Часть 1
15 января 2021 г. в 16:02
Мин Юнги знал, что это когда-нибудь произойдёт: всякий организм выходит из строя, когда на него выливается стресс в неограниченных количествах. Он видел многих людей, что сгорали от горя, депрессии, знал тех, кто употреблял вещества, лишь бы не дать змию тоски в сознании завладеть телом полностью. Только вот мгновения эйфории сменялись часами агонии, когда рты раскрывались, а жар и холод били со всех сторон тела, будто боксёрскую грушу.
Мин Юнги знал, что Хван Йеджи — сильная. Не зря она была чуть ли не первой ученицей школы, она отстаивала её честь, пользовалась успехом в своё время у старшеклассников, но что-то в ней переключилось, стоило совершеннолетию показаться на поверхности. Юнги, обычный психолог, несколько лет назад окончивший университет и имеющий практику в пять лет, знал — дело не в родителях, которые гордились единственной дочерью, не в друзьях, что вечно звали девушку гулять. Нет.
Какой бы Йеджи не была сильной и выносливой физически, морально она ослабла, её дух задыхался в черноте мыслей, а шрамы белели на запястьях, вызывая у людей отторжение. А дело вроде бы было всего лишь в том, что Хван поняла — люди уходят.
И чаще всего навсегда.
В университете она познакомилась с определённым кругом лиц, чьи мысли и мечты пересекались: Йеджи была такой же одухотворённой студенткой, что с удовольствием бралась за всё, но к середине второго курса начало твориться что-то непонятное. Её лучшая подруга запиралась в подсобке с их общим другом, и когда Рюджин не удалось переспать с Чимином, он переключил своё внимание на Йеджи, которая… привязалась. Между ними уже было нечто большее, о чём Хван старалась тщательно забыть, и Пак внезапно забрал документы из образовательного учреждения.
А глупышка Йеджи всхлипывала.
Юнги, будучи её психологом, знал о ней буквально всё: комплекс отличницы, неверные друзья, бросающие её чуть ли не с детства люди. Когда девочке было два года, мальчик, что ей нравился, уехал на другой конец страны, и единственное, что Хван спросила у мамы, было: «а меня все будут покидать?» Люди склонны менять своё окружение на протяжении всей жизни, и Йеджи, слишком быстро привыкая к ним, привязываясь, делала больно самой себе. Она ведь такая настоящая: смелая, влюбчивая и улыбающаяся, лишь бы никто не заметил, что скрыто за улыбкой. Привыкшие к лучистому выражению лица люди пугались, видя её хмурой, и видели, как она растягивала губы, лишь бы никто не волновался. Искренности не было — она ушла ещё в средней школе, когда бросил первый парень. С тех пор нормальные отношения и не вязались вовсе, ведь Йеджи умела лишь зависеть от человека, а давать ему такую же отдачу и любовь — не особо.
Юнги получил сообщение от девушки тогда, когда ехал по пустырю. Он давно понял — послания студентки надо читать между строк, в них очень много чего скрыто, а потому и буквально крик о помощи он нашёл сразу, сложил два и два и резко повернул направо, даже не включив поворотник.
Мин знал, где жила Йеджи, и хоть это было нарушение, хоть так делать было нельзя, ехал к ней домой, чтобы снова посмотреть на аккуратно подстриженный газон, заглянуть в жилище и подивиться даже какой-то больничной стерильности там. Хрупкий нежный цветок рос в условиях теплицы, и неудивительно, что слабость охватила разум, когда девушка оказалась за её пределами.
Хван Йеджи вышла в домашней одежде, вся красная. Кажется, родителей не было дома, иначе бы их дочь не стояла сейчас, босая, на траве в самый разгар осени и не дрожала от пронзительного ветра. Ей было бы впору броситься в дом, хотя бы натянуть обувь, но она была не в состоянии это сделать.
— Чимин… окончательно отчислился, — да, Йеджи не любила Пака, но была привязана к нему как к другу, даже несмотря на то, что было между ними. Её глубоко ранило то, что он ничего ей даже не сказал, просто будто плюнул в душу и оставил умирать. — Господин Мин, простите, я…
«В максимально растрёпанных чувствах», — так хотелось договорить за девушкой, но пришлось ловить её: ноги от холода свело, колени подкосились, и на рукавах водолазки Юнги заметил следы крови.
Она опять это делала.
Людей, что кромсали себя, не давая и звуку сорваться с пухлых губ, Мин боялся больше всего. Они говорили ему одно и то же: «когда психологическую боль уже не можешь терпеть, физическая её немного притупляет», пугали воспалёнными порезами, трясущимися губами и фразами: «да ладно, доктор, я сделал порез и успокоился», когда на запястьях нет живого места от свежих царапин. В работе всегда стоило абстрагироваться от пациентов, но у Юнги сердце кровью обливалось, стоило таким красивым девочкам, как Хван Йеджи, полоснуть по руке острым лезвием.
Мин внёс девушку в дом, находя в гостиной тёплый плед и заворачивая в него холодные ноги девушки, что прислонила руку к груди и судорожно дышала. Она скрывала от всех проблемы с сердцем, когда в груди всё щемило и было несколько мгновений больно, если не невозможно, дышать, и только врач понял всё без слов. Хван требовалась всесторонняя помощь, но никто не мог оказать ей услуг.
У Йеджи был прогресс в лечении, она улыбалась более искренно, более тепло, стала даже рассказывать забавные истории из жизни, звонила даже во внерабочее время, просила хорошо питаться и соблюдать водный режим, но всё произошедшее подкосило её. Теперь от неё хотели одного: просто чтобы она перестала плакать и согрелась.
— Люди приходят и уходят, Хван Йеджи, — проговорил Юнги, сидя супротив девушки: в кресле, — и надо с этим мириться.
— А если я не хочу с этим мириться? — вопрошала она. — А если я хочу, чтобы мои друзья были моими друзьями всегда?
Одно время у Йеджи совершенно не было подруг, не с кем было обсудить прочитанную книгу, школьные сплетни или вон того странноватого мальчика с заднего ряда с парты, что находилась дальше всех от окна. Сейчас, осознав ценность близких людей, она цеплялась за каждого, кто протягивал ладонь, льнула к тому, кто проявлял мимолётную ласку, целовала губы тех, кто хотел просто поразвлекаться с ней. Они же не знали, что вместе с Хван Йеджи получали в комплект её проблемы, фобии и триггеры.
— Люди всегда будут уходить, и только смерть может поставить всему конец, — слишком поздно Юнги понял, что сказал совершенно лишнюю и непрофессиональную информацию, но зажать рот не получилось: Йеджи уставилась на него во все глаза.
— Убей меня морально, — прошептала она, отгибая рукава кофты и показывая рубцы: свежие, зажившие, да без разницы, все одинаково красные и воспалённые, такие, будто причиняют их владелице массу проблем. А ведь действительно причиняют. — Мне кажется, моё тело давно мертво, остался жив только рассудок. Да и тот уже хочет перестать быть здравым.
Хван сидела, будто кукла, бледная, с синеватым оттенком губами и руками, что были обнажены. Если бы они были в кабинете, Юнги непременно начал терапию, чтобы всё было как по учебнику, но здесь он был другом, раз Йеджи сама позвала его фамильярно.
— Я не калечу людские души, — он присел перед ней на колени, взяв в свои ладони обе руки, и опустил на них взгляд. — Я их спасаю.
И как только его губы коснулись царапин, как только Йеджи вздрогнула, он услышал её первый всхлип, а затем и самые настоящие рыдания, потому что ещё никто в её жизни так трепетно не относился к её рукам, к её шрамам, всегда на вопрос «ты как?» ожидался ответ «я в порядке» и никакой больше. С Юнги было всё не так: он врач, специалист, и на его «вы как?» раздаётся длинная речь. И теперь не было никаких речей: только сдавленные рыдания Хван, что быстро поправлялась и так же быстро откатывалась в старое состояние.
И возможно, этими самыми поцелуями, этой лаской Юнги впервые убил морально, понимая, что не сможет дать Йеджи того, чего бы хотела слишком сильно она сама. Но может, хоть на совсем краткие мгновения он приглушит боль, что, будто саранча, заживо поедала девушку.