Хозяйки Леса

Анна кралась по узкой извилистой тропке средь этих безлюдных топей. Скованная тихим нарастающим ужасом, она с плохо скрытой опаской озиралась по сторонам, проглядывала сквозь темные изваяния кривых и тонких веток деревьев, тянущиеся к ней, словно в стремлении схватить, разорвать ее плоть, впиваясь когтями в тело, мокрые, отяжелевшие от проливных дождей одежды. Оставляя после себя лишь кости, мясо, в топких землях Ничейной земли, пропитанной кровью. Лишь непогребенное тело, что будут рвать трупоеды. Что силой удержит ее неупокоенный нарастающим тихим ужасом дух. Быть может, эта ночь станет для неё последней, резко прервав ее бешеное сердцебиение, с каждым ударом вырывающееся из груди, отзывающееся болью по всему телу. Но, может, этого она и хотела — прервать физические и душевные страдания, гнетущие изо дня в день, которые туманят ее рассудок, тяготят на сердце. Те дни, когда она на коленях молилась пред Богами, давно оставили ее вереницу следов мимолетной надежды, огоньком теплящейся в ее сердце, ныне же покоящейся в ее разбитом сознании. Боги отвернулись от разоренного грабежами и разбоями Велена. На смену отчаяния пришло уныние. Смирение. Прервать избиения мужа — Филиппа Стенгера, того, что сменил ее любовь болезненной ненавистью, что с каждыми сутками напоминает о себе кровью на бледной коже, синяками по всему телу. Испуганным взором зелёных глаз, в который она глядит через озёра зеркал в комнате. Анна боялась, что в нем она однажды увидит отражение Кровавого барона… Человека, что посеял в ней зреющий плод, от которого она желала избавиться любой ценой, даже неразрывными узами связав себя со злыми, порочными чарами. И пусть для самого самозваного владыки чадо было желанно. И в недолгих пробелах меж бесконечной чередой походов, в то время, как черноволосая искала утешения, он знал, что, наверняка, Анна нарекла бы, будь-то дочь, Деей. Однако, ныне он останется лишь безымянным, неродившимся. Колкие шипы дождя впивались в неё, будто клыками гулей, пока она остановилась в судорожном оцепенении оков, застекленелым взглядом пронзая эту холодную пустоту. Даже темные углы ее души охватил тот ужас, которым она питала тысячелетние недра этих топких глубоких земель. Чем дольше она вглядывалась, тем не покидающее ее чувство нарастало, владея разумом, рассудком, нервами. Ветер колыхал подвешенные на ветвях деревьев по обеим сторонам дороги всевозможные сласти, будто листья, будто редкие травы, что растут у мертвых корней. Она замечала разбросанные на пути и ютящиеся в редких зарослях окровавленнные клочья ушей, что дрожали от холода, отчего Анне становилось не по себе. «Вот она… Напуганная… Опустошенная…» И ей показалось… Нет, она точно слышала тихий шёпот. Глухой, будто иссушенный, но таящий в себе угрозу. Тут даже воздух был пропитан тем смрадом топей, кровей, разорения Ничейной земли. Отчаяния тех крестьян, что избрали меньшим злом покровительство Хозяек Леса. От голодов. От войны. От мора. Но плата за это несоизмерима. Анна тщетно пыталась понять, что послужило верным источником тех слов, что эхом крались по размытой дождями земле. Он доносился из каждого дерева, каждых ветвей. Каждой тучи, сонным маревом сковавшим плачущее, как малое дитя, разгульный ветер. «Она будет нашей!» Вторя раскатам грома, разносящихся по всей округе, раздался гром вместе с звонким, но звучащим с какой-то пугающей безобразностью и злобой вторым гласом, когда Анна Стенгер пробиралась сквозь сгустившиеся злые ветви, которые ощетинились, преграждая женщине путь когтями. Они будто питали землю ядом, которая обыкновенно предстоит мудрой матерью, кормилицей. Сейчас же она дышала смертью. Иль эти древа пытались её уберечь от смерти зреющего в ней чада. Они безумно раскачивались из стороны в сторону, в бешенстве хватая туго зачесанные в пучок волосы цвета вороного крыла, отчаянно взвывали. Она, ослабленная бессонными ночами, вырвалась из цепкой хватки Кривоуховых топей. Побелевшие ладони алыми нитями покрывали царапины, словно от когтей зверя. Будто её коснулась одревеневшая лапа лешего, Чудища, что опустошает деревни. Она медленно, скованно, сделала шаг вперед, навстречу появившейся из сгустившегося тумана мглы бурь поляны. Будто веленская нищая деревня: три постройки вкруг, образующие сомкнувшиеся ветхие хижины, открывающие мрачный вид на безлюдие… «Твой страх питает их ненавистью…» Послышался третий развеивающий мглу звук на смену громогласному рокоту грома. В нем же укрывалась жадность. Кого он имел в виду под вкрадчивым шепотом «их»… Утопцев, гулей, водных баб, что вытеснили чудищ за окраины?! Но почему они не встретили её на пути… Словно прокладывали ей дорогу прямо в когтистые лапы Хозяек. Ведьмы… В этом не было сомнений.