туман//дурман

      Как и во всех носителях Крио Глаза Бога, в Кэйе таилась великая любовь, что была столь рано вырвана с корнями и выброшена на постную кучу.       В его докладе о мечнике не было подробного описания произошедшего, но судя по тому, как скоропостижно в тот же вечер Дилюк Рагнавиндр отбыл по следам Фатуи, выведывать их секреты, а Кэйа оказался у порога штаб-квартиры рыцарей Ордо Фавониуса - причина заключалась ни в ком ином, как в молодом наследнике знаменитой Мондштадтской винодельни. Наделал он, кстати, много шума, судя по истерично выписываемым чекам на восстановление имущества из казны Царицы.       Любовь, когда пресечённая, покалеченная, никем не принятая и ненужная, превращается в что-то уродливое, жестокое и трагичное. В памяти Тартальи свежо было воспоминание о дне, когда сердце Богини Любви навсегда было поглощено ледяной коркой - несмотря на то, что он тогда был лишь несмышлёным малышом. Как же Кэйя получит Глаз Богам можно было лишь предполагать. Что тогда плескалось в этом небесном, насмехающимся надо всем на всеме, глазу? В иные дни Тарталья меж перевалов и долгих маршрутов по Тейвату бросал одинокие взгляды на синеволосого, будто бы пытаясь впитать в себя остатки эмоций с того дня; вообразить боль на красивом, непоколебимом лице.       Может ли так быть, что в тот день бесстрашный капитан истерически смеялся, теряя остатки надежды? Или же...плакал? Примерзли ли его слезы к ресницам, неприятно оттягивая веки? Такие мысли заставляли Тарталью судорожно облизывать губы.       Постепенно быстрые взгляды украдкой обратились тяжелыми с нескрываемым интересом.       Тарталья не встречал еще таких - ни в Снежной, ни в Ли Юэ. Бесстрашно откровенных, запретно соблазнительных и невыносимо эротичных. Таким как Кэйа, больше не нужно было то чувство, в поисках которого мечутся сердца тысяч и тысяч людей, а нужно было что-то осязаемое, плотское и честное по своей природе. Всё равно было с кем, как и где. В этом плане они были чрезвычайно схожи; однако, Тарталья выбрал бесконечную войну, Кэйа же - секс, что ничуть не мешало Предвестнику испытывать уважение к капитану.       Было лишь вопросом времени, когда Кэйа отреагирует - безусловно, давно почувствовавший чужие взгляды, флирт, он медлил, словно боясь помешать распаляющемуся огню в Фатуи, намеренно оттягивал момент - пока у звёздного зрачка плясала Бездна.       Тарталья догадывался, что не только в нем заключалась причина медлительности - как великолепный и безжалостный стратег, Кэйя незаметно дирижировал неизбежный конфликт между членом Фатуи и Дилюком, который, к слову, грезил Фатуи истребить. Привыкший к хитростосплетениям общества в Снежной, только Тарталья мог по достоинству оценить витиеватый план: заметить, как Кэйа старался проводить все больше времени с Путешественницей, заставляя их с Дилюком оставаться наедине, норовя разодрать друг другу глотки.       А как только они оба вдоволь налаятся - вернётся в компанию, свежий и нетронутый конфликтом - с замечательным настроением и мягкой, расчетливой улыбкой; не боясь проявлять тактильность по отношению к Одиннадцатому Предвестнику. Безусловно, всё на кое-чьих прожигающих алых глаза.       Несмотря на жажду крови, что заполоняла его разум во время стычек с красноволосым, позже он с невольным восхищением отмечал чужую искусность - Кэйе в пору было вести войны. И если его проклятый народ таки вернётся - он может лишь посочувствовать этому миру.       Время в их походах идёт неспешно, а дни наполнены заурядностью и бытовухой. Лес-горы-таверна-гостиница-лес-плато-лагерь. Но хобби, что привили ему родители, отдает должное - Чайльд послушно вливается в это затишье в ожидании того момента, когда вода вокруг его приманки пойдет кругами по глади.       Момент осознания улова - самое прекрасное чувство во всем процессе рыбалки; он чувствует, что время пришло по тому, как меняется воздух - будто бы заряжается - когда они с Кэйей остаются одни в лагере.       Тот не теряет ни секунды - в вязких сумерках под внимательным взглядом Тартальи, слой за слоем столь замысловатой одежды спадает с чужого тела, напоминая распускающийся цветок с утончённой сердцевиной.       Сам он успевает снять лишь перчатки; ему мешает властный Кэйа, плавным движением перекидывающий ногу через его бедра - садится, не постеснявшись поерзать и устроится наиболее удобно.        - Я видел ваши взгляды, господин Предвестник Фатуи, - мягкий голос манящ, словно зов поющего льда на реках Снежной; ладони мягко укутывают лицо Тартальи в свои холодные объятия, - поэтому, пока подвернулась возможность, я бы хотел решить возникшее между нами... напряжение.       Его глаз медленно моргает, позволяя окинуть взглядом длинные ресницы; Кэйа приоткрывает губы инстинктивно, когда его большой палец скользит к губам напротив.        - Чтобы оно не мешало нашей командной работе, разумеется, - в глазах его лазурных видно, как смешны на самом деле ему свои собственные слова, - если вы не против, конечно.       Нарастающий за их спинами туман добавляет нереальности происходящему и Тарталье кажется, что вместе с пыльцой ночных цветов в легкие попадает дурман; но это ничто иное кроме как влияние существа, что сидит у него на коленях - прекрасного, раскрывшегося и всем видом обещающего то, чего хотелось сильнее всего.       Если он не против, хах?       Его талия - нестеснённая высокими, узкими штанами - оказывается столь же тонкой, когда Тарталья следует ладонями по мягкой коже его спины - а потом ниже, не жалея силы, пальцами впиваясь в мягкую задницу. Шелковые волосы спадают полотном по плечам, когда тот выгибается послушным пластилином в руках Предвестника.       Сложно не узнать в его изящности грацию падших жриц Царицы; ощущая в руках мертвецкий холод чужой кожи, Тарталья прикрывает глаза, полной грудью вдыхая свежесть горного снега с чужих волосы - и на секундочку он будто бы снова дома.       Но Кэйа резко прерывает накатившую сентиментальность предвестника, резко срывая аксельбант из пазика, другой рукой распахивая серый пиджак, чуть ли не вырывая небольшие застёжки на внутренней стороне. По лицу, кажется, что тот вот-вот заурчит от удовольствия, когда смуглая ладонь ощупывает напряжённые мускулы. Медленно, но верно, скользя к кромке штанов.       Чувствуя юркую ладонь на своей плоти, Тарталья притягивает ближе к себе сводящую его с ума бестию, зарываясь в чувствительное место между плечом и шеей; оскаливается, словно зверь перед смертельным ударом - и думает, куда бы, куда бы. Чтобы повкуснее... чтобы посочнее.        - Без следов, - игриво, воздушно и бездыханно, в ухо, пока свободная ладонь следует в рыжую копну, до боли оттягивая густые волосы.       Тарталья не глупый. Он слышит междустрочное "как можно больше". И кусает, целует, зализывает, а потом вновь кусает - кровь на языке ему кажется тысячекратно слаще, чем кровь его побеждённых врагов. Предвестнику кажется долгом оставить следов на смуглой коже как можно больше - помочь ударить побольнее.