Daddy's prey

We need to fly ourselves before someone else tells us how Something is off, I feel like prey, I feel like preying The Neighbourhood — Prey

— Ты спросишь, о чём я думаю, — Юнги подтягивает скатывающийся с груди край халата, — о твоём члене, ни больше ни меньше. Чимин расслабленно сидит на диване в чёрных, обтягивающих массивные ноги брюках с сверкающей серебристой пряжкой ремня. Он хмыкает в стакан с односолодовым виски, который поднёс к губам, но не отпивает из него — выжидает. — Даже так, — интонация под конец идёт вверх, будто спрашивает, хотя для себя скорее утверждает. Чимин с ухмылкой осматривает стоящего в двери парня. Юнги вышел из душа минут десять назад: кожа розовая до сих пор от тёплой, почти горячей воды, её касавшейся; сбитые во влажные пряди волосы вьются и выпадают из-за ушей. Юнги не снимает серёжки даже на ночь, моется с ними, и кресты на цепочке из белого золота вполне себе укладываются в загадочный образ недотроги со сладкой задницей. Халат выполняет символическую роль: если бы Юнги не нужно было идти по коридору с камерами в номер Чимина, он бы не утруждался его завязывать, накинул бы разве что, чтобы не морозило спину и ягодицы. Чимин делает глоток, мягкий виски жжёт горло и тает во рту. Стакан цокает о стеклянный стол рядом с литровой бутылкой «Макаллан», опустошённой на четверть. Он откидывается со вздохом назад. Юнги небольшими шагами проходит в глубь гостиной, с сокрытым любопытством разглядывая каждую деталь дорого обставленной комнаты. — Твой номер лучше. Здесь больше вкуса. В центре стоит микровелюровый диван с горой подушек, закручивающийся вокруг стола на широких ножках из красного дерева; тёмный ковёр полностью покрывает пол от входа до высокой двуспальной кровати с шёлковыми простынями; тяжёлыми шторами по всему периметру завешаны окна. Среди нагромождения из увесистых элементов Чимин смотрится гармонично, а Юнги уменьшается на этом фоне раза в полтора. — Но ты пришёл ко мне не за этим, — Чимин раздвигает ноги и хлопает по бедру ладонью с кольцами булгари, по одному на каждом пальце. Его манят разгорающиеся искры в глазах Юнги, чья сущность захватывает, как зыбучие пески, и уволакивает крючком на глубину. В помещении тусклый жёлтый свет от зажжённой одной единственной из десятка люстры со свисающим хрусталём. Блики, плавающие в глазах Юнги, светят куда ярче, пока он вкрадчиво подбирается ближе, развязывая длинными пальцами пояс, украшенный золотыми нитями. Тяжело дышать. Юнги иссушает душу одним вздохом рядом с ухом, мокрым поцелуем в щеку и сползающими к подбородку губами. — Верно. Я здесь ради тебя. Чимин сжимает его лицо, давит кольцами на щёки, заставляя вытянуть губы и отпрянуть. — Ты много говоришь, — отпускает. — Ты тоже много болтаешь, — Юнги сводит брови, вслед правая ноздря вместе с губой приподнимаются презрительно. — Все уже знают о нас. — Тебе не плевать? Юнги залезает на колени Чимина и прижимает телом к дивану, проезжаясь ягодицами по паху. Уходящие в туман зрачки, постепенно теряющие ясность, смотрят насквозь, будто созданы сканировать Чиминово сердце. — Мне плевать, а ты упорствуешь с засосами, чтобы я выливал по утрам на себя тазами тоналку. Её сложно вымывать с футболок и рубашек. — Ходи без них. Ты прекрасен. Последовавшая тишина прерывается шумными поцелуями, причмокиваниями ненасытных губ Чимина, который с жадностью и жаждой хватает больше и больше, чтобы прозорливый Юнги заткнулся на минуту и побыл беззащитным в его руках. Побыл той яркой звездой, за которую сразу цепляется глаз в необъятном небе, без которой боязливо замирает сердце. Он кладёт ладонь на живот, прохладный от воды, и ведёт к ключицам, словно разглаживает вылепленную скульптуру собственного авторства, а Юнги прогибается, жмётся, не успевает за поцелуями и часто-часто дышит. Чимин обводит большим пальцем линии ключиц, щекочет ямочки и целует родинки. — Нет, тебе не просто не плевать, — через несколько полустонов выговаривает Юнги, — ты хочешь сделать метку. Я же чувствую. Для Чимина Юнги пахнет звёздами, пыльно и сладко, он носом с кожи вдыхает млечную пыльцу, языком размечает идеальное место неподалёку от посветлевших засосов и разгорающихся красным новых. — Сделаю, но не сейчас, — подхватывает за ягодицы, прикрытые халатом, едва держащемся на плечах, и раскладывает Юнги перед собой на диване. Он лежит прямо под люстрой и тут же закрывается рукой, щурясь. Халат распахивается окончательно, и Юнги беспорядочно двигает ногами, то отталкивая мешающиеся подушки, то прикрывая небольшой член. Упавшие с мокрых волос капли блестят на коже, оставляя сияющие дорожки. Юнги дышит в руку громко, будто задыхается. Чимин любуется нараспашку открытой душой, рвущейся через каждое микродвижение тела Юнги. Звёздный парень, рождённый пылать в его руках. Чимин считывает языком рельефы груди и живота, у бёдер замечает следы смазки, собирает пальцами и слизывает. — Ты готовился. — Я пришёл за меткой, хён. — Сколько же ты её вылил? — Чимин подставляет пальцы к кольцу мышц, резко сократившихся. Юнги вздрагивает и соединяет колени, пока он с легкостью проникает двумя пальцами, раздвигает их и слышит хлюпанье. — Столько, сколько из-за тебя выливаю тоналки. Чимин высовывает пальцы, нависает над лежащим Юнги, словно случайно обломавшим крылья по дороге в рай и свалившимся к нему с неба. Он убирает руку от лица, охваченного теплым светом, и ловит тонкую связь между двумя непохожими взглядами. Юнги смотрит спокойно, облизывает губы, зато его грудь поднимается высоко из-за глубоких вздохов. Он смущён. Губами Чимин трогает горячие щёки по очереди. улыбается, ведь знает — Юнги выдал себя. — Мы будем делать всё то же, что и вчера, позавчера, месяцем ранее, в твой день рождения, на рождество и чхусок. Что же тебя так смущает? — Ты дьявол, — прорычал под ним Юнги, отодвигая толчком от себя руками, — заткнись. Чимин сжимает член, полностью поместившийся в ладони, и сильно растирает головку. Юнги откровенно хнычет и вьётся, бьёт пятками по дивану, скользит ногами туда-сюда, а когда совсем становится нестерпимо, пихает ими Чимина в бока и живот. — По-о-жалуйста, — слово, которое удаётся разобрать из неразборчивых криков. Останавливается, наклоняется к дрожащим коленям и бёдрам, чтобы поцеловать розоватую головку. Особенное чувство рождается в груди, когда обычно холодный и безразличный ко всему окружающему миру Юнги пересекает черту вселенной Чимина и превращается в тактильного и чувственного омегу, когда кричит и плачет. Слёзы Юнги, как бриллианты, драгоценные и крошечные, могли бы исцелять людей, но Чимин чересчур жадный, чтобы кому-то позволить видеть их. Застёжка ремня стучит о задетую в падении ножку столика. Чимин расстёгивает молнию брюк и закидывает тонкие лодыжки Юнги себе на плечи. Он не успевает спросить о презервативе, как тот залезает рукой в карман халата, вынимая золотистую квадратную упаковку. — Если устанут, обвей меня ногами. — Заставляешь меня плакать, а потом заботишься о такой мелочи? Просто трахни меня уже. — Как пожелаешь. Чимин даёт Юнги зубами разорвать упаковку, который от возбуждения готов за руку укусить и яд выпустить, растягивает по члену презерватив и постепенно входит в растянутый анус. Он замирает, высматривая в Юнги признаки наслаждения. В плотно сжатой полосе губ, трепещущих ресницах и царапающих диван руках находит ответ и делает первый толчок, сдвигая тело под собой на пару сантиметров назад. Юнги вскрикивает и сжимает стопы. — Продолжай, — требует и в нетерпении двигает бёдрами сам. На них видны красные следы от пальцев и ещё ярче — от колец. Чимин не снимает их лишь ради этих пятен — временные татуировки, добавляющие молочной коже очарования. Чимин издевается над осмелевшим Юнги, водит за нос возомнившего себя львом кота, ловит за шкирку раньше, чем будет пойман им. Чередует слабый темп с быстрым до такой степени, что Юнги отрывает бёдра от дивана и скулит. Чимин целует колени в перерывах между криками и просьбами не медлить. Устать от Юнги невозможно. Насытиться звёздным запахом, изнеженным в роскоши телом — ни за что. — Хочу видеть тебя на мне, — это желание посещает внезапно, когда в приподнятом уголке губ Чимин видит ту излюбленную черту Юнги — доминировать, будучи абсолютно слабым. Он помогает снять халат, успокаивая торопящегося омегу покусываниями шеи. Тот располагается на Чимине, прощупывая ладонями опору поудобнее, и останавливается на широких бёдрах. — Не спеши. Ты не уйдёшь без метки. Юнги с приоткрытым ртом, дышащий сбито, хрипло стонущий и на вид замученный до потери сознания, помогает себе сесть на член, который сантиметр за сантиметром скрывается в нём. Чимин сжимает талию, вновь будто вылепливая из горячей глины. Юнги опускается и поднимается, сдавливая пальцами бёдра. Трение от соприкосновения тел жжёт, слышно биение сердца в ритм движениям. — Знаешь… — располагает руки под рубашкой на прессе альфы, выводя полукруги. — Я с первого взгляда знал, что у тебя большой член. — Обычно при первой встрече людям в глаза смотрят, — до конца насаживает, раздвигая ягодицы в стороны и оставляя полумесяцы от ногтей. — У тебя было что поинтереснее, — Юнги явно хотел сказать ещё не менее остроумную фразу, но лишь простонал, немного ускорившись. Смазка с члена капала на рубашку за три с лишним тысячи долларов, что Чимина мало волновало. Юнги горячий не только внутри. Сердце разжигало в нём это тепло, и Чимин по непонятной причине горел, окунался с головой в пламя карих глаз и пылающих губ. Языком обрывал тянущуюся слюну и пересчитывал рёбра блуждающей по телу рукой. По правилам Юнги не трогал себя без разрешения, нередко этим Чимин изводил его, нарочно медля, вот почему Юнги пребывал где-то за пределами этого номера, смотрел глубже, чем в глаза, и дышал Чимином, а не пропитанным духами и жаром воздухом. — Ты говорил, что я дьявол. — Я врал, — тёмные локоны не успевали подсыхать и становились влажными от пота, Юнги вкладывался в секс всецело, до боли в горле и голове, до жгущих уголков рта и гудящих мышц. — Ты сатана. — Альфа, достойный тебя. — Разве я не сказал то же самое? — у Юнги слабели руки, он валился. — Чёрт, я… Парой лёгких прикосновений Чимин довёл его до оргазма, и зашипел, когда он сжался. Юнги, наверное, был бы в раю, если бы не занимался сексом с сатаной. Прижимая за спину стонущего на ухо Юнги, Чимин вылизывал его плечо в том месте, где собирался пристроить клыки. Пожалуй, он был тем видом хищников, которые едят с жадностью и огромными кусками. — Я так люблю тебя. — Что ты сказал? Юнги замешкался, отворачиваясь; уши покраснели, что не укрылось от Чимина. Они всегда имели коралловый оттенок, но в ту секунду выделялись особенно. — Член твой люблю, говорю, тупица, — фыркнул, и Чимин был уверен, что закатил глаза. — А я тебя. Очень люблю. Чимин улыбнулся, ласково погладив загривок. Юнги явно стало совестно. Он приподнялся, в стороны растягивая рубашку, из-за чего она начала расстёгиваться. Чимин был на грани и под конец двигался резко, поэтому сделал такой толчок, что Юнги упал ему на грудь неловко. Со слабостью из него ушла вся дерзость, исчезла бесследно в слетающих с губ стонах. Он мычал в шею и кусался, когда член внутри ощущался слишком глубоко. Пронзительный крик. Юнги зажмурил глаза, больно сжимая плечи Чимина, который вонзил клыки и медленно двигался внутри него, чтобы нахлынувшая волна оргазма безболезненно растворилась в их телах. По ключицам и лопаткам побежали изящные тёмно-зелёные ветви, маленькие лепестки загорались и раскрывались. Так цвела сакура. — Тут тоналка не поможет. Придётся всем рассказать. Чимин по обнажённой спине провёл ладонью, крепко стискивая в объятиях покрывающегося цветами Юнги. Он умещался на Чимине, как едва покрывшийся пушком птенец в гнезде. Юнги много дразнился, редко говорил о своих чувствах, но глаза его врать не умели. Бриллианты, сыплющиеся на грудь Чимина, тем более не скрывали правды.