Идеальный.

Мазок кистью по холсту. И ещё один, поярче. Две аккуратных красных полосы дополнили картину, постепенно становившуюся столь прекрасной. «Я всё правильно делаю…» — проносилась мысль каждый раз, когда кисть окуналась в краску. «Ошибки здесь и быть не может.» — вдогонку первой мысли мелькала и следующая, пока рука будто сама выводила маслом на холсте незамысловатые узоры, поразительно хорошо складывающиеся в более-менее целостный образ. «Хорошо»… Нет, это не то слово. Идеально. Как и должно быть. С губ слетает восхищённый вздох, и на лице невольно расцветает улыбка, когда Бьякуя скользит взглядом по итоговой работе. Не прождав и десяти минут, радостным голосом он подзывает отца, предвкушая столь же положительную реакцию, и, возможно, долгожданную похвалу? Другого и быть не может, ведь работа его идеальна. — Нашёл, чем хвастаться. Занялся бы чем-нибудь полезным вместо этой мазни. Недовольное хмыканье Тогами-старшего звучит, словно гром среди ясного неба. С лица Бьякуи тут же пропадает улыбка, а вновь вернувшийся к некогда казавшейся красивой картине взгляд зацепился лишь за кучу беспорядочных цветных полос, не имеющих ничего общего с искусством. Действительно… Мазня. — Разочарован. С этими словами отец решает удалиться. А Бьякуя, в свою очередь, — удалить всё, над чем он сейчас работал. Пусть идеальным будет хотя бы огонь, быстро охватывающий холст и опасно поблёскивающий, отражаясь в светлых голубых глазах, что пристально следили за процессом.

* * *

Движение смычком по струне блестящей — будто совершенно новой — скрипки. И ещё одно, покороче. Две аккуратно сыгранные ноты дополнили мелодию, постепенно становившуюся столь прекрасной. И слегка надоедающей… «Я ведь всё правильно делаю?» — мысль качалась на волнах сознания, то угасая, то вновь вспыхивая, когда кончик пальца зажимал новую струну. «Нигде же нет ошибки?» — вторила первой мысли следующая. Он прикрывает глаза, вслушиваясь в звуки, что выходят из-под смычка в его тонких длинных пальцах. Звуки, поразительно хорошо складывающиеся в более-менее целостную мелодию. Хорошо? Это уже какой-никакой результат. Но не идеально, как должно быть. Бьякуя с облегчением вздыхает, доигрывая последние ноты. Губы его трогает едва ли заметная улыбка, тут же прячущаяся за новую, ещё не привычную маску безразличия. Да, результат ему вполне понравился. Спокойным тоном зовёт он отца и для него играет ту же мелодию вновь. Кажется, выходит даже лучше, чем в прошлый раз. Приятных слов парень и не ожидает, но, может, ему удастся пробить родственника хоть на капельку положительных эмоций. — Гм… — голос не кажется раздражённым, в глазах Бьякуи появляется искра надежды. Лишь на секунду… — Не трать моё время попусту. И своё не трать, займись, в конце концов, работой, а не своими… поигрульками. Внутри будто что-то разбивается, ещё разок прокрученная в голове музыка теперь кажется неприятной на слух. И вправду. Поигрульки. Впрочем, это не помешало Бьякуе сдержанно кивнуть, сохраняя спокойное лицо — может, на мгновение позволив себе сверкнуть мимолётной грустью во взгляде. Нет, не грустью. Разочарованием. Тогами-старший больше не говорит ничего, уходя, но Бьякуя знает — он Разочарован. Улавливает это в отцовских глазах, в походке, в тихом недовольном хмыкании. Ещё один лист со старательно выведенными на нём нотами отправляется в огонь. Отправилась бы и скрипка, но парень сдерживается, лишь покрепче сжимая инструмент в руках и продолжая наблюдать за горением нотной бумаги. В тускловато-голубых глазах плещется огонь. Он явно идеальнее, чем человек, на него уставившийся.

* * *

Линия ручкой на бумаге. И ещё одна, поярче. Две аккуратных строчки дополнили бесчисленное количество чёрных печатных букв, даря очередному документу ценность. Бледная хрупкая рука откладывает письменную принадлежность, беря затем только что подписанную бумагу и тоже откладывая, но уже в стопку таких же однотипных документов. Стопка постепенно становилась большой, прекрасной, и столь же ненавистной. «Я, наверное, опять где-то ошибся.» — затмевая всё остальное, возникает мысль, как только он берёт следующий испещрённый тысячей строчек лист. «Многое, скорее всего, неверно.» — добивает Бьякую новая мысль, въедающаяся в мозг. Он поправляет новые очки свободной рукой — в них пока было не очень удобно, но без них в силу ухудшения зрения было не обойтись. Да и самому парню нравилось, как он в них выглядит. Намного серьёзнее. Идеальнее. Бьякуя продолжает выводить букву за буквой отлаженным, красивым почерком. Красивым… Такое субъективное понятие. Даже нельзя точно сказать, хорошо ли у него получается. И уж точно не идеально. А должно быть… Последний документ отправляется в стопку, тут же взятую в руки парнем. Выражение лица его остаётся непоколебимо спокойным, только губы слегка поджимаются, сдерживая тихий разочарованный вздох. Вскоре заполненные бумаги легли на отцовский стол. Тогами-старший бросил на них едва ли заинтересованный взгляд, затем посмотрев на сына, безразлично наблюдавшего за реакцией на выполненную работу. Чуть ли не впервые на памяти Бьякуи на лице отца мелькает хоть что-то, отличное от негативной эмоции. — Наконец-то ты становишься полезным. На этом, видимо, всё. Бьякуя по привычке кивает, молча разворачиваясь и уходя. Внутри всё будто пылает ярким радостным огнём, находящим отражение в светло-голубых ледяных глазах, казалось, давно утративших возможность гореть. Кажется, теперь ему известен способ довести себя до желаемого идеала. Хотя бы в глазах отца.