с привкусом имбирного печенья

Пасмурное утро у Лили не начинается как в красивых инстаграм историях. Она кое-как разлепляет глаза, отбрасывает с лица спутавшиеся волосы, ещё пару раз ударяет смартфоном об кровать, чтобы хоть как-то выместить злость за прозвеневший и всё испортивший будильник (ни в чём не виноватый и просто качественно выполнявший свою работу) и ещё пару минут подслеповато залипать на висящий на шкафу рождественский венок, который вообще непонятно каким образом взялся в её квартире. Буквально свалился ей на голову, когда она полезла на антресоль за зимними ботинками. Видимость новогодне-рождественское настроение создавали только венок, гирлянда над кроватью, периодически скатывающаяся вниз из-за неровно приклеенного скотча, и шерстяные носки с оленями, которые выглядели идиотскими, но для Лили, которая зимой буквально в них жила, были слишком особенными, чтобы от них отказываться только из-за небольшой дырочки возле большого пальца левой ноги. О её существовании она узнала только пару дней назад. Удивительно, но Лиля стала слишком чувствительна к мелочам. Провалиться обратно в сон не получилось — пришёл Дазай и настойчиво тычет когтистой лапкой в одеяло, подсказывая хозяйке, что она уже пятнадцать минут как проснулась, а самую важную вещь не сделала. Не покормила его. Лиле приходится вытечь из-под нагревшегося за ночь одеяла. Контраст с прохладной комнатой (привычка открывать окно на ночь — не её) оказывается слишком очевидным, чтобы её лицо не сморщилось. Дазай семенит за ней, наставительно мяукает и трётся мордой об угол. Ему уж точно всё равно, как она сейчас выглядит. Сухой кошачий корм стучит по дну алюминиевой миски, сигнализируя о том, что её долг и святая обязанность перед ним выполнены. — Чёрт, — полупустой холодильник очков к Лилиному настроению никак не прибавляет, окончательно высохшие лилии в мутноватой вазе на подоконнике — тоже. Каждый день она натыкается/напарывается на них глазами, но выкинуть не решается. Рука поднимается, тянется, потом меняет траекторию и достаёт из холодильника одинокую упаковку йогурта. Кажется, с малиной. Совсем не новогодний вкус, но Лилю это особо не колышет. Что уж там, она даже на срок годности не смотрит. Дазай в коридоре сосредоточенно гремит кормом, и она присоединяется к нему, зевая и стуча ложкой по бортику витиевато расписанной (подсолнухами и синей пародией на Ван Гога) чашки. Она, наверное, удивительно безвольное и слабое создание, но и чашка слишком красива, чтобы просто так взять и убрать её на верхнюю полку и заживо похоронить в пыли. Не по-новогоднему как-то. Хотя и расставаться за неделю до этого самого Нового года, тоже. Лиля не очень любит донаты всех цветов радуги и то, как противный джем или крем всё время норовит вытечь с другой стороны, чуть только ты рискнёшь откусить кусок от липкого сахарного шедевра. Вероника относится к ним нейтрально, но в этот день они заходят именно в ближайший Криспи Крим, заинтересовавший их больше своим теплом и малым количеством посетителей, нежели пищевым составляющим. Увешанный гирляндами Арбат призывно подмигивает золотистыми огоньками из-за разукрашенной витрины, но носы они обе уже отморозили себе достаточно, чтобы сделать небольшой перерыв. Соблазнительные зелёные ёлочки на глазури выглядят настолько красиво, что Лиля вот-вот ждёт, что этот донат появится в руке Вероники, а потом и в её всегда эстетично-красивой ленте, но она лишь касается её плеча и просит взять какао, возвращаясь обратно к столику и стягивая с растрёпанной головы красную шапку. Как раз в тон её любимой помады, от которой Ника (короткое прозвище в ответ на Лиля) не перестаёт пользоваться даже тогда, когда та начинает постоянно отпечатываться на маске. — Два какао с корицей, пожалуйста. Продавец коротко кивает, оформляя заказ, а Лиля, в ожидании, разглядывает донаты, выглядящие словно экспонаты в музее, но глаза отчего-то бегают, не могут сосредоточиться, и она утыкается ими в разноцветные гирлянды и еловые ветки, которыми щедро украшена кофейня. Вязаные носки, красно-белые леденцы и Санта-Клаусы расслабиться и успокоиться не помогают. Отвлечься от навязчивых размышлений тоже. Всё идёт не так. И это продолжается уже две недели. Вероника говорит, что устала и это не новое явление: она учится и работает, а Лиля всё понимает и чаще заваривает ей её любимый зелёный чай с жасмином, даже притаскивая в съёмную квартиру целую коробку песочного печенья с орехами. Ника ломано улыбается и обнимает её за плечи, шепчет, что любит и благодарна, но Лилия чувствует в воздухе что-то странное — дело не во вновь подгоревшей яичнице. В прерывистых мокрых поцелуях в шею есть что-то отчаянное, тоскливое до содрогания между лопаток. Лиля пытается понять, что не так, но тонет в университетских дедлайнах, сессии и учащающихся истериках-гробовом молчании Вероники. В квартире непривычно тихо (одновременно оглушающе громко, хотя музыку они почему-то не включают — Ника не предлагает, и Лиля боится навязываться к ней в таком состоянии), даже маленькой мишуры нет. И это давит ещё сильнее чаще и чаще повисающей тишины. Вероника буквально одержима Новым годом и Рождеством. Раньше, за месяц до трепетной даты, обведённой в календаре, она неслась по магазинам, лезла на верхние полки и всячески привлекала Лилю к трепетному процессу украшения ёлки. В этом декабре она вешает только еловый венок с красными лентами и позолоченными шишками. И то только из-за того, что Лиля, на которую он так удачно свалился, приходит к ней с вопросом, что с ним делать. — Нам стоит расстаться. Лиля глотает эту констатацию факта вместе со взбитыми сливками из своего какао, не давится ими только потому, что на неё словно все ёлки мира одновременно наваливаются. По ощущениям и объёму выбитого из лёгких кислорода всё именно так. — Я тебя больше не люблю и мучать больше тоже не могу. Прости. Ей тяжело, но Вероника привыкла говорить просто, прямо. Лиля ей даже благодарна в какой-то степени. Недопитый какао не хочется выплёскивать на свитер сидящей напротив (бывшей?) девушки, орать и плакать тоже. — Я постараюсь тебя понять. Внутри всё настолько ломает и перемалывает в блестящую труху, что мозг вынужден работать автономно. Это не самое плохое, что он мог сгенерировать. Вероника выдыхает куда более сипло, чем планировала, в её глазах блестят слёзы, рискующие стереть красные стрелки. Она долго к этому готовилась, собиралась с духом, боялась и сомневалась. — Иди. Сложно поверить, что теперь порознь им (по крайней мере Веронике, наверное) будет легче, чем вдвоём. Над головой красивый женский голос поёт о том, как кто-то вернул ей сердце на Рождество. Лиля думает, что это очень в тему. Даже слишком. Вероника одевается быстро, старается не смотреть на застывшую ледяной скульптурой Лилю, но всё же в дверях немного задерживается, бросает прощальный влажный взгляд. В нём читается больше, чем хотелось бы. Потом хлопает дверь, звенит золотистый колокольчик и врывается порция морозного воздуха с улицы. Эта рождественская сказка выходит какой-то слишком грустной. Плакать на морозе тоже так себе идея, но и капать солёным в сливки Лиле не хочется. Так даже лучше — за белёсым инеем хуже видно, что она возвращается в пустую (уже) квартиру. Кота Дазая (Вероника ей все уши год назад протрещала о том, какое прекрасное аниме «Великий из бродячих псов», а потом у них совершенно неожиданно появился котёнок шоколадного цвета и с очень хитрыми глазами) она оставляет Лиле. Видимо, в качестве моральной компенсации. Под облезлой ёлкой, которую вот-вот собирается купить, в этом году хочется найти аккуратно упакованное и обвязанное бантиком понимание, как жить дальше. Лиля без понятия, где его купить или у кого просить подарить. Дазай сыто мурлычет и трётся о ноги. Может быть, ему тоже не хватает Вероники. Или блестящего серебристого дождика, который можно утянуть из-под носа не очень бдительных хозяек и полакомиться. На идею приготовить имбирное печенье Лиля напарывается случайно. У неё не очень с готовкой, обычно, этим занималась Ника, любовно расписывая подрумянившихся пряничных человечков цветной глазурью. Эту Лилину идею смело можно назвать мазохистским актом с неизбежным воскрешением тёплых воспоминаний. А ещё попыткой вернуться в ту тёплую атмосферу праздника, которая согревает даже её вечно холодные пальцы. Дальше. На поиск подходящего рецепта уходит от силы минуты две, ингредиенты (чудо!) у неё оказываются, даже ключевой имбирь одиноко валяется под полу-высохшими лимонами в холодильнике. Лиля притаскивает на кухню ноутбук, чтобы посмотреть Гарри Поттера в процессе готовки. Надо же ей на что-то отвлекаться. Пальцы принимают к ароматному от корицы тесту, и Лиле всё больше и больше кажется, что где-то в пропорциях она просчиталась. Приходится всыпать ещё муки. Кто вообще придумал расписывать объёмы стаканами? Все ведь разные и не поймёшь, какой имеется в виду именно здесь. Куда большее испытание ждёт Лилю тогда, когда дело доходит до злосчастных двух с половиной грамм имбиря. Принц-полукровка ставится на паузу, а настырный и любопытный Дазай ненавязчиво отодвигается ногой в сторону. Она и так уже успела случайно просыпать на него муку. В итоге вопрос о двух с половиной граммах сводится к тому, что Лиля просто отрезает от имбиря маленький кусочек, взвешивая его на ладони и прикидывая, что все десять грамм в нём никак не может быть. Наверное. Драко на экране красиво страдает, Лиля тоже, с той лишь разницей, что на маленькой кухне, а не в огромной ванне для старост в Хогвартсе. В духовке аккуратно разложены на пергаментной бумаге тела пряничных человечков, вырезать которые пришлось по бумажному шаблону. Формочки Вероника забрала с собой и ругать её за это было бы слишком глупо — Лиля за плиту становилась раз в сто лет, предпочитая просто нарезать салат или съесть банан. В канун Нового года вся озабоченность правильным питанием испарялась вместе с тарталетками, шампанским и красной икрой. Пряничных человечков, венка, носков и одинокой гирлянды чертовски мало. Лиля шмыгает носом (это просто так; она и не думает реветь), поджимает под себя ноги и тянется за мандарином. Завтра всё-таки стоит выползти в магазин; купить два килограмма оранжевых шариков, штук десять гирлянд, ёлку (пусть и самую маленькую) и целую охапку мишуры. Она справится. Переживёт, замотав ноющую грудную клетку новогодними украшениями и прикрыв сверху свитером с оленями. Лиле кажется, что если хорошо поискать в захламлённых шкафах, то точно его найдёт. Сейчас главное — не упустить из виду подрумянившихся пряничных человечков. Жаль только, что разноцветной глазури для них нет. Лиля и так съест и плевать, что Вероника всегда любовно украшала их красно-белыми курточками, колпачками и пушистой сахарной присыпкой. Рука сама тянется за следующим мандарином.