ты же помнишь, какого числа я пойду на площадь

наконец-то декабрь. пора покупать билеты, от бескрайнего неба отчаливать в петербург. перед внутренним взором — мундиры и эполеты, неподдельная искренность в переплетеньи рук. слишком часто мне чудилось: я существую тенью неизвестного прошлого — будто бы моего, но меня ведь там не было. рвутся стальные звенья той цепи, на которой написано: «status quo». тихим эхом в ушах почему-то стреляют пушки, громким отзвуком клятвы ломаются на крови. мне велят взять перо, меня будто бы просит пушкин: «за страну, за мечту да во имя святой любви». ...и я здесь. двух столетий, наверное, было мало. чьи-то пальцы сжимают отчаянно пистолет. я отчётливо слышу улыбки и звон бокалов, только я уже знаю, они ещё — точно нет. моя память — светлее берёзовой летней рощи, моя грусть — тяжелее, чем бремя любой беды. ты же помнишь, какого числа я пойду на площадь, чтоб увидеть безмолвие скованной льдом воды. мне сказали: «в груди твоей бьётся чужое сердце! ты живёшь чью-то жизнь: промахнулся с эпохой бог». мне сказали: «ты вовсе не князь и не граф, не герцог, так очнись же! и выброси к чёрту бунтарский слог». мне сказали... да много чего мне сказали, знаешь. что романтик до мозга костей, что иду на вы; что в голодном нутре государства одна казна лишь — это было и до. я гляжу на раскол невы. я так верю. я так бесконечно хочу в них верить — как игристое пламя, трепещет моя душа, хотя мне говорят: хуже после, чем сразу перед. я стою на сенатской, не смея вообще дышать. изнутри меня дико колотит, несёт, полощет, и свинцовым ядром ударяет зима под дых... ты же помнишь, какого числа я пойду на площадь, чтобы в дымке неясной увидеть глаза живых. наконец-то декабрь. беги из лесов по блатам. иллюзорные выстрелы чувствуй в своей спине. в петербурге творилась история. я была там. девятнадцатый век появлялся в туманном сне. забытьё. просыпаюсь. кусает мороз за щёки. опускается небо на бронзовый нос петра. декабристы мне кажутся чем-то таким далёким, словно целая вечность от ночи и до утра. «я и правда из прошлого», — током по голой коже. ослепительной молнией в жилах вскипает кровь. дабы зыбкое марево больше не потревожить, я, старательно жмурясь, шагаю в сугробы вновь. ...двадцать пятый. зима. мне вот так несравнимо проще. снег искрящийся прячет усталую благодать. ты же помнишь, какого числа я пойду на площадь, чтоб увидеть их рядом с собою и зарыдать.