Мы скурили сигареты нашей юности

Рыжие локоны. Яркие, словно последние лучи солнца, уходящие далеко за горизонт. Въедаются в память жгучим пламенем, стоит лишь разок взглянуть. И в тот же миг, как по щелчку, тухнут в бытие тускло окрашенных в голубой цвет больничных стен. Зелёные глаза внимательно блуждают в окне за снующими туда сюда Петербуржцами, словно выискивая в них ответы на многочисленные вопросы, которых увы, они не могли ему дать. Губы размыкаются в немом молчании, издавая протяжный и болезненный стон. Спина привычно упирается в до скрежета зубов надевшую стену, окрашивающую одежду всем, кто неаккуратно коснётся её. Хотелось хоть на миг вернуться в привычный, ранее знакомый мир, в котором даже воздух кажется совершенно иным. Заперт до конца своих дней. Омерзительно. — Извини? — прерывая неловкое молчание среди бормочащих и кричащих детей, произносит Черных. — Почему сидишь тут один? Один. Слово неизгладимо врезается в промёрзлую душу рыжего новым осколком. А ведь правда, сидит целыми днями один, как прокажённый и удивляется, почему одинок. Глупо, очень глупо. Дрожь пробирает тело. Как долго блондин наблюдал за ним? А что если он всё понял? На кой чёрт вообще привязался и что ему нужно? — Не твоё дело. — возмущённо выдаёт зеленоглазый, как отрезая. — Ты чего такой грубый? — Что прицепился? Отвали от меня! — вскрикнул Илья, хмуря брови и бросая косой взгляд на незнакомого юношу, который отчаянно пытался толи «подружиться», толи ещё чего. Но видно голубоглазка не лыком шитый, раз столь наглым образом решился «прилипнуть» к и без того измученному юнцу. Илья тяжело вздыхает, пальцы касаются переносицы и потирают её, ожидая какой-нибудь колкой фразы в ответ. Но она не последовала. Удивительно, блондин неловко молчит и потирает затылок. Пропал запал? Всё возможно — Илья, Илья, Илья! — девочка подбегает к парням с лучезарной улыбкой. — Ты уже познакомился с Филиппом? — «Так вот как его зовут?» — тихо смакуя на губах имя нового знакомого, Фил впадает в недолгие раздумья. — С таким даже знакомиться не хочется. — выпалил Муромов, неохотно слезая с подоконника. — Почему? Мне кажется, он довольно милый! — девчушка как ни в чём не бывало, подталкивает рыжего к блондину. — Давай, не бойся! И убегает, оставляя в неловкой ситуации наедине. Чего пытается этим добиться? Всё равно она скоро покинет это мерзкое местечко, а потому и радуется. Везучая и смелая девчонка. Не каждый имеет столько храбрости и силы воли, чтобы перебороть собственные страхи. Даже они способны погубить, сжирая изнутри всю надежду на спасение. — Долго пялиться на меня будешь? — рыжий махает ладонью перед блондином, недоумевающе вскидывая бровь. — А? — вздрагивает Черных, «пробуждаясь» от собственных мыслительных процессов. — Просто задумался. — Понимаю, что я ахуенный и всё такое, но так открыто пялиться. — ухмыляется Илья, скрещивая руки на груди и гордо поднимая голову. — Эй, я вообще-то… — начинает, но тут же замолкает. Щёки предательски розовеют. Блондин резко отворачивается, ударяя ладонями по щекам и пытаясь привести себя в чувства. Неужели от злости покраснел? Или его смутили слова рыжего засранца? — Каким ветром тебя сюда занесло, Филли-и-и? — дразняще тянет имечко нового знакомца, видимо, надеясь задеть его собственную гордость. — Сам захотел. — нагло врёт он, тяжело вздыхая. — Не уж то сам? Решил проявить немного сострадания? — корчит грустную моську Муромов, делая несколько шагов к лику блондина. — Не смеши. — А если и так? Что с того? — Такие как ты не могут, — делает паузу Рыжий, сменяясь в лице, — нет, не умеют сострадать. И Черных задумывается. Снова. А ведь правда, зачем лгать самому себе? Его насильно притащили в больницу, приставили к каким-то детям в качестве бесплатного «аниматора», мол развлекай, жизни научишься. Научится ли? Или это очередная иллюзия, что настырно пробирается под кожу противной примесью? Блондин опускает взгляд, размыкая губы, явно желая ответить на дерзкое заявление в его адрес, но не решается. Правда жжёт, обжигая грудь, запястья, спину, оставляя после себя противные шрамы. От её зоркого взгляда не скрыться даже самому умелому лжецу. И среди многочисленных «умелых» лжецов был и Филипп. Мог спокойно лгать о хорошем отношении к кому-либо, а после говорить гадости за спиной, клеветать и сплетничать. А важнее всего, врать самому себе. Скверное ощущение парализует плоть, напоминая о собственной никчёмности перед грязными словами рыжего. — Возможно, ты прав. — еле слышно решается ответить Черных. Илья победоносно широко улыбается, кажется впервые за столько времени, проведённом в «изоляции» от внешнего мира, для которого ты ходячая проблема и болячка. — Не возможно, а прав. — в очередной раз давит зеленоглазый, продолжая сыпать соль на рану. — Чего лыбишься? — буркнул парень. — Над твоей тупостью. — с смешком почти сразу отвечает рыжик. Словно коршун, Муромов кружит над бедной жертвой, в поисках очередного ослабления бдительности, дабы раскрыть свои когтища и как вжаться в бренную тушку. Только вот, судя по пронзающему недовольному взгляду, голубоглазый не спешит страшиться, а лишь подкармливает переменой настроения. — У тебя научился, — колко и метко передразнивает, прежде чем продолжить, — рыжуля~ Рыжуля? ЧТО?! Да как он себе позволяет так обращаться? Илья злится, хмурит брови и улыбка в тот же миг спадает с его губ. Юноша раздражительно кряхтит, отворачиваясь от собеседника, всем своим видом намекая, что не желает продолжать сея беседу. — Пока. — на последок сказал рыжий, медленно шагая куда-то по коридору. Покинутый и осквернённый. Черных глупо пялится в ускользающую рыжую макушку, делает кроткий шаг и останавливается. Не за чем идти или просто не хочет? А может и то и другое? — Пока? — задаёт сам себе вопрос Филипп, замолкая. Взгляд всё так же устремлён в неизведанную тускло освещённую пустоту, а в горло неохотно пробирается ком, смердящий, скребущий глотку. Но именно это чувство пробудило в блондине что-то эдакое, странное и чуждое..