Крыши города

На крыше снова завывал ветер — всё-таки пришла осень. Две косички смешно болтались на его порывах. Венти снова притащил сюда Итэра, как бы тот не отпирался и не уверял, что лучше будет посидеть где-нибудь в тепле — квартире, комнате, подъезде или кафе. Но «Барбатос» так просто от своих идей ни за что в жизни не откажется, поэтому никакие убеждения не помогли. Он привёл друга на всю ту же крышу лишь для того, чтобы покурить и посмотреть на зажигающиеся один за одним фонари. Темно, холодно, немного неприятно от всё того же сигаретного дыма, но по-домашнему уютно — слишком часто чаепитие за столом на новой кухне заменяли пикники на крыше девятиэтажки. Итэр тысячи раз видел, как Венти садится на край и смотрит куда-то вдаль, болтая ногами и рассказывая истории, больше похожие на когда-то случившиеся легенды в эпоху Богов и волшебства. Но всё же интересные сказки оставались сказками, как не пытайся пристроить их к реальности. Венти предпочитал верить в них, а Итэр относился скептически — вот если бы хоть что-то говорило о том, что все выдумки друга возможны, он бы поверил в каждое сказанное слово, не задумываясь. Ведь почему-то все сказки согревали внутри неподдельным теплом, как будто всё это когда-то случалось с ним. — Тебе не страшно сидеть на краю крыши? — немного волнуясь, спросил Итэр, присаживаясь рядом, взяв за край кофты наклонившегося и болтающего ногами Венти. — Отпусти, я же не упаду. — С озорной улыбкой сказал он, переключая всё внимание на друга, слушающего очередной «глупый», как говорили все вокруг, рассказ. — Поверь мне, Итэр, однажды все мои истории станут правдой, и мы встретимся вновь! — сказочник усмехнулся, — только тогда я уже буду бардом, поющим в пределах великолепного Мондштадта — города свободы! — эти слова, мысли, мечты, наверное, больше всего на свете радовали парня. — Или, может, это уже было… Итэр любил видеть Венти счастливым и вдохновлённым — вечно тусклые глаза сразу оживали, словно внутри бирюзовых зеркал просыпался целый мир. «Барбатоса», кажется, настолько сильно не уживался в повседневности, что убегал в выдумки, часто путая одно с другим. Итэр, которого Венти иногда звал «путешественником», смирился с тем, что у рассказчика каша в голове, а чувства смешались. Его волновало лишь одно — правдой ли были те слова или звуком из мира снов? Венти, словно зная, какие думы крутились внутри черепной коробки Итэра, положил голову на плечо друга. «Барбатоса» то и дело заглядывал в глаза «путешественника», будто ища в них деталь, которую можно запомнить на ещё один век. Спустя пять минут он лёг на коленки, норовясь упасть с крыши из-за переодичных нервных покачиваний, смотря то на сумеречное небо, то на Итэра, поглаживающего любимого по растрепанным ветром волосам. Венти хотел целоваться или, может, вообще не хотел близости — он ещё до конца не разобрался. Кажется, Итэр стал единственным человеком, ради которого хотелось жить и просыпаться утром в кровати, желая прожить этот день здесь, — в съедающей реальности — а не думая лишь о том, чтобы снова вернуться в комнату и утонуть в утопических мечтах о свободном Монштаде и полётах на птичьих крыльях над крышами домов. Хотелось утащить Итэра с собой, пускай среди выдуманных людей, он станет лишь затерявшимся странником. — Итэр, — почти шёпотом обратился к нему Венти, — ты бы умер со мной в один день? — он сам не знал, зачем задаёт такие странные вопросы. Хотя, наверное, это идеально время, чтобы исполнить задуманное. Беловолосый растерялся. — Я не знаю… — честно, как всегда, отвечал Итэр, ища подвох за расслабленной улыбкой. — Это не ответ, — запротестовал «Барбатоса», засматриваясь на фонари под ногами, — принимается только «да» и «нет». — Азартный огонёк блеснул в глазах. — Что-то случилось? — именно на такой ответ Венти, наверное, и надеялся где-то в глубине души. — Нет. Всё как обычно. Разве что-то не так? — всё та же шутливая улыбка на лице и желание жить дальше в сердце. О нём кто-то волнуется. Кто-то любит. Кто-то заботится. Венти слегка приподнялся с колен, будто собираясь уходить, чтобы завалиться на Итэра всем телом и прижать к холодному бетону оголившейся спиной на таком ледяном ветру, что шапки норовили слететь с обеих голов. «Барбатоса» аккуратно наклонился чуть ближе к любимому лицу, касаясь носа и осторожно целуя в холодные губы. Итэр всё-таки любил целоваться, а Венти нравились объятия. — Ты же не собираешься умирать? — всё ещё волнуясь, спросил «путешественник», прижимая к себе любимого. Венти любил греться в объятиях, как маленький. — Сегодня точно не собираюсь. Да и как можно быть свободным на том свете? — Венти начал размышлять вслух, а Итэр слушал влюблённо, вникая в каждое слово и наслаждаясь голосом, летящим по ветру. Закончил всю свою трепетную, дрожащую речь с кучей глупый шуток Венти фразой: — и всё-таки я бы хотел летать, — намекая на полёт с крыши, который фактически был падением вниз. — Может, придумаем другой способ? — Но у нас никогда не будет крыльев. — Но это не значит, что не будет свободы. — И правда, — улыбнулся Венти. — Пойдём домой. — В край замёрзнув, они поднялись с холодного пола, взяли оставленные в углу сумки и стали спускаться по шаткой лестнице.