Я попробую полюбить тебя

Гарри искренне ненавидел то, в каком именно мире ему довелось родиться. Возможно, в нем говорил подростковый максимализм, может, эгоизм современного человека, но факт оставался фактом. Молодой человек чувствовал искреннюю ненависть к миру, но почему-то восхищался своей болезненной любовью. Лепестки незабудок ежедневно щекотали его горло, пока он со слезами на глазах пытался откашляться, долгими минутами сидя в просторном кресле и перебирая подушечками пальцев испачканные кровью лепестки. Казалось, что бутон, расцветающий где-то в сердце и глубоко пускающий свои корни, был ничем иным, как сказкой, но почему-то слишком реальной и раз за разом доказывающей, что он жив. Пока что жив. Пока может спокойно дышать, свободно втягивая свежий воздух на улице. Пока может чувствовать тонкий запах крови и этих чарующих цветов, коих с каждым разом становилось все больше. Иногда Гарри казалось, что эти цветы, доказательство его безответной влюбленности, пробрались в каждый уголок его тела. Казалось, не было и участка, где отсутствовали бы голубые лепестки. Иногда Поттер задумывался о том, как так получилось. И ответа никогда дать себе не мог. Он сам не понимал, как мог влюбиться в человека, с которым его не связывало ничего, кроме ненависти. Казалось, что Гарри ненавидел его лишь чуть меньше, чем сам мир, так когда все изменилось? Когда зеленоглазый стал подолгу задерживать взгляд на светлой шевелюре? Когда он стал замирать, задерживая дыхание и завороженно смотреть, как ненавистный когда-то слизеринец приподнимает уголки губ в намеке на улыбку? Когда стало так нестерпимо больно, когда тот оборачивался с привычной усмешкой на лице, будто бы не умел улыбаться вовсе? Но Гарри знал, что это не так. Гарри знал, что этот парень, Драко чертов Малфой, мог улыбаться, и делал это так красиво, так завораживающе, что ноги начинали подкашиваться и отказываться держать его. Ладони едва заметно потели, показывая нервозность Поттера, пока сам он отворачивался, делая вид, что ему абсолютно все равно. А ведь так и должно было быть. Ему должно было быть все равно на этого человека, только сердце так не считало, болезненно сжимаясь. Горло начинало першить и гриффиндорец спешил выпить как можно больше воды, зная, что не поможет, но будто бы хотя получить хоть какую-то иллюзию контроля над ситуацией. Контроля никакого не было. Его не существовало. Юноша понял это тогда, когда заметил Малфоя, прижимающего какого-то парня к стене. Грудь буквально разрывало от внезапной боли, сердце, Поттер был уверен в этом, уже тогда будто бы разорвалось на маленькие кусочки. Кашель начался прямо там, пока гриффиндорец судорожно прикрывал рот ладонью, не замечая, как в уголках губ снова скапливается кровь, а на кончиках пальцев остаются лепестки, один из которых невесомо коснулся пола. Брюнет убежал тогда, не замечая внимательного взгляда слизеринца, что был прикован к каменному полу, где остался единственный лепесток, не удержавшийся в руках Гарри. Поттер тогда надеялся, что влюбленность пройдет, ведь осознавал, как больно ему делает этот человек одним своим существованием. Ведь Малфой только и делал, что проявлял свою ненависть к нему. Такую же, как и у Гарри когда-то. Как же брюнет мечтал иногда, что ненависть вернётся к нему самому. Или пропадет из взгляда Малфоя. Только это было абсурдом, глупыми мечтами влюбленного человека, что днём за днём увядал, на глазах превращаясь в тень того, кем был когда-то. Брюнет стал реже улыбаться. Он сам не понял, когда это началось, но улыбаться просто не хотелось. Шутки казались не смешными, цвета — тусклыми, а мир каким-то серым и не таким, как нужно. Все внимание Гарри было сосредоточено на одном конкретном человеке. И если раньше он хотя-бы как-то контактировал с золотым мальчиком, пусть и говоря пропитанные ядом слова, то сейчас юноша не удостаивался и взгляда. Все усугубилось ближе к зиме. Поттер чувствовал, что конец близко и почему-то это не вызывало ничего, кроме какой-то кривой, болезненной, но в то же время по своему мечтательной улыбки. Он застал первый снег и тогда несколько часов просидел на улице, чувствуя, как нос покалывает от лёгкого холода, а руки без перчаток замерзают. Брюнет завороженно ловил эти ощущения, ведь вскоре не сможет чувствовать и этого. Пусть Гермиона, со слезами на глазах, пыталась убедить его в том, что все хорошо и он себе все придумал, Гарри точно знал, что больше полугода не продержится. С каждым днём лепестков было больше, крови тоже, а боль в груди теперь никогда не оставляла подавленного юношу. — Поттер, — раздался тихий голос, такой знакомый и до безумия ласкающий слух, когда Гарри собирался выйти из пустующего кабинета, где пытался в очередной раз выкашлять из себя все то, что накопилось. — Малфой, — немного хриплым, но отчего-то безумно радостным голосом отозвался Поттер, не услышавший в чужом голосе привычной неприязни. — Я знаю, что с тобой происходит, — уверенно тем временем сказал Драко, подходя ближе к гриффиндорцу и неловко складывая руки на груди. Он явно нервничал, это было заметно по бегающим туда сюда глазам, ведь в спокойном состоянии Малфой смотрел прямо на собеседника. О, да, зеленоглазый успел выучить привычки и мимику парня напротив. — Я знаю, в кого ты влюблен. Гарри молчал. Он не проронил ни слова, хмыкая и склоняя голову, снова начиная улыбаться, из-за чего немного потресканные губы неприятно зажгло. — Решил поиздеваться? — тихо предположил он, в то время как слизеринец вздохнул, отрицательно качая головой и мягко касаясь его щеки пальцами. — Это так выглядит, да? — понимающе улыбнулся блондин, прежде чем мягко погладить Гарри по щеке, чувствуя на себе удивленный взгляд. — Я хотел поговорить. — О чем нам с тобой разговаривать? — тут же ощетинился Гарри, насторожено хмуря брови и явно не выглядя таким расслабленным, как ранее. — Я услышал ваш с гря… Грейнджер разговор вчера. И…Я подумал, что тебе может стать легче, если я буду рядом, — спокойно предложил Драко, который действительно готовился к этому разговору, много раз думал об этом, чтобы сейчас сохранить эти эмоции на лице. Поттер изумлённо вскинул брови, как-то неловко опуская взгляд, ведь не собирался быть очередной проблемой для кого-то. — Я был бы рад провести с тобой время, — продолжил слизеринец, ведь предполагал такую реакцию, зная упрямость гриффиндорцев и осторожно приближаясь к Гарри. — Смысл? Слушай, Малфой… — Я попробую полюбить тебя, — раздался спокойный голос, после которого брюнет ненадолго завис, растерянно хлопая глазами и выдыхая. — Ты…не должен этого делать. — Не должен. Но я хочу. *** Гарри чувствовал радость. Он настолько отвык от этой эмоции, что на одной из прогулок с Драко, пока пытался словить языком снежинки, замер, растерянно смотря куда-то перед собой и поправляя шарф, что надёжно закрывал нос. Сам Малфой тогда долго пытался поправить его больше, едва ли не закутывая парня рядом как маленького ребенка, опасаясь, что тот замерзнет. — Ты чего? — закатил глаза блондин, который явно забавлялся таким очаровательным поведением Поттера. — Это так странно, — заметил Гарри, сглатывая и прикасаясь к своей груди. Кашель все ещё был, причем нередким гостем, но грудь болела не так сильно и сейчас там было тепло, что и ошарашило Поттера. — Идём, Гарри. Нечего мёрзнуть на улице, — как-то быстро перестал быть весёлым Драко, хмуря брови и быстро беря молодого человека рядом за руку. Так и подходили их дни. Поттер не помнил, когда в последний раз срывался на плач в подушку, чувствуя раздирающую боль в горле, когда выпадал из реальности, неотрывно смотря в одну точку и снова полностью сосредоточился на Малфое, который был так рядом, позволял объятия, разговоры по ночам и возможность узнавать себя лучше. Не сказать, что самому Драко это не нравилось. Это было чудесно, ведь гриффиндорец действительно оказался не таким кретином, каким он себе его представлял. Но этот «кретин» все ещё кашлял лепестками идиотских незабудок, которые Драко не любил с детства и смотрел на него большими чарующими глазами. Будто бы прекрасно понимая, что блондин не сможет ничего почувствовать к нему, но дыша этими моментами, пока мог это делать. Все снова стало хуже к рождеству. Гарри не подозревал, что осталось так мало времени, но в один момент он просто начал кашлять без остановки, буквально задыхаясь и расцарапывая свое горло, казалось, стараясь вытравить оттуда отравляющие его цветы. Поттер увядал. Только теперь это выглядело иначе. Он был непривычно бледен, но продолжал быть разговорчивым, похоже, именно сейчас начав отрицать очевидное. Смерть, которая подкрадывалась всё ближе с каждым днём, минутой, секундой, вскоре мирно остановилась у него за плечами, поджидая подходящего момента. — Я не смог полюбить тебя, — хриплым, срывающимся голосом произнес Драко, без капли отвращения стирая капельки крови с уголков губ брюнета и с рваным вздохом наблюдая за тем, как тот продолжает улыбаться. — А я все ещё люблю тебя, — проговорил Поттер, опуская взгляд на собственную ладонь, что так судорожно сжимал слизеринец, сглатывая тугой ком в горле. Зелёные глаза остекленели уже спустя пару минут, и только тогда Малфой позволил себе расплакаться, прислоняясь лбом к чужому и с гневным рычанием хлопая по кровати, с которой начали осыпаться лепестки ненавистных незабудок.