Задвигаем шторы

－ Я помню белые обои… Агеро сидит на железном стуле с настолько маленькой подкладкой, что если бы её не было, ничего, казалось, не изменилось бы. Ржавая конструкция, которой, наверное, перевалило за полвека, адски скрипит, стоит лишь легонько шевельнуться. В руках покоится осушённая парой мгновений ранее хрустальная — хотя, будем честны, она, выполненная из толстого стекла, лишь выглядит таковой, — стопка, а на столе — выпитая уже где-то наполовину бутылка водки. Что удивительно, не палёной. Признаться честно, студент не любил пить: алкоголь притупляет рассудок, да и последствий потом порой не оберёшься. Поэтому когда друзья с курса на день рождения любезно подарили однокашнику бутылку спиртного, Агеро сразу отставил её «на чёрный день». Однако тогда как вообще дошло до того, что на старом ноутбуке, по своим свойствам куда более напоминающем допотопную печатную машинку, открыта вкладка с недописанной групповой работой — как в школе, ей богу! — время на часах близится к полуночи, а он сидит на кухне ещё, пожалуй, сталинских времён и распевает песни под ста граммами на пару с каштановолосым юношей, протяжно подхватывающим: － Чёрная посуда… А ведь начиналось всё довольно-таки мирно: их поставили в одну группу для написания какого-то эссе, и Баам позвал друга к себе в съёмную квартиру. Агеро на самом деле искренне удивлялся, как тот мог успевать ходить и на подработку для оплаты аренды пускай и небольшой однушки с отделкой прошлого столетия, и оставаться в университете одним из лучших учеников — самым талантливым уж точно. Сам он, к слову, жил в классическом общежитии и не собирался пока что тратить свои более-менее неплохие сбережения — после того, как его за провинность, о которой он никому не рассказывает {из-за чего, правда, вопросов возникает лишь больше}, выгнали из семьи, деньги Агеро решил экономить настолько, насколько только можно. И водку-то он прихватил просто из-за соображений того, что в гости с пустыми руками ходить не принято. Однако уже через час после упорной работы над заданием, студенты решили «немного» выпить — всё равно впереди ещё двое выходных, и времени вагон. Сначала честно пытались поговорить о жизни, но разговор то уходил в неприятное им обоим русло, то и вовсе не шёл. На помощь умирающему вечеру, как и обычно, пришли знакомые всем песни. － Нас в хрущёвке двое, кто мы и откуда? － И чуть понизив голос, бездарно имитируя эхо, － Откуда… Когда они только поступили на первый курс, Баам был первым, кто обратил положительное внимание на Куна и даже предложил свою дружбу. Тому это поначалу действительно казалось чем-то диким, ведь он уже привык к перешёптыванию за своей спиной, к гадким насмешкам и прозвищам-оскорблениям по типу того же «брошенного и ни на что не годного дитя». На счёт первого он даже не спорил — смирился, а вот что касаемо второго, то это Агеро старался изо всех сил опровергнуть. Учился лучше всех, принимал участие во всех мероприятиях университета вне зависимости от собственных пожеланий интроверта, и вскоре не заметил, как влился в общую компанию. Здесь можно было бы начать утрировать и сказать, что он стал настоящей её душой, однако это место почётно занимал каштановолосый, в то время как Кун был… «мозгом», что ли? Но всё изменилось, когда они перешли на следующий год обучения. На факультет по обмену приехала целая группа иностранных студентов, и Баам стал всё больше и больше проводить времени с ними. И Агеро это понимал, ведь, как ни крути, у них можно не только узнать много нового, но и попробовать выучить хотя бы основы языка, но всё же каждый раз в груди болезненно скребли кошки, когда друг вновь и вновь предпочитал уже традиционному месту напротив него придвинутый запасной стул к столу корейцев. Или японцев — кто их разберёт? Совсем грустно стало, когда тихий отличник вдруг взял себе «новомодный» псевдоним — Джу Виоле Грейс. Конечно, пару раз он звал и Куна на их посиделки, однако тот каждый раз ссылался не на недомогание, так на завал в учёбе. И дело тут даже не в пресловутом принципе, а в том, что Баам — а Агеро отказывался называть его иначе — возможно и не взглянет за весь вечер даже в его сторону. Загоняться ещё больше у парня попросту не было желания — на первом месте стояла месть непринявшей его семье, а затем уже учёба и друзья. － Задвигаем шторы… － в голосе появились надрывные нотки, а от песни остались лишь слова да ритм. Извините, академики-певцы, здесь это делают для души! За окном снова пошли какие-то совершенно непонятные осадки — вроде бы белый и пушистый снежок, а выйдешь счастливый половить новогоднее настроение — сразу понимаешь, что это всё просто хорошо замаскированные отсутствием горящих лампочек на уличных фонарях мокрые и противные капли, после которых вся одежда в непонятном то ли песке, то ли грязи. На безнадёжно отклеенных по углам выцветших обоях сонно плели свои кружева пауки — маленькие и большие, волосатые и глянцево блестящие. Когда Агеро впервые увидел такие странности в идеально чистом и аккуратном пристанище талантливого отличника, он даже подумал, что, возможно, у Баама не всё так хорошо со зрением, как он говорит, однако ему быстро объяснили, что членистоногие эти очень хорошо помогают против заселявших эту квартиру ранее — до того, как её снял каштановолосый — самых разных вредителей, а в первую очередь, конечно, тараканов. Кун хотел бы что-то возразить, но раз товарищ считает так, то нечего сказать — его же, в любом случае, жилище. － Кофеёк, плюшки стынут, － студенты синхронно покосились на одиноко лежащие на столе малосольные огурцы с рынка и про себя тяжко вздохнули: предательски захотелось сладких плюшек. Вокруг Баама всегда вертелось великое множество девушек. Оно и понятно: паренёк обладал природной очаровательностью, милой простотой в поведении и мягким характером. Агеро, который в тысячный раз старался убедить себя в том, что на первом месте должна стоят карьера, вдруг стал всё чаще и чаще ловить себя на абсолютно неподобающих мыслях. Что у каштановолосого завораживающие медовые глаза, в бездне которых легко-легко утонуть, скрыться под поверхностью на веки; что, когда он во время волнения крутит чуть отросшие кудрявые локоны на пальце, зрелище невероятно притягательное; что порой хочется закопать всех его навязчивых поклонниц живьём под землю. Быть человеком нетрадиционной ориентации в России плохо. Точнее даже, невозможно, иногда буквально смертельно опасно. И всё же Агеро зачем-то перекрасил свои волосы в светло-голубой оттенок, заметив то, что взгляд Баама цепляется чаще за людей с интересным цветом волос. Осознание влюблённости пришло как-то само собой, и отчего-то не вызвало никакого удивления или шока. Кун просто хмыкнул — чтож, это был вопрос времени. － Объясните теперь нам, вахтёры… Агеро опрокидывает в себя двадцать грамм, морщась, когда напиток обжигает ему горло. Спиртом пахнет уже от них обоих, однако перегара, спасибо небесам, нет. Разум застилает густая пелена тумана, когда парень продвигается на стуле ближе к своему другу и заправляет тому выбившуюся прядь за ухо. Баам тут же растерянно замолкает, ведь жест этот какой-то не дружеский. Странный как минимум точно. А пропетые следом строчки сбивают с толку ещё больше своей исковерканностью. － Почему я на тебе так сдвинут? Неловкая пауза как естественное следствие повисла в воздухе, натягивая, казалось, все нервные нити Куна. В голове резко завертелись мысли: одна, другая, третья, но больше всего выбивалось «И вот зачем я это сморозил сейчас?». Первой идеей было перевести всё в шутку, а на алкоголь списать лёгкий румянец на щеках, а посему рука была спешно отдёрнута от лица каштановолосого. Рот уже открылся, чтобы начать свой монолог, однако в этот же момент Баам также начал что-то невнятно говорить заплетающимся языком. Оба замолчали на пару секунд, глупо пялясь кто куда — на бутылку водки, почти нетронутые огурцы, также точно застывшего паука в углу. － Ладно, забей. － Агеро покосился на часы, скорее ища в них способ уйти из неловкой ситуации, нежели чем реально беспокоясь о времени, － Уже почти полночь. Чёрт, все электрички уже не ходят, придётся пешком… Парень встал, легонько пошатываясь, словно на корабле во время небольших волн, и поплёлся к выходу, на автомате завязывая некстати для неустойчивой погоды чисто-белый шарф из крупной вязки и накидывая тёмное пальто. Оно, к слову, было на удивление качественным, не зашитым ещё нигде, с неразбалтанными пуговицами, сделанными в кальку какого-то камня — то ли мрамора, то ли ещё чего. «Прощальный подарок» отца, как любил говорить Кун; хоть и на самом деле в ночь, когда его выгоняли из зажиточного поместья богатейших бизнесменов Москвы, парень просто в качестве некоего слабого подобия мести «понабрал» первых попавшихся под руку вещей — именно по этому бóльшая часть его верхней одежды была на пару размеров больше, что, собственно, никто почти и не замечал. Сейчас же, Агеро уже готов был попрощаться с Баамом, а завтра на свежую голову объяснить, что он был просто пьян и не разбирал того, что говорит, как вдруг каштановолосый в своей обычной, заботливой обо всех манере прошептал: － Агеро… － А потом, выдержав небольшую паузу, за которую названный уже успел напридумывать себе всякого, － Ты забыл свою кофту. Нарочито недовольно кряхтя, парень проходит сквозь всю кухню-спальню-гостиную к своему стулу — благо, что обувь ещё не успел надеть. Стоит ему чуть наклониться за вещью, как внезапно чувствует, что сзади к нему прижимается каштановолосый, переплетая пальцы свои рук в замок на груди, явно показывая своё нежелание отпускать. Агеро мысленно умоляет о ведре, нет, бочке холодной воды на голову, чтобы хоть как-то перестать быть оптимистичным. Им, как известно, потом больнее всего. Слова парня же выбивают из колеи ещё больше: － Давай вот так просидим до утра. － Сейчас бы усмехнуться над тем, что Баам использует текст песни заместо своих слов, но до того это звучит трогательно, что мысль пресекается сразу же, － Не уходи, погоди… － Но мне пора. Голос отдаёт безжалостным льдом, и Кун уже готов проклинать себя за то, что из-за него на эти очаровательные глаза легла свинцовая тень разочарования. Баам обнимает ещё крепче — похоже, решил стоять до последнего. － И если выход один впереди, － Агеро глубже вдыхает воздух и вновь благодарит небеса за подходящие ко всем ситуациям тексты песен, － То почему мы то холод, то жара? Сухие, обветренные губы царапают нежные, искусанные в стрессе. Кто первым начал поцелуй — не ясно. Кто его закончит — определённо не Агеро. Баам льнёт, обхватывает шею руками, чисто инстинктивно снимая с парня шарф, а затем и отцовское пальто. Кун лишь недовольно, но коротко что-то проворчал-простонал и попытался перехватить инициативу, но тщетно. Может, виной тому спиртное лишь отчасти, ведь каштановолосый умеет добиваться своего. Быть геем в России опасно, только вот от опасности голову кружит азарт. А он, как известно, вызывает привыкание. Когда Агеро во время явно затянувшегося поцелуя прижимают к столешнице так, что приходится сесть на неё, в смущающем жесте раздвинув чуть ноги, подпуская Баама ещё ближе, в голове проскакивает шальная мысль о том, что в своих мечтах он представлял себя на месте каштановолосого. А затем, когда под футболку — вся верхняя одежда валялась комком посреди комнаты — лезут длинные и чуть мозолистые пальцы, нежно, на грани лёгкой щекотки, гладя грудную клетку, вторая — ему, Куну, это почему-то нравится даже больше. Зарываясь в шелковистые густые волосы, Агеро вдруг думает, что если они будут встречаться, то квартплату можно поделить на двоих. Прежний он заострил бы внимание на деньгах, однако сейчас тело прошибает током от мысли о том, что он может с кем-то встречаться. Даже не так. О том, что он может позволить себе в этом сером мире встречаться с Баамом. Волна жара ещё раз прокатывается с головы до пят, когда краем сознания Кун слышит звук расстёгивания металлической пряжки ремня — причём уже не понятно, своего или чужого. Чувствует влажный поцелуй на шее, выпрямляет её, закидывая голову назад, и теперь уже на адамовом яблоке красуется яркий след. Вдруг с потолка, прямо на лицо, падает кусочек белой штукатурки, и сверху доносится топот соседей. Агеро с иронией вздыхает. Любимая страна. － Раскладывать по местам я устал, － Баам фальшиво, но до того атмосферно тянет строки, что слушать и слушать его высокий, но чуть хрипловатый голос, целую вечность, － И поворачивать вспять, ну вот опять… － Прикосновения плавили мой металл, － Агеро уже просто шептал на ухо каштановолосому, не стараясь ни попасть в ритм, ни, уже тем более, в ноты, зато с удовольствием наблюдая за охватившей того волной мурашек, － Ты элемент номер пять — ни дать, ни взять…