Серенада

Поздно вечером в субботу Леви уходит — с портпледом и дорожной сумкой в руках. Многое понимаешь, видя, как мало берет с собой этот мужчина, который так любит свои вещи, свой чайный сервиз, подаренный на последнюю годовщину, свои книги, органайзеры для хранения всякой мелочи, которую Эрен постоянно тащит в дом, и знаменитый марокканский ковер ручной работы, который нужно (было) не только обходить за метр стороной, но и дышать рядом с ним (было) под запретом. Вспоминая, как Леви жутко дергался, стоило оказаться в опасной близости к его сокровищу, и как он мог по несколько раз на дню убирать с того соринки, Эрен тоскливо поджимает губы. Он смотрит на его сумку и думает: «Кошмар, вот до чего он не хочет жить со мной». Они стоят на пороге, у Леви по-прежнему собранный вид, будто он собирается выйти за хлебом или, как было раньше, за вином к ужину, а не покинуть его жизнь навсегда. А из-за чего… — Леви, автобусы уже не ходят. Ну куда ты ночью на другой конец города? — говорит Эрен как бы в шутку, но как бы и всерьез, наблюдая за тем, как Леви кладет свои ключи без единого брелока на комод прихожей. — Останься хотя бы переночевать. — Лягут спать, радуется мысленно, он извинится раз в сто первый, там дальше пойдет; зная, как Леви нравится, когда он шепчет обещания на ухо — это всегда срабатывало, — пообещает, что исправится, и все. Примирение гарантировано. — Нет, — выдыхает Леви, проверяя свои карманы. И все, больше не слова. — Вызову такси, — и достает бумажник, проверяя наличие купюр. У Эрена в груди все трепещет от напряжения. Нет же, он не может так просто уйти, ну! Но Леви хмурится и тянется к дверной ручке. На пороге начинается сутолока. У Леви заняты руки, но он все равно пытается открыть дверь, и у него ничего не получается, поэтому Эрен, не выдержав строгий взгляд, открывает сам, но при этом загораживает ему дорогу и, чтобы пропустить его, выходит на площадку, а Леви, поскольку у Эрена нет ключа, приходится придерживать дверь, пока он протискивается обратно и оказывается в квартире прежде, чем дверь захлопывается у него за спиной. Ну вот и все. Эрен злится, но продолжает уверять себя, что Леви, как обычно, перебесится и вернется уже к вечеру воскресенья, если не раньше. А потом, вероятнее всего, из-за внезапности и абсурдности происходящего, он вынужден признать, что через кончики пальцев на ногах в него проникает офигительное ощущение — отчасти свободы, отчасти нервического возбуждения — и штормовой волной накрывает с головой. Это ощущение однажды уже его посещало, и он знает: оно почти ничего не означает — например, странным образом не означает, что весь следующий день он будет нечеловечески счастлив. Но Эрен знает так же, что от него не стоит отмахиваться, что им надо наслаждаться, покуда оно не прошло. И вот как он отмечает свое временное возвращение в холостяцкое королевство: садится на диван, который отсюда у него никуда и никогда не денется, и пытается расковырять подлокотник; хотя уже давно курить не хочется, зажигает сигарету — просто потому, что теперь волен курить в квартире где и когда заблагорассудится, и никто не станет его шпынять и говорить, как это вредно и вообще противно; задумывается, просидит ли он весь завтрашний день дома или выберется в любимый бар… Качает головой — не вариант, там они познакомились с Леви; невольно предполагает, хорошо ли доберется Леви до дома, чем будет заниматься без него, будет ли скучать; прогоняет эти навязчивые мысли и, глядя на выбеленную до неузнаваемости стену гостиной, представляет, как бы здорово на ней смотрелось граффити горничной Бэнкси, вроде того, что находится на стене лондонского Раунд хауса, только поменьше. В самом деле, смотрелось бы отлично. Леви бы убил, воспринимая как грубый подкол, а зря. Эрен тихо смеется, с удовольствием выдыхая густой клуб дыма над головой. Он чувствует себя хорошо. Он чувствует себя прекрасно. Он идет отключать орущий пожарный оповещатель. Выглянув в окно спустя семь минут абсолютной свободы, Эрен видит, как Леви на полном серьезе садится в такси и уезжает (и, вопреки всем ожиданиям, в воскресенье не возвращается). По привычке спросонья Эрен долго водит рукой по простыни на его стороне и гадает, что будет на завтрак. На завтрак, конечно же, ничего, кроме действительности «что приготовишь, то и съешь» его не ждет, ведь Леви здесь нет. Но Эрен не отчаивается — валяется в кровати еще несколько часов и просыпается к обеду совершенно разбитым. И тут не удается отделаться от звучащего в сознании знакомого голоса человека, который специально будил по утрам пораньше, чтобы он мог избежать этой раздражающей головной боли. Черт бы его побрал. Щелкнув кнопкой чайника, Эрен прислоняется к подоконнику и набирает Леви. Подулся и хватит. — Привет, жду тебя к ужину. С другой стороны провода знакомо вздыхают. У Эрена нехорошее предчувствие, Леви всегда так делает, когда… — Я не приеду. — Почему? Леви… — Потому что, Эрен, — его голос не звучит зло или раздраженно, он звучит… абсолютно… как обычно. Эрен чувствует, как в этот момент от обиды напрягается все тело, лицо, передняя часть шеи и мешает ему нормально дышать. Неужели он так быстро отпустил его? — Потому что ничего не меняется на протяжении долгого времени, — между тем продолжает Леви резать словами, как ножом по живому. И если на секунду просто задуматься, то он прав. Прав, что аж бесит. Когда после недолгого разговора в очередной раз выясняется, что Леви возвращаться не собирается, Эрен обижается. Ну ничего, еще будет видно, кто без кого жить не сможет. Когда он думает об этом в первый раз, то испытывает полную уверенность, что справится с этой потерей, раз на то пошло. (Леви настоящий педант, и стерпеть такое порой сложнее, чем легкую неряшливость Эрена). А оказывается все в точности до наоборот — и если понедельник удается пережить так, словно и не было трех лет совместной жизни, то со вторника перспектива тронуться рассудком становится вполне вероятна. Он хочет позвонить ему прямо утром, как только открывает глаза и снова чувствует горечь во рту и спазм в груди при виде пустой половины кровати, но вместо этого тяжело выдыхает и идет на работу. Но сначала заглядывает на работу к Леви, она находится по пути, но там его на удивление не оказывается, так что Эрен оставляет стакан любимого кофе и записку с просьбой позвонить неугомонной напарнице. Он спрашивает как бы между прочим, как там Леви в понедельник, говорил ли чего, но получает лишь подколы в ее манере, ответ: — Загадочный ты какой-то, я смотрю. Сюрприз уже готовишь, не рано ли? И бесцеремонное подталкивание к двери: — Работать надо, — шутливо прогоняет и сама покидает кабинет. Ну Эрен и уходит, так и не услышав ничего дельного, где там Леви пропадает. Его магазин называется «ГеймСтоп», но однажды, когда Эрен был сильно пьян и проходил мимо, он написал маркером на двери «ГейСпот», и с тех пор это «голубое пятно» никак не оттирается. Он расположен в тихой улочке так, чтобы привлекать внимание по возможности меньшего числа случайных покупателей. В любом случае, заходить к ним есть смысл только тем, кто живет по соседству, хотя окрестным жителям не особо интересно их старье. В отличие от компетентной молодежи, которая помогает им по пятницам сводить концы с концами. Эрен опаздывает и застает у магазина Армина — он стоит, подпирая дверь, и читает журнал. При нем его неизменный плеер с несуразно гигантскими наушниками — за ними не видно не только ушей, но и половину физиономии, а в ногах в пакете — стопка видеоигр. Им обоим по двадцать шесть лет, но Эрен все равно выглядит постарше. — Доброе утро. Тот неуклюже хватается за наушники — один цепляется за ухо, другой наезжает на глаз. — Ой… Привет. Привет, Эрен. — Извини, что опоздал. — Да чего там. — Отдохнул на выходных? Пока Эрен отпирает магазин, он подбирает свое добро. — Да просто отлично. Нашел эксклюзивное издание… — А, того? — Ага. У нас не выходило. Только в Японии. — Здорово, — выдыхает Эрен, но на самом деле понятия не имеет, о чем это он. — Я перепишу тебе его. — Спасибо. У Эрена вся квартира раньше была завалена подобными записями. Почти каждую неделю он обязательно приносил новую, но так в половину и не сыграл; Леви этот бардак ужасно выводил из себя. Он сначала твердил, чтобы Эрен наконец нашел этому валу одно место, а потом плюнул и убрал все сам, да еще как — очень удобно. — А ты сам как? В смысле, выходные. Нормально? Не очень? Трудно представить, как сложилась бы их беседа, расскажи Эрен ему про свои выходные. Узнав, что Леви ушел, Армин бы наверняка провалился сквозь землю. Такие рассказы вообще не по его части; если бы Эрену вздумалось хотя бы отдаленно обсудить с ним личную жизнь — что у него есть отец и мать, с которыми он не живёт уже очень давно, например, или что он встречается с парнем вот уже почти четыре года — он бы не смог переварить это, залился бы краской и спросил, заикаясь, играл ли Эрен уже в последнюю записанную им игру. Вот как-то так. — Да… серединка на половинку. — Он кивает, значит, Эрен нашел правильные слова. В магазине все еще пахнет застоявшимся табачным дымом, пылью и пластмассой. Само помещение не особо просторное, тесное и пестрое: отчасти потому, что именно этого Эрену и хотелось, ведь именно так, вроде, и должен выглядеть этот чертов магазин, а отчасти потому, что у него руки никак не доходят убраться или переоборудовать его. Если честно, эта дыра ему осточертела. Особенно сегодня, так что именно сегодня и только поэтому он засучивает рукава и начинает разбирать башни из распакованных и нераспакованных коробок с новыми дисками. Около четверти часа в магазин вваливается алкаш-британец Кайл. Он исправно навещает их раза три в неделю; ни у него, ни у Эрена не возникает ни малейшего желания менять давно уже известные сценарий и хореографию этих визитов, и сейчас Эрен четко ощущает, что во враждебном и непредсказуемом мире, полном неожиданной боли, им с Кайлом есть на кого положиться. — Кайл, пошел вон, — говорит Эрен, затыкая тряпку для пыли за пояс. — Тебе что, мои деньги не хороши? — отвечает он. — Денег у тебя нет. А у нас нет ничего, что тебе бы захотелось купить. Эта реплика служит Кайлу сигналом, чтобы вскинуть руки и заголосить: «Мой говорящий Том» разработан моими соотечественниками!», что Эрену служит сигналом выйти из-за прилавка и потащить его к выходу, что, опять же, служит «покупателю» сигналом уцепиться за неустойчивый стеллаж, и это Эрену служит сигналом, одной рукой распахнув дверь, а другой немедленно разжав его хватку, вытолкнуть Кайла на улицу. Эти телодвижения впервые были исполнены ими пару лет назад и с тех пор не менялись, так что теперь они отрабатывают их на «отлично». Кайл — единственный клиент, «обслуженный» им до обеда. Его работа точно не для обладателя больших амбиций. Леви сейчас, например, занимается более полезными делами, ведь он доктор. Слово «врач» Эрену не нравится, оно звучит, как «врать», а такое точно не про Леви. И Эрен убеждается в этом, с грустью отмечая, что он так и не откликнулся на его просьбу и не позвонил. Он возвращается домой около восьми, с порога бросает связку ключей в чашу на комоде под зеркалом и, сбрасывая обувь и стягивая куртку, тяжело вздыхает. Никто не встречает, опять. Включив в ванной свет, Эрен с ужасом замечает, что вещи Леви, лежавшие каждая на своем месте, исчезли. Он настежь открывает шкафчик с зеркалом в надежде, что хотя бы там все осталось на прежних местах. Дудки, даже пыли с отметинами нет. Забыв помыть руки, Эрен еще пять минут бегает по квартире в тщетных поисках. Даже ковер забрал в его отсутствие мелкий негодяй, как так-то! Ключи же выложил… Ну конечно, не просто же они из воздуха возникали всякий раз после очередной утери. Эрен чуть за голову не хватается, оседая на диван, и издает странный вопль, а потом руки безвольно опускаются на колени. Сердце начинает стучать так, что звенит в ушах, желудок скручивается жгутом, а в горле встает ком, будто он всухую проглотил здоровенную таблетку. Это свербящее чувство, будто с уходом Леви от мира отвалился добрый кусок, разрывает его на части сильнее с каждым днем. Эрен ни за что и никогда не сможет с этим смириться. Он звонит ему. — Что, Эрен? — доносится на выдохе через долгую минуту гудков. — Я люблю тебя, — он произносит первое, что приходит в голову, и, зажмурившись, бесконечное количество раз повторяет про себя «пусть это окажется грубой шуткой». — Ты слишком часто это говоришь. — Я говорю это, потому что это правда, Леви, — выпаливает Эрен тут же и невольно всхлипывает. Леви молчит, и Эрен больше не может произнести ни слова. Они оба прекрасно знают, что это правда — они обсуждали это много раз, — тогда почему все происходит так? — Я на все готов, чтобы ты вернулся… Ответа не следует, будто с другой стороны никого нет, и Эрен не выдерживает долгую тишину; не в силах больше открыть рот, он вешает трубку. Голова кружится, его снова тянет закурить, но вместо этого рука тянется к музыкальному центру. Включается радио, а по нему «Катрина энд Уэйвз» исполняет «Walking on Sunshine». Эрен неосознанно выкручивает громкость на максимум — квартира уже содрогается от мощных басов. На дворе декабрь. Холодно. Пасмурно. Леви ушел. Леви не любит, когда музыка играет громко. Ну не подходит эта песенка к настроению Эрена. Сквозь раскаты строк «Я чувствую любовь, я чувствую любовь, я чувствую настоящую любовь» он слышит, как сосед долбит ногами в их дверь. Да, по-прежнему в их дверь, потому что Эрен так просто это не оставит. Он собирается пойти на крайние меры. В подсобке магазина обнаруживается никому не нужная гитара — Эрен сам не играл лет сто, ну или по крайней мере лет шесть-семь, и на то, чтобы настроить инструмент и вспомнить забытое, уходит целый день. Вечером он заскакивает в автобус, маршрут которого закреплен в памяти посильнее таблицы умножения, садится на лавку прямо под окнами Леви, проклиная холодрыгу, снимает перчатки и пишет Леви сообщение, ерзая задницей на сидении, а затем берет гитару поудобнее и начинает играть. Он собирался насолить ему ужасной и громкой игрой, но, оказавшись в месте, которое вызывало столько приятных воспоминаний, захотелось просто напомнить, что им хорошо вместе. Дом, в котором находится квартира Леви, круглый — ничего необычного для этого старого района, — в нем достаточно арок, и любой звук отражается от стен и взмывает ввысь. К мерцающим над головой звездам; хоть это и было давно, Эрен все еще помнит, как было весело не пускать Леви домой после частых свиданий и заставлять вместе искать созвездия. Сначала он хаотично цепляет мерзнущими пальцами струны, подбирая приятные тихие мелодии, которые точно понравятся Леви, а когда в сердце рождаются нужные слова — начинает петь, выдыхая в морозный воздух белые облака пара. Наверняка он смотрится интересно в огнях гирлянд, которыми украшены елки во дворе и соседские окна, рядом с детскими снеговиками в ярких шапках — в этой сказочной атмосфере рождественского праздника, которую люди создали своими руками. И Эрен улыбается, потому что представляет себе выражение лица Леви, если прямо сейчас он стоит где-то у окна и слушает посвященные ему серенады. Ему делается слегка не по себе при мысли о возвращении домой, но нет, ничего: посетившее его накануне хрупкое ощущение, что все будет хорошо, никуда не девается. Вещи из дома пропадать перестают. Проходит неделя с хвостом, Леви по-прежнему не возвращается, но на звонки, в отличие от сообщений, отвечает, хотя беседы почти не поддерживает. В окне, когда Эрен приходит играть на гитаре, даже близко не появляется, тем не менее форточка на кухне почти всегда открыта, что довольно удивительно, потому что Леви ужасно мерзлявый — это человек, который летом спит под одеялом и иногда в шерстяных носках, чем просто убивает лежащего рядом Эрена, с которого за ночь семь потов сходит. Он устраняет следы терзаний вчерашнего и предыдущих вечеров — убирает брошенное на диване одеяло, все еще пахнущее им, шарики бумажных салфеток вокруг, кофейные кружки с плавающими в надоевшей маслянистой гуще бычками, удаляет отовсюду песни Бобби Винтона, — а потом откупоривает бутылку шампанского — ее купил к Рождеству Леви — и усаживается смотреть записанный на флешку заключительный сезон «Адской кухни», единственного реалити-шоу, которое нравится им обоим. Следить за кулинарными состязаниями в одиночку оказывается непривычно и даже грустно. Эрен делает слишком большой глоток с горла, слегка морщится, судорожно проглатывая выпивку, вытирает мокрые уголки губ и обнимает сбитое в ком одеяло. Наподобие того, как у монашек рано или поздно синхронизируются месячные, его мама каким-то мистическим образом синхронизировала свои звонки с возникающими проблемами. Сегодня происходит как раз такой звонок: — Здравствуй, Эрен. Это мама. — Привет. — Все хорошо? — Вроде того. — Как прошла неделя? Не звонишь, я волнуюсь. — Да обычно. Прости. — И позвони отцу, он там хочет обсудить кое-что. Как там дела в магазине? — Ну, по-разному. То пусто, то густо. Как обычно. Хотел бы Эрен, чтоб все так и было. «То пусто, то густо» означает, что дни выдаются разные — когда покупателей меньше, когда побольше. Но, уж положа руку на сердце, это абсолютная неправда. — Нас с отцом очень беспокоит нынешний экономический спад… — Да, я помню, ты говорила. — Тебе крупно повезло, что у Леви все в порядке. Если бы не он, никто из нас не мог бы спать спокойно. Мама, Леви ушел. Он меня бросил на съедение волкам. Этот полурослик свалил и теперь… Нет. Эрен не может. Сейчас точно не самый подходящий момент для печальных известий. Дальше она рассуждает, что Леви наверняка трудится, обязательно — в отличие от него — зарабатывает предостаточно и может не думать о работе в лавчонке с никому не нужными играми. Эрен уже больше десяти лет слушает, как его родители презрительно цедят это слово — «игры», и сейчас в очередной раз тяжело вздыхает, готовый повесить трубку. —…Странно, что он до сих пор не заставил тебя продать магазин и, наконец, найти достойную работу. Это настоящее чудо, Эрен, что Леви до сих пор возится с тобой. На его месте я бы точно уже давно плюнула и предоставила тебя самому себе. Спокойно, говорит себе Эрен, ритмично ударяясь лбом в край прилавка. Просто не обращай внимания. Только не горячись. Не го… Да ну, к черту! — Он и предоставил меня самому себе, мам, так что открой бутылочку и торжествуй! — Эрен Йегер, не разговаривай так со мной! Куда он ушел? — Да кто его знает, — стонет. — Просто ушел. Съехал. Испарился. На том конце провода долгое молчание. Оно такое долгое, что он успевает ответить на несколько электронных писем на предмет наличия, сходив проверив, конкретных подержанных дисков, и за это время в трубке раздается лишь один страдальческий вздох. — Там есть кто-нибудь? Теперь Эрен слышит — его мать тихонько плачет. О боже… Вот поэтому он с пятнадцати лет старается избегать всевозможных обсуждений своей личной жизни. — Мам… — Под Рождество… Перед днем рождения! — срывается женщина на отчаянный крик. — Эрен, ну что ты за человек!.. Чем он тебя допек? — на заднем плане узнается обеспокоенный голос отца, обращающийся к матери. Эрену становится не по себе от всей этой ситуации и от того, во что она перешла. — Мне нужно идти, — совсем тихо, тем не менее решительно. — Нет! Подожди! — Со мной все в полном порядке! — врет Эрен от злости, повышая голос. — Если тебя это, конечно, беспокоит, ма-ма! Он прекрасно знает, что это ее не беспокоит сейчас. — Ты же знаешь, меня сейчас беспокоит не это. Ну вот, о чем и шла речь! — Послушай же, меня только что бросил парень. Мне сейчас несладко. — Я так и знала, что это случится. От этой фразы Эрена передергивает в буквальном смысле — он судорожно дергает ногами, словно в конвульсиях, опрокидывает стул, на котором сидит и тянет за собой городской телефон, по которому разговаривает, а потом, лежа на полу, вытирает рукавом выступившие на глазах от бессилия и боли в затылке слезы, но ей об этом знать не обязательно. — Если ты все знала, зачем мы сейчас это обсуждаем?! — Эрен, что ты собираешься делать? — Упаковать заказы на завтра, закрыть магазин и пойти домой. Спасибо, что спросила, — отвечает, поднявшись на ноги. Под страхом внезапной истерики садиться обратно на стул он не решается; стоит, опершись на прилавок локтями. — Ну, а дальше? — Познакомлюсь с кем-нибудь симпатичным и заведу детей. Все как у людей. — Свободным ухом он слышит, как со скрипом медленно открывается входная дверь, поднимает глаза и хмурится. — У меня получится, обещаю. К следующему нашему разговору все будет в ажуре. — Не так это просто… — Мне пора, у меня клиент! — Эрен вешает трубку, выходит из-за прилавка и резким движение машет своему условному спасителю в противоположную сторону его движения. — Пошел вон, Кайл! Мама Леви звонит ему ближе к восьми вечера, едва он переступает порог квартиры. — Здра-а-авствуй, Эрен! Это Кушель. — Как будто он не в курсе. — Здра-а-авствуйте, мисс Аккерман. — Как твое ничего? — Ничего, спасибо. А у вас? — Спасибо, дорогой, все хорошо. — Как Каштан? С таксой Леви не все слава богу — старик недавно сломал лапу. Никто ума не мог приложить, как это произошло. — Более-менее. Справляемся. Пытается ходить на трех лапах, пока не очень получается. Скажи, если ты уже дома, Леви рядом? Я не могу до него дозвониться. Во-первых, хотелось бы, чтобы Леви сейчас был рядом — его бесконечно не хватает, — а во-вторых, любопытно: он не позвонил матери. Удивительно, что мать Эрена ей не позвонила. Ожидать от нее можно чего угодно. — Увы, нет. Пришлось остаться на дежурство. Вот, страдаю. Передать, чтобы позвонил? — Будь добр. Когда выспится, после. — Нет проблем. Эрен перекусывает, уточняет в интернете расписание автобуса, одевается потеплее. Перед выходом звонит Леви. — Привет, любовь моя. Позвони маме, а я скоро буду. — Через часик, если повезет. А удача улыбнулась Эрену лишь однажды, когда взаимностью ему ответил человек, который только что осознал, что да к чему. Слышится мученическое цыканье. — Вот же черт… Днем в воскресенье Эрен берет себя в руки и пытается немножко прибраться в квартире. Он настолько привык, что Леви организовывает генеральную уборку каждые выходные, что теперь, без него, этот ритуал кажется еще более скучным и особенно утомительным. Так что до шести вечера Эрен занимается ерундой и перекладывает всякие вещи — в основном, свою брошенную где попало одежду — с одного места на другое, менее заметное. С тех пор, как ушел Леви, он целеустремленно старается не слушать некоторые песни, особенно веселые, но если сейчас поставить что-то вроде «For No One» Битлз или, что еще хуже, «Can't Help Falling in Love» Элвиса Пресли, то ему останется только повеситься. На худой конец, по радио сейчас играет «Alright» Суперграсс, а когда она заканчивается, за ней следует рождественский сборник. Он начинается с песни «Last Christmas» Уэм, и она, вопреки ожиданиям, пробуждает вдохновение, что позволяет Эрену увидеть отброшенный из ниоткуда свет на укромный угол около окна, где который год подряд в Рождество стоит аккуратно и со вкусом наряженная ель. Когда квартира сияет чистотой, а большая елка, наконец, стоит на своем почетном месте, на часах почти десять, Эрен выключает свет и зажигает разноцветную гирлянду, купленную час назад в центральном гипермаркете вместе с новыми симпатичными игрушками. Пришлось отстоять гигантскую очередь ради них, но теперь, глядя на конечный результат через камеру телефона, Эрен уверен, что потраченные время и силы на поиски точно не были напрасными. Он отправляет фотографию Леви, садится на диван и долго наблюдает за статусом сообщения. «Отправка…» «Доставлено». Через восемь минут все еще «Доставлено»… Блин. Прежде чем телефон вибрирует, уведомляя о новом сообщении, Эрен успевает посмотреть половину серии «Адской кухни». Он улыбается с радостью пятилетки, когда видит единственный смайлик в пузырьке диалога слева — большой палец вверх. Не проходит и минуты, как он звонит Леви. — Эрен, я сейчас занят. — Я нарядил елку! — Ты мне фотографию… тц, дурак. — И убрался. Все-все-все вычистил. Не придраться. — Молодец. Возьми с полки леденец. — Взял бы, да там нет. Ты же больше не приносишь их из больницы. Леви устало вздыхает. На заднем плане шуршат листы бумаги. — Ты на работе? — Я же сказал, что занят. — Чертовски справедливое замечание. — Понятно… Тогда спокойной ночи? — Спокойной ночи, Эрен. И Леви первым вешает трубку. В понедельник появляется Кайл, напевает под нос неразборчивые мотивы, пытается заграбастать охапку дисков под дырявый свитер. Они с Эреном в уже привычном танце приближаются к выходу, когда он вдруг выворачивается, смотрит с прищуром ему в глаза и спрашивает: — Ты женат? — Ох, хотелось бы замуж. — Нет, Кайл, я гей. А ты? Он смеется Эрену в подмышку леденящим кровь смехом безумца и при этом обдает его ароматом спиртного, табака и пота, а затем вдруг произносит совершенно бесстрастно: — Ты, конечно, ничего, но извини, мужик. — Туше. Эрен не отвечает — просто сосредотачивается на том, чтобы поскорее дотанцевать с Кайлом до двери, но их короткая беседа привлекает внимание еще одного сотрудника магазина, который не появлялся в нем больше недели. И лучше бы так было и дальше, но, увы, сегодня он соизволил возникнуть как гром среди ясного неба. Стоит, наверное, объяснить — даже за такую своевольность их с Армином не уволить: Эрен нанял этих двоих на полставки, на три дня в неделю, еще четыре года назад, а они стали приходить каждый день, найдя в небольшом магазинчике удобную тихую гавань для праздного времяпрепровождения. Поначалу Эрен растерялся. Если им вправду некуда было больше пойти и нечем больше заняться, воспитание не позволяло заострять на этом внимание, чтобы не ставить людей в неудобное положение или, ну, не дай бог, не вызвать душевный кризис. Последнее относилось, скорее, к Армину, было ли что-либо подобное знакомо пофигисту Жану, сложно сказать, но по умолчанию и ему было разрешено коротать время в подсобке, проминая одно из трех разномастных кресел и изредка давая консультации посетителям. В итоге Эрен решил совсем немного повысить им зарплату и оставить все как есть. Только вот Жан счел прибавку знаком вдвое сократить проведенные на работе часы. Теперь он появляется в основном после обеда. Если вообще появляется. В любом случае, Эрена это не особо напрягает, а зарплату с того момента он больше не повышает. И ничего, всех все вполне устраивает; каждому есть, чем себя тут занять. Жан перевешивается через прилавок: — Не стоит так убиваться, Кайл, он совсем не подарок, про «упаковку» вообще молчу. Эрен хоть и живет с самым чистоплотным мужчиной на этом чертовом свете, но ты посмотри на его толстовку! Просто ужас. И на штаны. Про носки я молчу, они вообще разные. Ну да, Леви больше не следит за тем, во что он одевается по утрам, что с того-то. Надо вот обязательно напомнить! Не так все плохо, как кажется на первый взгляд, а носки разные только потому, что стиралка сожрала один. Джинсы вон зато глаженые. — Между вами с ним, Кайл, разница лишь в том, что ты душ, похоже, не так любишь и не отстегиваешь каждый месяц за аренду магазина. Подобное от него прилетает частенько, но выслушивать сегодня настроения нет, так что Эрен одаривает его взглядом, советующим поскорее заткнуться, однако попытка осадить принимается за приглашение к продолжению издевок: — Еще скажи, что я не прав. И ты стал просто кошмарно выглядеть в последнее время. Куда только Аккерман смотрит. Обязательно стоит звякнуть ему. Эрен вышвыривает Кайла на улицу, с грохотом захлопывает дверь, проносится к прилавку, хватает модника за лацкан вельветовой куртки и говорит, что если еще хоть раз услышит его бестолковый треп, ему не жить. Отпустив, Эрен все еще дрожит от злости. — Ребята, — доносится с другого конца магазина чуть слышно, — успокойтесь. — Совсем из ума выжил, придурок? Если где-нибудь хоть нитка порвалась, чувак, клянусь, ты попал на бабки. Прямо так и выражается: «Попал на бабки». Ради всего святого… А потом топает прочь из магазина. Эрен идет в подсобку, опускается в обшарпанное кресло, зажимает сигарету зубами и, ворча, подносит к лицу зажигалку. На пороге показывается Армин. — Ты в порядке? — Нет. Извини. — Эрен глубоко затягивается, нервно дергая коленом. — Леви ушел. Если вдруг еще встретишь этого дурака, ему тоже передай. — Конечно, Эрен. Как только увижу Жана, передам. Эрен молча кивает. — Может ты… ну… хочешь поговорить об… об этом? Хочешь? Какое-то мгновение Эрен даже испытывает соблазн: такая задушевная беседа с ним может больше никогда в жизни не повториться. Но он качает головой, отвечает, что ему нечего сказать, и просит взамен сделать ему чашку кофе. Неделька в итоге выдается паршивой. Оправдывается резкое похолодание, обещанное в понедельник. Чтобы хоть как-то справиться с внезапно накатившей апатией и полным отчаянием, Эрен приезжает к дому Леви каждый день, и в среду у него начинает першить в горле. Значения этому он не придает, неплохо петь по-прежнему получается, но еще после четырех, в сумме, часов бренчания на гитаре в субботу электронный градусник показывает настораживающие тридцать семь и девять. Ну что ж — на календаре девятнадцатое декабря. Прям победа, не думаете? Всю жизнь Эрен терпеть не может воскресенья — по причинам, казалось бы, понятным всем людям на земле. День, выдающийся слишком коротким, день, за которым следует начало недели, день, насыщенный нелюбимыми делами… И так далее. Эрен мог бы написать целое эссе на тему: «Почему я не люблю этот чертов день». Но это воскресенье бьет все рекорды. Эрен просыпается со странным ощущением полной дезориентации, возникновение которого возможно по причине лихорадки, но больше из-за того, что он безумно устал и долго не мог уснуть, а сейчас из сна его выдернул телефон, звонящий уже раз четвертый без перерыва. Назойливая трель сливается в один звук и безбожно давит на мозги. В конце концов Эрен больше не выдерживает и вытаскивает из-под одеяла руку, наощупь берет телефон с журнального столика, а затем раскрывает голову от одеяльного кокона. Экран перед глазами расплывается, но потом он узнает имя звонящего и собирается немедленно ответить, но все равно опаздывает — звонок обрывается. Все это время дозвониться пытается Леви. Неудивительно, что он так усердствует: для него, если Эрен с третьего раза не отвечает на звонок, тот уже считается пропавшим без вести и лежит с перерезанным горлом в канаве. Тело моментально простреливает дрожь от страха, так что, когда имя Леви появляется на экране снова, Эрен через секунду же тыкает на зеленую трубку. — Алло?.. — Ты там умер, что ли? — Смерть — это единственное, что Леви считает за весомую причину не отвечать. — Прости меня. Я спал, — выдавливает Эрен, стараясь звучать более здоровым. — А ты чего звонишь? Он тешит себя мыслью, что в его голосе не различима пусть и слабая, но надежда. Но, похоже, это все же не так, потому что Леви выразительно молчит, а Эрен слишком хорошо его знает. — Звоню, потому что ты уже достал моих соседей своим бренчанием под окнами. Мешаешь. Ага, было бы это правдой. Эрен прекрасно знает, какие у него соседи, и если они еще не вызвали на него полисменов, значит, все более чем в порядке. Плюс — пел он не так уж громко в последнее время. И играл тоже. Выходит, за его словами скрывается другой смысл. Хотя до Эрена это все еще не дошло: — Им или тебе? —…Всем. Эрен злится. Злится на то, что Леви ушел от него, но продолжает о себе напоминать, на то, что сам он спит теперь только на диване, потому что лежать без него в кровати просто невыносимо, на то, что угораздило заболеть… Да е-мае, на все сразу! Эрен бросает трубку и заворачивается с головой обратно в одеяло. Ему это осточертело. Он обязательно вернет все в прежнее русло, пусть только температура спадет. И вот настает канун Рождества! (За пять дней удается подлечиться и, что самое главное, не упасть духом). Настроение необычайно хорошее с самого утра, даже несмотря на новость, что Кайл в его отсутствие успел несколько раз вынести из магазина новые диски и даже где-то кому-то их продать, и все потому, что никто его в шею с порога не гнал и особо за ним не следил, хоть один все же пытался. Ну… что же теперь. Эти диски все равно оказались никому из постоянных покупателей не интересными, как в целом и остальной ассортимент магазина, что уж, так что остается радоваться тому, что у их Кайла поднялось настроение, пусть и ненадолго. Проверив дела в магазине — и смирившись в конец, что они в полной заднице, — остаток дня Эрен проводит за приятными хлопотами. (Еще вчера вечером его грело чувство предвкушения чего-то хорошего, и он собирается греться им до самого конца). Он снова наводит порядок в доме, задав настроение рождественскими песнями, которые больше не вызывают в нем желание немедленно разреветься, как несколько дней назад; как заведено — оставляет подготовленные подарки под елкой, покупает любимые цветы Леви, ставит их в вазу посередине стола и долго любуется на проделанную работу. От некоторых мыслей, закрадывающихся в голову в этот неоднозначный момент, отделаться не удается, но Эрену приходится взять себя в руки. Отчаиваться он точно не собирается. Когда он подходит к дому Леви, вечер уже склоняется к ночи. Рождественская атмосфера витает по округе и чувствуется при взгляде на любое из окон дома, в которых мерцают и также отражаются на белоснежной земле огни. Все, кроме одного — совершенно темного и непримечательного, — на которое Эрен смотрит, щурясь от света фонаря, с мягкой взволнованной улыбкой, сквозь летящие в морозном воздухе, словно белые перья сказочной птицы, хлопья снега. И, неосознанно сжимая в руке посильнее шлейку чехла от гитары, все еще верит в чудо. Ни одного намека на то, что за этой тьмой скрывается дорогой ему человек, ради которого он в самом деле готов преодолеть любые трудности и испытания. Несмотря на это — он здесь, по-прежнему надеется и не отступает. Возможно, ему лишь кажется… Однако Эрен готов поклясться, что на кухне второго этажа будто дуновением ветра приоткрывается форточка. Его и без того огромные глаза расширяются еще больше, сверкают изумрудным огнем, рассекают темноту напротив. Он опускает к подбородку бесформенный шарф и улыбается откровенно счастливо, а потом снимает перчатку и нерешительно машет рукой неясно чему. Мышцы, вдруг получив приток сил, подрагивают в готовности, а сердце начинает стучать быстро, но мягко, напоминая тихую барабанную дробь. Эрен чувствует себя снова готовым в бой. Он устраивается на полюбившейся лавке и почти не чувствует минусовую температуру. До этого момента у него не было четкого представления, что будет играть, но, прислушавшись к мелодии, пришедшей в голову, не сомневается в спонтанном выборе. Не подведи, Бобби Винтон. — Пожалуйста… — пролетает над застывшим двором. — Люби меня вечно…¹ Тишину прерывает размеренный и спокойный бой, подбираемый интуитивно. — Не… забывай меня… никогда… Через какое-то время Эрен чувствует, как пальцы начинает сводить от холода, но больше пары секунд не концентрируется на этом, продолжая гладить медиатором струны. —…Это не ошибка!.. Наша любовь должна быть… Он прикрывает глаза, отдаваясь полностью. Не то мелодия, не то страх перед неизвестностью, не то холод пробирают до мурашек в этот момент, когда он поет как никогда прежде. А после раздается посторонний короткий звук, доносящийся от подъезда, и тут же растворяется. Эрен крепко зажмуривается и изо всех сил старается играет дальше. — Пожалуйста… — выдыхает дрожащим голосом, после чего раскрывает глаза и не может сдержать улыбки. — Не переставай любить меня… Последние слова замирают высоко и надолго оставляют после себя нечто новое и необычное. Во всяком случае, Эрену так кажется, когда он смотрит в глаза стоящему в метре от себя Леви. В этот момент вспоминается, почему он любит его. Вспоминается и чувство, неизменно захватывающее с головой, от близости, когда забываешь, где находишься, ночь на дворе или день, что существует кто-то еще, кроме вас обоих. Эта мощная волна воспоминаний накрывает полностью и почти вызывает слезу. Но Эрен лишь вытягивает замерзшие ноги и виновато улыбается, глядя снизу вверх. — Привет. Леви протягивает ему термос, а когда Эрен откладывает гитару и берет его обеими руками, присаживается рядом. — Привет. Эрен сразу поворачивается, чтобы хорошенько рассмотреть лицо вблизи. Он чувствует исходящее от Леви тепло и едва удерживает себя от того, чтобы не коснуться губами виска. Когда Эрен выдерживает минуту и убеждается, что никто никуда уходить не собирается, опускает взгляд на термос, согревающий руки, а затем отвинчивает крышку. Горячий пар и приятный аромат чая окутывают лицо. — Спасибо. — Ну ты же ничего поумнее придумать не мог, как в минус семь на гитаре под окнами играть. Краем глаза он замечает, что Леви хочет сказать что-то помимо этого, но прикусывает губу и молчит, поэтому его неудачной попыткой пользуется Эрен: — Так ты слушал. — Он прячет довольную улыбку в чашке термоса, когда делает из нее глоток. А потом резко морщится — очень горячо! Леви в ответ молчит, глядя перед собой, будто не услышал. — Слушал же. — Вовсе нет… Не льсти себе. — Леви… — Чего ты хочешь от меня? — Нам нужно поговорить. — Ну, я тебя внимательно слушаю. Эрен делает еще один, более осторожный глоток, собирается за это время с мыслями и отбирает все возможные варианты. И прежде, чем Леви успевает его поторопить, говорит: — Я исправлюсь… Ты уже много раз слышал, но теперь я говорю это тебе, потому что правда готов меняться. Я начну поддерживать порядок, обещаю, Леви… — Эрен перекидывает ногу через лавку и садится к нему лицом. — Я не думал, что из-за этого ты уйдешь, но теперь понял и уяснил, насколько все это важно для тебя… Я безумно тебя люблю, ну ты же прекрасно это знаешь… И расставаться не хочу. Я чуть с ума без тебя не сошел… Вернись, пожалуйста. Вот увидишь, я начну меняться. Я уже… — Не нужно. — Что?.. — Эрен замирает. Он только что пресек его, чтобы не слушать, или… — Я говорю, что не нужно меняться, — поясняет Леви. — Но… — Хватит перебивать уже. Послушай меня, Эрен. Он вздыхает, расстегивает пару нижних пуговиц на пуховике и разворачивается, садясь напротив аналогично ему. Прячет руки обратно в карманы, вздыхает еще раз. Потом говорит, посмотрев в небо: — Я люблю тебя таким, какой ты есть. — Что? — Оглох, что ли? — злится Леви, привычно хмурясь. Эрен пытается казаться серьезным, но губы предательски дрожат. Хочется засмеяться, а еще поцеловать его. Вспомнив правило Леви — «не целоваться на улице», чуть приходит в себя. — Чего такой довольный? — Да ничего… — трясет головой. — Повторишь? Леви закатывает глаза. Эрен уже думает схватить его за локоть, чтобы сдержать в случае чего, но вопреки ожиданиям он спокойно говорит: — По сути все это… мелочи, которые просто накопились со временем. Ну вот видишь — у тебя, у меня было время подумать об этом. Я тоже серьезно расставаться не планировал. Ты такой паникер. — Я-то?! — Ну все, только драться со мной не начни. — Леви упирается рукой в грудь Эрена, отодвигая от себя. — Не буду. — Эрен улыбается. Сделав глоток чая, он снова тянется вперед. — Я так скучал. Реакцию на это «я так скучал» он читает по глазам, и вот, прежде чем ситуация становится опасной, Леви уже тащит его к крыльцу; Эрен едва поспевает вещи собрать. А как только за спинами закрывается тяжелая дверь, Леви тянет его за собой вглубь темного подъезда, вцепляется пальцами в волосы и жадно целует. — Я нарядил елку, — шепчет Эрен между поцелуями. — Всю квартиру… украсил. Тебе точно понравится… И подарки уже приготовил… — Умница. — И убрался… — Он прижимается теснее, сбрасывая с плеча чехол с гитарой, и, стараясь не уронить при этом термос, который держит той же рукой, целует Леви в шею. Его тихий стон вызывает у него смех. Шея. Дело в ней. Не в уборке. Хотя… и в ней, может, отчасти тоже. — Молодец, — выдыхает Леви в губы. — Может… еще окна помыл?  — Упс... Леви вздыхает. Но вовсе не разочарованно, скорее, для показухи. — Холодно. — Вернемся домой? — Завтра. Сегодня уже тут переночуем… — Но… как же праздник? — В чем проблема?.. Сейчас, только поднимемся… устроим себе праздник. — До утра? — Если сил хватит… День тяжелым был. Я… это, подустал. — Я даже знаю, как это называется, — смеется Эрен. — Уважай старость. — Леви отстраняется от него и направляется к лестнице. — Эй, гитару не забудь. — Точно… Положись на меня! — Придется… Остальное похоже на финальные титры фильма. Недели через две после возвращения Леви, в течение которых у них было много разговоров, много секса и терпимое количество споров, Эрен время от времени задумывается над своей нынешней жизнью: лучше ли она, чем прежняя? Стал ли он счастливее, чем был? Действительно ли все наладилось? Скоро ли наступит момент, который заставит их разойтись снова? Любит ли теперь он Леви сильнее? А Леви его? Что ждет их впереди? Ответы вполне очевидны: лучше; стал; действительно; пожалуй, не очень скоро; сильнее, чем когда-либо; похоже на то; определенно, что-то интересное — и они его вполне удовлетворяют. Впрочем, с тех пор, как Леви вернулся, на размышления у него остается не так уж много времени. Они слишком заняты разговорами, работой, сексом (по большей части, с небольшим отрывом, правда, по инициативе Эрена — таким образом он компенсирует прожитый в одиночестве месяц), и свиданиями. Может быть, им следует на какое-то время оставить все эти увлекательные занятия и начать принимать какие-нибудь необходимые важные решения. Но в то же время, может, и не стоит. Может, все так и надо. А может, только в силу этого людям и удается быть вместе… В любом случае, это уже совсем другая история.