A little imagination is a good thing

Тьма и страдание. Его единственные постоянные спутники на протяжении долгих лет, дни, которые медленно тянулись и в то же время кровоточили вместе. Мрак его мира и разума, физические и психологические страдания. Они никогда не оставляли его. Только иногда, тогда приходили другие. — Камилла — выдыхает Клаус, отталкиваясь от земли, гром от его цепей расходится по всей пещере, отдавая в его голову — Камилла! — Я здесь. — её голос, нежный и успокаивающий, достигает его ушей, она сидит позади него, скрестив ноги и положив руки на колени. Она человек, в добром здравии и с удовольствием слушает его, когда он окутывает себя жалостью к себе и утешением. Ему нравится представлять её, позволять её голосу проникать в его сознание, как нежная музыка, всегда соглашающаяся с ним. Она была его единственной желанной гостьей. Хотя нет, была еще одна, которая часто давала о себе знать. — Серьезно?! — резкий голос прорезает темноту — Ты всё ещё здесь? Кэролайн Форбс врывается в его тюремную камеру, вторжение света и жизни входит в его ад. Она смотрит на него сверху вниз и пинает его цепи, заставляя их царапать пол и дёргать его за ободранные запястья. — Это смешно, Клаус, ты же первородный гибрид, так что перестань жалеть себя и придумай способ сбежать! — Мы это уже обсуждали — рявкает он на неё, его характер — единственное в чём осталась хоть какая-то сила. — Выхода нет. Она усмехается и заглядывает ему через плечо. — Это твоя вина, — говорит она Камилле, — Если бы ты не нянчилась с ним и не позволяла ему жалеть себя, он бы уже давно нашёл выход. Она топает ногой и расхаживает по всей камере, внимательно осматривая стены и изучая железные крюки, которыми цепи крепятся к стене. — Подумай, — говорит она, задумчиво хмурясь, — Выход есть всегда. Сколько раз она говорила ему это? Сколько раз они обсуждали длину и прочность этих цепей? Редкость визитов Марселя? Как он мог разрушить чары, удерживающие его в этой тюрьме? Он полагал, что сам виноват. Когда впервые стало скучно, он развлекал себя воспоминаниями о Кэролайн, а затем фантазиями, где они воссоединялись в его камере в разных позах и на разных уровнях близости. За исключением того, что она начала появляться в пижамах, как сейчас, и его мозг перестал позволять ему отвлекаться и повернул её против него как форму пыток. Теперь единственными словами, которые она говорила ему, были осуждения-требования, чтобы он сбежал, или презрение-ярость, что он позволял удерживать себя. — Как поживаешь, милая? — спрашивает он, пытаясь отвлечь её, когда она разворачивается, чтобы лучше изучить местность. — Скажи мне, что ты изучаешь мир, путешествуешь и живешь своей жизнью. Она по-прежнему стоит к нему спиной, но он знает, что она закатывает глаза, скрещивает руки на груди и поворачивается к нему лицом. — Почему ты не иссох? — спрашивает она, смущенно хмурясь. — Сколько лет прошло, почему ты всё ещё не неподвижные останки с намёком на человека? Он поднимает руку и проводит ладонью по своим густым вьющимся волосам. — Марсель кормит меня, достаточно, для того чтобы я оставался в сознании, но не достаточно для того, чтобы я смог сбежать. — Но почему? — спрашивает она, и её глаза загораются, как всегда, когда ей в голову приходит какая-нибудь идея. — Ты Клаус Майклсон! Даже закованный в цепи, ты опасен, так почему бы не иссушить тебя? Что-то скребется в глубине его сознания, но Клаус борется с этим, слишком боясь поверить в эту идею. — Потому что время от времени он приходит поговорить со мной — отвечает он. — И я думаю, ему нравится смотреть, как я страдаю. Кэролайн качает головой — Нет, ты не прав. Он может морить тебя голодом пока ты не станешь совсем неподвижным, но всё ещё сможешь разговаривать, ведь тогда ты будешь мучиться сильнее. Почему он позволяет тебе двигаться? Клаус не сразу заговорил, он опустил свой взгляд на свои скованные руки и осмотрев их слева направо. — Ему нужно подкармливать меня, — восклицает он, поднимая лицо, когда она присаживается перед ним на корточки. — А что произойдёт, если ты иссохнешь? — взволнованно спрашивает она. — До такой степени, что все твои движения будут сведены к минимуму? — Магия, удерживающая меня здесь, решит, что я мёртв, и, таким образом, ослабит свою власть надо мной, — размышляет он, и в его глазах снова появились танцующие дьяволята, когда он поднимает руки так высоко, как только может. — Ты можешь быть плодом моего безумного воображения, любовь моя — говорит он ей. — Но всё же. Пожелай мне удачи. Он хлопает руками по земле, ломая запястья и пальцы, пока не сможет вытащить их из кандалов, удерживающих его на месте. Испытывая лишь трепет страха, он подходит к самому краю своей тюрьмы и колеблется, пока Кэролайн не встает рядом с ним. — Поторопись — огрызается она, и он кивает. — Молодец. Он подносит запястье ко рту и кусает, вонзая клыки в плоть, разрывая до его локтя, чтобы увеличить приток крови и снова открыть раны, когда начинается исцеление. Когда его зрение размывается и пятна перед глазами начинают плясать, он шепчет молитву, делает шаг вперед… И падает на колени. За пределами его тюремной камеры. Едва заметный намёк на торжествующий смех касается его губ, когда он начинает ползти к свободе. Кэролайн проснулась с прерывистым вздохом, сжимая простыни под собой. Она снова парализована, не в состоянии двигаться, и хотя это случалось каждый раз, когда она просыпалась от этого кошмара, она всё ещё боится, пока не может пошевелить пальцами ног, а затем и сдвинуть ноги. Она вспоминает свой кошмар: Клауса из её воображения, сбежавшего из его тюрьмы, и теперь она задается вопросом, не вернется ли она теперь, когда он свободен, к ночам совершенно без снов? Первоначально все началось с сексуальных фантазий, которые превратились в тот причудливый сценарий тюремного заключения, который, по словам её книги по самопомощи, был вызван стрессом, который она испытывала в течение дня. Одним из таких стрессов было то, что она даже не знала, где Клаус. С досадным вздохом она переворачивается на другой бок и ударяет кулаком по подушке, надеясь снова заснуть. Она делает это и так устала, что не слышит будильника, так что уже почти полдень, когда она просыпается от настойчивого стука в дверь. Если это Свидетель Иеговы, то сегодня она будет жить-питаться. Рыча и едва помня, что нужно накинуть халат, она топает по коридору и распахивает дверь: — Что вам… О… На её крыльце стоит Клаус. Весь в грязи, пыли, крови и, что самое тревожное, в той же самой одежде, в которая была на нём в каждом из её снов. Он покачивается на ногах и выглядит измученным, но улыбается, когда видит розовую пижаму на ней: — Мне всегда нравилось, когда ты надевала её.