Три новеллы

Когда из рук выскальзывают пальцы того, кто был для тебя вселенной, и ты судорожно пытаешься их удержать, понимая, выскальзывают мгновения времени — неудержимые, невозвратные… Ещё секунду назад тепло его рук было твоим. Пусть с кровью, с тяжестью, но ты готов был нести эту тяжесть вечно. А теперь твои ладони наполняются пустотой. Тебе надо бы смириться, потому что это чужой выбор... Лань Чжань ловит последний взгляд человека, без которого его мир не может существовать, и с криком выталкивает слова: «Я найду тебя где угодно, когда угодно, это не имеет значения. Я найду тебя!» И стрелки часов передвигаются на циферблате мироздания. *** Ухань, ноябрь 1911г. Стоял пасмурный ноябрьский вечер. Железнодорожный вокзал Уханя был полон разномастными людьми, в большинстве своём беженцами, двигающимися на север после наводнения Янцзы. Вместе со скарбом и семьями они представляли тяжелое зрелище. Толпа пестрела серым и бурым. Даже лившийся из огромных окон чуть розоватый свет тонул в тюках и узлах, наваленных прямо на полу. По залу сновали полицейские и служащие вокзала, они что-то кричали, махали руками. Группы людей снимались с места, тащились в другой конец зала или выволакивались на перрон. Были слышны разговоры, стук тележек, плач детей, с улицы доносились гудки автомобилей, крики проводников на перроне и звук колокола, возвещающего о прибытии очередного поезда. В соседний состав грузили группу солдат-новобранцев. Видимо одни из тех, кого успели набрать после октябрьского восстания, дыханием которого был полон весь Ухань. Изредка среди этой массы встречались люди в европейской одежде. Вэй Ин отвел взгляд от беженцев, не в силах смотреть на чужое несчастье. Ёжась от холода, передёрнул плечами, стянутыми шерстяной клетчатой курткой, поправил кепи по европейской моде и снова начал всматриваться в людей, бегущих по перрону. Осенью темнело рано и последние рыже-алые лучи, внезапно ярко вспыхнувшие, придали окружающему фантасмагорический вид. На секунду потянуло сквозняком, и тошнотворные запахи вокзала перебились сладковатым запахом сандаловых благовоний. Вэй Ин ещё раз огляделся. Ожидание поезда со связным становилось утомительным. С самого утра он, не в пример обычному состоянию, немного тревожился. Проснувшись с острым ощущением тяжести в груди, он долго не мог сосредоточиться. Точно зная, зачем он в Ухане и что должен сделать, он вдруг, возможно впервые с момента работы на Тунменхой*, перестал беспокоиться об исходе операции. Его охватил приступ фаталистических настроений и странная тоска, оставляющая во рту полынный привкус. Пакет с данными, аккуратно перевязанный шёлковой лентой и больше похожий на подарок для милой девушки, лежал на потемневшем комоде в небольшой комнате старого мотеля, которую он снял и в которой уже два дня ждал телеграммы от связного. В общем-то, всё шло по плану, но сегодняшнее утро выбило его из колеи, как будто вокруг него рвались нити пространства, удерживающие его здесь и сейчас. Звуки будто проходили сквозь вату и растворялись в воздухе: говор слуг на кухне, скрип лестницы, звон посуды на подносе с завтраком, который служка оставлял у двери, шум улицы, крики рикш. Вэй Ин спустился вниз, по темным скрипящим ступеням. На первом этаже, в небольшой уютной столовой, пахло едой и кофе. На ум пришла странная фраза: «В это жизни я пью кофе» … В какой этой? И вот теперь он стоял на перроне, подрагивая от прохладного ветра, и смотрел на приближающийся поезд. Оглушительный гудок вывел его из задумчивости. Вэй Ин заставил себя собраться, приготовившись высматривать связного. Состав со свистом остановился около платформы, и вечернее здание вокзала наполнилось паром и гудками. Из клубов пара, окутывающих первые вагоны для вип-персон, на перрон сошли несколько фигур, вокруг которых сразу засуетились слуги и носильщики. Европеец в твидовом пальто, нежная дама в модном платье и молодой полковник в защитном кителе бэйанской армии, с небрежно наброшенной на плечи шинелью, отороченной темным мехом. На высоком околыше фуражки поблескивала цветная кокарда. Сердце Вэй Ина на мгновение замерло, но ему показалось, что замер весь мир. На соседнем перроне нервно улыбаясь краем губ и поправляя черный козырёк фуражки, стоял Лань Чжань. Это узнавание разбило мозг, как взрыв динамита. Воздух больше не попадал в лёгкие. Лань Чжань, смахивая с шинели невидимые соринки, что-то ответил рапортующему адъютанту и снова повернулся к спутникам, господину, похожему на английского или русского чайного магната и молодой госпоже, которая могла быть как его дочерью, так и содержанкой. Вэй Ин не совсем понял, как оказался на другой стороне платформы. Он видел связного, который направлялся к нему. И осознавал, что у них есть минута, чтобы передать пакет. Он видел офицера полиции, склоняющегося в вежливом поклоне перед Лань Чжанем и его спутниками, и понимал, что шансы без помех пройти рядом ничтожно малы. И всё же, огибая солдат, выгружающих вещи из вагона, он шёл прямо к Лань Чжаню. Тот стоял вполоборота, не замечая его. Зато его увидел связной, совсем ещё юный парень в куртке студента Шанхайнского университета Фудань, и смотрел на него с изумлением. Вэй Ин не мог подвести ячейку, тем более сейчас, когда в Китай вернулся Учитель* и вся операция близилась к завершению. В этой грёбаной жизни это слишком важно. Он задел плечом шинель с позолоченными пуговицами. — Сегодня бал в доме городового, встретимся там. – И почти бегом бросился вдоль состава, не чувствуя, как прокусывает до крови губу от напряжения и невозможности обернуться. Лань Чжань закричал бы, если бы голос не отказался его слушаться, а легкие не перестали вдыхать воздух. — С вами все в порядке? – озабоченный, нежный голос мисс Голд возвратил его в реальность, которая наполнилась звуками, ощущениями, запахами и острой болью в груди… *** Поздний вечер того же дня, дом городового. Оркестр, одетый в европейские костюмы, играл русский вальс. Только маленький мальчик, наряженный в традиционную китайскую одежду, сидел как фарфоровая кукла, иногда он встряхивал руками, в которых держал колокольчики, и от этого музыка становилась странной, как будто в мелодию вальса вплетался магический обряд. Лань Чжань смотрел с верхней галереи на танцующие пары. Его длинные, затянутые в белоснежные перчатки пальцы подергивались на резных перилах из тёмного дерева, выдавая крайнюю степень нервозности. Он не осознавал, что натянут, как струна. С ним несколько раз здоровались, он кивал в ответ, даже не замечая, кого именно он приветствует. В очередную музыкальную паузу, когда зал наполнился говором и шуршанием вечерних платьев, а кто-то внизу взял слово, чтобы поблагодарить хозяина за гостеприимство в это непростое время, в зал вошла новая пара. Грузный господин во фраке вел под руку длинноногую даму в струящемся шелковом платье европейского покроя. Эти двое сразу привлекли внимание гостей. В замысловато уложенных волосах девушки поблескивали драгоценные шпильки и подвески, её изящную шею несколько раз обвивала нить крупного жемчуга. Она улыбнулась, не разжимая ярких маленьких губ, и подняла голову, окидывая взглядом верхние галереи. В эту секунду Лань Чжань узнал эти глаза. Оба замерли - он на верхней галерее, а Вэй Ин внизу, в зале, неотрывно глядя друг на друга, ощущая, что время остановилось на несколько мгновений и ждёт их. Лань Чжаню потребовалось вся сила воли, чтобы не бежать, перепрыгивая через ступени вниз. Вэй Ин стоял рядом со своим спутником и красиво улыбался, напоминая фарфоровых кукол из дорогих французских магазинов. Они сбились о взгляд друг друга. И после короткого представления, чуть поспешнее, чем это положено по этикету, Лань Чжань протянул руку, приглашая Вэй Ина на танец. В это время оркестр начинал играть только входящее в моду в Азии танго, его мало кто осмеливался танцевать, лишь несколько пар вышли на тур. Быть в центре зала у всех на виду, и одновременно — наедине. Руки Лань Чжаня оказались на талии любимого, заскользили по кремовому шелку. — Как ты меня узнал? – одними губами произнёс Вэй Ин. — По родинке около губы, – ответил Лань Чжань, и Вэй Ин улыбнулся краешком маленьких губ, выкрашенных ярко-красной помадой. В этой жизни его выдержка на высоте. Они танцевали под звуки чужой мелодии в городе, только очнувшемся после восстания, наводнённом военными и полицейскими. Они танцевали так, что взгляды всего зала были прикованы именно к ним. Их тела узнавали друг друга, кисти рук касались друг друга, поддерживая, удерживая. Ноги сплетались, почти переходя грань приличия. Они завершили последнее па, и им зааплодировали. Прежде чем разомкнуть пальцы, Лань Чжань шепнул в небольшую ямочку рядом с ухом любимого. — Моя машина стоит у крыльца. Жду тебя там. Как можно быстрее. Он отвел Вэй Ина к сопровождающему. Вежливо откланялся и попросил прощения, что не может остаться; много дел в связи военной обстановкой и переброской войск к Пекину. Машина везла их по тёмным улицам Уханя. На перекрёстках стояли военные патрули. Пару раз их тормозили, проверяли документы, но, видя бумаги у шофёра, почтительно кланялись, пропуская. Прошлая жизнь переставала существовать, таяла вместе с дымом автомобиля. Вей Ин чувствовал, что есть только здесь и сейчас. И ему было на всё наплевать, он прижат щекой к кителю Лань Чжаня, ощущает покалывание ворсинок. Слышит стук сердца. Он прижат кольцом рук, пальцы без перчаток переплетены с его пальцами, чуть скользят, посылая по всему телу сладкую дрожь. Они молчат, потому что говорить сейчас опасно, почти невозможно. Слишком много всего надо сказать сразу. И слишком ничего не значащими будут эти слова. Зато можно слушать дыхание друг друга и чувствовать биение пульса между пальцами. Они подъезжают к центральному отелю — одно из немногих освещённых каменных зданий в городе. Шофер вышколенным движением открывает дверь автомобиля. И вот они уже в холле, полном электрических ламп, а под ногами плывет широкая лестница. Просторные апартаменты встречают тишиной и темнотой. И они оба понимают, что не хотят зажигать свет. — Сейчас ничего не говори, – шепчет Вэй Ин, касаясь указательным пальцем губ Лань Чжаня. – Всё потом. Сейчас только мы. Руки Лань Чжаня проходят по его спине вверх, сминая шелк, разматывая нитку жемчуга, оплетающую белоснежную шею. И горячие губы касаются ключиц, выцеловывают, вылизывают, скользят вверх к скуле. Единственное, что понимает Вэй Ин, что не надо сопротивляться. Да и не хочется. Голова кружится, и хочется просто доверить всё этим рукам и губам, хотя бы на какое-то время забыть о мире за окном. Ни за что не отвечать и ощутить, что от тебя ничего не зависит. Они не доходят до спальни, потому что в кабинете огромный стол зелёного сукна. Он очень удобен для работы, наверное… Думать об этом не получается, потому что сильные пальцы Лань Чжаня зарываются в волосы, расплетая шиньон, и черные длинные пряди распадаются по белоснежным плечам, придавая Вэй Ину совсем уж развратный вид. Лань Чжань берёт его прямо на столе, до конца, так и не сняв платье и порвав кружево нижнего белья. Он сам полураздет, просто не хватило времени, не хватило скользящих по лезвию их жизни секунд. Вэй Ин выгибается, разводя длинные ноги, чувствуя, как его придерживают, и ощущая, что даже в мелочах сегодня он не властен. Затылок упирается в сукно, шею покрывают горячечные поцелуи, а в окне за прозрачной вуалью шторы в такт толчкам качается луна. И совсем не понятно, с чьих у губ срываются эти гортанные стоны. Сколько длится это безумие он не осознает, теряя даже ориентацию в пространстве, когда Лань Чжань поднимает его на руки и несет в спальню. Первый голод обладания слега утолён. На пол слетают остатки одежды и шиньон. Короткие волосы делают Вэй Ина совсем юным. Короткая стрижка Лань Чжаня, наоборот, придаёт ему взрослости. Вэй Ин сидит, упершись плечами в спинку кровати, абсолютно нагой, чуть согнув в колене левую ногу, и даже не задумывается, что не испытывает смущения. Голова занята совершенно другими мыслями и эмоциями, они как стеклянные шарики, хрупкие до одури, коснись — разлетятся и с хрустом вопьются миллионами осколков в мозг. Он просто умрет, если сейчас не насмотрится, не натрогается своего любимого. Лань Чжань сидит напротив на покрывале, белоснежная сорочка осталась на его плечах, он тоже смотрит, не в состоянии отвести взгляда от единственного человека, ради которого он, каждый разом, дышит в этом мире. В полумраке комнаты его глаза лихорадочно блестят. Он ждёт. Они понимают, что разговор неизбежен и эти последние мгновения могут быть именно последними мгновениями… — Ты… – незаданный вопрос повисает в воздухе, и Лань Чжань сглатывает, дергая кадыком. — Тунменхой, — кончик языка нервно обводит разом ставшие сухими губы. — Ну, радует, что это не эта царственная кукла … — встряхивает головой полковник Лань. — Ты не сильно благоволишь императору, — смешок застревает где-то в горле Вэй Ина. — Он бесполезен, — уголок губ Лань Чжаня болезненно дёргается. — Ты выбрал полезного… – Вэй Ин прикусывает язык, понимая, что любое слово может быть лишним. — Я выбрал того, кто не предавал свое государство… — А я того, кто не предавал свой народ… Сухая сильная ладонь Лань Чжаня легла на его рот. Вэй Ин кивнул. — Как тебя туда занесло? – досадливо спрашивает Лань Чжань, меж красивых бровей залегла складка, она едва заметна, но раньше её не было, Вэй Ин хорошо помнил. Он подался вперёд, протянул руки, осторожно коснулся плеч любимого, провел теплыми ладонями вверх по переплетениям мышц, коснулся шеи, задев большими пальцами кадык и, как слепой, едва заметными касаниями стал осматривать лицо. Добрался до лба, провёл по шелковистым бровям, разгладил, показалось мало, потянулся ближе, поцеловал и… оказался втащенным на колени. Лань Чжань подхватил его под бёдра и осторожно насадил на себя, сжав как можно крепче в объятиях. Они замерли на несколько минут, глубоко дыша, привыкая к этим новым острым ощущениям. А потом, одновременно начали двигаться, прерывая дыхание вместе с неспешными толчками члена. — Привяжу, чтобы не удрал опять… — шептал Лань Чжань в слегка оттопыренное ушко, – чтобы был только рядом. — Да, только с тобой, – согласно кивал Вэй Ин, роняя голову в изгиб шеи, стараясь дышать глубоко, сосредоточившись на ощущениях внизу. Неспешные, нежные толчки, скольжение кожи о кожу… Он кончает до обидного быстро, тяжело дышит, не в силах поднять свинцовую голову. Сильные руки Лань Чжаня аккуратно перекладывают его на подушки. Между ног мокро, но это не доставляет неудобства. Прохладный воздух холодит разгорячённое тело, по которому разливается истома. Комнату заливает лунный свет, серебря всё вокруг. Кожа Вэй Ина такая белая, что кажется сама излучает этот свет. Лань Чжань любуется им, чуть склонив голову, ещё и ещё раз обводя взглядом плечи, ключицы, напряжённо торчащие тёмные соски, длинные красивые ноги. Вэй Ин потягивается, пятна теней скользят по телу и он, став похожим на снежного барса, передёргивает плечами. — Замёрз? — спрашивает Лань Чжань Тот мотает головой, улыбается и от этой улыбки в груди становится тепло и больно, а в пах снова ливануло горячим. — Как получилось, что мы снова… — Лань Чжань спотыкается о непроизнесённое слово. Но с Вэй Ином ничего не надо пояснять, всё, как всегда, было ясно. — Я не смогу просто так бросить людей, которые мне доверяют, которые на меня надеются… — шепчет Вэй Ин. — Ты же знаешь. Это не вопрос, это утверждение. Лань Чжань ни на минуту не сомневается, просто он понимает, что не смог бы полюбить другого Вэй Ина, без вот этих дурацких принципов, которые гонят его в пекло. Каждый раз в пекло. И которые каждый раз ставят его жизнь, а значит и жизнь Лань Чжаня на остриё судьбы. Свет облизывает смятые простыни, небо серебрится и розовеет, до рассвета ещё пара часов. Лань Чжань прижимает к себе Вэй Ина так сильно, как может, кажется, у того что-то хрустнуло, он сдавленно хихикает. — Спать, — шепчет Лань Чжань на ухо своему возлюбленному, натягивая на них теплое, легкое шёлковое одеяло. – Спать. И проваливается в глубокий тёплый сон. Ни на минуту не разжимая рук. *** Утро. Лань Чжань прекрасен, его форма выглядит идеально, галифе отглажены, а сапоги блестят на утреннем солнце. К слову сказать, он затмевает солнце, потому что все небо покрыто дымкой, сквозь которую едва угадывается бледно-жёлтое пятно. На улице прохладно. Они стоят у ограды отеля, машина уже подана, водитель учтиво ждёт. На улице не так много прохожих. Разносчики, рикши ещё без клиентов… Их вежливо обтекают, они слишком выделяются среди окружающего – домов, небольших ресторанчиков и лавочек, ещё закрытых в это время. — Хорошо, хорошо, — лихорадочно шепчет Вэй Ин. — Через два дня, если получится, то раньше, я поеду в Шанхай. Там надо встретиться... А, ладно, наплевать. Я напишу письмо. Через два дня я поеду в Пекин... — В Пекине найдёшь улицу Юнь Ань, это восточная часть площади Тяньаньмэнь, квартал, где расположена почта, - перехватывает его слова Лань Чжань. – Я сегодня отправлю распоряжения. Я буду там через неделю. Мы всё решим. Я больше тебя не потеряю. Вэй Ин радуется тому, что его маскарад позволяет им стоять на улице так близко друг к другу. Позволяет Лань Чжаню подносить его пальцы, пусть и затянутые в перчатку, к губам. Он всем телом ощущает, как уносятся секунды, и вот-вот его руку отпустят, он перестанет ощущать это тепло. Вынужден будет на какое-то время превратить всё в воспоминания, превратить в воспоминания своего любимого… И тут Лань Чжань совершает почти немыслимое — аккуратно поддев его подбородок указательным пальцем, он целует его в уголок губ. Прямо на улице. Прямо при шофёре. Вэй Ину не хватает воздуха. Козырёк фуражки чиркает его по лбу. Он опускает голову, потому что в ней фейерверком взрываются все ночные воспоминания. Их руки рассоединяются. Ладони наполняются пустотой. Лань Чжань садится в машину. Смотрит долгим взглядом. Напоследок улыбается едва заметно, просто чуть кривит губы. Словно убеждает себя и Вэй Ина – все будет хорошо. Его ждут в штабе. Вэй Ина где-то там ждёт связной. Он, не отрываясь, смотрит, как чёрный фиат-Типо сворачивает за угол, увозя Лань Чжаня. Он выдыхает. Неделя… Встреча через неделю в Пекине. Сейчас надо сосредоточиться на поручении. И слышит невероятно громкий хлопок, отдающийся дребезжанием стёкол в соседнем ресторанчике. Вэй Ин даже не сразу понимает, почему бежит туда, откуда бегут все. За поворотом какие-то люди пытаются тушить искорёженный черный фиат. На секунду ему кажется, что краски исчезли из мира, и всё вокруг стало черно-белым как на фотоснимках. Машина адъютанта генерала Юаня Шинкая, полковника Лань Чжаня, была взорвана около девяти часов утра в Ухане. Наёмный убийца метнул динамитную бомбу, когда полковник следовал из гостиницы в штаб. Погиб он и его шофер. В этой жизни Вэй Ин больше не сможет улыбаться. Он вернется в Шанхай, спустя полгода вступит в Гоминдан. Прославится как один из самых результативных разведчиков. Погибнет в 1937 году во время резни в Нанкине, помогая спасать население города. Его запрут японские солдаты в одном из городских домов, откуда он успеет вывести семью соратника по партии, из оружия у него останется только меч, но взять живым его не получится. Дом подожгут.