«феерический» финал.

— Отец! Ты меня не понимаешь и никогда не понимал! Я — дочь второго Хокаге, бесстрашного, сильного и умного шиноби, а значит, я обязана быть, как ты! Такой же сильной и смелой! Я твержу тебе об этом уже все 16 лет! На фоне своих ровесников, я просто божий одуванчик, я слабая, меня постоянно окружает и защищает охрана, хотя у меня есть огромная возможность стать достойной куноичи! Просто ответь мне на вопрос — почему? Мне надоело быть слабачкой! — пролепетала Я. — Что за наглость, Ясмин? Какое право ты имеешь так беспардонно врываться в кабинет Хокаге и ещё повышать на меня голос? — удивленно сказал Тобирама. Ему ещё не приходилось видеть такой напористости и наглости дочери. — Ответь на мои вопросы, Отец! Почему?! Почему, я не могу… — Я не успела договорить, как отец грозно кинул на меня раздражительный взгляд и резко приподнял руку, в знак того, что бы я заткнулась. — Иди. К себе. — Чуть ли не сквозь зубы проговорил Тобирама. В этот момент мне хотелось расплакаться, ведь он меня ни во что не ставит и уже 16 чёртовых лет я не могу добиться от него ясного ответа. В этот момент я поняла, какая я жалкая и слабая, а от этого, я очень сильно разозлилась и на эмоциях решила выговорить Отцу всё, что я о нём думаю. И это было очень зря. — Да что с тобой?! Ты мне говорил, что нельзя мямлить и уходить от ответа, хотя ты, мой «дорогой» папочка, делаешь уже это все мои 16 лет! Сколько у меня вопросов к тебе, а ты просто меня игнорируешь, я что, чужой человек для тебя? Почему я не могу знать правду? Почему я не могу стать куноичи? Что за отметка на моём теле? Вы на эти вопросы, Господин Хокаге, не изволите мне ответить! В этот момент, я заметила как мой Отец начал не на шутку закипать, желваки стали отчётливо видны, взгляд холоднее и строже, но при всём при этом, я не стала умолкать. Я никогда не разговаривала с Отцом в такой форме, но все 16 лет ощущать себя какой-то слабачкой и видеть, что люди меня знают, только как «дочь 2-го Хокаге» мне тоже не хотелось. — Я себя чувствую максимально неполноценной, и все меня знают только как «дочь 2-го Хокаге»! Кто и где в конце концов моя мать?! Или что, такой сильный и бесстрашный шиноби как ты, боится рассказать мне всю правду?! Смешно. Вдруг я почувствовала, что сказала очень много лишнего, и вид моего отца заставил меня испугаться. В один момент он подлетел ко мне и залепил звонкую и хлёсткую пощёчину, от чего моя голова отлетела в бок и я, чуть было, пошатнулась. В голове зазвенело, щёку неимоверно жгло, а к горлу подступил ком. Мои глаза начали предательски слезиться и мне просто захотелось расплакаться. В таком положении я простояла секунд 15, и только потом удосужилась поднять взгляд на отца. По обожженной щеке потекла слеза, я сжала кулаки до побеления костяшек и закусила язык до крови, потому что сейчас был пик моей ярости и я максимально старалась сдерживать себя. Я тяжело и прерывисто дышала, смотря в проницательный и строгий взгляд отца, глазами гнева и ненависти. — Не смей со мной так разговаривать! Не забывай, кто я! Я больше не хочу тебя не слышать, не видеть! Ах, да, ты — наказана! Месяц ты будешь сидеть дома и никуда не выходить! А сейчас ты можешь убираться отсюда! — полукриком выдал мне мой Отец. Я громко всхлипывала, и уже ревела, но всё-таки нашла силы не отвести взгляд от Отца. Ладони вспотели, ноги подкашивались, голова всё ещё звенела, я сжала кисти до такой силы, что ногти впились в мою плоть и я почувствовала, как мои кулаки медленно наполнялись алой кровью, но я только сильнее сжала ладонь продолжая сверлить отца взглядом. Я заметила, как он бросил краткий взгляд в сторону моих рук, потому что кровь начала стекать по сжатым ладоням и яркими каплями крови падать на пол. Но видимо ему было плевать на это, потому что в это же мгновенье он поднял взгляд на меня и выпалил: — Я что-то не ясно сказал? От обиды у меня всё сжалось внутри и дрожащим голосом я тихо сказала: — Извините, за то, что я вас потревожила, Господин Хокаге. Этого больше не повторится. В этот момент мне стало ужасно паршиво. Я развернулась на 180 градусов. Разжала кулаки, окровавленной ладонью открыла дверь и скромно вышла из кабинета Отца. Я заметила его прожигающий взгляд и во мне начала пробуждаться ненависть. Я ушла в свою комнату, закрылась и обессилено упала на кровать. Мне было больно и обидно, от того, что я никогда не исполню свою мечту и не узнаю правду… Наши отношения с отцом в последние полгода были очень напряженные и натянуты как струна, которая вот-вот лопнет. Я любила своего отца. Очень любила. В детстве он мне давал всё — любовь, заботу, внимание, несмотря на свою тяжелую работу. Он всегда лелеял мною, берёг как зеницу ока, всегда волновался за меня. Я не узнавала себя. Я не понимала, с чего во мне взялась такая смелость, такое упорство. Ведь до этого я была, тихой, скромной, покорной, никогда не перечила отцу, а сейчас… Рано или поздно, всё равно бы это закончилось. Я не ребёнок. У меня другие цели и мечты. Жаль, отец это даже не воспринимает всерьёз. Но меня это ни капли не волнует. Если я хочу — получу. Кровью, потом, слезами, не важно чем, я добьюсь того, чего хочу. Мои размышления прервала моя служанка — Харуко. Честно, я не чувствовала себя с ней как с поданной. Скорее, я всё же считаю её подругой, она знает почти все мои секреты, ей я доверяю больше, чем себе. — Госпожа… Госпожа! Что с вами? В... Ваши руки… Вы… Плакали? Это из-за отца? — протараторила Харуко. Меня иногда раздражало это чрезмерное любопытство и засыпание меня кучей вопросов, но я постаралась ей ответить как можно спокойнее: — Харуко… Давай обо всём завтра. Я устала. — Но Госпожа, Вы сегодня ведь… — не успела договорить Харуко, как я посмотрела на неё холодным взглядом и отвела руку в сторону, в знак того, чтобы она прекратила. (Прямо как Отец…) — Доброй ночи, Госпожа — тихо сказала Харуко, мягко улыбнувшись и вышла из моей комнаты. — И тебе… — сказала я ей в след, хотя сомневаюсь что она услышала. Мне не хотелось спать, на улице уже была кромешная тьма и только фонари освещали улицы. Я вышла на балкон, было слегка прохладно, но так даже лучше. Глубоко вдохнув через нос я почувствовала свежесть. Вся деревня на ладони, вдали было видно густой лес, и луну. молочного цвета луну, и рассыпанные звёзды. Пахло травой, и хвоей, звук сверчков придавал особую атмосферу. Я прикрыла глаза, приподняла голову вверх и ещё раз глубоко вздохнула. Открыв глаза, я болезненно разжала руки и сморщившись посмотрела на них. Мне было противно. Не знаю от чего. Просто противно. На балконе становилось уже совсем холодно, я зашла обратно в комнату и решила принять душ. Хочу смыть всё, грязь, весь свой сегодняшний день, все свои мысли и спокойно лечь спать. Скинув грязную одежду, я встала под воду. Душ, лучшее что могло придумать человечество… Струйки окутывали все моё тело начиная стекать со лба и шеи, заканчивая ступнями. Как бы мне не хотелось растягивать своё удовольствие стоять и греться под душем — желание поспать было сильнее. Я одела чистую одежду, и погрузилась в царство к Морфею. Утро. Лучи солнца приятно играли на лице и аккуратно подсвечивали мои чёрные пряди. Сейчас было шесть утра. Ну и кто меня заставил встать в такую рань? Перебирая события вчерашнего дня я поникла, вспоминая, свои слова в кабинете отца. *FlashBack* «От лица Тобирамы» Я смотрел прямо в спину своей дочери. Кровь одинокими, алыми каплями падала на пол. Стиснув зубы я ждал, когда она уйдет. Шумно выдохнув, встал спиной к двери и тяжело опёрся об стол. Я в замешательстве. — Тебе не кажется, что это было слишком? — закинув руки за голову, прервал мои мысли Хаширама. Не соизволив повернутся к нему я раздражительно хмыкнул и выпалил: — Нет. Не кажется. Раз ты такой умный, чтобы ты сделал на моём месте, а? Хаширама опустил руки вниз, задумчиво обошёл мой стол и встал к окну. — Ей месяц назад исполнилось 16 лет, Тобирама. Она не ребёнок, она впитывает, всё, как губка. Не зарождай в ней червь ненависти, который будет пожирать её с каждым днём и доставлять неимоверную боль. — За кого она меня примет? Нужно было ей сразу всё рассказать после того, как она меня попросила.. Да и тем более... Я не готов к этому — сказал я и тяжело сглотнув подступивший ком в горле я продолжил: — После… После смерти Акеми. Всё так изменилось… Когда в деревне подняли восстание. Она... Мой голос предательски дрогнул. Даже спустя 16 лет мне было очень тяжело об этом говорить. Взяв коротку паузу, я вновь продолжил: Она пожертвовала жизнью, для Ясмин. Ясмин единственная моя кровиночка, напоминание об Акеми, родной человек, я боюсь за каждый её шаг, волнуюсь о ней, как она, где она, что с ней. *FlashBack* 16 лет назад. «Деревню окутал огонь. Предатели подняли восстание. Мадара решил отомстить за смерть брата и узнав о том, что родилась Ясмин, мысль разгромить всю деревню и забрать самое дорогое, что есть у Тобирамы не давала ему покоя. Небо было кровавого оттенка, везде стоял дым, было тяжело дышать, презрительные крики затмили разум. — Акеми, Акеми! беги в башню и забери Ясмин! Запри все двери и окна! Спрячтесь там! Мы с Тобирамой постараемся остановить их! — крикнул Хаширама. Смелость Акеми пошатнулась, она потупилась и посмотрев на ребенка, которого она прижала к груди, решительно кивнула Хашираме и в миг подлетела к своему мужу. — Тобирама, я очень тебя люблю! Помни, я всегда с тобою, ты — мой единственный близкий человек, единственное сокровище, человек который уйму раз спасал мне жизнь, прошу, просто пообщай мне, чтобы не случилось, ты защитишь Ясмин! — истерично выпалила Черноволосая. — Акеми, нет… Я... Я не готов потерять тебя. Как же.. как.. — неуверенно и испугано не успел сказать я, как меня перебила Акеми — Тобирама! Обещай мне! Слышишь! Тобирама!? Это твой и мой ребёнок и мы должны её защитить несмотря ни на что! Ты понял меня! — переходя на крик, со слезившимися глазами прокричала Акеми. — Акеми… Я люблю тебя, и обещаю, что сделаю всё чтобы уберечь Ясмин. Беги в башню и береги себя и ребёнка. Быстрее! Уходи! — я сказал эти слова на автомате, потому что на поле боя нет времени разговаривать, особенно в окружение этих шакалов. Акеми коротко кивнула и ринулась в башню. На лбу выступила испарина. Мне хотелось упасть на колени и закричать так громко, чтобы вся Коноха и соседние деревни услышали мой крик. Я прокручивал слова Акеми в голове, это было хуже любой физической боли. Пока я поддался во власть своим мыслям, сзади, прямо на меня, уже бежала толпа разъярённых воинов. Я успел отскочить и только голос брата вернул меня в реальность: — Тобирама, ты что, идиот? — заорал Хаширама. — Я не… — не успел я договорить, как Хаширама меня перебил. — Это был риторический вопрос! Времени на раздумья нет, тебя чуть не ранила кучка каких-то сопляков! Возьми себя в руки и перережь тут всем глотки к чертям! «От лица Акеми» Я забежала в башню, заперла все двери и замки, как сказал Хаширама. Сердце бешено колотилось. Я прижала малышку к груди и глубоко вздохнула. От волнения скрутило живот и голова шла кругом. Нет я волновалась не за себя, я боялась за Тобираму и Ясмин. После недавних родов, я была просто не в силах сражаться и мне было так непривычно на поле боя чувствовать себя бесполезной. Ясмин громко плакала, и этот плачь был мне, как кинжалом по сердцу. Я боялась каждого шороха, всего. Я должна её спасти, пусть это стоит моей жизни, но Ясмин должна жить. Я гладила свою дочку по голове и говорила, наверное уже в 100-й раз: — Всё будет хорошо. Тише, тише, не плачь доченька. Скоро вернётся папа и твой дядя и всё будет хорошо. тише. Я не знаю сколько прошло времени, но лязг меча, крики и отрывки из разговоров стали доноситься все ближе и ближе. Прижав уже успокоившуюся к себе дочку, я испуганно дёрнулась — это конец. Они пришли. Громкие стуки, попытки выломать дверь, дали мне понять, нет времени медлить. Прокусив оба больших пальца, на обеих руках я промолвила: — Прости меня, Ясмин. Я всегда буду с тобой, моя девочка. Сложив печать я прошептала: — Chihayaburu Kami-yo mo kikazu Tatsuta-gawa Kara-kurenai ni Mizu kukuru to wa! Моя рука зажглась ярко-красным свечением, почувствовав покалывание по всему телу, я аккуратно приложила руку к груди малышки и продолжила: — anata no chikara wa subete teki o basshimasu anata no chikara wa subete teki o basshimasu anata no chikara wa subete teki o basshimasu sō shimashou! Я громко вскрикнула от боли, было ощущение, что мне в грудь вонзили тупой и заржавевший кунай и начали беспощадно кромсать плоть. Наконец эта мука закончилась, из глаз выступили слёзы и свет от руки постепенно начал уходить. Я обессилено упала на четвереньки, закрывая Ясмин всем телом. Стуки стали очень громкими и в конце концов дверь выбили и предо мной предстали два шиноби. Я не обратила на них никакого внимания, лишь стиснула зубы сильнее и чуть наклонила голову вниз, я мысленно молилась чтобы, Тобирама или Хаширама пришли и забрали Ясмин отсюда. — Интересненько. Кто это тут у нас? Госпожа Акеми, моё почтение. И маленький, невинный ребёночек, который так нужен нашему господину. Думаю, Госпожа, мы с вами сможем решить всё мирно и спокойно, не так ли? — не дожидаясь моего ответа он продолжил: — Я… Так уж и быть, оставлю тебя в живых, но взамен ты отдашь мне ре. — не успел договорить первый шиноби, как я его перебила; — Нет! Никакого ребёнка ты не получишь! Если только после моей смерти, нечестивый предатель! — на последнем издыхание выкрикнула я. — Жаль. Мне хотелось по-хорошему. Кин. — обратился ко второму шиноби первый. — Слушаю, Господин! — ждав следующих указаний, смело сказал Кин. — Перережь горло «Госпоже» Акеми — медленно протянул и сделал акцент на слове «госпожа» первый шиноби, и продолжил уже более оживлённым голосом: — И забери ребёнка, но если дочь Сенджу пострадает, Мадара-сан всем нам головы снесёт! Я буду ждать тебя на границе, на это у тебя 10 минут, не больше! — сказал первый с довольной ухмылкой на лице и скрылся из башни. — Будет сделано… — с хищной улыбкой и бешеными глазами, тихо сказал Кин. Первый шиноби явно его не слышал, но его это не волновало. В его глазах вспыхнуло животное желание, перерезать горло Акеми. Ни кто не знал и не узнает, что у него было на уме, и почему он был пропитан такой ненавистью к ней. Он стал медленно приближаться к Акеми. Когда он её настиг, он резко оттолкнул её от ребёнка, от чего она ударилась об стену спиной и вскрикнула. — Ясмин… Не трогайте её… — прошептала себе под нос Акеми и начала терять сознание. Кин это заметил и выпалил — Нет, сука! Я с тобою ещё не закончил! Он взял Акеми за волосы и оттянул её голову назад, оголяя шею, для остро заточенного куная. — Ну вот и всё. С твоим ребёночком думаю Мадара-сан поступит так же… — прошипел Кин. Вспышка света. Темнота. И боль. Акеми лежала на спине с перезанным горлом, захлёбываясь собственной кровью. Кин слизнул кровь с куная и победно улыбнулся. Но долго это не продлилось. Вдруг, он услышал шаги и почувствовал чужую чакру, сильную и явно она не принадлежала кому-то из его соратников. Он обернулся и увидел в дверном проёме кого-то из Сенджу. — Какая жалость… Ты опоздал. — сказал Кин и очень громко засмеялся, упал на колени, всё так же продолжая заливаться смехом. Он смеялся не потому что ему смешно, это был истерический смех. Он знал что его убьют и поэтому был безысходном положении. В эту же секунду к не подлетел Хаширама и снёс голову катаной. Теплая кровь брызнула ему на лицо, от чего тот поморщился. Смахивая кровь со лба и подбородка, он перевёл взгляд на лужицу крови около стены и бездыханную, бледную Акеми он сглотнул ком в горле и вновь перевёл взгляд на плачущую Ясмин. Ему стало больно. Больно за брата, за Акеми, которая пожертвовала жизнью за свою дочь, за Ясмин, которая теперь будет расти без матери. Акеми была для него не чужим человеком, он знаком с ней с детства, так же как и Тобирама. Он пустил одинокую слезу. Шиноби никогда не должен выражать своих чувств, но он, первый Хокаге заплакал. Он взял младенца на руки и вышел из башни, чуть не столкнувшись в дверном проёме со своим младшим братом. — Хаширама! А. — сначала громко и уверенно сказал он брату, но заметив слезу на лице старшего он сразу изменился. — Ты… ты. плачешь.? — Посмотрев в лицо брата, переведя взгляд на ребёнка, а затем за спину — он всё понял. Нахмурившись он собрался идти в башню, но старший его прервал. — Тобирама, не ходи туда. — Серьёзным голосом сказал Хаширама. — Уйди с дороги, Хаширама. — Сквозь зубы сказал младший. Спорить с ним было бессмысленно, поэтому он отошёл в сторону, дав пройти брату. Стоя друг к другу спиной Хаширама сказал: — Я отведу Ясмин в безопасной место. Найдёшь меня по чакре. — серьезно промолвил старший и удалился. Слова брата, Тобирама, конечно же не услышал. Он был как-будто не здесь, он был в другом мире, не веря, что это произошло с ним. Он медленно подошёл к своей возлюбленной и обессилено упал прямо перед ней на колени. Он взял её холодную руку и крепко сжал, прижимая к себе. Он приподнял Акеми и положил к себе на колени и прошептал: — Прости, что не смог тебя уберечь… Я буду любить тебя всегда. Он был весь в её крови, слёзы сами покатились из глаз, он заплакал и очень громко закричал, он кричал долго и истошно, высвобождая все свои эмоции, хотя сделать это даже самым громким и долгим криком, было невозможно. Он кричал до тех пор, пока не сорвал голос и плакал до тех пор, пока глаза не начали болеть. — Я люблю тебя! Ну почему?! Почему ты так рано ушла от меня?! — как заевшая пластинка, повторял он это, сопровождая истеричным криком. Он не знал сколько времени прошло. 20 минут? 1 час? А может сутки? Аккуратно положив тело Акеми на землю он взял обеими руками её голову и поцеловал в лоб. Сил что-то говорить, плакать или кричать не было. Он был душевно и физически ранен. Но никакая физическая боль не сможет затмить ту, которую ему пришлось сегодня пережить. В его голову начали закрадываться страшные мысли, о попытке свести счёты с жизнью, но его останавливало только то, что Хаширама и Ясмин живы. Он медленно поднялся, оглянув тело его возлюбленной, и поспешно удалился из этой проклятой башни».