получается, он снова меня спас? Мой айсберг — герой. Жаль, что местоимение «мой» здесь лишнее. — Спасибо, — благодарю вполголоса. — Я отдам деньги! Позже… Сколько стоит? — Нисколько, снежинка, — забирает у меня маску из рук, распечатывает и сам натягивает её мне на нос. — Будь здоров. — Почему ты помогаешь мне? — не удерживаюсь от вопроса. — Потому что ты нуждаешься в помощи. Я так и знал, что он просто жалеет меня. Мне сейчас хочется плакать от обиды, даже глаза печёт, но я держусь, чтобы совсем дебильным в его глазах не остаться. Он просто жалеет меня, не более. Просто жалеет, а я в нём тону всё больше… В глазах его бездонных, в мимике, в жестах, и в том, как он ловко поправляет свои волосы, заправляя за ушко. А его родинка? Крошечная точка-родинка под нижним веком, словно его поцеловал в это место ангел-хранитель, словно оставил свой чудный след, чтобы все знали, что Хёнджин особенный. — Мне пора, — поднимаюсь со скамейки, поправляю маску поровнее, а он поднимается следом. — У меня собеседование. — Давай, — кивает он. — Удачи. — Спасибо. Выхожу из колледжа первым, не оборачиваюсь, стараюсь всеми силами держать слёзы, мысленно уговаривая их, чтобы даже не думали выкатываться. Бреду по уже заснеженной улице к остановке, чуть не пропускаю свой автобус из-за рассеянности и мыслей, но всё же успеваю запрыгнуть. Собеседование моё проходит успешно, меня встречают и ведут в кабинет главного, он владелец этого торгового центра. Задаёт мне несколько рядовых вопросов, в том числе о заболеваниях. Отвечаю честно. — Ничего страшного, — успокаивает меня господин Джанджун. — У меня работает парень, он вообще на инвалидном кресле передвигается. Ноги ампутировали, на работу не брали никуда, а он человек отменный, работник трудолюбивый, как его не взять? Сидит в комнатке своей, смотрит за мониторами, по рации охранникам информацию передаёт. — Это для него нужна замена на дневные часы? — Да, для него. У него процедуры днём в больнице обязательные, со спиной ещё проблемы, потому он уезжает, а к позднему вечеру возвращается и дорабатывает до самого закрытия. Понимаю, что передо мной очень благородный человек. Он не смотрит на то, есть ли у человека ноги, он не смотрит на то, что перед ним астматик с запущенной стадией. Он смотрит на то, чтобы человек в технике разбирался и внимательным был, а для этого не нужны ноги или здоровые бронхи, для этого голова на плечах необходима, да голос, чтобы в рацию разговаривать. Господин Джанджун принимает меня на работу. Прямо с завтрашнего дня принимает! Зарплату обещает хорошую, говорит, что на выходных приезжать не надо, так как в субботу и воскресенье у него другой человек работает, а тот, что в кресле, с понедельника по пятницу. За двадцать рабочих дней в месяц, а вернее часов в эти дни, он предлагает мне достойную оплату, даже Минхо столько не получает на своих должностях. Я радуюсь, обещаю завтра явиться вовремя, сразу же после учёбы, а он жмёт мне руку и желает удачи. Золотой человек. Человек, благодаря которому моя жизнь, кажется, начинает немного налаживаться.💙
Я уже вторую неделю работаю у господина Джанджуна. Приезжаю на работу сразу же после учёбы, у Минхо одобрение получил, он не против, потому что безопасно и без пропуска пар в колледже. Мой директор оказался очень понимающим, он даже выплатил мне аванс, некие подъёмные, чтобы я мог добираться до работы. Обязанности у меня несложные, внимательности только требуют, усидчивости, а ещё понимания в технике, ведь она порой зависает, а я быстро разбираюсь и всё налаживаю. С Хёнджином после того дня, когда он купил мне маску, мы так и не разговаривали, но сегодня я намерен его найти, чтобы отдать деньги — мне чужие не нужны. — Ликс, ты сегодня снова на работу? — после пар меня догоняют Минкён и Чиюн. — До самого вечера? — Да, всё так, — отвечаю им, а сам глазами выискиваю Хёнджина, у которого тоже должны были закончиться пары, я изучил его расписание. — До самого вечера. — А потом? — хитро улыбается Чиюн, натягивая на голову свою чёрную кожаную кепку. — Свободен? — Конечно, свободен, — отвечает за меня Минкён, попутно печатая в телефоне. — Наш друг дальше своего дома не видит, а пора бы. — Сами знаете всё, — бурчу в ответ. — Я не хожу никуда по определённым причинам. — Слушай, Ликс, — Чиюн останавливает меня за локоть. — Ты ведь не можешь всю жизнь просидеть в своей комнатке на окраине города, верно? Люди ведут активный образ жизни, имея заболевания и похуже твоего. — Знаю, — я замечаю знакомую макушку в толпе. — Ребят, подождите пару минут, я сейчас. Хёнджин сегодня выглядит по-особенному. На нём чёрная рубашка, застёгнутая на все пуговицы, чёрные джинсы, а на шее, прямо под воротником, крупная серебряная цепь. Его отросшие пепельные волосы сверху завязаны в хвостик, а спереди выпущены несколько прядей. Я шагаю к нему, а у меня ком в горле. Стараюсь поймать его взгляд, но он меня не замечает. — Хён, — обращаюсь, подойдя почти вплотную. — Привет. — Привет, снежинка, — наконец уделяет мне своё внимание. — Как ты себя чувствуешь? Почему он всегда только и думает о моём здоровье? Я что, инвалид? Чёрт, да, я инвалид. У меня даже справка из медицинского учреждения имеется, в которой чёрным по белому «Инвалидность 2-й группы. Тяжелое течение заболевания (на фоне базисной терапии высокими дозами ингаляционных кортикостероидов)». Но зачем постоянно на этом делать акцент? Нам что, больше поговорить не о чем? Не о чем. — Я деньги хотел вернуть, — шуршу купюрами, что достаю из кармана. — Спасибо, что выручил в тот раз с маской. — Эй, брось, — отрицательно качает головой Хван. — Деньги — не проблема, оставь себе, окей? Я просто хотел помочь, от чистого сердца. — Я не хочу быть должным, — внаглую запихиваю купюры в карман его пальто. — Всё, и не спорь! — А ты упёртый, снежинка, — Хёнджин улыбается краешками губ, а я чувствую свой пульс, что отдаёт тысячами крошечных молоточков где-то в висках. — Но я ценю твою независимость. Он больше не сопротивляется, не возвращает деньги, а я стою молчаливо, залипаю на него, не знаю о чём ещё сказать. Чувствую себя камнем, будто я слился с этим полом и пошевелиться не могу, а ещё мыслительные процессы как-то замедляются и мне это не нравится, но рядом с ним иначе не бывает. Рядом с ним я попросту теряюсь, расплываюсь, размазываюсь по поверхности, превращаясь в гранит или же в речную гальку, что безмолвно омывается волнами его красоты. — Приходи сегодня на вечеринку, — внезапно проговаривает Хёнджин, а я всерьёз раздумываю о том, что это сон. — Мой друг устраивает, там будут многие с нашего факультета. — Где? — только и могу промолвить. — Твои друзья знают, — его рука касается моего плеча, а я снова ощущаю электрический импульс. — До вечера. Провожаю его взглядом, так и застыв, не в силах сделать и шаг. Ко мне подходят Минкён и Чиюн, оба машут перед моим лицом ладошками, а я замер и не замечаю. — Ликс! Ликс! — тормошит меня Чиюн. — Ну? Отомри! — Ясно, кто-то запал на нашего красавчика, — усмехается Минкён. — Я и раньше догадывался, но сейчас ты сильно палишься, Ли. — Что за вечеринка? — наконец прихожу в себя. — Он сказал, что вы знаете. — Именно об этом мы и пытались тебе сказать, — в один голос говорят друзья. Оказывается, что вечеринку устраивает тот самый Джэ, что наезжал на Минкёна. Я удивляюсь, когда они говорят, что хотят на неё пойти, но выясняется, что Джэ на днях подошёл к Минкёну и извинился, а ещё сам лично пригласил на вечеринку: его, Чиюн и меня. — И вы, черти лысые, молчали? — выкрикиваю я на эмоциях. — Разве так можно? — Разве можно надрессировать своих друзей так, что они уже боятся тебя куда-то звать, потому что ты отказываешься всегда? — ворчит Чиюн, нервно застёгивая коричневое пальто. — Мы с Минкёном даже не надеялись, что удастся, а теперь ещё и крайними остались. — Ладно, простите, — выдыхаю я. — Так вы пойдёте? — Пойдём, если пойдёшь ты, — отвечает Минкён. — Хочется тебя уже вытащить из этой твоей скорлупы. — Я пойду, — киваю утвердительно. — Раз уж сам Хёнджин меня пригласил… — Мне кажется, или он на тебя пялился, — посмеивается Чиюн, толкая меня легонько в плечо. — Кажется. Он только и может, что интересоваться о моём здоровье, а больше ничего ему не нужно. — Ну да, ну да, — Минкён снова задумчиво качает головой, попутно зависая в телефоне, он со своей девушкой всегда на связи. — Именно поэтому он тебя туда позвал лично. — Банальная вежливость, — бросаю я, отправляясь в гардероб, чтобы забрать свои вещи. — Банальная вежливость, Мин. Не слышу их ответ за гулом в очереди, забираю одежду с обувью, одеваюсь, прощаюсь с друзьями и еду на работу. Впереди несколько часов труда, а потом необходимо быстро съездить домой, чтобы привести себя в порядок, да предупредить Минхо.***
— Раз, раз, меня слышно? — проговариваю в рацию, получаю ответ от охранников, что «да, слышно». — Подозрительная компания зашла в «Hyein Seo». Понаблюдайте за ними повнимательнее. Наблюдаю по камерам, как двое наших охранников вытаскивают из магазина двух парней, вытаскивают силой, а те вырываются, сбежать пытаются. Их ведут в комнату осмотра, что как раз у меня. Выясняется, что я не зря на них указал, они мне сразу странными показались. Парни оказываются наркоманами, что пытались украсть одежду, напялив её под свою, но наши сработали быстро. — Зовите начальника смены, — говорю охранникам, когда они притаскивают двух несостоявшихся воришек. — Пусть решает. — Он на больничном, — разводит руками охранник. — Надо к директору идти, или сразу в полицию. — Директор против полиции, — отвечает ему второй. — Но прикол в том, что сегодня и самого директора нет на месте. — Я видел сегодня там его сына, — вспоминает первый, пока я наблюдаю за ворами, что притихли, сидят в ожидании своей участи. Я всё понять могу, нет денег, у меня тоже их нет, но я не ворую, даже еду, когда оказываюсь полуголодным. — Давай его, что ли, позовём тогда? — Зовите уже хоть кого-нибудь, — вставляю я, мне вообще с ними возиться некогда, я должен всегда следить за камерами. — Хоть сына, хоть брата. Один охранник остаётся в моей комнатке, чтобы следить за воришками, а второй идёт за сыном, ибо звать действительно больше некого. Звонить директору по такому поводу — не вариант, а вот если ему позвонит его сын — идея получше. Я продолжаю залипать в огромный экран, поделённый на множество квадратиков, пока не слышу знакомый, чёрт побери, голос. — Что у вас случилось? — звучит за моей спиной, а я отказываюсь оборачиваться, вжимаясь в своё кресло на колёсиках, желая врасти в него и стать одним целым. — Эти двое пытались украсть шмотки в «Hyein Seo», — рассказывает охранник. — Мы вовремя их отследили благодаря Феликсу. — Феликсу? — Да, мне, — мне всё же приходится повернуться, как-то слишком резко крутанувшись в кресле. — Привет. Ещё раз. Хёнджин округляет глаза и мне кажется, что если бы его челюсть могла упасть — она бы уже оказалась на полу. Чего он так удивился? Или думает, что инвалид-астматик не может работать на его… На его отца? — Снеж… кхм… Феликс? — Хван всё ещё пребывает в шоке, а мне даже обидно. Он что, всерьёз думает, что я не могу справляться и считает меня каким-то ущербным? — Неожиданно. — Почему? — злюсь я. — Думаешь, я не в силах справиться с такой работой? — Нет… Почему? — он прокашливается, бросает взгляд на воришек, охранников, а потом снова на меня. — Думаю, ты прекрасно справляешься, но ещё я думаю, что ты мог бы работать кем-то иным, не в охране, — он ловит взгляд моих коллег. — Извините, ребят, не в обиду, но Феликс умный малый и действительно мог бы… — Меня никуда не берут без образования, — прерываю его речь. — А куда-то из-за болезни. — Ладно, проедем, — кратко кивает головой. — Касаемо воров — я наберу отцу, так как приказы отдавать не могу. Хёнджин действительно звонит отцу — господину Джанджуну. Подумать только, мой начальник оказался отцом моего краша, вот так ирония… Директор оказывается в добром расположении духа, говорит, что раз уж скоро Новый Год — следует дать несостоявшимся преступникам шанс на исправление, а потому отпустить с миром, предупредив, что в следующий раз — никаких поблажек. Парни выдыхают с облегчением, стягивают с себя все вещи, что хотели умыкнуть, а после спешат на выход. Охранники тоже отправляются на своё рабочее место, а мы с Хёнджином остаёмся в комнате одни. — Я рад, что ты смог найти для себя работу, — Хван подходит ближе, присаживается на край стола, за которым я сижу, а я стараюсь не отрываться от экрана, но боковым взглядом вижу его бёдра, что находятся в неприличной близости, сглатываю слюну. — Думаю, в будущем ты найдёшь работу по профессии, но то, что ты даже сейчас не сидишь на месте — похвально. — Спасибо, — бормочу в ответ, покачиваюсь вперёд-назад легонько, всё ещё смотрю в экран, но чувствую сводящее с ума нервное напряжение от его присутствия, такого близкого. — Стараюсь. — Ты подумал по поводу вечеринки? Что ему ответить? Что мне и думать не надо, ведь я ещё в первую секунду, после того, как он озвучил предложение, всё решил? Что я готов пойти на любую вечеринку, где будет он? Что я готов на него смотреть вечно, любоваться, даже если он на той самой вечеринке будет в окружении девушек? А он будет. — Снежинка, — он пальцами касается моего подбородка, разворачивает лицо в свою сторону. — Безостановочно пялиться в компьютер — вредно. — Мне пялиться на тебя? Он слегка тушуется, отводит руку, но я взгляд не отвожу. — Когда у тебя перерыв? — Через пятнадцать минут, — отвечаю, посмотрев предварительно на часы. — А что? — Думаю, мой отец будет рад, если я угощу его лучшего сотрудника ужином в знак благодарности в поимке преступников, — он улыбается глазами, а у меня в голове обезьяна бьёт в барабаны, рядом с которой перекати поле катается. Он меня поужинать зовёт? — Да, — брякаю я, понимая, что на большее не способен. — Тогда жду тебя у входа в фуд-корт через пятнадцать минут, — Хёнджин на этих словах встаёт со стола и уходит, а я сижу и смотрю на дверь, что закрылась за ним. Не могу поверить в происходящее. Но понимаю, что всё это вновь его забота и жалость. Может, он думает, что я еду себе купить не могу, раз на такой должности работаю? Он-то себе всё позволить может… Я всегда знал, что он из обеспеченной семьи, судя по его аутфитам и двум машинам, которые он меняет, но я не знал, что он сын моего директора. Пятнадцать минут пролетают быстро, быстрее даже, чем хотелось бы. Я нервничаю, потому что не знаю как себя вести, не знаю как с ним разговаривать, я вообще ни черта не знаю, но больше всего бесит, что он делает всё из жалости. Может не идти? Сказать, что не голоден, например… Не поверит. Вздыхаю, собираю остатки своей смелости в кучу и спускаюсь вниз, туда, где он уже меня ждёт. — Какую кухню предпочитаешь? — вежливо интересуется Хёнджин. — Любую. Я всё люблю. Я действительно могу есть всё. Буквально. А учитывая текущие проблемы с финансами — мне любая еда из кафе и ресторанов за счастье. — Понял. Пошли. Следую за ним, и мы заходим в одно из кафе, где подают… итальянскую кухню. Я ведь ещё ни разу в таких заведениях не был! Внутри приглушённый свет, не такой, как во всём торговом центре; вежливые официанты; приятный интерьер, уже украшенный к Новому Году. Кругом мигают огоньки, а на столиках стоят разные символичные фигурки: олени, снеговики, Санта-Клаусы. Мы садимся за один из таких столиков, друг напротив друга, и нам тут же приносят два меню. — Выбирай всё, что хочешь, — говорит Хван, а я листаю меню и не понимаю ни черта в этих блюдах. — Если честно, я не особо в курсе… Давай закажем то, что выберешь ты. — Хорошо, снежинка. Официант принимает заказ, а ещё зажигает свечи в подсвечниках, что стоят на нашем столе. Очень странно себя ощущаю… Такая атмосфера, что вырвала меня внезапно из работы, такие декорации, такой Хёнджин. Красивый до безумия, аж орать хочется, серьёзно! Нам приносят выбранные Хёнджином блюда. Официант рассказывает, что название горячего — тальятта-ди-манзо, это говяжий стейк, политый сразу же после жарки розмариновым маслом, а после посыпанный пармезаном и поданный на листьях рукколы. Я такого никогда не пробовал, даже не видел, а ещё я не видел салат из сладких перцев и жареного сыра халуми, приправленных мятой и укропом. Единственное, что мне знакомо — это тирамису, поданный на десерт вместе с сицилийским горячим шоколадом, который оказывается густым и приятно тягучим, с потрясающим насыщенным вкусом. — Не думаю, что я за свою работу заслужил такое гастрономическое удовольствие, — делюсь с Хёнджином своими мыслями, когда мы приступаем к еде. — Это ведь моя обязанность, я отслеживаю по камерам разных преступников и злоумышленников, слежу за безопасностью людей, находящихся в торговом центре. — Заслужил. — Да нет же. — А я говорю — да! — спорит Хёнджин. — Ответственным работникам полагается премия, и она у тебя обязательно будет, а пока лишь небольшая благодарность в виде ужина. — Спасибо, — я чувствую, что таю, как тает шоколад, когда его ломают на кусочки и плавят на огне. Чувствую, что ещё немного и расплывусь куда-то под стол, потому что не выдерживаю этой атмосферы, этого прекрасного айсберга, что согревает своим присутствием. Айсберг и согревает… Необъяснимо, но факт. Режусь об его взгляд, когда он пересекается с моим, утыкаюсь в тарелку с тирамису, не в силах вновь взглянуть на него, а он… Усмехается? Я заметил боковым зрением, как он усмехался. Ему смешно, видимо, ведь я сдаю себя с потрохами своим видом, даже слепой бы обо всём догадался. Раздражаюсь из-за этого, скребу вилкой по тарелке нервно и вновь ощущаю на себе его взгляд. Психую и поднимаю глаза. Чего он смотрит? Я тоже буду! Несколько секунд смотрю в упор, ощущаю, как подёргиваются мои ресницы, а он смотрит в ответ, провоцирует. Сколько ещё я выдержу его сексуальное давление? Да ни сколько. — Что? — выпаливаю, не сдержавшись. — Не смотри на меня так. — Как? — Будто у нас свидание. Сви… Чего?! — Но ты сам пялишься, — получается как-то грубо, да и голос у меня низкий, совсем не вяжется с внешностью, потому думаю о том, что переборщил с тоном. — Пялюсь. — Ну и?! — Скоро закончится твой перерыв, доедай. Ясно. Решил съехать с темы. Молча доедаю десерт, допиваю горячий шоколад. Хёнджин расплачивается, оставляя неприлично крупные чаевые, и мы выходим из кафе. — Значит, до вечера? — спрашивает на прощание. — Возможно. Я обижен и обиженный ухожу к себе на рабочее место. Пялюсь в экран, внимательно наблюдая за каждым квадратиком, а сам думаю о том, что Хёнджин обнаглел. Серьёзно, блин! Он сам пялился, провоцировал, а потом «будто у нас свидание»! Очень надо… Снова вздыхаю. Надо, ещё как надо, но увы. Остаток рабочей смены так и провожу за думами о насущном, вспоминаю его взгляд, его ладонь на плече сегодня в колледже, его бёдра рядом со мной, его улыбку и непослушные светлые пряди, обрамляющие лицо. Феликс, Феликс, разве же можно так нырять в этот белоснежный холодный океан? Разве можно так разбиваться о леденящий душу взгляд айсберга? Мне ведь противопоказан холод. Противопоказан! А он… Он мой холодный декабрь и я, кажется, окончательно в нём замерзаю.💙
Минхо чуть было не сорвал мне всю сегодняшнюю вечеринку! Он запаниковал, отпускать не хотел, говорил, что мне необходимо сидеть дома, но потом, поразмыслив, успокоился и сказал, чтобы я повеселился на славу, ведь молодость — она одна, и несмотря на моё заболевание, я такой же молодой парень, который должен тусить, ходить по вечеринкам, радоваться жизни, влюбляться, заводить отношения. И зачем мне только отношения? В моей жизни есть человек, с которым бы я их хотел, но он — нет. Приняв душ, я долго перебираю свой гардероб в поисках подходящей одежды, останавливаюсь на чёрных джинсах, такой же чёрной футболке, а сверху надеваю белую рубашку, не застёгивая. Несколько аксессуаров, в виде серебряной цепочки на шею и маленького колечка в ухо — и я готов. Вызываю такси, ведь вечеринка в частном секторе, а на автобусе туда добраться сложно. Минхо наказывает мне вести себя прилично, а главное не пить, дабы не спровоцировать новый приступ. Он сам лично проверяет мой ингалятор, обнимает даже перед выходом. Он хлеще мамы, честное слово! Но я его понимаю, ведь мы друг у друга единственные родные души во всём этом мире, я, правда, его понимаю. Около сорока минут в такси и вот я на месте. Созваниваюсь с Минкёном и Чиюн, они, оказывается, уже приехали. Дом огромный! Он уже украшен к Новому Году, даже снаружи всё сверкает и переливается, сразу понятно, что родители Джэ люди обеспеченные. Внутри шумно и дымно. Я расстраиваюсь уже с порога, ведь мне противопоказан табачный дым и дым от кальянов. Почему я только сразу об этом не подумал? Тут же чувствую затруднённое дыхание, но пока всё терпимо. Нахожу друзей за импровизированной барной стойкой. — Друг, наконец-то! — выкрикивает Чиюн и лезет обниматься. В её руках какой-то яркий коктейль, а она сама рассказывала, что когда выпьет, становится очень тактильной. — Неужели настала наша первая совместная вечеринка! — И мне не верится, — подхватывает Минкён. — Наконец оторвёмся все вместе! Жаль, тебе алкоголь нельзя. — Прямых запретов у меня нет, но я лучше не буду, — подтверждаю слова друга. — И без алкоголя можно хорошо повеселиться. Мы мирно стоим у стойки, друзья напиваются, а я смеюсь, они очень забавными становятся под влиянием градуса. Всё время ищу глазами в толпе Хёнджина, долго не нахожу, а потом замечаю… Он, видимо, был в соседнем зале, где тоже уйма народу, а теперь выходит оттуда, в обнимку с девушкой. Я отвожу взгляд, но не выдерживаю долго и снова смотрю. Девушка мне кажется знакомой, я её уже видел как-то рядом с Хваном. Они встречаются? Он ведь обычно не появляется с одной и той же больше одного раза. Видимо, встречаются. Я как-то уже говорил о том, что Хёнджин выглядит по-особенному. Всё не так. Выглядит по-особенному он именно сейчас: на нём чёрные кожаные джинсы, с прорезями на коленях, обтягивающие бёдра и дополненные ремнём с чёрной цепью сбоку; белая рубашка с перфорацией, заправленная внутрь и расстёгнутая на верхние пуговицы; на одной руке чёрная кожаная перчатка по самый локоть, а прямо на ней серебряный браслет. Хван — синоним стиля. Его волосы не убраны в хвост, они распущены, и это выглядит так… Сексуально. Спутница Хёнджина тоже так считает, уверен, ведь она виснет на нём и смотрит глазами влюблёнными. Прям как я. — Эй, ты чего нос повесил? — кричит мне в ухо Чиюн, а я действительно повесил, расстроился, увидев Хёнджина. — Мы же на вечеринке! Давай! Пойдём танцевать! Она тянет меня за руку силой, а я упираюсь немного, но потом поддаюсь. Энергичная музыка вдруг прерывается, диджей кричит о том, что время медленного танца и включает «Taylor Swift — cardigan». Чиюн тут же укладывает свои руки на мои плечи, я обнимаю её за талию, и мы кружимся в танце под завораживающую мелодию и чарующий голос исполнительницы. Она шепчет мне на ухо, чтобы я не расстраивался, она всё понимает, а я не могу. Как мне не расстраиваться, когда рядом с нами кружат в танце Хёнджин с этой противной то ли Сони, то ли Сори, я не помню?! У песни, что звучит, красивый перевод, я хорошо знаю английский. Исполнительница поёт о танцах под уличными фонарями, о трепетных поцелуях, о руках под толстовкой, а я вижу, как руки этой Сони/Сори обнимают Хёнджина, как он утыкается куда-то в район шеи, совсем меня не замечая, совсем не понимая, что моё сердце сейчас истекает слезами и кровью. Он и не должен этого понимать. Я же не понимаю в какой момент всё сливается в одну серую картинку, сплошную и душащую. Я не понимаю, что у меня от дыма и нервов снова начался приступ. Я ничего не понимаю, когда Чиюн кричит, а окружающие расступаются. Я не соображаю и не помню тот момент, когда Хёнджин, бросив всё, подхватывает меня, уже падающего, на руки, несётся в сторону диванов, что стоят в стороне, кричит попутно, чтобы кто-нибудь открыл окна, впуская свежий воздух, и притащил мой рюкзак. Я чувствую только нехватку кислорода, которая растёт вместе с паникой. А потом он, его руки на моих щеках, он что-то шепчет, укладывает меня на диван. Ему приносят мой рюкзак, который он потрошит нервно, находит заветный балончик, кричит мне, чтобы я дышал правильно, впрыскивает сальбутамол, что растекается горечью противной. Снова шепчет, успокаивает, а я хватаю воздух, как рыбка, пытаюсь дышать, пытаюсь поймать этот недостающий кислород, пытаюсь поймать его руки, которые — тоже недостающий кислород… — Снежинка, всё хорошо, хорошо, — он садится рядом, не обращая внимания на десятки глаз, что на нас уставились. — Я рядом, всё хорошо, ладно? Киваю. Потихоньку восстанавливаю дыхание — спасибо лекарству, спасибо, что живу в современном мире. Он замечает, что мне становится полегче, снова подхватывает на руки, а я на автомате обвиваю своими его шею. На нас всё ещё смотрят десятки глаз, а может, и целая сотня, ведь народу очень много, не сосчитать. — Хёнджин? — слышу какой-то писк, перевожу взгляд на источник — Сони/Сори. — Ты куда? — Всё потом, — отвечает ей слишком резко, а сам уже поднимает меня вверх по лестнице. — Что там? — я ещё хриплю, приступ не отпускает быстро и мои бронхи вновь играют всеми музыкальными инструментами сразу. — Комната отдыха, — отвечает Хван, открывая дверь в одну из. — Тебе это сейчас необходимо. — Спасибо. Он осторожно, как самое драгоценное сокровище, укладывает меня на кровать. Опять жалеет. Я озираюсь по сторонам — красиво, очень. Интерьер здесь, как и во всём доме, выглядит дорого, в углу комнаты маленькая ёлочка, а на стене гирлянды. Немного неловко, что мы посягаем на территорию хозяина комнаты. — Всё в порядке, это комната Джэ, — будто читает мои мысли Хёнджин. — Он не будет против, если ты здесь отдохнёшь. — Спасибо, — снова повторяю. Мне ещё сложно много разговаривать. — Может, вызовем скорую? — Хван присаживается рядом со мной, на краешек кровати. — Они приедут быстро, это элитный район. — Нет, мне уже легче. — Уверен? — Да, — киваю. — Ты иди, отдыхай. Я справлюсь. — Ну уж нет! — восклицает Хёнджин. — Я тебя точно не оставлю! — Ты не обязан возиться со мной, как с больным и ущербным ребёнком, — отвожу взгляд, чувствуя внутри обжигающую обиду, ведь он снова меня жалеет. — Ты не ущербный, — тихо проговаривает он. — И уже не ребёнок. — Зато больной! — В двадцать первом веке вряд ли можно встретить кого-то абсолютно здорового, — пожимает плечами Хёнджин, поправляет свои волосы, пока я слежу за каждым его движением, а потом опускает руку на кровать, туда, где лежит моя. Соприкасаемся случайно, а по мне вновь разряд электричества, в совокупности с тяжестью где-то внизу живота. — Послушай, снежинка, я не считаю, что ты «больной». Скорее… Особенный. Особенный. Это ведь я так его называю, я! Но только он действительно особенный, а я… — Хороша особенность, — хмыкаю. — Я удивлён, как ты вообще мне помогаешь уже в который раз. Откуда ты знаешь о первой помощи астматикам? Ловлю грусть в его глазах. Он смотрит куда-то в стену, а я на него. Он находит мою руку своей, а я хватаюсь своими пальцами за его мизинец. Он переводит взгляд на меня, а я отвожу, не выдерживаю снова. — Моя мама, — тихо говорит Хёнджин. — Она была астматиком. — Была…? Прости, — поджимаю губы, понимая, что ляпнул лишнее, не надо было. — Прости, прости, — теперь уже я нахожу полноценно его руку и, не глядя, сжимаю. — Я много лет жил, видя её регулярные приступы, — продолжает Хван. — Именно поэтому я знаю всё о первой медицинской помощи болеющим. Чувствую, что у меня горят глаза. Хочется плакать. От чего? Не знаю! От жалости к его маме, к нему, к себе. От того, что всё лишь подтверждается, он действительно меня жалеет, не понаслышке зная кто такие эти инвалиды, болеющие бронхиальной астмой. — Её не стало полтора года назад, — Хёнджин переплетает свои пальцы с моими. Зачем? — Полтора года, снежинка. А я до сих пор помню её запах… Она пахла булочками с корицей вперемешку с лекарствами. Полтора года. Наших с Минхо родителей тоже не стало полтора года назад, и я тоже всё ещё помню каждую деталь, ведь раны свежие, не затянувшиеся, и мы так в этом с ним близки… — Моих родителей тоже нет уже полтора года. Он замирает, а мне хочется плакать, я уже чувствую горячую одинокую слезу по своей холодной щеке. Чувствую его руку в своей, свою в его. Чувствую, как он поглаживает мою руку большим пальцем. — Снежинка… — он садится поближе, приподнимает меня за талию и обнимает. Я роняю голову на его плечо, чувствую его тепло, тепло моего айсберга, чувствую, как он гладит меня по спине, а я дрожу от его близости, облизываю пересохшие губы. Мы сидим так минут десять, в полной тишине, обнявшись и полностью понимая друг друга. Мы слушаем дыхание друг друга: я — его размеренное, он — моё хриплое. Хёнджин немного отстраняется, заглядывает в мои глаза, а я смотрю на его губы. Они так близко — бери и целуй! Но мне так страшно… Очень! Он ещё около получаса назад танцевал с девушкой, обнимал её, вдыхал её аромат, ощущал её нежные руки на своих плечах. Интересно, чем она пахнет? Я вот — лекарствами. — Я сейчас сделаю кое-что, окей? — шепчет он мне в самые губы, а у меня кружится голова и снова становится тяжело дышать. — Но если будут проблемы с дыханием — скажи. Я киваю, ничего не успеваю сообразить, вдруг ощущаю его губы на своих. Его на своих! Мелкая дрожь вновь проходит по всему телу, а он крепко держит меня за плечи, чтобы я не свалился в обморок, видимо. Он целует, а я — снова тот сицилийский шоколад, растаявший и горячий. Сижу, как камень, как речная галька, омываемая его красотой и нежностью, граничащей с грубостью, ведь я сам не замечаю, а его язык уже в моём рту. Я отвечаю, стараюсь ловить кислород, стараюсь ловить каждую секунду, повтора которых попросту может не быть. Ощущаю сладость, это его губы, по которым я провожу своим языком. Боже, это не сон? Пожалуйста, пусть это будет не сон! Меня всё ещё потряхивает, но кислорода, на удивление, хватает, зато здравого смысла — нет, потому что я, не отдавая себе отчёт, руками скольжу по его шее, скулам, снова шее, веду ладонями по груди, подцепляю рубашку, вытаскиваю её из джинс — была не была! Я, как в той песне, ныряю руками под его одежду, только в тексте было под кардиган, я же под рубашку, под самую прекрасную в мире рубашку, которой мне удавалось касаться, потому что она его, он мой. Мой айсберг. Мой холодный декабрь. — Снежинка, — он отрывается от моих губ, дышит так тяжело, будто это у него проблемы с дыхательной системой, а не у меня. — Чёрт бы тебя побрал, снежинка, я так сильно тебя хочу. Я точно выжил? Может быть, я давно отдал душу, а происходящее лишь мои дурные видения? Он меня что? — Если мы не остановимся сейчас — будет плохо, — продолжает он, а я не хочу останавливаться, Боже, не хочу! — Почему плохо? — Потому что ты… — он гладит меня по щеке. — Ты ангел, настоящий ангел! Я даже касаться тебя боюсь, понимаешь? Я так долго держался… — Держался? — ни черта его не понимаю. И Хёнджин рассказывает мне свою исповедь, рассказывает попутно целуя. Везде. Губы, скулы, виски, шею. Рассказывает о том, что едва не сошёл с ума, когда встретил меня впервые, когда столкнулся напрямую с моей проблемой и оперативно мне помог. Говорит мне, что я совершенство, что я — хрустальная фигурка рождественского ангела, с которой одно неловкое движение и она разбита. Снова целует, отрывается, рассказывает. О том, что всегда незримо был рядом, с того самого первого дня, что сходил с ума, когда не знал где я, ведь вдруг новый приступ, а он не рядом? Сходил с ума, столкнувшись со своим кризисом ориентации, ведь до меня ему никогда ранее не нравились парни. Рассказывает о бессонных ночах, а я всё ещё не понимаю, где нахожусь. В реальности ли? Рассказывает о том, как противился своей сущности, предпочитая избегать общения со мной, предпочитая забываться в объятиях той вереницы девушек. Снова целует, а я плачу, ведь я не мог о таком даже мечтать. Он ведь не обманывает меня? — Я столько раз хотел сделать что-то большее, но потом вспоминал маму и то, как мне было больно, а ты — напоминаешь её. Я множество раз хотел, но запрещал себе думать о тебе, о нас. Я боялся даже прикоснуться к тебе, понимая, что не сдержусь и… Я не сдержался. По моим щекам слёзы, но это слёзы радости, а он ловит губами солёные капли и укладывает меня на спину. Он мажет языком по шее, а я выгибаюсь в спине, ведь это так хорошо, Господи. — Я больше не в силах держаться, снежинка, — шепчет в самое ухо, прикусывает мочку, тут же её зализывает. — И если ты против — скажи. Скажи об этом сейчас, иначе после — ты разобьёшь моё сердце. — Я не против, Хван Хёнджин, — я больше не плачу, я смеюсь, а он смотрит на меня своими глазами огромными и красивыми. — Я никогда не был против. — Твои веснушки — моё сумасшествие, — проговаривает мне в самый нос и целует. Целует каждую веснушку, кажется, совсем легко, поцелуями-бабочками. — Как и весь ты. Полностью. — Хёнджин, пожалуйста, — я всё ещё слабо верю в происходящее, но лишь головой, руки же мои, бессовестные, сами тянутся к его ремню, расстёгивают, отбрасывают в сторону, звеня цепью. Это не я, это руки. — Пожалуйста. Моя рубашка оказывается на полу первой, затем футболка, джинсы, стянутые вместе с бельём. Он осыпает мою грудь поцелуями, обводит горячим языком соски, а я стону позорно, я сам сейчас обнаруживаю, что соски — моя чувствительная зона и, похоже, его кинк, ведь он уделяет им особое внимание. Я, не глядя, растворяюсь в поцелуе, когда он вновь поднимается к моим губам, стягиваю с него рубашку, прямо так, не расстёгивая, через голову. — Уверен? — уточняет Хван. — Да. Конечно, уверен! Хоть и не верю! Я так долго сходил по нему с ума, был уверен, что он — несбыточная мечта, а в итоге я под ним, он сверху, опускается вниз, ведёт языком по всему торсу, прикусывает тазовые косточки, оставляет там два засоса, отчего мой член дёргается. Непривычно и страшно, до поджатых кончиков пальцев на ногах, до сжатых зубов, до губ пересохших. Но когда его язык оказывается на моём члене, когда обводит головку, когда я молю всех Богов не кончить слишком быстро, когда он ведёт кончиком по каждой венке, вырисовывает узоры, а я гнусь, хватаю воздух, — я понимаю, что уже не страшно, теперь — нет. — Всё в порядке? — он переживает, я вижу по взгляду. Ещё бы, секс с астматиком, который может сильно впечатлиться и отхватить приступ — занятие опасное. — Да… Да. Мои ноги на его плечах, он языком ведёт по внутренней стороне бедра, затем снова возвращается к члену, вбирает наполовину, а я всерьёз боюсь кончить ему прям в глотку, потому что он стоит колом, будто не мой вовсе, а я не знаю как это контролировать, как сдерживать. Мне удаётся выстоять, но это наверняка ненадолго. Хёнджин отрывается от меня, ещё раз внимательно рассматривает, будто пытается понять точно ли всё в порядке, а потом стягивает свои кожаные штаны, тоже вместе с бельём стягивает, а я думаю о том, что пора заканчивать держать себя в руках, а руки при себе, потому тянусь к его члену, заключаю в кольцо из пальцев и провожу, сжимая. — Блять, — выдыхает Хван. — Снежинка, если бы я знал, что всё так, я бы не держался так долго. Его слова для меня становятся зелёным светом. Он стоит на коленях на кровати, а я приподнимаюсь и тянусь к его члену, пробую аккуратно языком, ощущаю его руки на своей макушке. — Давай немного сменим положение, — говорит он. — Если ты не против. Я не против! Даже если мне придётся скрутиться в узел — я не против, раз этого просит он. — Я так давно об этом мечтал, — он спускается с кровати, встаёт в полный рост. — Иди-ка сюда. Я всё понимаю, а потому опускаюсь на пол, прямо на колени, смотрю на него снизу вверх, прямо в глаза смотрю, будто не было никогда никакой стеснительности и дрожи. Обхватываю его член, вытаскиваю свой язык на сколько это возможно, и короткими, но резкими движениями постукиваю его органом по своему языку. Вижу в его глазах огни. Думал, видимо, что я скромный первокурсник, который ничего не умеет, который будет смущаться… Я и есть скромный первокурсник, но только рядом с ним больше не смущаюсь. Я не имел опыта, но хочу постараться, чтобы ему точно понравилось, хотя и вижу по глазам, слышу по звукам — уже нравится. — Снежинка, что же ты вытворяешь, — далее неразборчивый стон, его руки на моей голове, его член в моей глотке. Дышу носом, стараюсь ровно. Заглатываю глубже и глубже, давлюсь, откашливаюсь, снова заглатываю. — Стой. Чувствую, что ему уже тоже недалеко до разрядки, а потому он поднимает меня с колен, обхватывает за талию, целует горячо и развязно, не так, как в начале, но мне это нравится, безумно. Далее всё, как в тумане, как при приступе, но только с разницей в ощущениях. Сейчас — приятные. Я снова на спине на кровати, его пальцы во мне: один, второй, третий. Не спешит, всё время интересуется «не больно ли». Больно будет, если он прекратит. Заменяет пальцы членом, а я натурально забываю как дышать. Двигается медленно, плавно, ощущения накрывающие и обволакивающие, снова вспоминаю тот сицилийский горячий шоколад, что приятно наполняет своим вкусом. — Пожалуйста, скажи мне, что всё в порядке, — его слова где-то в районе моей шеи. — Пожалуйста, снежинка. — Всё более чем, — прерываюсь на стон, потому что он попадает по чувствительной точке, — Ох, Хёнджин, сделай так ещё. И он делает. Находит нужный угол, ускоряет темп, а я снова выгибаюсь, совсем не стесняюсь стонать, нас всё равно никто не услышит, ведь внизу гремит музыка. Там, внизу, бродят Минкён и Чиюн, там ходит его девушка… А девушка ли? Серьёзно, а почему бы не выяснить? — Хён, — собираю буквы в слова. — Кто она тебе? Сони или Сори. Кто? — Кто? — понимаю, что ему сейчас не до этого, ведь его член во мне, его руки в моих волосах, а щека прислонена к моей. — Какая Сони? Сори? — Та девуш… Блять, хён… Он снова, будто специально, будто для того, чтобы я замолчал, толкается сильно, задевает простату, а я уже не помню не только имя девушки, я своё не помню. — Которая была с тобой. Сегодня с тобой. Внизу. — Сангыль, — чувствую по движению головы, как кивает. — К чёрту её, ладно? — Так ведь нельзя, хён, — за свои слова получаю ещё более резкий толчок. — Чёрт… — Нельзя говорить глупости, когда занимаешься любовью с любимым человеком, — он замирает, приподнимает голову. — Любимым ведь? — Да. Хёнджин удовлетворён ответом, а потому продолжает своё движение, лишь наращивая темп, снова припадает к моим соскам, а я кончаю, не выдерживая. Кончаю себе на живот, его пачкаю, он же толкается ещё несколько раз, затем выходит, быстро-быстро доводит себя до финала рукой и тоже кончает мне на живот. Чувствую себя кем-то. Кем-то очень счастливым, определённо, ведь Хёнджин укладывается рядом со мной, а я забрасываю на него ногу. Он сгребает меня в охапку, целует долго-долго, спокойно, тягуче. Снова покрывает поцелуями каждую мою веснушку, которых я сильно стеснялся в средней школе, но теперь понимаю, что это было зря. — Хён, — я глажу его по волосам. — Так кто эта Сангыль? — я наконец запомнил имя. — Та, что хотела стать моей девушкой. — И почему же не стала? — Потому что моим сердцем уже завладела одна самая прекрасная в мире снежинка. Улыбаюсь и утыкаюсь носом в его шею, дышу сейчас размеренно, спокойно, даже хрипов привычных нет. Он целует меня в макушку и прижимает к себе, обнимает так крепко, что я волнуюсь о целости своих костей, но делаю с ним то же самое. — У тебя уже есть планы на Новый Год? — интересуется Хёнджин откуда-то сверху. — До этого момента моими планами был брат, — отвечаю, поднимая глаза. — Но теперь, надеюсь, они расширятся. — Познакомишь меня с ним? — Обязательно.💙
В этом году определённо самая лучшая новогодняя ночь в моей жизни! Одна из лучших, первая из лучших, а всё от того, что я встречаю её в самой замечательной компании. Я буквально на днях познакомил Хёнджина с Минхо и они сразу же хорошо приняли друг друга. Я рассказал Минхо о маме Хёнджина, а потому он за меня спокоен, ведь знает, что я в надёжных руках. Я повторно познакомился с господином Джанджуном — отцом моего теперешнего парня. Хёнджин сказал, что мы не станем скрывать наши отношения, а потому мы теперь официально пара. В колледже все уже знают и все, честно говоря, в шоке, ведь все четыре года учёбы Хван был лишь с девушками, а тут я такой… Впрочем, основная масса быстро привыкла и приняла нас, а уж как радовались Минкён и Чиюн! Вторая буквально визжала от счастья, потом напилась и снова лезла с объятиями, да так, что Минкёну пришлось её от меня оттаскивать! Мы все теперь хорошо общаемся, даже Джэ к нам стал добр, а потому Новый Год мы тоже решили отметить все вместе, в доме моего парня. — Эй, снежинка, — кричит Чиюн с порога, она теперь порой меня так называет, подшучивает засранка. — Принимай подарки! Она волочет за собой целый мешок, красный мешок, как у Санты, а я смеюсь от её внешнего вида: дублёнка расстёгнута, кепка набекрень, волосы русые выбились, пыхтит и ворчит, но упорно тащит. Спешу ей на помощь, но меня опережает Хёнджин, ведь знает, что мне не рекомендованы тяжести. — Что это такое? — округляет глаза Хван, когда с трудом поднимает тот самый мешок. — Вы обокрали Санту? — Нет, — смеётся Чиюн, а следом за ней смех подхватывают и остальные, а именно: её девушка, которая тоже с нами в эту новогоднюю ночь; Минкён со своей пассией; Джэ, который только подъехал, а ещё Минхо и господин Джанджун. — Мы тут сами сегодня Санты. Время неумолимо приближается к двенадцати, и нам приходится поторопиться с сервировкой стола. Общими усилиями мы таки садимся вовремя, разливаем по бокалам шампанское, даже мне один бокальчик перепадает. Стрелка огромных настенных часов, что висят в доме семейства Хван, приближается к заветной цифре, бьют куранты и мы кричим, зажигаем бенгальские свечи, обнимаемся, поздравляем друг друга, чокаемся бокалами, снова обнимаемся. Мы обмениваемся подарками, они символичные, мы заранее так договорились, потому что доход у всех разный и чтобы никому не было напряга, именно поэтому мы так сильно удивились огромному мешку Чиюн. Когда очередь дарить доходит до неё, она выуживает из мешка семь большущих коробок со сладостями, даже не коробок, а каких-то серьёзных деревянных ящиков. Сумасшедшая девчонка! Она дарит каждому по ящику, которые наполнены конфетами и мандаринами, а мы, все мы, будто снова возвращаемся в детство, в беззаботное и весёлое, в котором нам приносил подарок Санта, в котором мы были абсолютно счастливыми… Как и сейчас. — У меня для тебя отдельный подарок, — шепчет мне на ухо Хёнджин, аккуратно приобнимая за талию. — Вне лишних взглядов и в спальне, — стреляю в него глазами. — И это тоже, — улыбается Хван, а я ловлю глазами приподнятые уголки его губ и понимаю, что мой подарок уже передо мной. Мы веселимся ещё долго, до самого утра. Чиюн устраивает конкурсы, в которых почти все активно участвуют, мы поём песни и танцуем, то быстро, то медленно. Мы расходимся по комнатам только к утру, ведь дом огромный, места всем хватает. Мы с Хёнджином сегодня слишком устали для занятий любовью, но мы ещё долгое время лежим в обнимку. Он гладит мои волосы, а мои руки его щёки. Он обводит каждую мою веснушку, а я его губы и родинки. — Я говорил о подарке, — напоминает Хёнджин, а потом тянется к телефону, что лежит на тумбочке. — Сессия сдана, теперь у нас новогодние каникулы. Совсем не понимаю на что он намекает, а он тем временем что-то ищет в своём телефоне. — Смотри. Беру телефон из его рук, читаю информацию на экране. Не понимаю ничего и перечитываю ещё раз. Забронирован номер на двоих в отеле Сиднея… Пять звёзд… Со второго января по восьмое. Какой номер? Какая Австралия? Перевожу на него немигающий взгляд, а он смеётся. — Я уточнил у Минхо о твоём загранпаспорте, — рассказывает Хван. — Он сказал, что действующий, а потому я не придумал ничего лучше, как отправиться на недельку в Австралию. На недельку в Австралию. Так спокойно об этом говорит, я поражаюсь просто! — Да ты шутишь? — выдыхаю наконец. — Нет, снежинка, — целует меня в кончик носа. — Австралия, отель, мы вдвоём и целая неделя впереди. — Шутишь? — переспрашиваю. — Да нет же! — подскакивает на месте. — Повторяю, Австралия, отель… — Там тепло… — на моих глазах слёзы. Я уже вторую зиму схожу с ума от своего заболевания, мечтая о тёплом воздухе вместо холодного. — Там тепло, — вторит Хёнджин, обхватывает ладонями мои щёки, целует в каждую поочерёдно. — Тебе необходим тёплый воздух, я знаю. Мы даже можем переехать куда-то в более подходящий для тебя климат, но пока лишь отпуск. Смотрю на него, а по щекам слёзы, с ума сойти, в кого я только такой впечатлительный? Но, знаете, любой станет впечатлительным, когда узнаёт такую новость… Целая неделя отдыха, тёплого воздуха, Тасманова моря. Он и я. Вдвоём. А ещё мои благодарные бронхи. Да, крайнее предложение не слишком романтично, но всё по факту. — Точно не шутишь? — переспрашиваю в третий раз. — Я тебя сейчас защекочу, — восклицает Хван и действительно щекочет. Я визжу, вырываюсь, катаюсь по кровати, ловлю своими губами его. Целую. Над крышей дома всё ещё мигают ночные звёзды, некоторые из них даже падают, оставляя в тёмном небе свет. Сегодня первый день нового года, но для звёзд это совсем ничего не значит, ведь они живут миллионы лет. Зато он значит очень многое для меня. Этот день, первый день января, стал для меня самым тёплым в году, потому что теперь рядом со мной — он. Мой айсберг, мой холодный декабрь, оставшийся в прошлом и превратившийся в тёплый январь, согревающий, обволакивающий, как целая кастрюлька горячего шоколада, как необходимый воздух, как мечта… Мечта, которая сбылась и у меня, как в тех самых пресловутых американских фильмах, которые я так не любил, но теперь понимаю, что они — моя реальность. Он — моя реальность, а я теперь эту реальность никуда не отпущу, можете мне поверить.