А бабочки тоже причиняют боль

Она просто подарила святому мальчику свою красивую улыбку нежности, а Люцифер уже готов отхаркиваться блядскими бабочками посреди школьного коридора, когда он снова чувствует в своих разодранных в кровь лёгких порхание маленьких крыльев долбанных насекомых, которые рождаются каждый раз, стоит ненавистной Уокер пройти мимо и не обратить на него внимание. Хватает лишь одного её звонкого смеха, который пробирает до быстрых мурашек по телу и до самых костей, чтобы заставить дьявола позорно согнуться пополам и давиться собственной кровью с этими вылетающими бабочками, остро раздирающими органы дыхания вместе с глоткой, ведь её чарующий смех предназначается не ему. Девушке даже не надо бросаться гнусными оскорблениями в его сторону — ему и без этого неприятно, а ещё слишком больно. Так больно, что он готов травиться алкогольным ядом, лишь бы эти мерзкие чудовища подохли внутри него и больше не шелестели своими миниатюрными крыльями. Они как настоящие заострённые лезвия — рассекают концами изнутри и оставляют кровоточащие порезы с увечьями с такой скоростью, что регенерация не успевает срабатывать и поспевать. И за эту боль Люцифер ненавидит Вики всем своим сердцем. Он не заметил, как стал обращать на неё внимание. Не понял, почему стал выделять её среди остальных Непризнанных. Таких же серых и ничтожных — грязных, неправильных. До отвращения. В какой момент пути он свернул в другую сторону, и начал засматриваться на ту, на которую нельзя засматриваться? На непримечательную, правильную, бесящую и до охерения манящую Вики Уокер. — Уйди с дороги, — видит её испуганный, разочарованный взгляд и уже предвещает появление летающих тварей в лёгких, когда Бонт мягко придвигает Непризнанную ближе к себе за предплечье. Люцифер проходит мимо, грубо задевая стушевавшуюся девушку перцовым, массивным крылом и почти что смеётся, прямо до истерики, когда слышит ответное, такое тихое и обиженное: — И тебе хорошего дня. Хорошего дня. Хорошего дня тебе, Люцифер, когда ты будешь через пять минут кашлять в припадке где-то за неприметным и тёмным углом, сокрушая каменные, многовековые стены звуками своей ничтожности и слабости. Слабак — вот кто он. Впустил в свою голову и сердце земную девчонку, позволил ей убивать его бабочками, которых с каждым днём рождается всё больше и больше, а ещё продолжает молчать и скрывать реальность происходящего от причины его же гибели. Она не знает. Не знает, не знает, не знает. Как он смертельно задыхается от крылатого шторма внутри, как гортанно харкает кровью и как зверски сжигает проклятых насекомых заживо, стоит им только вылететь из его трахеи. Батохаки — сжирающая заживо болезнь, имеющая вид грёбаных бабочек, которые причиняют сплошную боль от неразделённых чувств. Голубая морфо — его медленная смерть или же яркая красавица, обладательница крыльев глубокого синего цвета с лазурным переливом, прямо как её небесные глаза, в которые он смотрел, смотрел и ещё раз — смотрел. И по привычке уже начинал задыхаться. — Лучше бы ты отправилась в Небытие, — злостно произносит Люцифер, захлопывая за собой дверь с такой силой, что она чуть не слетает со слабых петель — настолько его поглотил горящий гнев. Лучше бы её здесь не было. Лучше бы она не умирала. Лучше, лучше, лучше. — Блять, — хрипит, когда горло щекочет уже знакомое ощущение крылатых насекомых, а их режущие крылья прочно сдавливают лёгкие, мешая диафрагме нормально функционировать. Демон чувствует удушье, чувствует ту самую ломающую боль, а перед помутнёнными глазами возникает живая картинка того, как мило она сегодня отвечает на объятия этого невинного сосунка. Каждое утро она желает ему хорошего дня и каждое утро она спотыкается о его равнодушие, оборачиваясь вслед, как брошенный и преданный пёс. Каждое утро она находит утешение от дьявольской злости, лютой ненависти в ангельском свете Бонта, который бережно и любяще накрывает её защитным куполом добра, и каждое утро Люцифер встречает, как последнее. Каждое. — Ты смогла вызвать во мне привыкание, — шепчет в полубреду, как умалишённый. — Как же я тебя ненавижу, — и желает одновременно. До поцелуя и последнего вздоха. До тех самых объятий. Голубая морфо вылетает из его рта, и сын Сатаны с агрессией прихлопывает её ладонями. Морщится в отвращении и помимо алой крови стирает с рук голубую, перламутровую пыль. И так раз за разом. Он давит насекомых ногой, сжигает дотла, а новые уже готовы вылезти из кокона и расправить свои переливающиеся крылья, чтобы резво высвободиться наружу, оставляя позади себя посмертный кашель, нездоровый такой — до разрыва голосовых связок. Люцифер сдирает горло в кровь. Опять.

***

Вики ласково смахивает пепельную чёлку с лица ангела и придвигается ближе, шепча на ухо что-то крайне весёлое, пока строгий Фенцио в сотый раз разъясняет роль Равновесия в мире. И нудный голос его звучит так заезженно, что игривые нотки Непризнанной, увлечённо щебетавшей Бонту, перекрывают учителя, и волей-неволей она снова обращает на себя его внимание. А Люцифер клятвенно обещает себе, что такое больше никогда не повторится. Обещает, что он сможет обойти болезнь и вычеркнет Непризнанную из своей и так несладкой жизни. Да только сам в это не верит. Мысленно он уже готов к смерти. Он лучше задохнётся бабочками, чем позволит себе подпустить её ещё ближе. Лучше просто сделает вид, что её не существует вовсе. Да, так. Правильно. Не существует, и никогда не существовало. Нет никакой Вики Уокер, и никогда не было. Нет никакой Непризнанной, вызвавшей смертельную болезнь в сердце сына Сатаны — нет. Глубже вдыхает и сразу давится — крылья маленьких тварей задорно трепещут в лёгких, танцуя вальс, когда её смех снова отражается звонким эхом в голове. Смех, предназначенный не для него. Внутри першит от переизбытка лишних крылатых существ, и демон крепче сжимает скулы, напрягаясь всем телом, стоит ему почувствовать новый, более сильный и ярко ощущаемый позыв бабочек, желающих вылететь из заполненных лёгких. Испытывает отвращение и неприязнь, ведь Непризнанная мило краснеет от очередного комплимента недоумка Бонта, а голубые морфо только агрессивнее взмахивают крыльями цвета её глаз. Люцифер сглатывает и понимает, что так устал. Тянуться к той, к которой нельзя тянуться. Смотреть на ту, на которую нельзя смотреть. И кашлять смертельными, режущими плоть бабочками. Потому что каждое утро он её отвергает. — Неудачница Уокер нашла себе ангельский каблук, — ядовито шепчет сидящая рядом Ости, которая точно так же корчится в неприязни, но только не от ужасной, съедающей заживо батохаки. Люциферу в ответ хочется истерично засмеяться, выпуская из себя всех надоедливых бабочек. А затем хрипло ответить демонице, что это вовсе не младшая Уокер — неудачница. Это он неудачник. — Да, — превозмогая боль и зуд в горле, он процеживает: — Знает, перед кем раздвигать ноги. И после этих слов хочется ещё и умереть. Но только батохаки над этим уже эффективно работает. Он позволяет себе в последний раз бросить на неё свой потухший взгляд и незаметно вздрагивает, когда алые радужки пересекаются со светлыми омутами той самой — медленно уничтожающей его. Робко заглядывает в потаённые уголки красных зениц, словно выискивая для себя что-то слишком личное, а потом улыбается той самой улыбкой, которой она никогда не улыбалась. Не улыбалась именно для него. Нежно, искренне и очень красиво. Такая запоминающая и окрыляющая улыбка. Иронично. Слабо кивает головой и у Люцифера всё внутри расслабляется — бабочки прекращают порхать в сумасшествии, сдавливая горло, а тянущая боль в груди не спеша покидает тело, растворяясь в её улыбке, которую демон так давно желал увидеть. Кашель ненадолго отступает, и дышать теперь можно гораздо свободнее, а ещё легче и не так болезненно, как парой минут ранее.

***

Дьявол облокачивается спиной о резную колонну во время бала, потому что еле держится на ногах, когда Вики — такая нереально красивая в бежевом платье, облегающем каждый изгиб тела — счастливо кружится в паре с ангелом, не забывая улыбаться и нелепо отвечать на комплименты. У неё на щеках снова алый румянец пылает ярким цветом, а сама она так невинно смущается, хлопая пушистыми ресницами, что Люциферу тошно на неё смотреть. Запивая градусным глифтом свою крылатую ненависть и обречённость, которая уже взмахнула крыльями голубой морфо где-то возле сердца — болезнь распространяется со скоростью света — демон жмурит глаза и сжимает губы, но перед собой всё равно видит нимфу со светлыми радужками, напоминающими чёртовых бабочек. — Пригласишь меня на танец? — пустая реплика Ости, сказанная просто так, для виду, наверное. Чтобы мужчина перестал думать и грезить о той, к которой ему нельзя прикасаться. О которой нельзя мечтать. Она не станет его спасением — Люцифер же не подпустит её к себе. Да, верно. Только он забывает об этом сразу же, когда подходит к Непризнанной, успевая рассмотреть её красивые плечи, спрятанные под полупрозрачной тканью наряда, и ровный стан. Вики смотрит на него удивлённо, распахивая свои донельзя голубые глаза, и этот цвет неба с оттенками тёмного моря демон стал ненавидеть точно также, как и всю её. Завораживающую и пленительную — запретную, но слишком, просто до одури и летающих внутри бабочек желанную. Всю Вики Уокер. — Хочешь узнать, что такое настоящий вальс? — он не спрашивает и не ждёт девичьего разрешения — притягивает за ладонь ближе к себе, и каждая рвущаяся нить души натягивается до предела, а бабочки спокойно складывают свои убийственные крылья и откладывают время смерти. — Лучше тебе запомнить, потому что второго раза не будет. Враньё. Одна рука покоится на тонкой талии, другая сжимает ладонь Непризнанной, и ему уже хочется давиться не чёртовыми насекомыми, а самим воздухом, пропитанным ароматом её сладкого парфюма. Вики старательно поспевает за его мастерскими движениями, где-то совершая танцевальные ошибки, но Люциферу в первый раз так плевать и всё равно, ведь рядом с ней можно просто дышать — без боли и крови. И девушка не сдерживается — смущённо хохочет, когда запутывается ногой в подоле собственного платья, и рефлекторно хватается за мужчину, боясь упасть на мраморный пол праздничного зала. Ей неловко и чуточку стыдно, потому что сейчас сын Сатаны начнёт её при всех ругать, беспардонно оскорблять и бросать лицом в грязь за нелепую провинность. Улыбка её меркнет от напряжения, но отходить она не торопится — всё ещё ждет. Люцифер хочет умолять её подарить ему ещё одну улыбку. Целует руку Вики на прощание и уходит. Потому что горло щекочет трепет крылышек. Он влетает в уборную и держится трясущимися ладонями за раковину, окрашивая белый цвет в алый — кашляет. Громко и очень долго, заполняя туалетную комнату красивыми бабочками, которые радуются желанной свободе. Он с отвращением поднимает наверх взгляд и смотрит на своё жалкое отражение, стирая пальцами бордовые разводы с губ. Затем со звонким грохотом разбивает зеркало окровавленным кулаком и рычит — бабочки больнее расправляют внутри крупные крылья. Голубая морфо аккуратно приземляется на его сжатый кулак, и Люцифер понимает, что это конец.

***

Целовать Уокер — это взрывной фейерверк. Жизненно необходимая доза спасательного воздуха, когда девушка поначалу робко отвечает Люциферу, а демон пылко углубляет поцелуй, сминая её пухлые губы. Он чувствует, как смерть перестаёт течь в его венах, и как бабочки дохнут раз за разом в лёгких, стоит Вики вот так прижаться к нему и обвить торс ногами, зарываясь пальчиками в его волосах. Ему не больно, ведь Уокер сейчас рядом с ним — страстно целует в ответ и мычит от удовольствия, краснея тем самым милым и невинным румянцем, причиной которого стал теперь он. Демон проклинает себя за этот поцелуй. За этот охеренно-нереальный поцелуй. — Твою мать, — злостно шипит и отдёргивает от себя тяжело дышащую девушку. — Почему ты позволила? — ударить бы себя за конченный вопрос, но сил уже не остаётся. Зачем разрешила прикоснуться к себе, почему сильнее влезла в его сердце? Хватит, Уокер. Перестань. А ты, Люцифер. Зачем подпускаешь её ещё ближе к себе? На следующий день мужчина даже не выходит из своей комнаты. И так продолжается неделю, пока Непризнанная не решает всё за обоих. Объявляет о своём приходе громким ударом по двери, хотя её цветочную энергию дьявол почувствовал сразу же. Надеялся, правда, надеялся, что она идёт не сюда. Он не открывает ей, а дверь и не закрыта вовсе. Вики заходит в его покои настороженно, не думая о том, что уже нарушила его личное пространство. Ему плевать на то, что он сидит на полу, прижимаясь крыльями к кровати. Плевать на пролетающую мимо неё бабочку с голубыми крыльями. Плевать на её сначала удивлённый, а потом я-всё-знающий взгляд. И плевать на то, как долго ему осталось. Лишь хрипло смеётся — умереть от насекомых, какой позор. Вот, смотри, Вики. Ты стала для него голубой морфо. Такой же поистине прекрасной, нежной. И смертельной. — А бабочки тоже причиняют боль, Уокер, — он не смотрит на неё, но очень хочет посмотреть. — Потому что ты причинял её мне, — тихо отзывается, и Люцифер соглашается. Не слышать её хреново доброе утро, не видеть её лучистого взгляда на себе и не воспринимать слухом звонкий смех — последствия своей гордости, упёртости и отрицания. Каждый день уничтожал её, когда она тянулась к нему. Теперь его уничтожает Вики, когда он хочет тянуться к ней. — Посмотри на меня, — девушка присаживается на колени перед ним. После всего дурного она всё равно здесь. Пришла к нему. Волновалась? И Люцифер смотрит — вымученно, и побито так. В его тёмных, усталых глазах ей хочется потеряться. Прикасается ладонью к его лицу, улыбаясь со всей нежностью. Как же он любит и одновременно ненавидит эту черту. Непризнанная прячет свой страх, отчаяние и надежду, когда произносит такое нужное: — Я думаю, что у нас ещё есть шанс.