Омела.

      Небольшое перемирие, вновь произошедшее уже после битвы, когда оба противника просто валились с ног, до жути довольные битвой. Кровь приятно бурлила после выброса скопившейся магии, в некоторых местах даже вытекала из царапин, оставленных тем или иным оружием, но никто не был против, им это даже нравилось. До жути нравилось.       Глаза сами слипались в приятной неге. Жар от активного боя приглушала прохладная земля, на которую не глядя и завалились оба героя, кажется, не волнуясь о мёртвых и выживших во вселенной, они просто наслаждались моментом, пока оба могли в немом разговоре излить накопившееся на душе своему противнику-товарищу, заняться любимым делом в компании другого монстра, просто молча поддерживая и наблюдая за процессом, без возможности отвести взгляд. Им просто нравилось наблюдать за аккуратными движениями рук и сконцентрированным лицом, находя в этом что-то действительно привлекательное и завораживающее.       Как бы ни хотелось признавать, но Эррору нравилась компания Инка, особенно когда тот молчаливо смотрел за процессом вязания или попытками рисовать. Нравилось ощущать рядом присутствие столь ненавистного, но также и любимого монстра, от чего даже не хотелось расставаться, если у того появлялись очередные дела, пока свои он откладывал до последнего, желая провести больше времени с, наверное, самой лучшей и желанной версией его Радужки.       Ему не раз удавалось по случайности находить пути в альтернативные миры, где эта Клякса никак не может избавиться от глупого детского характера и роста меньше полутора метра. Он не нарушал движение их истории, лишь наблюдал, как глупые клишированные моменты повторяются раз за разом, чуть ли не на каждую вторую из них смотря с искренним отвращением.       Но Эррор не был бы Эррором без любви показывать свои чувства не через эмоции и слова, а через действия, даже если те не назовешь реальным выражением положительных чувств.       Инк же просто находил движения разноцветных рук слишком привлекательными, столь тщательно занимавшимися каким-либо делом, даже если тот просто пытался нарисовать маленькую веточку омелы по схеме, данной ему Инком. Он видел, с каким старанием тот выводил тонкий стебелек, небрежно вычерчивая обрывистые линии, то и дело вздыхая от невозможности сделать это так же приятно, как получалось у художника. Лишние полосы так сильно мозолили его глаза, что хотелось просто вырвать лист и выкинуть его в пустоту, в дальнейшем больше никогда не вспоминая о рисовании. Но его всегда останавливала рука Инка, аккуратно берущаяся за карандаш, почти невесомо направляя чужую руку, словно рисуя за него, но на деле лишь ведя, указывая, как вернее провести ту или иную черту, при всём этом даже не касаясь его кисти.       Душа Ошибки в такие моменты замирала от одного только ощущения более близкого нахождения рядом. Глюки настойчиво напоминали о неприязни к касаниям, но он старался как можно дольше держаться в сознании, внимая действия недруга, далее уже стараясь действовать без него. Однако помимо неприязни по телу шли и легкие мурашки, генерируемые слабыми глюками, что лишь покалывали его кости, не вынося тело в перезагрузку.       Честно, он обожал это ощущение.       Обожал и более близкий контакт, и тот странный холодок от костей бездушного, пока он сам же, как ему казалось, только сильнее закипает, прикрывая искреннюю эйфорию за ещё более сильной раздражительностью, сильнее хмурясь, даже что-то тихо рыча, пока не прогоняет прочь Художника, продолжая водить карандашом по бумаге как и водил до этого.       Буквально через пару минут он вскакивает с места, хватая скетчбук с работой Инка и его самого, с нескрываемой гордостью смотря на кривоватые загогулины на бумаге, победно показывая их всему, что находилось поблизости, как бы говоря: "Я так же могу, только посмотрите!", чем вызвал смешок у Инка, а тот, чуть помедлив, поднялся за ним, осторожно беря блокнот обратно, мило улыбаясь Ошибке, что был крайне возмущён такой наглостью, но быстро успокоился, тогда он стал что-то исправлять на их рисунках, пряча от Глюче, заставляя его сначала возмущаться, а после и крайне негодовать.       Инк знал этот приём, знал, что он будет только упорнее пытаться высмотреть нарисованное и что будет вдвойне заинтересован в происходящем, а это будет только на руку.       Чуть повертев карандаш в руках, он задумчиво посмотрел на строящего на своём лице полное безразличие скелета, слегка улыбнувшись и подмигнув, продолжая делать вид, что всё нормально. Нет, не всё нормально.       Его попытки вывести настоящие эмоции из Ошибки в большинстве случаев были провальными, но сейчас ему удается заметить какую-то обиду в цветных глазах, пусть и всего на миг, пока тот не вернул на место маску безразличия.       Чуть поработав кистью, что-то добавив на потрепанную бумагу, он с довольным выражением лица вернул уже покрашенные веточки омелы, но что-то явно изменилось. Ошибка даже не сразу увидел яркую красную ленту, перевязывающую эти самые ветки. Как его ветку, так и ветвь Инка. В глазах читался немой вопрос, а взгляд потупился, начиная смотреть не на бумагу, а скорее в пустоту, давая Инку шанс подобраться ближе, сесть прямо перед ним, настолько близко, что ещё чуть-чуть, и их коленные чашечки бы соприкоснулись, но он продолжал держать хотя бы такую дистанцию, иначе перезагрузка была бы слишком долгой от неожиданности.       Тихонько коснувшись пальцами бумаги, скелет привлек внимание к нему, замечая резкую перемену настроений, глядя на то, как от возмущения у чернокостного начинают сходиться вместе брови, но начать как-либо реагировать не дало последующее действие. Радужный просто приподнял над ними блокнот, тихо и довольно фыркая от собственной бредовой идеи, противостоять которой уже не было смысла, он зашёл слишком далеко, а значит, осталось всего два варианта событий: огрести ещё сильнее или наконец закончить начатое, но потом всё равно огрести.       И всё же, каким бы мазохистом он ни был, закончить собственную идею уж очень хотелось, поэтому он не спеша придвинулся ближе к чужому лицу, пока Эррор на момент отвлёкся, заинтересованно рассматривая новые детали на рисунке, лишь в последний момент замечая потянувшегося художника, уже нагло коснувшегося своей челюстью его.       Случился вылет, за ним последовал громкий рябящий звук и перезагрузка, унёсшая сознание Ошибки далеко и, к сожалению или счастью, ненадолго.       Инк же, исполняющий собственное изощрённое желание, просто громко расхохотался.