Вдвоем

      Дом Яманака был забит просто доверху. Ино, казалось, пригласила не только всю параллель, но и парочку соседских школ и университетов. Галдящие подростки буквально напирали со всех сторон, мешая не то что ровно пройти от кухни до гостиной, но и просто спокойно вдохнуть. Весь дом светился изнутри и снаружи, а музыку наверняка было бы слышно на много миль вокруг, если бы не обширные сады окружающие особняк, и будто впитывающие в себя все звуки.       — Все-таки не стоило идти, — Саске застыл на пороге огромного дома. По обеим сторонам от дверей стояли нарядные кадомацу: обвязанные праздничными лентами сосновые ветки и стебли бамбука были увешаны рождественскими украшениями на современный манер. Саске не сомневался, что Ино составляла их вручную: насколько изящно выглядела композиция.       — Все-таки я был прав, — Саске мог кожей чувствовать негатив, который излучал стоящий у него за спиной брат и мгновенно вскипел, собираясь было повернуться к Итачи и все высказать. О том, что он вообще-то не настаивал на его присутствии, о том, что брат был в праве остаться дома, и что, в целом, ему стоило остаться дома.       — Саске!       Звонкий девичий голос одернул Учих от зарождающейся перепалки, и Итачи насмешливо вздернул бровь, поглядывая за спину брата. Ино вероятно огромными усилиями пробиралась через толпу, теперь поправляя сползший топ и растрепавшиеся белокурые волосы. В прядях, закрученных в аккуратные локоны и забранных в высокую воздушную прическу, мерцали маленькие огоньки электрической гирлянды. «Красиво», подумалось Саске, когда девушка налетела на него с крепкими объятьями. Позади раздраженно фыркнул брат, на которого, видимо, расплескалось незначительное содержимое пластмассового стаканчика из руки Яманака.       — Саске!       Младший Учиха обернулся через плечо, самодовольно ухмыляясь. Было время, когда ему приходилось буквально умолять брата чтобы попасть даже на самую скучную школьную вечеринку. Весь родительский дом благоухал и сверкал чистотой если ему удавалось уговорить Итачи провести их небольшую, но дружную компанию девятиклассников в клуб или на студенческую тусовку.       Но только не теперь. Теперь это была его стезя, его стихия, и даже девчонки, в младших классах влюблено воздыхающие по старшему из братьев и выслеживающие его широкую спину в школьных коридорах, сейчас первым делом смотрели на него, а не на стоящего рядом Итачи. И теперь, вызывающе проводя пальцами по пояснице Ино, и чувствуя на спине обжигающий взгляд, Саске испытывал окрыляющее чувство собственного превосходства. Немного мерзкое, возможно, едкое и противоречивое, но от этого не менее приятное.       Младший Учиха снова обернулся, насмешливо дергая бровями в ответ на безразличное лицо брата и наконец перешагнул порог дома, все еще придерживая Ино за талию и вручая заготовленный заранее подарок хозяйке. В свободную руку тут же попал пластиковый стаканчик смешной рождественской расцветки с плескавшимся внутри, судя по запаху, пуншем. Саске опрокинул в себя напиток, чувствуя на языке пряный вкус рома и лимона, поморщившись от крепости, и запоздало вспоминая что обещал брату не напиваться.       Сам Итачи продолжал безмолвной тенью идти следом, недовольно щуря глаза то ли от бьющей по внутренностям музыки, то ли от периодически слепящих лучей цветных прожекторов. Всем своим видом он выражал полное нежелание находиться здесь и сейчас, показательно обходя появляющихся на пути подростков, в отличие от Саске, не ленившимся обнимать каждого желающего. Даже Наруто перепало легкое похлопывание по плечу, и блондин так и продолжил бы стоять оторопевши от непривычной дружелюбности, если бы не его красноволосый друг, недовольно утащивший парня подальше под ничего не выражающим взглядом старшего Учихи.       Саске вообще не переставал спрашивать себя почему брат согласился пойти с ним на эту вечеринку. Наверняка у него было множество вариантов где и с кем встретить новый год, благо родители не успевали вернуться из поездки и постоянное условие «быть дома хотя бы к одиннадцати, чтобы отпраздновать всей семьей» отменялось. Так что у Итачи был огромный выбор: встретиться с друзьями, пойти на вечеринку в университете, банально сходить в ближайший бар и надраться, как обычно происходило последние несколько лет, когда он заваливался домой за двадцать минут до полуночи под порицающим взглядом матери. «Нет сил терпеть эту атмосферу в трезвом состоянии», — признавался старший брат обеспокоенному таким поведением Саске, и отрубался практически сразу после поздравлений, звучавших по телевизору.       Однако в этот раз, когда Саске спустился в гостиную за два часа до полуночи, то обнаружил там Итачи, сидящего в полной прострации перед темным экраном телевизора и с выключенным светом. Полумрак освещали только развешанные по стенам гирлянды, мерцающие разноцветными огоньками, которые пришлось вытаскивать из пыльных коробок на чердаке по настоянию родителей.       Решив не нарушать покоя выглядевшего, мягко говоря, не празднично, брата, Саске бесшумно пробрался на смежную с залом кухню, наливая себе кофе, и немного подумав, достал еще одну кружку для Итачи. Он давно не видел брата в такой глубокой задумчивости. Одетый в безупречно выглаженный костюм, тот казался чуждым в уютно обставленной и украшенной нелепыми игрушками гостиной. Еще и эти забранные в аккуратный непривычно высокий хвост волосы, заставившие Саске растеряно дотронуться до собственных растрепавшихся в вечном беспорядке прядей. В общем, Итачи выглядел так, словно его важные планы на этот новый год внезапно пошли прахом и теперь он имел никакого понятия что делать.       Саске поставил кружку с горячим напитком на кофейный столик перед братом, и, вздохнув в ответ на полное безразличие собрался отправиться в свою комнату, чтобы переодеться к вечеринке, как вдруг его остановил тихий голос:       — Какие планы? — Итачи обхватил керамические стенки кружки, будто чтобы согреть об них пальцы, продолжая пялиться в пространство перед собой. Саске на мгновение показалось, что ответ он уже знает, а еще, что в голосе на мгновение промелькнула непонятная обреченность.       — У Яманака вечеринка, — Саске отпил кофе, чувствуя, как волна тепла проносится по телу, мурашками покрывая кожу. Он приподнял брови, вновь не наблюдая со стороны брата никакой реакции и пожал плечами. — Иду туда.       В том, что родители не успевали вернуться в этом году были свои преимущества, и глупо было ими не воспользоваться. Первый раз за свои неполные шестнадцать, Саске выпал шанс отпраздновать новый год с друзьями, и он не собирался его упускать. Закинув купленные для родителей и брата безделушки под поставленную в зале неделю назад пихту, обвешанную всевозможными игрушками, весь остаток дня Саске предвкушал веселый вечер и не менее бурную ночь. Но теперь, глядя на уныло рассевшегося в одиночестве Итачи, у младшего Учихи неприятно шевельнуло за ребрами: как ни погляди, а оставлять брата в канун праздника в таком состоянии искренне не хотелось.       — А у тебя какие…       — Может, отпразднуем дома?       Саске удивленно замолк, даже не закончив вопрос. Итачи смотрел на него с такой безысходностью и тоской, что на мгновение вся комната будто сузилась только до этих чернеющих в сумраке глаз. Хотелось расспросить их обо всем, об этой странной гнетущей атмосфере, о том, почему их хозяин сидит в своем идеальном костюме совершенно один, а не веселится с однокурсниками на безумно дешевой университетской вечеринке, накачиваясь неприлично большим количеством алкоголя. Но он не смог вымолвить ни слова, потому что Итачи продолжил:       — Вдвоем?       Это тихое слово будто бьет по затылку. В груди непривычно щемит, и Саске готов поклясться, что если бы не часы, глухим звоном оповестившие о том, что до полуночи осталось всего полтора часа, он бы точно позабыл обо всех своих планах и обещаниях. Они бы вместе забрались в плед и пялились в старые новогодние фильмы всю ночь, как когда были детьми. Но циферблат выдает половину одиннадцатого, за окном начинает медленно кружить снег, а в его комнате лежат выстиранные джинсы и купленный специально для этого для нелепый черный свитер с красным рождественским рисунком.       — Прости, — Саске опустил голову, чувствуя себя по-настоящему отвратительно. — Я обещал.       Минута тишины казалась вечностью, пока на лице Итачи смешались всевозможные эмоции: от печали до практически чистой злости, а потом он судорожно дернул плечами и вновь отвернулся, безразлично уставившись в окно.       — Прости, я правда…       — Я понял, — голос Итачи прозвучал неожиданно резко и злобно в повисшей тишине, отчего Саске крупно вздрогнул, чувствуя, как от коленей поднимается волна раздражения.       Он же извинился, причем дважды. И это отнюдь не его проблема, что братец не предложил раньше, когда еще была возможность поменять планы. Саске сердито крутанулся на пятках, едва не расплескав остывший кофе, и вмиг взбежал по лестнице в свою комнату, нарочито громко хлопая за спиной дверью. Внутри все бунтовало и горело обидой.       Спешно натягивая джинсы и свитер, Саске не мог думать ни о чем, кроме брата, наверняка все еще сидящего в полной темноте словно каменное изваяние. Словно идеальная скульптура, чертово произведение искусства. Совершенство, которое по каким-то необъяснимым причинам продолжало относиться к нему как к надоедливому ребенку. Казалось, будто Итачи винит его в чем-то, в один момент позволяя приблизиться к себе так близко, что перехватывало дыхание, а в следующий уже вновь отталкивая грубыми словами и собственным безразличием. От этого в груди каждый раз что-то медленно ломалось, острыми шипами врываясь в сердце.       Схватив со стола телефон и ключи, Саске распихал все по карманам, и, немного погодя, достал из-под завалов бумаг и учебников продолговатую темно-синюю коробочку. Подарок, который он приготовил для брата. Не желая брать денег у родителей, подрабатывая весь декабрь тут и там, и в итоге накопив на то, что приглянулось однажды Итачи, когда они вместе прогуливались по торговому центру.       «Что оно значит?» — маленький Саске ткнул пальцем ожерелье, вот уже который год висящее у брата на шее: три металлических кружочка закрепленных на посеребренной цепочке.       «Это мама и папа», — Итачи указал на два крайних, а потом аккуратно зажал между пальцами тот, что был посередине, отрывая его от своей кожи и поднося совсем близко к глазам младшего брата, улыбаясь удивлению на детском лице. — «А это ты».       «Три человека, которые мне дороже всех».       Саске открыл бархатную коробочку, со вздохом глядя на лежащее там украшение. Браслет, с причудливо изогнутым овалом, нанизанным на платиновую цепочку. Да, пускай на ожерелье Итачи было три подвески, но когда украшение попалось брату на глаза, Саске с трудом удалось оторвать того от витрины. Итачи все оборачивался, пока его тащили к выходу из торгового центра и выглядел как то по-особенному задумчиво. Так что Саске был уверен, что подарок ему понравится.       Хотя теперь хотелось швырнуть эту неприметную коробочку прямо в безразличное лицо, прежде чем уйти. И выразительно хлопнуть за собой дверью. Заставить брата почувствовать хоть каплю той вины, которую он чувствовал всякий раз, когда Итачи разочарованно от него отворачивался. Потому что каждый раз ему было невыносимо больно.       Саске захлопнул коробочку, снова пряча ее под кипу давно ненужных распечаток по учебе, и решил, что подарит утром, когда они оба немного остынут. Действовать на горячую голову всегда было проблемой Учих, а его — особенно. Поправив свитер и похлопав себя по карманам, удостоверяясь, что все что нужно при нем, Саске схватил большую коробку, обернутую красной упаковочной бумагой — подарок хозяйке вечеринки, — и вышел из комнаты, по пути останавливаясь у зеркала.       Перед глазами снова всплыл Итачи, с его безупречной прической. Саске взглянул на собственные волосы в отражении, и бездумно зачесал челку пальцами назад, сжимая пряди на затылке и осматривая открывшееся лицо со всех сторон. И тут же презрительно фыркнул, тряся головой так, что пряди снова попадали на лоб, а на затылке стали только еще больше топорщиться. Похоже, что только Итачи с его идеальными аристократическими чертами может позволить себе настолько открыть лицо.       Протопав по лестнице на первый этаж, и пытаясь проскочить мимо зала максимально незаметно, Саске все же мельком заглянул в дверной проем, тут же напарываясь взглядом на одиноко сидящую все на том же диване фигуру. В руках все еще была зажата кружка с уже наверняка ледяным кофе, и даже с порога было видно, что напитка не стало ни на глоток меньше.       Уже натягивая куртку, Саске вновь почувствовал волну необъяснимой вины и обреченно уставился в потолок, выдыхая сквозь зубы. Даже после того случилось, мысль о том, что он сейчас уйдет, а Итачи так и останется сидеть совсем один, неприятным холодом била по нервам.       — Хочешь… — Саске высунулся из-за угла гостиной, нерешительно покусывая губу и проклиная себя за слабость. — Хочешь со мной?       От звука его голоса Итачи будто бы испуганно дернулся, проливая кофе на пальцы, но уставился в ответ меланхолически и уныло. Саске знал это выражение лица. Именно так выглядел брат, когда думал о чем-то безрадостном: пустота на поверхности, но бурная деятельность в этой непонятной голове.       Саске думал, что получит в ответ хотя бы благодарность и вежливый отказ. Но когда Итачи отвернулся, в который раз показательно демонстрируя свое безразличие, уставившись на мерцающую в свете гирлянд кружку, злость внутри вспыхнула новым огнем, словно брат только что собственноручно плеснул в нее ведро жидкого кислорода.       И уже когда Саске трясущимися от негодования пальцами натягивал в прихожей кроссовки, за спиной послышались тихие шаги. Итачи невозмутимо зацепил пальто с вешалки, так же изящно скользнул ногами в свои начищенные до блеска ботинки, закидывая на шею темный шарф, и прислонившись к стене насмешливо взирал на то, как младший брат воюет с непослушными шнурками.       — Только не перебарщивай с алкоголем, — почти мягко сказал Итачи, и Саске в очередной раз почувствовал, как от этого тихого вкрадчивого голоса по коже бегут толпы мурашек. — Не хочу чтобы ты меня позорил, там ведь наверняка и мои знакомые будут.       Саске досадно скрипнул зубами. И вот опять, стоит только образовавшейся за последние месяцы корке льда на сердце немного подтаять, как брат тут же спешит дунуть на него своим ледяным дыханием. И от этого нескончаемого колеса сансары оно, признаться, уже начало идти трещинами. Где-то в глубине было ясно, что однажды им хватит одного небрежного слова, неправильного действия, чтобы разрушить все.       Сглотнув обиду, Саске резко распрямился, подхватывая с полки красный сверток, и, пытаясь вложить во взгляд как можно больше высокомерия, уставился прямо на кривую усмешку брата.       — Обещаю, — надменно и грубо кинул он, открывая дверь и шагая на заснеженный порог.       Желудок обожгло содержимое уже третьего по счету стакана с пуншем, и Саске поморщился. С каждым глотком уже казавшегося омерзительным напитка, настроение становилось все более отвратительным, а атмосфера — давящей. Суматоха вокруг него быстро улеглась, и теперь младший Учиха стоял в гордом одиночестве, изредка улыбаясь подходящим поздороваться людям.       Саске скользнул взглядом по толпе, тут же упираясь в обтянутую дорогущей тканью рубашки спину брата. Итачи отделился от него довольно быстро, неожиданно повстречав группу младшекурсников из своего университета. И теперь эти нелепые ребята увивались вокруг него словно мотыльки возле пламени, взирая на безупречное лицо практически как на божественное провидение.       Что же, Саске не мог их винить.       Сам он уже не мог сказать о своем брате ровным счетом ничего. Их отношения медленно покатились в пропасть, когда Итачи поступил в университет. Саске был тогда лишь неловким подростком, не понимая, почему брат так неожиданно отдалился. Требовал к себе внимания, постоянно лез, несмотря на просьбы, старался оставаться так же близко, как и раньше. Но Итачи продолжал бессердечно отталкивать его, даже попросил отца поставить на совмещающую их комнаты дверь замок, чтобы пресечь ночные попытки младшего брата как в старые добрые времена поспать вместе. А Саске просто безумно скучал по своему аники.       И скучает до сих пор.       Потому что какой бы сильной не была обида, одной, даже самой легкой улыбки хватит, чтобы запустить все по кругу.       Напольные часы оповестили о приближении полуночи, и Саске зачерпнул еще пунша, уже успев смириться, что напитков крепче здесь не наливают. Тем не менее, не теряя надежды, он попытался достать черпаком до дна стеклянной чаши, где концентрация алкоголя была побольше. И ему удалось — в его стакане оказался почти чистый ром.       Заиграла какая-то бодрая песня, и народ стал собираться в зале, стягиваясь вокруг широкого экрана, на котором шел крупными цифрами обратный отсчет. Шум вокруг нарастал пропорционально количеству людей, и Саске стихийно отнесло к выходу на балкон течением толпы. Грозно шикнув на какого-то незадачливого парня, случайно толкнувшего его так, что драгоценный напиток чуть не пролился, Саске потянул стакан ко рту, надеясь опустошить его содержимое до того как оно окажется на полу, как его руку настойчиво перехватили, и перед лицом появилась фигура брата.       Итачи тоже не пощадила толпа; волосы растрепались, выпадая из хвоста на лоб и щеки, белоснежная рубашка с закатанными рукавами помялась и выбилась с одной стороны из-под брюк. Но больше всего, как обычно, Саске залип на впервые за долгое время мерцающее эмоциями лицо. Брат смотрел ему прямо в глаза, и буквально источал беспокойство и кажущийся беспричинным страх.       — Ты же обещал, — Итачи озлобленно вырвал из рук Саске стакан, все-таки пролив половину, и, несмотря на явный протест, отставил подальше на подоконник. Его лицо сочилось разочарованием, и пальцы, сжимающие руки младшего брата слегка подрагивали.       — Боишься что я тебя опозорю? — едко начал Саске, вырывая запястье из крепкой хватки, и почти чувствуя подступившие к горлу слезы. — Не беспокойся, я вполне ясно соображаю. Этой дрянью невозможно напиться.       Итачи внезапно впился пальцами в его плечи, резко тряхнув, и Саске от неожиданности совсем жалко пискнул, распахивая потяжелевшие веки. Перед глазами все мгновенно собралось в одной точке, в той самой, где сейчас на десяток сантиметров выше, чем его собственное, расположилось лицо брата. Свет вокруг них уже успел погаснуть, и бледная кожа мерцала во вспышках искр зажегшихся бенгальских огней. Пальцы на плечах сжимались все крепче с каждым ударом напольных часов.       Вокруг становилось все темнее: своеобразная традиция дома Яманака — встречать новый год почти в полной темноте. Чтобы заглянуть внутрь себя, чтобы вспомнить свои радости и мечты, взлеты и падения. Распрощаться со своими страхами. Взглянуть в лицо своим желаниям.       Люди вокруг не обращали на них никакого внимания, отсчитывая удары.             «Десять, девять…»       Послышались хлопки открываемого шампанского и грохот ранних салютов за окном, но весь мир Саске сузился до темных глаз напротив, светившихся обреченностью и невесомой тоской даже в полнейшей темноте.             «Шесть, пять…»       Цифры на экране погасли, и Саске неосознанно шагнул ближе к брату, не желая терять то бесплотное и эфемерное, повисшее между ними словно наваждение. Пальцы Итачи скользнули вверх по шее, легко ложась на щеки. Сейчас Саске боялся даже моргнуть, чтобы не прогнать это чудесное видение.             «Три, два…»       И с последним глухим ударом Итачи наклонился, легко прикасаясь к его губам своими, и весь мир вокруг Саске словно застыл во времени. Поцелуй кажется невесомым, фантомным, словно брат даже не касается его, а всего лишь опаляет своим дыханием, жарким и нежным. Саске тянется руками вверх, хватая запястья у своего лица и чувствуя, как под пальцами бешено колотится чужой пульс.       Словно сквозь пелену до них доносится гул чужих голосов, но вокруг все еще темнота. Саске прикрывает глаза, нерешительно поднимаясь на носках, и вжимается в губы брата. Он совершенно не знает, как нужно правильно, неловко шевелит губами и чувствует, как начинает побаливать вытянутая шея, но ему так тепло за ребрами, и сердце бьется так быстро и неистово. Итачи изумленно выдыхает ему в рот и поглаживает большими пальцами зардевшиеся скулы.       Когда вокруг загорается свет, Саске неуклюже отстраняется, пряча полыхающее смущением лицо на плече брата, а внутри пульсирующими волнами расплывается восторг. Итачи обхватывает его спину так крепко и отчаянно, зарывается носом в шею, обжигая дыханием. Щеки щекочут чужие пряди, и Саске действительно начинает посмеиваться, тихо и как-то по-счастливому, комкая рубашку на пояснице брата.       — Свалим отсюда? — слишком легко предлагает он, цепляя губами мягкую ткань на плече, и Итачи вздрагивает, на мгновение сжимая его крепче в своих руках, прежде чем отпустить. Саске сжимает подрагивающие руки и тащит брата прочь из дома, полного веселящихся людей. Шум за их спинами угасает с каждым шагом, и в голове становится кристально чисто от обхватившего со всех сторон холода.       Саске зябко кутается в куртку, пряча подбородок в пушистом вороте. Они не говорят ни слова, пока идут до небольшого храма на высоком холме. Когда они были детьми, родители частенько отводили их сюда. Они с Итачи цепляли на стену деревянные дощечки со своими сокровенными пожеланиями, бегали по заснеженной поляне перед храмом, неизменно падая на скользком камне и подолгу стояли перед величественными колоннами, разглядывая причудливые узоры.       Начинают звонить колокола, и Саске прибавляет шаг — они должны успеть до последнего удара. Он несколько раз поскальзывается в своих точно не зимних кроссовках, но его успевают подхватить сильные руки, и каждое их прикосновение отражается в подскакивающем до самого горла сердце, а щеки вспыхивают алым отнюдь не от мороза. Цепляясь за перила лестницы, ведущей на холм, Саске спиной чувствует позади напряженного Итачи, будто снова ушедшего глубоко в свои мысли.       Они добираются до ворот храма с восемьдесят шестым ударом, и Саске выгребает из карманов мелочь, покупая у заспанной старушки две эма. Итачи улыбается, когда пишет на обратной стороне дощечки свое пожелание, и передает перо, стараясь не коснуться кожи, и Саске ему благодарен, потому что руки и так подрагивают от волнения.       Он смотрит на их эма, подвешенные на священной стене совсем рядом, и мельком глядит на брата, чувствуя как перебивает дыхание. Они совсем одни в этом уютном закоулке. «Вдвоем», услужливо подбрасывает память Саске, и он улыбается, потому что в итоге все получилось именно так, как хотел Итачи.       И Саске признается, что он, в общем-то, не против.       Он заворожено смотрит на старшего брата: они все-таки чертовски похожи, хоть и абсолютно разные. Он смотрит на острые черты лица, тонкие бледные губы и яркие брови, которые Итачи очаровательно хмурит, когда на лоб падают колючие снежинки. Саске теряет момент, когда ловит ответный темный взгляд и густо краснеет от осознания, что он вот уже несколько минут бесстыдно пялится на брата.       А Итачи в первый раз за долгое время смеется. Так искренне и по-настоящему, что Саске невольно перестает дышать, чувствуя дрожь в животе.       Колокола замолкают с последним ударом, и вокруг зажигаются красные фонарики, окрашивающие снегопад в золотистый цвет. «Вдвоем», снова шепчет тихий голос в голове Саске, и он с счастливо щурится, чувствуя на ресницах мокрые снежинки. Итачи нерешительно тянет к нему руку, и треплет по голове, касаясь влажных волос. И вместе с этим простым жестом Саске затапливает волна бесконечного спокойствия. Он сам подставляется под теплые пальцы, льнет ближе и прикрывает от наслаждения глаза.       — Саске, — Итачи проскользнул пальцами под длинный рукав его куртки, накрывая ладонью вздрогнувшую от неожиданности руку. — Ты замёрз? Руки холодные…       Щеки Саске покраснели еще больше, и он осторожно сжал пальцы брата в ответ, неловко переплетая пальцы. От такой недозволенной раньше близости кружило голову и сердце будто таяло, разгораясь изнутри неведомым пламенем. Непонятное чувство скреблось о грудную клетку, и Саске крепче сжал руку, медленно делая шаг вперед.       Мир вокруг будто преображался с каждой секундой, проведенной рядом, окрашиваясь в новые краски. Ветер стих, с неба, кружась, плавно падали крупные кристаллики снежинок, цепочки красных фонариков тихо мерцали в полумраке ночи. Их медленное пламя отбрасывало легкие тени, а свет словно наполнял воздух теплом.       Итачи улыбался своей загадочной и мягкой улыбкой, когда аккуратно высвободил руки из ладоней брата и беззлобно усмехнулся на промелькнувший на его лице испуг. Он запустил руку в карман пальто, шагая еще ближе, и в следующий миг Саске услышал, как под ухом тихо щелкает металл. Прохладные пальцы нежно заправили непослушную прядь за ухо.       — С новым годом.       Саске непонимающе посмотрел на брата, а затем опустил взгляд, туда где на его шее сверкнул в красноватом свете серебристый кулон. На тонкой цепочке покачивалась всего одна подвеска в виде все того же причудливого овала. Саске дотронулся до холодного металла пальцами, не в силах сдержать глупой улыбки.       — Можно я… — Итачи касается его лица легко и невесомо, скользя самыми кончиками пальцев по коже. Его темный взгляд мечется по лицу Саске, и это отдается приятной дрожью в затылке. — Снова тебя…       Голос Итачи ломается и конец фразы растворяется в чужих губах.       Этот поцелуй выходит иным. Руки Саске легко взлетели к плечам брата, обхватывая шею в кольцо и цепляясь пальцами за мягкость кашемирового шарфа. Ему приходится привстать на носки, чтобы не упустить ни единого движения, потому что хочется запомнить каждое мгновение. То, как Итачи ласково касается его губ своими, то, как пробирается ладонями под куртку, сцепляя пальцы на спине. В голове теплая пустота, в которой отражается каждый чужой вздох, каждое колебание чужой груди.       У Саске губы сухие и потрескавшиеся из-за мороза, но Итачи исступленно скользит по ним языком, притягивая младшего брата еще ближе. На щеки легкими ледяными вспышками ложатся снежинки, застревая в подрагивающих ресницах. Сквозь прикрытые веки просвечивает красноватый свет, мерцая от неожиданных порывов легкого ветра. Где-то в глубине сознания, Итачи кажется, что все это обычный сон, видение его воспаленного воображения. Потому что чувствам, сияющим за ребрами, не было ни начала, ни конца. Им не было объяснения или оправдания. Итачи просто жил с ними, упиваясь, думая бессонными ночами, содрогаясь и сгорая изнутри.       Если бы он смог отмотать жизнь назад, то все равно не смог бы уловить тот момент, когда Саске стал таким в его глазах. Потому что подобное чувство не способно появиться в одно лишь мгновение. Наблюдая изо дня в день, из года в год, за тем, как взрослеет младший братишка, с каждым взглядом и словом, внутри словно собирались кусочки мозаики, заполняя сердце. И Итачи был уверен, что когда та будет закончена, на свете для него не будет ничего прекраснее.       И сейчас, прижимая к себе доверчивое тело, чувствуя через кожу трепещущий пульс, сцеловывая с сухих губ улыбку, Итачи ощущал, словно что-то давно отсутствующее встало на свое место. Словно он там, где и должен быть. Это его молитва, его благословение, признание, откровение.       Итачи осторожно скользнул языком за губы, проходясь по кромке зубов и чувствуя, как дрожащие пальцы сжали волосы на затылке. Хотелось отстраниться, успокоить, долго гладя покрасневшие щеки и вглядываясь в прищуренные от смущения глаза, но Саске резко выдохнул, приоткрыл рот, сжимая губами его язык и выбивая из головы все мысли кроме тех, что шепчут о том, как же ему хорошо.       Саске был абсолютно по-очаровательному неловок в своих попытках не сбиться, выдыхал каждый раз слишком рвано, и Итачи, кожей ощущая чужое волнение, погладил рукой горящую щеку, удобно поворачивая голову и мягко толкаясь языком. Брат медленно обмяк в его объятиях, разморенный нежными ласками и мягко оттянул волосы на затылке, вырывая из легких хриплый стон.       Вздрогнув от неожиданности Саске прикусил чужой язык, и совершенно ошарашено уставился на брата, тут же отдернувшего голову, но не прекращающего плавно поглаживать его щеку. Даже с растрепанными волосами, краснеющими на бледном лице губами и запутавшимися в ресницах и бровях снежинками, он выглядел… Как и всегда. Непередаваемо прекрасно.       Итачи затрясся от смеха, зажимая наверняка саднящий язык между собственных зубов.       — Я не специально… — Саске на мгновение почувствовал вину, опасаясь, что брат может расстроится, но голова все еще шла кругом и фонарики на периферии казались размытыми огоньками. Зацепив взглядом зацелованные губы Итачи, горло защекотало волнением и необъяснимым восторгом. — Прости.       Итачи легко покачал головой в ответ, снова наклоняясь к брату и мягко утыкаясь своим лбом в его. Саске почувствовал на щеке кончик чужого носа и неосознанно подался вперед, жмуря от удовольствия глаза. Пальцы на грубой ткани пальто уже начали подрагивать от холода, но он лишь крепче сцепил их, отчаянно не желая отпускать брата. Внутри было как никогда тепло.       — Саске, — Итачи дотянулся губами до его лба, покрывая кожу мягкими прикосновениями. — Я пойму, если ты не захочешь.       Саске оторопело моргнул, резко отстраняясь и заглядывая в печальные глаза. У него не было ни малейшего представления о чем думает брат, но он кожей чувствовал тяжесть чужого взгляда. Итачи выглядел словно потерянный ребенок, виновато пряча голову в плечи и мучительно хмурясь.       Пока они шли до храма, Саске успел несколько раз прокрутить в голове произошедшее. Когда Итачи поцеловал его, он подумал, что это очередная издевка или необычное поздравление с наступившим годом. Но то, как брат сжимал его в своих руках, как горячо выдыхал в его кожу, было красноречивее любых слов. И Саске в голову ударило яркое осознание. Потому что для него никогда не было, и не будет человека, ближе и дороже Итачи. Никого, кого он смог бы полюбить так же крепко.       Он понимал лучше чем кто-либо, что это будет трудно, возможно даже больно. Но дыхание все еще не могло успокоиться и сердце продолжало разрывать грудь, и Саске был готов на все, лишь бы Итачи никогда не отпускал его из своих рук.       Боясь, что голос его подведет, Саске просто сгреб лицо брата ладонями, и притянул к своему, решительно касаясь ртом дрожащих губ. Почти так же как в первый раз, но теперь поцелуи лихорадочно мешались с хриплым шепотом.       — Но я хочу… — Саске скользнул руками к затылку, снова и снова сжимая губы брата своими. — Очень хочу…       Он отстранился всего на мгновение, заглядывая в неверяще распахнутые глаза, и смахнул с щеки Итачи крупную снежинку. Красивое лицо осветилось счастливой улыбкой, и Саске в который раз потерял счет времени, желая вечность простоять под этом волшебным снегопадом. В окружении мерцающих фонарей и ночной морозной тишины. Отогревая прохладные пальцы теплом своих рук и греться самому, наблюдая за этим радостным лицом.       Чувствуя, как где-то внутри, рядом с разжигающейся за ребрами любовью, горит уверенность в том, что только так будет правильно.