одна ночь

Они редко обнимаются. Это кажется непозволительной роскошью. Ты вернулся живой, и ты не один. Он прижимает к себе её так крепко, что ему кажется, будто он ощущает биение чужого сердца. Такое мерное. Или не кажется. Потому что она-то отчетливо слышит торопливый стук. Который говорит о Леви больше, чем он сам про себя может рассказать. Разница в росте играет свою роль — он утыкается куда-то ей в ключицу, вдыхая такой родной запах. Она зарывается носом в его волосы, делая то же самое. Леви заходит в ее комнату неслышно — все знали, какой у капитана, несмотря на его маленький рост, тяжелый шаг, по этому звуку его отличали от торопливых, переходящих в бег, шагов майора, или спокойной поступи командора, — но сейчас казалось, будто он даже не касается пола. Только еле слышно скрипит закрывающаяся дверь. Тусклый свет от свечи не мог показать всю комнату, но Леви не нуждался в этом — он и так знал, что здесь полный беспорядок вещей, а то, что было нужно, он прекрасно видел. Ханджи снова уснула за работой. Она протянула левую руку вперед, уложив на неё голову, а правая продолжала держать перо, чернил на котором уже не было. Волосы растрепаны, лицо хмурится то ли от дрожащего на нем света, то ли от сна. Леви подходит ближе и осторожно вытаскивает перо из зажавших его пальцев, откладывая в сторону, но больше ничего не делает. Просто смотрит внимательно, как будто желая запомнить. А может, так и было. Затем он расстилает кровать, скидывая всё ненужное, что она разложила. И снова глядит на Ханджи. Она все ещё хмурится отчего-то. Решив, что здесь он ничем помочь не может, Леви аккуратно, стараясь не разбудить, пытается подхватить её на руки, попутно отмечая, что Ханджи легче, чем кажется, и переложить туда, где спать будет явно удобнее, чем на столе. Совсем аккуратно, конечно, не получается. — Ещё пять минут, пожалуйста, — еле слышно произносит она во сне. Леви усмехается. Пожалуйста, даже больше пяти — только поспи уже нормально. Когда Ханджи оказывается на кровати, её дыхание становится тяжелее, а лицо хмурится сильнее, наконец она начинает что-то бормотать и дергаться, и тогда Леви понимает, что все-таки нужно вмешаться. — Ханджи, эй, Ханджи! Она резко просыпается, вскрикивая, и в одно мгновение поднимается. — А? Леви? Голос дрожит ужасно, как бы она не старалась успокоиться. — Ты уснула за столом, опять, — поясняет он, — а сейчас, я думаю, просто страшный сон? — Да, страшный сон, — повторяет Ханджи, ложась обратно. — У меня тоже. Она хлопает по кровати рядом с собой. Леви недоуменно изгибает бровь. — Дважды приглашать не буду. Аккерман фыркает, но обходит кровать и ложится рядом. — Ого, прошла любовь, завяли помидоры — даже не повернешься ко мне лицом? Леви переворачивается, тяжело вздыхает и закидывает одну руку на Ханджи, приобнимая. — Довольна? — Почти, — она немного приподнимается, целует его в макушку и опускается обратно, — теперь полностью. Спокойной ночи. — Спокойной? Ты осознаешь, чего ты мне желаешь? Я же с тобой сплю. — Как будто в первый раз, — парирует Ханджи, — Прости, елея не припасла для тебя. Спи. Она тоже кладет свою руку на него, прижимая к себе крепче. Это была первая ночь без страшных снов после событий в Шиганшине.