Хватит арестовывать моего сына

Тсукаучи Наомаса очень устал. И нет, его не терзало чувство постоянной усталости. Нет, большую часть времени Наомаса был одним из самых бодрых детективов в своём отделе. И хоть его работа и была трудной, детектив дожил до того, чтобы увидеть результаты своих расследований, допросов и бессонных ночей в поисках зацепок. Злодеи и преступники, посаженные за решётку, и гражданские лица, находящиеся в безопасности, побуждали его вставать каждое утро и приходить на работу. Хотя, в частности, был один гражданский, который становился больше помехой, чем кем-либо ещё. Наомаса наслаждался размеренным утром, ну, размеренным для него. Это означало, что он заполнял гигантскую кипу бумаг и время от времени откусывал бутерброд. Бумажная работа была лёгкой и рутинной — второй натурой. Он работал так долго, что ему едва хватало времени, чтобы вспомнить все факты дела и заполнить их маленькими вопросами «да» или «нет», которые были в отчётах. К несчастью, его периферийное зрение уловило копну непослушных зелёных волос, и он встал, чтобы посмотреть — это также стало его второй натурой. Он успел выскочить из-за стола прежде, чем заметил, что Мидория снова попал в беду. Именно тогда, чувство паники, которое он приберег специально для Мидории Изуку, начало просачиваться в его кровь и ускорять сердцебиение. Наомаса не сводил глаз с волос мальчика, пока тот обходил стол его коллеги. Уши Сансы дёрнулись, когда Наомаса поспешил пройти мимо друга. Санса улыбнулся ему, отчего стал очень похож на чеширского кота. Это имело смысл, потому что у него была буквально кошачья голова на плечах, но образ всё равно было впечатляющим. У Наомасы не было времени сердито смотреть на Сансу. В этот момент офицер, который привёл Мидорию, был в комнате для задержанных, и если они приведут Мидорию туда, мальчик, несомненно, причинит много неприятностей. Наомаса крадучись преодолел последние два шага, подошёл к офицеру в форме и положил ему на плечо твёрдую руку. — Офицер Окубо, — ласково поприветствовал его Тсукаучи, — кто здесь у вас? — спросил он, стараясь не встречаться взглядом с чересчур фамильярным подростком, которого Окубо держал в наручниках. Окубо усмехнулся. — Просто какой-то сопляк, который думает, что может играть героя без лицензии, — мужчина встряхнул подростка, словно подчеркивая свои слова. — Это будут обычные обвинения незаконного использования оружия, вмешательство в работу полиции и тому подобное. Наомаса с трудом сдерживал вежливую улыбку. — Хорошо, хорошо, — сказал он, — и что же он сделал? — Парень рассказал, что по дороге в школу он остановился, чтобы купить тетрадь, и пока расплачивался, кто-то вошёл и попытался ограбить это место. Владелец вызвал полицию, но к тому времени, когда полицейские добрались до туда, все воры были обезврежены, и были даже с завязанными запястьями, — Окубо заговорщицки наклонился к Наомасе. — Как будто парень знал, что они там будут, а? Классический случай синдрома героя. Наомаса бросил недоверчивый взгляд на Мидорию. Парень держал руки за спиной, без сомнения уже работая над замком наручников, которые удерживали его. Окубо крепко держал его за локоть, но Мидория всё равно сумел выразительно пожать плечами. — Ух ты, звучит как лёгкий приём, да? — посмеялся Наомаса. — Думаю, да, — ответил Окубо. — Почему бы тебе просто не оставить ребёнка в покое? — спросил Наомаса. — Он, наверное, ещё успеет в школу, если мы отпустим его. Я имею в виду, что такие вещи происходят постоянно. Окубо бросил на него взгляд, который означал: «одну секунду, дай мне убрать ребёнка подальше от ушей, а потом я всё объясню». И именно это он и сделал. Окубо оттащил Мидорию в ближайшую камеру и запер там. Затем снова повернулся к Наомасе, чтобы поговорить, но Тсукаучи мог сосредоточиться только на том, что это была одна из комнат для хранения с доступными вентиляционными отверстиями, и он был уверен, что руки Мидории больше не удерживали наручники, когда его втолкнули в дверь. О Господи. Наомаса задумался. Ему не следовало приходить на работу так рано. Затем его насильно втянули в разговор с офицером Окубо. — Причина, по которой я хочу доказать, что парень незаконно использовал свою причуду, заключается в том, что не было никаких признаков того, что он использовал свою причуду на месте преступления, — объяснил Окубо. — Так что я уверен, что у этого парня одна из сильных психических причуд, — Окубо содрогнулся при этой мысли. — И именно это позволило ему расправиться с этими головорезами. И мы оба знаем, что нам не нужен ещё один ребёнок, бегающий вокруг без чувства ответственности за то, как он использует свою причуду. Наомаса старался быть незаметным, глядя на потолочные плитки. Может быть, Мидория терпеливо ждал, когда Наомаса придёт за ним на этот раз? — Ну, я понимаю, — солгал Наомаса, — но дело в том, что только вчера ты отпустил того парня с огненной причудой, а он причинил гораздо больше вреда, чем этот. Самое трудное в освобождении Мидории из-под ареста заключалось в том, что большинство полицейских из дневной смены не знали, кто этот ребёнок. Поэтому они не знали, какие отношения сложились у него с Мидорией за последние девять месяцев. Они также не знали, что ребёнок может сбежать, если ему нужно где-то быть, например в школе в будний день. Мидория получил слишком много практики из-за неправомерных арестов, чтобы не уметь быстро выходить из полицейского участка. Другая проблема заключалась в том, что Наомасе до сих пор приходилось работать с этими людьми, поэтому он не мог просто кричать на них, что они были ублюдками. И он определённо не мог просто ударить любого, кто привел Мидорию в наручниках по голове, и заставить их отпустить Изуку без долгого и продолжительного разговора. Даже если бы он действительно этого хотел. — Да, но это совсем другое дело, — настаивал Окубо. — В том магазине было пятеро связанных мужчин. Этот парнишка в одиночку вырубил всех их своей причудой! Наомаса вздохнул. Спорить с Окубо не имело смысла. Он был не из тех, кто меняет своё мнение о чём-то, решив, что прав. — Ты уже проверил его удостоверение? — спросил Наомаса, надеясь, что для этого ещё есть время. — О, — Окубо легонько хлопнул себя ладонью по лбу, — я так и знал, что кое-что забыл, спасибо, старик. — Не за что, — пробормотал Наомаса. Окубо направился к двери, ведущей в приёмную. Наомаса собрался с духом и снова оглядел потолок. Как только Окубо открыл дверь, оттуда выскочил Мидория. Наомаса смотрел, как Мидория нырнул между ног Окубо и направился к выходу. За это время, Мидория стал намного лучше маневрировать вокруг людей. Наомаса согнул колени, а затем бросился в сторону и схватил Мидорию, прежде чем тот успел выскочить из коридора. Окубо, наконец осознав, что произошло, выругался и пошёл к ним. Мидория извивался в объятиях Наомасы. — Мидория! Мидория! — закричал Наомаса, сжимая кулак на школьной форме мальчика, чтобы тот не убежал. — Мидория, ты просто должен показать ему своё удостоверение! — он перекрикивал проклятия Окубо и Сансы, более тихие, но такие же неоправданно громкие, хихикая. Мидория резко прекратил борьбу. — О, да? — спросил он, и его ясные и невинные зелёные глаза встретились с глазами Наомасы, когда он повернулся в объятиях детектива, чтобы решить, говорит ли Тсукаучи правду. Они были заняты тем, что можно было бы назвать объятием, если бы кто-то из них был вертикальным. — Да, — ответил Наомаса. Грудь Тсукаучи тяжело вздымалась. Он становился слишком стар для этого дерьма. — О, ладно, — произнёс Мидория. Он легко поднялся, оставив Наомасу в неудобной позиции на земле. Наомаса даже не потрудился встать, но всё же сместился так, чтобы видеть происходящий обмен репликами. Мидория порылся в своём ярко-жёлтом рюкзаке. Он вытащил наручники, которые были на нём, и вернул их Окубо. Затем достал бумажник и открыл его, чтобы Окубо мог прочитать его имя и, что более важно, увидеть строку его причуды. Вот только он не читал причуду парня, потому что вместо черной печати, которая обычно показывала название причуды владельца удостоверения личности, было пустое место, за которым следовал маленький красный крестик. — О, — сказал Окубо. — Ага! — подтвердил Мидория слишком бодро для человека, которого только что арестовали, а потом схватили. — Я сейчас побегу в школу! Увидимся позже, детектив Наомаса! — крикнул Изуку ему вслед, когда он уходил, ныряя и лавируя между другими офицерами и штатскими, толпившимися у входа. Наомаса проводил взглядом уходящего через стеклянные двери мальчика и вздохнул. Он поднялся с пола, отряхнул грязь, которая, без сомнения, попала на его пальто, и прошёл мимо ошеломленного Окубо, чтобы сесть за стол. Сидя напротив него, Санса вытер воображаемую слезу из уголка его глаза. — Этот парень никогда не успокоится, — произнёс Санса, откидываясь на спинку стула. Наомаса принялся перебирать бумаги на столе. — Конечно, — ответил он, — ты бы так не говорил, если бы это тебе приходилось еженедельно с ним связываться. — О, перестань жаловаться! Ты же знаешь, что он принесёт тебе перекусить, когда вернётся из школы, чтобы наверстать упущенное. Приготовь слова благодарности, Наомаса. — Считай, что я счастлив, — проворчал Наомаса, поправляя галстук и хватая ручку, чтобы продолжить работу. — Скорее сосчитать синяки, которые оставил мне этот ребёнок. Санса с сомнением улыбнулся ему поверх кружки кофе. Наомаса решил, что утро до сих пор слишком размеренное, поэтому он улыбнулся в ответ и откусил большой кусок от своего бутерброда. Определённо не самый хаотичный визит Мидории в полицейский участок. Впервые Наомаса встретился с Мидорией Изуку после того, как лучший друг Тсукаучи сообщил, что в обозримом будущем он будет жить в Мусутафу и преподавать в UA, а сам попытается найти преемника. Это было почти впечатляюще, что Мидория сумел выделиться достаточно, чтобы привлечь его внимание в тот день. Он был под кайфом от ликования и хорошего рабочего дня. Он почти прошёл мимо паренька, печально сидевшего сбоку от одного из новых столов офицера. Он почти не взглянул на парня во второй раз. Оглядываясь назад, Наомаса мог только сказать, что это магнетизм. Он обернулся, чтобы посмотреть через плечо, его глаза поймали ребёнка, и он не мог отвести взгляд. Во-первых, потому что за ним никто не наблюдал, и это было серьёзным нарушением протокола. Во-вторых, потому что парень выглядел разбитым. Он был покрыт тонким слоем сажи и копоти. Одно плечо его школьной формы было разорвано (или обожжено? или…?), чтобы показать кровавую рану. Он держал руки перед собой, ещё одно нарушение протокола, и его пальцы бегали кругами вокруг друг друга. Время от времени парень пытался поправить наручники, чтобы не нарушить кровообращение на запястье, но Наомаса даже с другого конца комнаты видел, что это бесполезная попытка, учитывая, как крепко они держали мальчика. У него были растрёпанные тёмно-зелёные волосы, в которые были вплетены клочки того, что его покрывало. Рядом с ним лежал рюкзак, тоже грязный, но в удивительно хорошем состоянии, учитывая, что парень выглядел так, словно прошёл через мясорубку. Наомаса наблюдал с другого конца комнаты, как малыш поднял голову и оглядел комнату. Глаза у него были большие, зелёные и водянистые, на мрачном лице виднелись следы слёз, а нижняя губа дрожала. Наомаса не был героем, он был просто детективом, но в тот момент казалось, что он сам был в роли Всемогущего. Он пересёк комнату, как ему показалось, в два шага, и его рука нашла путь к волосам ребёнка, взъерошив беспорядок, когда он подошёл к мальчику. Наомаса прислонился к столу своего коллеги, глядя на потрясенного подростка перед собой. Потрясённый, печальный и жалкий подросток. — Что ты здесь делаешь? — спросил он, сразу переходя к делу. Немного грязи попало ему на руку, когда он взъерошил волосы мальчика, и он рассеянно вытер её о свой плащ. — Хм… — малыш перестал возиться с руками и сцепил их перед собой. — Я… офицер сказал, что собирается предъявить мне обвинение в препятствовании правосудию. Глаза Наомасы сузились. Это был ответ, и его причуда подсказала ему, что это правда, но это был интересный способ уйти от реального вопроса, который он задавал. — Препятствуя правосудию чего? — настаивал он. — Эм… героям и… полиции? Наверное? Простите, сэр, я просто… я не совсем понимаю, что происходит, я сижу здесь уже почти час? И мне нужно поскорее вернуться домой, иначе мама будет волноваться, — признание вырвалось у парня, его зелёные глаза метались туда-сюда между Наомасой, его руками, углом стола и часами на задней стене, пока он говорил. — Час? — спросил Наомаса, просто чтобы убедиться. Потому что это было, пожалуй, худшее нарушение протокола, которое совершил этот офицер, и потому что было удивительно, что этот парень не сказал ни единой лжи. Когда таких типов, как он, то есть молодых беспокойных нарушителей спокойствия, приводили сюда, они обычно думали, что могут солгать, чтобы избежать неприятностей. — Д-да? — ответил подросток. Тогда это было правдой. Наомаса вздохнул и обошёл вокруг стола офицера, чтобы взглянуть на бумаги. — Почему бы тебе не рассказать мне, что произошло, и я тебя обработаю, поскольку, очевидно, Шибуя не может утруждать себя выполнением своей работы. — Х-хорошо! — парнишка слегка подвинул стул вперед, чтобы оказаться поближе к столу, явно взволнованный предстоящим выходом из участка. — Гм… ну, я думаю, это началось по дороге домой из школы. — В котором часу это было? — спросил Наомаса. — В четыре тридцать, я немного задержался перед уходом. — Хорошо, а потом то, что случилось по дороге домой… — Наомаса замолчал, ища имя парня в частично заполненном отчете, который он взял на себя. — Мидория? — Я шёл под туннелем и был атакован злодеем с причудой слизи, я не уверен, кто это был, но, гм, Всемогущий спас меня, а затем прыгнул, — Наомаса начал задаваться вопросом, где произошло препятствие правосудию. — Немного позже… гм… я слышал взрывы, и когда добрался до источника, я увидел, что моего друга детства душит тот же злодей, и я подумал… мои ноги двинулись, прежде чем я смог всё обдумать, и я бросил свой рюкзак в злодея и попытался вытащить Каччана. И тогда Всемогущий снова был там, и он победил злодея, и мы с Каччаном были… гм… герои поговорили с нами, а потом один из них привёл офицера, чтобы арестовать меня. Я… я не очень хорошо помню, но думаю, что это был Десетугеро. Наомаса нацарапал протокол почти слово в слово, оставив заикание Мидории и паузы, чтобы собраться с мыслями. Он был лаконичен и точен, никаких ненужных подробностей не приводилось и не записывалось. Наомаса поймал себя на том, что снова думает о том, каким странным был Мидория. Он только что пережил нечто довольно болезненное, и всё же сейчас этот парень откровенно разговаривал с детективом и не жаловался на наручники на своих запястьях. — Мне неприятно это говорить, но я думаю, что офицер Шибуя привёл тебя сюда без всякой причины. Я не вижу никаких препятствий в этой истории, — он оторвал взгляд от протокола и виновато улыбнулся Мидории. — До тех пор, пока ты ничего намеренно не упускаешь? — он спросил, просто чтобы убедиться. Он уже обыскивал стол Шибуи в поисках ключей от наручников. Мидория был так откровенен до сих пор, что он сомневался, что мальчик солгал бы сейчас. — Нет, — рассмеялся Мидория. И это была ложь. Наомаса закрыл глаза. Он склонился над ящиком стола Шибуи и нашел ключ. Он взял его в ладонь и медленно откинулся назад, глядя в глаза парню, вынырнувшему из-под стола. Он положил руки на стол, сложив одну поверх другой, и посмотрел Мидории в лицо. — Мидория, моя причуда называется Человеческий Детектор Лжи. Если ты намеренно упускаешь что-то, что может тебя обвинить в этом заявлении, то я не могу отпустить тебя с чистой совестью, — сказал он подростку, наблюдая, как краска отхлынула от лица Мидории. — О, — сказала Мидория. Наомаса проследил за руками мальчика, когда его пальцы снова начали танцевать вокруг друг друга. — Ничего… хм… — Мидория замолчал. Теперь, когда он знал о причуде Наомасы, он собирался более тщательно подбирать слова. На мгновение воцарилось молчание. Затем вся борьба, казалось, вытекла из Мидории, когда он опустился на стул и посмотрел в пол, пока говорил. — У меня нет причуды, так что мой поход туда, чтобы попытаться помочь Каччану, не был… это было… это могло принести больше вреда, чем пользы. Итак — препятствование правосудию. Надо было просто дождаться, когда придут герои. В конце концов, я, наверное, просто мешал, — признался Мидория. Наомаса был потрясён, обнаружив, что Мидория искренне верит в каждое слово, которое говорит. Наомаса также внезапно вспомнил кое-что, о чём Тошинори упомянул вскользь. В мозгу Наомасы вспыхнул образ Тошинори в его тощей фигуре, рука потирает шею, когда он признаётся, что столкнулся с мальчиком, который вдохновил его на поступок, и что он наполовину надеется снова столкнуться с ним. — Но это маловероятно, — рассмеялся Тошинори, — и он лишён причуд, так что я не уверен, что он был бы лучшим выбором. Должно быть, это тот самый мальчик. Но Мидория не выглядел вдохновляющим. Он выглядел так, словно был в шаге от обморока. Он выглядел так, словно нуждался в горячем душе и заботливом родителе, а не в полицейском участке с неудобными наручниками на запястьях. — И ещё, — эхом отдавались в голове раны Тошинори, — я немного облажался и сказал ему, что он вообще не может быть героем, так что… Тсукаучи захотелось обхватить голову руками и закричать. В качестве символа мира Тошинори лажал гораздо чаще, чем ожидал Наомаса, когда они впервые стали друзьями. Наомаса оценил своё положение. Перед ним был ребёнок, который провёл последний час или около того, купаясь в жалости к себе и ненависти, потому что множество героев ругали его за бесспорно героический поступок. У него был ключ от наручников и полицейский отчёт с подробным описанием событий. Наомаса скомкал протокол и швырнул его в мусорное ведро. Мидория перевёл взгляд с пола на руки Наомасы, что швырнули комок отчёта в мусорное ведро. — Тебя арестовали без всякой причины, — сказал он Мидории. — Они должны были отпустить тебя сразу же после того, как убедились, что у тебя нет никаких травм, чего они, по-видимому, не сделали. Я не могу говорить за твоего друга, но то, что ты сделал, было невероятно храбрым, Мидория-кун. Мидория смотрел на детектива со свежими слезами на глазах. На лице Мидории отразилось облегчение, потрясение и восхищение, когда он обеими руками вытер слёзы, потому что его руки до сих пор были скованы наручниками! Чёрт! Наомаса встал, быстро обошёл вокруг стола, вынул ключ из кармана, в который сунул его, и осторожно взял Мидорию за руку. Когда он закончил, Мидория потёр свои запястья, пытаясь вернуть им хоть какую-то чувствительность. Когда он смотрел, как парень уходит, то почувствовал, что в животе у него разверзлась глубокая трещина. У него возникло ощущение, что он что-то упустил, упустил какую-то возможность или… или может быть… но к тому времени, как он снова шагнул вперёд, мальчишка уже исчез. Он вспомнил, как подумал, что, вероятно, больше никогда не увидит Мидорию. О, как же он ошибался! Арест Окабы был одним из наименее насыщенных событиями случаев, когда он видел Мидорию с момента их первой встречи. Наомаса часто ловил себя на мысли: что же такого он сказал в ту ночь, что вызвало такое поведение у мальчика? Как и предсказывал Санса, ближе к вечеру Мидория стоял перед его столом, держа на ладонях два варианта закуски. Мидория поднял левую руку чуть выше правой. — Вы хотите чипсы? — спросил он, меняя положение рук, — или те же чипсы, но со специями? — Со специями, — сказал Наомаса, жестом показывая Мидории, чтобы тот положил пакет с чипсами на его стол, в то время как сам пытался спрятать свои более важные дела от любопытных глаз Мидории. — Ладно! — ответил Мидория, плюхаясь в кресло по другую сторону стола Наомасы. Он бросил острые чипсы на клавиатуру детектива и открыл свои собственные. Наомаса как раз спрятал папку с делом о Пятне, когда услышал хруст, а затем Мидория снова заговорил: — Вы знаете этого парня, — начал Мидория, — Гм… Таблетка Самоубийства — это его злодейское имя, я думаю… — Наомаса резко повернулся на своём вращающемся стуле и выхватил открытую папку из рук Мидории. Он сердито посмотрел на мальчика и сунул папку в один из ящиков стола. — Ты слишком молод, чтобы смотреть на такие вещи, — отругал его он. Как будто он ни разу не просил Мидорию помочь ему разобраться в причудах особо неуловимого злодея. Нет, он никогда этого не делал. Мидория расписался и сунул себе в рот чипсу. Хруст наполнил тишину, когда Наомаса закончил уборку. Закончив, он повернулся к Изуку. — Итак, — начал он, — как прошёл твой день в школе? Как всегда, когда он задавал этот вопрос, лицо Мидории исказилось от отвращения. — Всё было прекрасно, — сказал он. Наомаса сразу же почувствовал облегчение, когда это прозвучало правдиво. Мидория почти всегда давал один и тот же ответ, и в зависимости от того, в какой день Наомасе оставалось только гадать, через что он прошел в школе, чтобы всё было хорошо или не очень. Мидория поспешил сменить тему.— В любом случае… извините, что… ну, сбежал раньше и вроде… кажется, я толкнул вас? — он сунул в рот ещё одну чипсину, как только закончил говорить. Наомаса рассмеялся и схватил свои чипсы. Он открыл их и ответил прежде, чем начал перекусывать. — Да, я думаю, что ты сделал это, но всё в порядке, малыш, я знаю, что быть вовремя очень важно для тебя. Мидория пожал плечами, явно демонстрируя, что да, это имеет для него значение, и сунул себе в рот еще одну чипсу. Наомаса подавил улыбку, тоже съев кусочек. — На этот раз всё было не так плохо, как в случае с потолком, — сказал Наомаса. Плечи Мидории сгорбились до самых ушей. — Это было всего раз, — пробормотал он. Наомаса прервал его: — Три раза, — поправил он, — ты трижды залазил в вентиляционные отверстия. Мидория преувеличенно пожал плечами. — Вас не было рядом! И мне некуда было идти! — За исключением того, что я был там в конце, и я никогда не смогу выбросить эту картину из головы, — Мидория обхватил руками лицо и начал слабо протестовать, — ты смотришь на меня в вентиляционном отверстии, а потом шум, когда тебе пришлось подняться, чтобы добраться до крыши! — Наомаса рассмеялся, вспомнив это событие с полной ясностью. — Ладно, — смилостивился Мидория, — но обычно так не бывает! Нет, подумал Наомаса, обычно так не бывает. Большую часть времени, сбитый с толку офицер, вызывал у Мидории чувство: идти бой. В мире Мидории это означало, что он спас кого-то от вооруженного ограбления, или остановил кого-то от преследования девушки домой, или что ему удалось победить грабителя до того, как ограбление полностью началось. Тсукаучи потребовалось два месяца, чтобы снова увидеть Мидорию, и, по-видимому, к этому моменту он уже был арестован, а затем освобождён, когда Наомаса был свободен от дежурства. Разница, однако, была глубокая. Мидория за это время успел набрать значительное количество мышц. К шоку добавлялся тот факт, что у Мидории была разбита губа, которая выглядела совершенно неправильно на его детском лице. Наомасе потребовалось несколько недель, чтобы осознать, что это станет реальностью. Теперь большую часть времени, когда Изуку входил в участок в наручниках, он направлялся прямо к столу детектива. Такие события, как Окабо, были редкостью, обычно люди не тащили подростков в комнаты для задержанных так агрессивно. Хотя вентиляционные отверстия будут отличаться. Часто это происходило так: Наомаса вставал и встречал Мидорию на полпути. Мидория останавливался прямо перед Тсукаучи или справа от него, и Тсукаучи клал руку на его голову. В первый раз, когда он сделал это, Мидория вздрогнул под тяжестью его руки. Наомаса в панике чуть было не отдернул руку, но тут Мидория наклонился к нему и, казалось, расслабился, зная, что второй офицер видит, что они знакомы. После этого это стало частью их повседневной жизни. Наомасе нравилось думать об их отношениях, как о спонтанном отцовском синдроме. Симптомами были любовь, которую он испытывал к ребёнку, беспокойство, которое существовало даже тогда, когда Мидории не было на станции, и медленное превращение Мидории в нормальную часть его жизни. После того, как их знакомство было установлено, Наомаса объяснит уникальную ситуацию Изуку. К этому моменту он уже выучил речь наизусть и, вероятно, мог бы произнести её во сне. — Вы не можете обвинить его в использовании причуды, потому что у него её нет, вы не можете обвинить его в линчевательстве, потому что у него нет причуды, вы не можете обвинить его в публичном насилии, потому что я могу подтвердить своей причудой, что он действовал с намерением спасти кого-то, что попадает под действие закона о позитивных действиях гражданского лица, вы не можете задержать его, пока пытаетесь придумать что-то, чтобы обвинить его, потому что он несовершеннолетний, и я числюсь одним из его экстренных контактов и могу вытащить его из комнаты для допросов. Одна из забавных вещей в том, чтобы иметь причуду, которая делает вас Человеческим Детектором Лжи, заключалась в том, что люди по какой-то глупой причине ожидали, что вы всегда будете говорить правду. Он не был экстренным контактом Мидории, но их знакомство в сочетании с тем, как Наомаса произносил речь, обычно убеждало других офицеров в обратном. Наомаса бросил в рот ещё одну горсть. — Кстати, как заживает твоя лодыжка? — О, теперь всё в порядке! — честно ответил Изуку. — Просто небольшое растяжение от неправильного приземления. Детектив покачал головой: — В тот день, когда ты станешь достаточно хорош, чтобы заниматься паркуром вокруг Мусутафу, я уйду на пенсию. Мидория хихикнул, скомкав при этом пустой пакетик из-под чипсов. — Кто знает, — сказал Мидория, и та же печаль, что и в ту ночь, когда они встретились, на мгновение проникла в его глаза, — может быть, я стану героем и смогу помогать людям, не подвергаясь аресту! — он одарил мужчину преувеличенной улыбкой и поднял вверх два больших пальца. Наомаса вздохнул и потянулся через стол, чтобы взъерошить волосы Мидории. Несмотря на то, как дико и запутанно они выглядели снаружи, они были удивительно мягкими и легко взъерошиваемы, как только в них запускали руки. Мидория крепко зажмурился, когда Наомаса повернул его голову, взъерошив волосы. Когда он убрал руку, подросток показал ему язык. — С их стороны было бы глупо не взять тебя, малыш.