Другим человеком

Пальцы Шарлотты, ухватившиеся за рукав моего платья. Она лежит в постели, без сил, без своей светлой улыбки, и не может даже поднять на меня глаза, может только сжимать в руке синюю клетчатую ткань. Я сижу на краю кровати и долго, долго, долго глажу её руку, рисую круги на её ладони, провожу пальцем вдоль вен под её бледной кожей. Они похожи на отпечатавшиеся в камне растения, ветвистые, тонкие, красивые. Рисунок прошлого. Мы собираем последние вещи, застёгиваем сумки. У Шарлотты много вещей. Надо убедиться, что она ничего не забыла в моём маленьком бедном домишке. Скоро отъезд. На побережье так тепло, так светло и приятно, что у нас нет никакого желания искать окаменелости. Я, даже не глядя вниз, перебираю гальку рукой, но это не более чем привычка. Шарлотта же неподвижно смотрит на волны. А я смотрю на неё. Её лицо было таким бледным, когда она только приехала. Её голос был таким тихим. Шарлотта встаёт, оправив платье, и ловит мой взгляд. В её глазах – пронзительная просьба, и я не могу отвернуться... Но это длится только секунду. Она уходит, чтобы в последний раз пройтись по комнатам и подобрать забытые мелочи, и вот я уже одна. Яркий огонёк свечи, спокойный, уверенный. Глубокая ночь, приятная усталость после кропотливой работы над ящером. Я подбираю складки своего шерстяного платья, поднимаю руки, чтобы снять его через голову, и вдруг чувствую, что Шарлотта кладёт руки мне на талию. Её касание такое же светлое, как жёлтый язычок свечи. Она помогает мне выпутаться из платья, спускает рукав сорочки и медленно целует меня в плечо. Экипаж уже ждёт. Сперва идут объёмные коробки, затем сумки и маленькие узлы. Шарлотта медлит, теребит в руках ленты капора, мнётся. Её руки снова кажутся бледными и слабыми. Я кутаюсь в шаль. Сейчас тепло, но морской ветер никогда не утихает. Минута до прощания. На полу в два слоя расстелен плед, но Шарлотте больше не страшно, что простуда может вернуться. Она внимательно листает мою записную книжку. Бережно и изящно подхватывает страницы. И по какому-то волшебству мне открывается то, что видит она: загадочные следы эпох, прекрасные и мрачные изгибы костей. Это не грубые и давно знакомые наброски, а искусные рисунки, рассказывающие о других мирах... Вдруг между ними попадается печальный стих. А ещё через две страницы – спящая Шарлотта. Она перелистывает книжку, и в её взгляде восхищённый интерес. У меня смыкаются глаза. Я кладу голову ей на плечо и засыпаю. Мы молчим. Шарлотта смотрит вниз, на камни мостовой. В воздухе повисают слова про зиму, про снег. Она не подходит ко мне, не протягивает руки. Распахивают дверь кареты. Ещё несколько мгновений – и между нами стекло. Я работаю пинцетом, Шарлотта держит наготове широкую кисть. Мы сидим так близко. В доме тихо – только скрип металла о камень, шорох и касание рук. Всё приходит в неостановимое, необратимое движение. Лошадь прядёт ушами, переступает копытами. Взмах кучера. Робкий, но полный слов взгляд из-за стекла. Карета тронулась. Её запачканные пальцы, когда мы пытаемся вынуть из чрева земли крупный камень. Грязь под ногтями. Безымянный палец без кольца. Почему она не осталась? Камень подаётся, мы откладываем ножи и раскачиваем его. Потому что мы уже не дети... Её смех. Хотела ли она остаться? Грязной рукой заправляет волосы за ухо. Кем она была? Мы снова и снова налегаем на камень, мои пальцы вдруг касаются её. Было ли что-то в эти недели? Море шумит. Нет, ничего не было... Чёрный экипаж отдаляется, исчезает за другим, вновь появляется... поворачивает в конце улицы. Пропадает. Какой-то другой кучер останавливает лошадей у лавки. Какая-то другая женщина выходит из дома с корзиной в руках. Я поправляю шаль, какими-то другими глазами оглядываю улицу и не знаю, просить ли морской ветер вернуть то, что у меня было. Было ли? Другим человеком я возвращаюсь домой.