***
— Эми? Голос растворяется в темноте, и сколько ни кричи — ответа не будет. Я знаю это. Не могу сказать, умер я или ещё нет. Нет ощущения тела, есть только мерное покачивание, словно я в лодке. Словно мы с Эми снова на озере, неспешно скользим по ровной водной глади, наслаждаясь прохладой весеннего дня. Мы были счастливы. Не смотря ни на что. Резкий толчок заставляет меня вынырнуть из забытья. Телегу снова тряхнуло на кочке, и меня вместе с ней. — Очнулся? — Огилви?! Я пытаюсь встать, изо всех сил упираюсь руками в доски, но даже на гран не приподнимаю ослабшее тело. — Лежи. — Прохладная сухая рука накрывает мой лоб, успокаивая. — Где мы? Как я здесь оказался? — в голове сумятица, к горлу подкатил ком. — Где Эми? — Успокойся, я тебе говорю. Там, где я тебя нашел, Эми не было. — Да… Да, она убежала. Но куда мы едем? — Никто пока не знает куда. — Учёный пожимает плечами, с тревогой глядя на меня. — Когда мы тебя нашли, ты был без сознания. Я боялся ты не вытянешь. — Спасибо. — Я не знаю, что ещё сказать. Смотрю на проплывающие над нами кроны деревьев, слушаю голоса людей снаружи. Сознание порой «плывёт», но я не даю ему угаснуть совсем. Страх медленно отступает под напором негромкого голоса учёного, и я могу немного, совсем немного отдохнуть…***
Они все потеряли привычный мир. Дома, семьи, страну… От некогда гордой нации остались рассыпавшиеся повсюду горстки людей. Огилви мне всё рассказал — и про то, что нашел во дворе того злосчастного дома, и про то, как бился за мою жизнь, настаивая на том, что меня нельзя бросать. Жаль только, что я так и остался никчёмным калекой с перебитым позвоночником и частыми болями в животе. Всё, что я мог — вести записи о нашей немногочисленной группе выживших. Кто умер, кто прибился в пути, кто ушёл. Жадно собирал крупицы информации о тварях, о том, как идёт дела на линиях обороны. Хотя… Это слишком громко сказано. Когда дым скрыл от нас солнце, твари распоясались совсем. Выживших было всё меньше, страны одни за другой сдавали позиции. У нас не хватало ни техники, ни снарядов, ни людей. Если поначалу удавалось добыть каких-то консервов или неиспорченных продуктов, то в последнее время с этим становилось всё хуже. Но мы и впрямь сумели как-то сплотиться. Общее горе не давало опускать руки. И мы шли. И шли. Сквозь разрушенные города, мимо разлагающихся тел и туш тварей. Я пытался понять лишь одно — зачем они пришли. Им не нужны были наши ресурсы, наша помощь или партнёрство. Это больше напоминало захват. Полное уничтожение. И стерилизация планеты. За те годы ни у одной женщины не появился ребёнок. Огилви говорил — всё дело в отравленном воздухе и воде, и в том, что организм истощенных женщин не выдержит подобного бремени. И я это понимал. И не хотел признать того, что наш мир больше никогда не увидит солнце. Да, в нынешних реалиях я был обузой, но в память об ушедшем учёном меня всё ещё не списали со счетов. Он многому меня научил — как остановить кровь, или зашить рану, какие травы нужно брать при лихорадке. Хоть этим я был полезен. Перед уходом Огилви пришел ко мне, принёс листы для записи и баночку чернил. Помолчал, глядя на меня, укутанного шерстяным одеялом до пояса. — Если я вдруг найду Эми… — Не надо. — Отложив в сторону ручку, я покачал головой. — Я знаю что ты хочешь сказать. Если ты её найдешь — молчи обо мне. Пусть… Пусть у неё все будет хорошо. Моему ребенку и ей не нужна обуза. Огилви молчит, рассматривает пристально меня сквозь стёкла очков. — Ты уверен? — мягко, неожиданно тихо. Я выдерживаю этот взгляд. Уверен. На все сто процентов уверен. Ей не нужно знать обо мне. — Тогда удачи, мой друг. Удачи, друг. Я дожил до мига победы. И даже увидел спустя столько лет чистое небо. Те люди, с которыми я был — тоже. Почти все. Мои записи остались со мной, и я верю, что однажды мир меня узнает как человека, который сквозь время пронёс историю о противостоянии двух миров…