***
— Как смотришь на маленькую игру? — Дрим, хищно усмехаясь, аккуратно, как-то слишком плавно подошел с бутылкой, которую на кой-то хрен сунул в холодильник, к парню, который уже сидел на диване. — Не знаю как у тебя, но у меня в планах не напиться, а выпить. К тому же, мне бы не хотелось превращать наше, кхм, свидание в обычную пьянку, ладно? — И что ты предлагаешь? — Джордж поудобнее устраивается на диване, косясь на кубики вяленого мяса, что лежат аккуратно нарезанными на столе. Выглядит вкусно. — Я предлагаю научить тебя пить вино, — Дрим усмехается и, усевшись на диван, лениво, как-то слишком медленно и картинно разливает бордовый напиток по круглым бокалам, один из которых протягивает Джорджу. — Пить, наслаждаясь самим процессом, а не эффектом опьянения. Во-первых, возьми бокал за ножку. Джордж, чуть помедлив, послушно берет протянутую ёмкость, в которой, ярко алея в свете лампы, плескается вино. Аккуратно, буквально кожей ощущая на себе внимательный взгляд желтых глаз, он делает на пробу, пародируя персонажей из различных сериалов, круговое движение, словно бы смешивая жидкость. Дрим ободряюще кивает на такую самодеятельность. — Все правильно, только не перестарайся, ладно? Ты не миксер, дабы перемешивать напиток. Ты знал, что вино — вообще прихотливый алкоголь? — Джордж, заворожённо наблюдая за двигающейся жидкостью в бокале, мотает головой, а Дрим, задумавшись над собственными словами, кивает. — Очень прихотливый. Достаточно всего лишь нескольких движений, трех лишних градусов тепла — и чуда не случится. Шепот Клэя заполняет комнату, и Джордж с трудом сглатывает ком, подступающий к горлу. Свет во всей квартире выключен, горит лишь небольшая лампа на кофейном столике рядом с диваном, да включенный телевизор, звук на котором был предварительно отключен, мелькает разноцветными картинками. Атмосфера странная, можно даже сказать — интимная. — Но в то же время его может улучшить правильно подобранные продукты, температура или, — Дрим хмыкает, аккуратно поднося бокал к губам, и Джордж непроизвольно повторяет движение. Просто подносит, ожидая команды. Словно послушный пес, ждущий разрешение начать трапезу. — Или компания. Джордж фыркает. Это все выглядит настолько наигранно, картинно, что становится смешно, но отрицать очевидное глупо — ему приятно происходящее в комнате. Приятно, сидя на диване, слушать насмешливый шепот Дрима, словно тот боялся кого-то разбудить, спугнуть момент, окутавший помещение. Кот, сидящий на полу, смотрит то на хозяев, то на нарезанное мясо, лежащее на столе, и хищно облизывает морду, но парням явно не до животного. Дрим делает небольшой глоток. Аккуратный, словно бы на пробу. Держит жидкость несколько секунд во рту, не сводя, впрочем, взгляда с Джорджа, и глотает, потянувшись за куском мяса, словно бы демонстрируя. Показывая, как нужно. И Джордж, словно загипнотизированный, повторяет, аккуратно касаясь бокала губами и делая небольшой глоток, ощущая на себе пристальное внимание. Алкоголь, будучи чуть холоднее комнатной температуры, приятно перетекает на язык, а после — и в глотку, обволакивая своим вкусом и ярким запахом. Джордж поджимает губы. Напиток, судя по всему, не из дешевых — не будет столь яркого вкуса, столь приятного букета у вина, купленного в каком-нибудь ларьке у дороги. — Вкусно, — кивает парень, делая еще один глоток. — Но это тебе не поможет отвертеться от вопроса о том, где ты был, ты ведь это понимаешь? — Понимаю, — улыбается парень, поудобнее устраиваясь на диване. — Но ты действительно хочешь обсудить это сейчас, м? Увы, я не могу рассказать тебе все, а потому придется увиливать, врать, недосказывать. Ты уверен, что такую правду тебе бы хотелось услышать? — Ты мне не доверяешь? — становится как-то обидно, а на расслабленном лице Дрима вдруг мелькает какая-то странная эмоция, похожая на… Страх? Он делает большой глоток. Какой-то нервный, словно пытаясь запить неудобный вопрос. — Дело не в этом, Джордж, — парень тяжело выдыхает и, отставив бокал на столик, трет переносицу. — Дело не в этом, я просто не могу тебе сказать, ты же сам понимаешь, в какое дерьмо я ввязан. Увы, отмыть руки от этого всего я просто так не смогу никогда, но я пытаюсь. Слышишь? Честно пытаюсь. Получается хуево. Но Джорджу об этом лучше не знать. — Мне не три года, — как-то обиженно замечает Джордж и, закинув в рот кубик мяса, делает еще глоток. Несколько красных капель, скользнув по губам, стекают по подбородку, а после затекают и под воротник футболки, оставляя на ткани розоватые пятна. Дрим неотрывно следит за этим странным, но завораживающим процессом. Блять. Просто блять. — И мы, вроде как, встречаемся. Ты же так это назвал, да? Так почему ты скрываешь все от меня? — Я не скрываю, — выдыхает Дрим. Вино в бокале стремительно заканчивается, а они, вроде как, не собирались напиваться. — Я расскажу тебе, ладно? Просто позже. Не сегодня. Я не хочу создавать тебе проблем, потеряшка. — Все настолько плохо? — после небольшой паузы уточняет Джордж, и Дрим кивает. Чего уж скрывать? — Все будет хорошо, — Джордж послушно отставляет почти пустой бокал в сторону, когда Дрим тянет его на себя, вынуждая упасть ему на грудь. — Все непременно будет хорошо, слышишь? Почему Дрим шепчет? Джордж не знает. Не знает, что думать, что чувствовать. Алкоголь еще не должен был ударить по мозгам, да и выпил он совсем чуть-чуть, но во всем организме ощущалась какая-то странная легкость и спокойствие, которое закутывало его, словно в кокон, словно в теплое одеяло зимой. Глупо требовать от Дрима беспрекословного доверия и преданности. Их и парой-то полноценной назвать было нельзя, если так посудить. Один зажимает в углу, другой — поддается, отдаваясь под ласки. Но все же… Все же… Дрим не поехал по бабам, не наврал. Был чуть, но честен с ним, а тут и дураком не нужно было быть, дабы понять очевидное — организация не отпускает Клэя так просто, а от этого становилось страшно. Джордж помнил недавний разговор с парнем об этом. Сколько прошло с того времени, недели две? Забавно, Джорджу-то казалось, что уже полгода точно. Брюнет помнил, что Клэй прямо сказал «выход из организации — погибель». А потому остался в ней, скрипя зубами. Выбора не было. Умирать тому явно не хотелось. Джордж чувствует, что чужие руки уже привычно оглаживают спину, аккуратно спускаясь ниже, к бедрам, и закатывает глаза, уже даже не сопротивляясь. А смысл в этом? Дабы продолжать обманывать себя, что эти ласки ему приятны до такой степени, что в голове иногда рождается странное, какое-то извращенное желание самому полезть к парню, лишь бы это все не прекращалось так долго, как только можно? Глупо. Попросту глупо. А он уже давно не ребенок, чтобы совершать столь глупые поступки, так почему бы просто не смириться, плывя по сраному течению? Джордж буквально кожей чувствует, как Дрим победно усмехается, и противный румянец вспыхивает на щеках, заставляя уткнуться носом в чужую грудь, лишь бы не давать еще поводов для насмешки. Дрим никогда не верил в судьбу. Он вообще не верил ни во что, помимо себя. Верить во что-либо это вообще вредное дерьмо, если так посудить. Самое худшее, что можно сделать, когда ты не уверен в том, что происходит в твоей жизни — это уверовать. Звучит забавно, но это так. Слишком многое ты будешь себе прощать, слишком многое игнорировать. Вера во что-либо, будь то судьба, Бог, или макаронный монстр, вообще ослепляет людей, делая их поступки в разы глупее и необдуманнее. Делая суицид для подобных людей чем-то более нормальным, менее пугающим. Ведь там, за сраной оболочкой между «этим» миром и «тем» непременно что-то есть, да? Рай, ад, чистилище — плевать! Что-то же есть, да? Люди не могут смириться, что они — лишь биологический мусор, который может, подобно упавшему с дерева листу, разложиться в любой момент. Люди волнуются о глобальных катастрофах, о конце света, не понимая, что этого не произойдет, пока они живы. Что они для планеты — словно мушки, которые умрут через один день. Даже меньше. Люди в разы меньше значат для планеты, чем мухи в нашей жизни. Но человечество глупо, а потому оно продолжает судорожно во что-то верить, вызывая в груди Дрима лишь жгучее раздражение к себе подобным индивидам. Дрим никогда не верил в судьбу. Не верил ни во что, откровенно говоря. Но сейчас он, аккуратно поглаживая тело, лежащее на нем, не мог понять, что с ним происходит и какого хера он так привязался к этому парню. «Не будь я знакома с тобой достаточно долгое время, то подумала бы, что ты влюбился, Дрим» Так она сказала, да? Дрим мысленно мотает головой. Бред. Джордж тянется за бокалом, кажется даже, за чужим, но Клэю сейчас не до этого. Сейчас, полулежа на диване, он внимательно наблюдает за тем, как Джордж делает несколько маленьких глотков, как двигается его кадык, а по губам текут упущенные парнем розоватые капли, которые тот неловко вытирает рукой, размазывая тем самым влагу. Монстр поднимает свою громадную голову, как-то странно и жалобно заскулив. Существо, которое еще совсем недавно, рыча, рвалось в бой, сейчас скулило, прося хозяина ослабить затяжку на шее, прося хозяина отпустить его и, поддавшись эмоциям, насладиться происходящим. Сдерживаться трудно. Слишком трудно. Клэй сглатывает противную, вязкую слюну, накопившуюся во рту. Блядство. Джордж не успевает возмутиться, просто не успевает, когда, аккуратно взяв его за подбородок, Дрим слишком медленно, словно издеваясь, проводит языком по его губам, слизывая остатки вина. Слишком горячо, слишком неправильно. Бокал, выскользнув из руки брюнета, падает на ковер, оставляя на нем бордовое пятно и пугая кота, сидевшего рядом. Завтра, наверное, им придется долго оттирать светлый ковер от последствий вечера, но какое сейчас до этого дело, правильно? — Забей, — Дрим шепчет это в чужие губы, когда парень, вздрогнув, уже собирается поднять выпавшую из рук посуду. Алкоголь наконец-то начинает впитываться в кровь, вызывая во всем организме странную, доступную слабость. Джордж не сопротивляется, ощущая, как его целуют. Совершенно не сопротивляется, лишь слабо хмыкает куда-то в чужие губы. Этого стоило ожидать. Стоило ожидать, что Дриму, который уже доказал свою ненасытность чужой компанией, будет мало утреннего поцелуя. Что он полезет снова, получив нехреновый такой стимул от алкоголя в крови. И Джордж послушно отвечает. Не так, как утром, не пытаясь превратить происходящее в борьбу за лидерство. Сейчас хочется просто наслаждаться, позволяя Дриму взять командование на себя, который этому только и рад, если верить какому-то гортанному рыку, который издает парень, словно дикий зверь, наконец-то сорвавшийся с толстой цепи. Джордж должен сопротивляться? Наверное, да. Наверное, ему стоило бы испугаться, заметив какие-то животные огоньки, мелькнувшие в чужих глазах, заметив, что в этот раз чужие движения в разы увереннее и сильнее, крепче. Но вырываться не хочется. Совсем не хочется. Он пожалеет об этом позже? Возможно. Но сейчас на это так восхитительно плевать. Чужие руки под его футболкой, оглаживают бока, привычным движением пересчитывая ребра. Аккуратно, каждую выступающую косточку, словно боясь, что вот-вот забудет где они находятся, а потому пытается отпечатать их в памяти как можно ярче, как можно на дольше. Джорджу приходится буквально отодвигаться от парня в какой-то момент, дабы вдохнуть немного свежего воздуха. И Дрим послушно ждет. Ждет, ага. Секунды три. Прежде чем окончательно срывается. Оно орет в груди, скребется, раздирая мясо, стараясь высвободиться, сбежать. Моёмоёмоёмоёмоё. Дрим знает, что нужно остановиться, нужно перестать, нужно уйти в чертов душ, но сил на это больше нет. Невозможно сдерживаться бесконечно. Рано или поздно все дерьмо, копившееся внутри, вывалится наружу. И сейчас наступило это самое «рано или поздно». Джордж, прекрати это! Ударь его! Оттолкни! Приведи в себя! Не смей так просто лежать, послушно отвечая на поцелуй, извиваясь под чужими холодными руками, гладившими кожу. Когда он стаскивает свои излюбленные перчатки с рук, дабы ощущения были сильнее? Никто из парней не замечает, и они просто отлетают куда-то в сторону, на испачканный ковер. Джордж рвано выдыхает, хватаясь за плечи Дрима, когда его шеи касаются чужие губы, не то целуя, не то и вовсе вылизывая солоноватую кожу. Хватка пальцев становится сильнее, и брюнет морщится, даже не стараясь вырваться. На боках останутся синяки от чужих пальцев? Плевать. Быть может, так даже лучше. В памяти всплывают синяки на запястьях, которые несколько раз по неосторожности оставлял ему Дрим. Быть может, так правильнее. — Останови меня, — шепот Дрима слишком громкий в темной, тихой квартире. Он бьет по ушам, на секунду выбивая из колеи, не дает нормально вздохнуть. — Пожалуйста, останови меня. Что он просит? О чем? О чем шепчет ему на ухо, обхватив несопротивляющегося парня за талию? Джордж не знает, тяжело выдыхая воздух. Безумие накрывает, словно волной, сметая все со своего пути. Остановить это? Серьезно? Зачем? — Не хочу, — выдыхает парень. Тихо, почти беззвучно. Но Дрим слышит. Слышит это странное, какое-то обреченное согласие, и ему сносит крышу, если та, конечно, вообще когда-нибудь была. Укус в плечо. Сильнее, чем тогда, несколько дней назад, в ванной. До кровавого синяка, до вскрика Джорджа, не ожидавшего подобного, а после — какого-то странного, изумленного вздоха, когда оставленную ранку начинают аккуратно, словно верный пес, зализывать, балдея от ощущения чужой кожи так близко. Слишком близко. Пиздец как близко, откровенно говоря. Жар противным слоем облепливает все тело, словно защитной пленкой, не давая лишний раз вздохнуть, лишний раз дернуться, попытаться отстраниться. Он попался, словно лесной зверь в капкан охотника. Даже не так… Сам, словно глупый олененок, наступил на ловушку, следуя за сочной травой, предложенной человеком. Но с одной помаркой — Джорджу не хотелось убегать из этого самого капкана, не хотелось дёргаться. Не было никакого желания. Да и, откровенно говоря, смысла. Клэй не отпустит. Только не теперь. Только не сейчас. Слишком поздно, не так ли? Футболка трещит по швам, когда Дрим решает еще сильнее оголить чужое плечо, и Джорджу волей-неволей приходится цыкнуть на парня, дабы тот не порвал случайно одежду. Работает. Дрим, уставившись в чужие глаза каким-то мутноватым взглядом, понимающе кивает. А после резко притягивает к себе, усаживаясь на диване. Им нужно уходить из гостиной. Не здесь, не так. Оглядывается по сторонам, решая, что вообще делать, в то время как Джордж старается собраться с мыслями, вцепившись в желтую кофту руками и буквально ощущая чужое сердцебиение — настолько Дрим сейчас близко. Мысли, если они вообще были в его не самой светлой голове, в кучку собираться не хотят, даже Здравый смысл подозрительно замолкает, никак не комментируя сложившуюся ситуацию, что не на шутку напрягает. Опять ушел в запой, что ли? Но думать Джорджу не дают. Не дают, впиваясь в чужие, еще влажные от слюны губы. И парню вдруг становится как-то плевать на то, куда исчезла его шизофрения. Откровенно говоря, плевать становится на все. Лишь бы это продолжалось, не заканчивалось. Он сравнивал свои отношения с Дримом с пыткой, не так ли? Со сладкой, бесконечной. От которой хотелось скулить, прижимаясь к своему мучителю всем телом, словно сраная послушная псина, что бегает за хозяином на задних лапках. Сейчас все было иначе. Сейчас это напоминало не пытку. Сейчас Джорджу объявили казнь. И его палач — это парень, который, что-то обдумав в своей голове, привстает с дивана, приподнимая ойкнувшего было парня, который мгновенно, словно сраная макака, хватается руками и ногами за чужое тело, уткнувшись носом в плечо. На руках его не носили лет с трех, да он, откровенно говоря, и не ожидал, что кто-то в будущем будет. Но, как известно, у судьбы все очень плохо с чувством юмора, а потому сейчас парень, вцепившись всеми возможными конечностями в Дрима, аккуратно переносился в сторону, сука, спальни. И ему должно было быть страшно! Должно было! Так какого хера он трясся не от страха, а от сраного нетерпения, окутавшего все его существо, не давая лишний раз вздохнуть? Дверь закрывается с оглушительным хлопком, на секунду приводя в себя. В голове появляется первая здравая мысль за весь вечер, которая звучит как: «боже, что я делаю», но она оказывается почти мгновенно выбита из головы. Выбита, когда его скидывают на кровать, на секунду отстраняясь. Парень нервно ерзает, усаживаясь на матрасе, и пальцами сминает простыню. Темно — хоть глаз выколи, и, похоже, именно это и смущает Дрима. Ну да, ему хочется смотреть. Наслаждаться чужим телом, эмоциями, впитывая их, словно энергетический вампир, а потому он явно не готов продолжать столь приятный вечер в абсолютно темной комнате. Из угла комнаты раздается глухой стук, а после громкое «черт!», и Джордж не может сдержать глупой улыбки, думая, что парень во что-то врезался. А потом тот раздвигает, чуть ли не срывая, шторы. И становится не до шуток. Откровенно говоря, особо светло не стало. Просто из полнейшей тьмы, в которой не видно даже собственной руки, она превратилась в обычную темноту, в которой можно было разглядеть человеческий силуэт. И этот силуэт достаточно быстро возвращался к кровати, шустро стягивая с себя кофту, которая почти мгновенно оказывается откинута куда-то в другой конец комнаты. Дрима трясет от нетерпения, когда он, усевшись на кровать, вновь тянется к парню, который слабо дергается в чужих руках, впрочем, не сопротивляясь. А смысл? Он знал, что все к этому идет. Видел, что Дрим еле сдерживался в гостиной, дабы не завалить его прямо там. Боже, он не остановил его, хотя у него была такая возможность. Чего уж теперь бояться? Сам согласился на это. Джордж бы, быть может, еще подумал бы. Быть может, даже решил, что это не стоит того, и попытался оттолкнуть чужое, горячее тело. Но времени не было. Кажется, в мире вообще больше ничего не было. Ничего, кроме губ, выцеловывающих кожу. Ничего, кроме рук, которые, подрагивая от нетерпения, стаскивали с него футболку, чуть ли не разрывая ткань. Боже… Клэй больше не в состоянии сдерживаться. Не может успокоиться, ощущая под руками горячее тело. Приятные ощущения портит лишь одежда на парне, и Дрим по-звериному рычит, откидывая туда же, куда полетела и его кофта, чужую футболку. Парень под руками слабо дергается, явно смущенный тем, что происходит, и Дриму приходится немного поумерить пыл, возвращаясь чуть назад, в сраное прошлое. Возвращаясь к незамысловатым ласкам и поцелуям, лишь бы успокоить запаниковавшего было брюнета. — Успокойся. Все хорошо, слышишь? — Джордж тяжело сглатывает, когда чужие руки, аккуратно огладив кожу, как-то слишком нагло и показательно касаются ткани штанов. — Все хорошо. Ты ведь доверяешь мне? Скажи, доверяешь же? Джордж чувствует чужое дыхание, ощущает, как бешено бьется сердце Дрима, когда тот, замерев, смотрит на него. Темнота, не видно ни черта, но Джордж почему-то уверен — тот его прекрасно видит. Видит, как тот полуголый лежит на скомканной простыне, тяжело дыша. Видит, как чужое тело накрывает волной странного, извращенного желания, за которое Джорджу самому стыдно, но поделать он с собой ничего не может. Сейчас от его ответа зависит, зайдет ли Дрим дальше, переступит ли черту. Точку невозврата. И брюнет набирает побольше воздуха в легкие, прежде чем… — Доверяю. И Дрим понимает, что это — конец. Что он больше не в состоянии сдерживать себя в руках, не в состоянии вообще мыслить. Зверь вырвался на волю, и пытаться загнать его обратно было бы попросту глупо. Не уйдет, не сбежит. Не уйдет, зная, что перед ним сейчас лежит настолько желанное и разгоряченное тело, готовое, кажется, на все, сведенное с ума бесконечными поцелуями и ласками, от которых мурашки табуном пробегали по коже. Джордж дышит часто, рвано, словно не может надышаться, словно дышит в последний раз в своей не особо-то и важной для человечества жизни. Крышу сносит окончательно, алкоголь бьет по мозгам не хуже молотка, выбивая все лишние мысли. Какая нахрен разница, что будет завтра? Какая разница, что задумал Блейд? Какая вообще разница, что происходит в мире, если сейчас им так хорошо? Дрим сам не разбирает своих слов, которые шепчет парню в шею, стараясь его успокоить, словно бы убеждая, что не стоит бояться, что все хорошо. Шепчет, словно больной с горячкой, который не в состоянии контролировать собственный язык, пока руки сами, не слушаясь своего законного хозяина, стаскивают с парня мешающиеся штаны, и Джордж тяжело выдыхает, ощущая странный озноб во всем теле. Это нормально? Наверное, нет. Раздается шуршание чужой одежды, и Джордж, пожалуй, рад темноте, окутавшей комнату. Он и представить не мог, что было бы, включи парень свет. Боже, да он бы от стыда сгорел! Горячая кожа под руками обжигает Дрима, и он готов ни то заурчать от удовольствия, ни то зарычать от нетерпения, окутавшего все его существо. Нельзя спешить, нельзя. Его человеку будет больно, он может навредить ему, поранить. Но, божеблять, сил терпеть больше совершенно нет. Джордж тяжело выдыхает, судорожно хватаясь за чужую руку, когда его пытаются перевернуть, но достаточно скоро до него доходит, что он, вообще-то, взрослый парень, а не девственница перед брачной ночью. И вроде бы Джордж это понимает, переворачиваясь на живот, но странный страх никак не выходит из груди, заставляя сжаться, напрячься, прислушиваясь к тому, что происходит в комнате. Дрим дышит горячо и рвано, с хрипами, словно бы раненный зверь, обезумевший от боли, но медлит. Медлит, аккуратно касаясь губами шеи, спины, выпирающих лопаток, обтянутых тонкой кожей, а после тянется к прикроватной тумбочке, ругаясь из-за трудности нахождения необходимого в темноте. Джордж закусывает ребро ладони. Ну да, очевидно, за чем тот полез. К нему же, небось, неоднократно девушки ездили, не зря же адрес знают. Но… Но… «Но сейчас Клэй заинтересован мной, не ими». И это странное, какое-то глупое и детское довольство успокаивает, приводит в себя. Пусть делает что тому угодно, пусть. Лишь бы был рядом, лишь бы не уходил к другим, бросая его. Так что пусть. Пусть так. — Не волнуйся, слышишь? Все хорошо, расслабься, — Джордж замирает, когда по спине вновь проводят рукой, словно бы гладя, а после аккуратно поддевая пальцем резинку противных трусов, которые неприятно трут головку члена. Вставшего, сука. Джордж скулит, когда пальцы парня, словно бы издеваясь, аккуратно проводят по трусам, не снимая, лишь оттягивая мерзкую резинку, и боже, брюнет уже сам готов их стащить, лишь бы Дрим не делал этого! Не касался вставшего органа через ткань, обводя, словно бы по контуру. Джордж дрожит в чужих руках, выгибаясь, лишь бы это прекратилось! Лишь бы он снял эту сраную ткань, лишь бы обхватил член рукой, сделал несколько движений. Лишь бы… Черт. Джордж как-то и забывает о страхе, который совсем недавно бился в его груди, дергаясь, когда Дрим наконец-то прекращает эти странные игры, эту сраную пытку. И тот факт, что теперь он стоит совершенно голый в коленно-локтевой перед парнем, который, если судить по его резкости, его дыханию, возбуждён не меньше самого Джорджа, особо не смущает даже. Плевать, когда он может, выгибаясь в спине, наслаждаться пальцами, которые до ужаса правильно и приятно скользят по вставшему органу, вызывая в голове ебучий фейерверк. И он вновь жалобно скулит, когда пальцы пропадают, когда его подтягивают чуть ближе, когда щелкает каким-то тюбиком в руках Дрим. И Джордж, чувствуя резкий фруктовый запах, ударивший в нос, прекрасно понимает, что это за тюбик. Пальцы, покрытые прохладным лубрикантом, касаются ануса, заставляя парня непроизвольно сжаться всем телом. Да, он на подсознательном уровне понимал, что ведет себя по-детски, что причинит своему телу ущерб, если не расслабится, но все равно страшно. Дрим шипит над ухом, просит расслабиться, подчиниться. Просит успокоиться, второй рукой аккуратно поглаживая парня. Шепчет, что тот сам сделает себе больно, если не успокоится, и этот шепот какой-то странный, отчаянный. Дрим словно бы умоляет его не вредить себе, позволить не причинить вреда, и Джордж выдыхает, закрывая глаза. Обратно пути нет, не так ли? Боли от одного пальца нет, что является вполне ожидаемым явлением. Неприятно, неуютно, но безболезненно — и на том спасибо. Мышцы, явно не ожидавшие подобного вмешательства, непроизвольно напрягаются, пытаясь вытолкнуть посторонний предмет, в остальном же все вполне терпимо. Пусть и до ужаса странно. Второй палец ощущается в разы неприятнее и ярче, чем первый, и Джордж морщится. Сейчас его спасает лишь смазка, которой было использовано много. Слишком много. Настолько, что холодная струя сейчас стекала по бедру, вызывая странную дрожь во всем теле, и Джордж в который раз мысленно поблагодарил Дрима за то, что он не включил свет, тем самым спасая его от жгучего стыда. Дышать трудно, в легкие словно воды налили, и Джордж издает лишь странный, глухой звук, ощущая третий палец, который мучительно-медленно двигается внутри, принося с собой не самые приятные, мягко говоря, ощущения. Джордж уже готов дернуться, попросить Дрима прекратить это, но лишь сжимает зубы, приказывая успокоиться, приказывая организму расслабиться. Своими внутренними сопротивлениями он сделает лишь хуже себе, да и Дрим, по-видимому поняв, что его «жертва» вот-вот начнет возмущаться, возвращает свободную руку на член, делая несколько жестких, сильных движений, и Джорджу становится как-то все равно на пальцы, что постепенно ускоряли темп, растягивая его. Какая, собственно, разница? Неприятные ощущения? Что же, ради такого внимания со стороны Клэя, пожалуй, можно и потерпеть. Человеческому организму свойственно ко всему привыкать, и Джордж в итоге привыкает даже к пальцам в анусе, испытывая какое-то мазохистское удовольствие от всего происходящего, вцепившись руками в простыню. Удовольствие от резких, грубых движений на члене, которые вот-вот, еще чуть-чуть — и приведут к концу, но Дрим, падла эдакая, чувствовал его эмоции, мгновенно сбавляя понравившийся темп, заставляя скулить от досады, удовольствия от странных, хлюпающих звуков из-за обилия смазки на пальцах, которые Дрим в итоге вынимает, заставляя как-то недовольно заскулить. Коктейль эмоций был слишком силен, а потому лишиться хоть одного из ингредиентов было попросту неприятно. — Расслабься сейчас, хорошо, потеряшка? Я постараюсь не делать тебе больно, но и ты мне должен помочь, ладно? — Дрим говорит с ним, словно с ребенком, наклонившись и выцеловывая напрягшиеся было плечи. Голос хриплый от возбуждения, которое накатывает на Клэя волнами, создавая пелену перед глазами, но он старается сдерживаться. Слишком уж сильно осознание, что, в случае его неаккуратности, больно будет Джорджу. Горячая головка, коснувшаяся ануса, ощущается чем-то большим и невозможным, если сравнивать с пальцами, и Джорджа сейчас даже не волнует, когда Клэй успел раздеться, когда успел открыть и надеть ебучий презерватив. Сейчас его волнует лишь вопрос, как Дрим планирует всунуть в него ЭТО. Раздается какое-то пошлое хлюпанье, и Джордж прекрасно понимает, что эту штуковину сейчас покрывают лубрикантом, дабы не причинить лишнего неудобства, а потому брюнет шепчет своему паникующему сознанию, дабы то прекращало истерику. Все будет хорошо. Все непременно будет хорошо, так ведь? Джордж не может сдержать вскрика, когда Дрим делает толчок. Слишком сильный, точный, раскрывая мышцы, не успевшие воспротивиться головке, которая беспрепятственно проникает внутрь, и, кажется, задыхается. Всего лишь головка. Дрим не двигается, лишь сжимает пальцы на боках парня, тяжело дыша. Даже скорее порыкивая. Слишком невтерпеж ему происходящее, слишком долго он терпел, подготавливая парнишку. Но терпеть приходится снова, давая время на привыкания, слишком уж сильно болезненный вскрик бьет по ушам. Кажется, даже существо в груди, которое было изначально всеми лапами «за» происходящее, приходит в себя, возмущенно рыкнув на резкость своего хозяина. Жди, болван. Не смей делать ему больно. И он ждет, ждет до того момента, пока сопротивляющиеся было мышцы не расслабляются, позволяя сделать толчок. Аккуратный, плавный, заставивший парня под ним как-то странно заскулить, уткнувшись лбом в собственную руку. Прости, маленький. Потерпи немного, ладно? Немного. Немного и, клянусь, тебе будет хорошо. Движения аккуратные, плавные. Направленные лишь на привыкание парня, а не на получение удовольствия. Все будет. Все обязательно будет, но не сразу. Джордж задыхается от противоречивых эмоций, ощущая движение внутри. Горячо, влажно. Его буквально трясет. Боль, как таковая, пропадает достаточно быстро. Дрим явно не пожалел ни смазки, ни времени на подготовку, а потому все, что остается в сухом остатке — лишь достаточно неприятные ощущения, сковывающие тело. Дрим шепчет ему куда-то в макушку, просит расслабиться, успокоиться. Шепчет, что внутри него до ужаса горячо и влажно, и это, честно говоря, звучит до ужаса, до звезд перед глазами пошло. Боже, Клэй, просто… — Мать твою! — Джордж резко подается вперед, распахнув от неожиданности глаза, когда горячий член, сделав несколько движений, касается бугорка простаты, заставляя задохнуться от ощущений. Слишком жарко, слишком странно. Слишком, мать его! И до Дрима почти мгновенно доходит, что произошло. Доходит, и он делает это снова. Именно туда, именно в ту точку, подарившую столь приятные эмоции, такие сильные впечатления. И Джордж издает странный звук, похожий на стон, утыкаясь носом в матрас, непроизвольно подаваясь навстречу парню. Ощущения противоречивые, но боже, Джордж готов потерпеть, лишь бы приятная истома не заканчивалась как можно дольше… Дрим готов был сам заскулить от удовольствия, ощущая, как под ним извивается бледное тело, которое видно даже в темноте, как он скулит и стонет, не ожидая, судя по всему, таких ощущений, и сам подается навстречу, лишь бы это все не прекращалось. Жарко. Слишком жарко. До ужаса жарко. Клэй, поняв, что добился желаемого, ускоряет темп, наполняя комнату влажными хлопками. Сильнее, жёстче. Не сдерживаясь, впивается зубами в чужой загривок, оставляя еще одну отметину на бледной коже, чувствуя, как дергается тело под ним, и руками тянется к чужому члену, ощущая, что до разрядки такими темпами совсем немного. Джордж задыхается, давится воздухом, когда вдруг чувствует руку Клэя, и жалобно скулит, что-то неразборчиво шепча. — Пожалуйста, Клэй! — эта просьба работает на Дрима не хуже сраной виагры, накатывая диким возбуждением во всем теле, хотя казалось бы — куда сильнее? Слишком уж умоляюще произносит эти два слова парень, слишком уж горячо звучит его имя, когда его произносит Джордж так. В такой момент. Несколько резких движений, и Джордж, вскрикнув, кончает, судорожно выдохнув и комкая в руках простыню, падает на кровать. Перед глазами искры, воздух в легкие не поступает, и Джордж даже думает о том, что такая смерть, пожалуй, не так уж плоха. Приятна, как минимум. Движения внутри становятся сильнее, резче. Дрим тоже на грани. Несколько движений, и его, хрипло прошипевшего что-то неразборчивое, тоже с головой накрывает оргазм, заставляя, вытащив член и стащив с него резинку, рухнуть на кровать рядом, стараясь отдышаться. Блять. Джордж уже засыпает, когда его неожиданно поднимают на руки и тащат в ванную. Парень шипит ругательства, кажется, даже дерется, когда Клэй, который тоже еле-еле стоит на ногах, моет его, а потом сдается, позволяя поливать его теплой водой. Сдается, позволяя, притащив обратно в спальню, заворачивать в одеяло, шептать разные нежности, сжимая влажное тело в объятьях. Слишком уж хочется спать, и плевать, что будет происходить дальше. Сейчас, пожалуй, Джордж вполне счастлив.***
Дрим мысленно проклинает ублюдка, который звонит ему, и обещает болезненную и крайне кровавую смерть от какого-нибудь головореза, когда, открыв глаза, неохотно тянется за мобильником, который обнаруживается на полу, рядом со штанами. Берет технику в руку, смотря на незнакомый номер, решивший позвонить ему в четыре утра, и уже думает положить трубку, вернувшись в постель к мирно сопящему брюнету, но любопытство пересиливает… — Да? — Клэй, я не знаю, во что ты влез, но у меня для тебя крайне плохие новости, — Дрим мгновенно просыпается, слыша в трубке знакомый голос. Существо, проснувшись, поднимает голову и рычит, ощущая надвигающиеся проблемы.