Пацифист

Руки Деккарда сжимаются на горле Оуэна. Так бывает не всегда. Иногда, когда они встречаются – не важно, спланировано ли это заранее (Оуэн должен признать, что он несколько повёрнут на планировании, до чёртовых мурашек) или просто совпадение (хотя такое специфическое совпадение происходит так часто, что можно даже заподозрить, не является ли оно особенным способом планирования Деккарда) – может Деккард как раз возвращается с задания, а может быть и Оуэн – они просто ложатся спать, но при более приятном раскладе они сначала едят, а потом идут спать. Двадцать минут в молчании над купленной в Тэско¹ фирменной говяжьей лазаньей прямиком из микроволновки и стаканом разочарующе дешёвого пойла не должны заметно поднимать настроение, но иногда получается. Иногда от этого и правда становится лучше. Иногда Оуэн ухитряется вернуться с ранением, а иногда и Деккард – будучи в настроении Деккард бормочет что-то о компенсациях, положенных работникам, и о том, что в их профессии такого нет – и в этом случае они только обрабатывают свои раны или помогают с этим друг другу, а потом идут спать. У Деккарда больше шрамов чем у Оуэна – Оуэн знает, что дело в разнице между их заданиями, а не в способностях Деккарда, потому что более менее кто угодно другой вряд ли бы справился в принципе вернуться обратно целым, а не расфасованным по пакетам с заданий, за которые берётся его брат – и именно Оуэн промывал, зашивал и перебинтовывал большую их часть. Вооружённые силы научили его многому, но самыми полезными были навыки первой помощи, хотя он сильно подозревал, что хотя бы половина его познаний по части человеческой анатомии основывалась на превращении людей в фарш, а не на обратной сборке из запчастей. Впрочем, оба умения были вполне уместны при его выборе профессии. Или иногда, когда Деккард был взбешён или Оуэн – особенно подавлен (возглавлять собственную группы удобно, но непременно возникающие конфликты чаще решаются парочкой пуль, чем отделом кадров), или же наоборот – в такие времена они едва могут находиться в одной комнате дольше двадцати минут, хотя обычно этого как раз достаточно. Есть что-то такое между братьями, думает Оуэн: ты любишь их до безумия, до того, что готов убивать ради них, когда угодно и где угодно, но всё равно не будешь в восторге от их постоянного присутствия рядом время от времени. Конечно, они всё равно оставались в чёртовой комнате, будучи оба весьма упрямыми придурками. Они бы не променяли эту комнату ни на какое другое место. А ещё бывает так, как сейчас. Руки Деккарда сжимаются на горле Оуэна. В этом ничего нового, конечно, и Оуэн вовсе не собирается жаловаться, хотя бы формально, даже если бы у них тут была жалобная книга как раз для этих целей; он, в целом, оказался в этой ситуации по собственному желанию. Он разозлил Деккарда в ответ на то, что его идиота-кусок-брат разозлил его, потому что Оэун всегда, всегда знал, когда Деккард позволяет ему победить. Это раздражает его как ничто другое во всём этом чёртовом мире, в основном потому, что уж если он победит, он хочет чтобы это было его собственной заслугой, а не потому, что Деккарду лень приложить чуть больше силы или не хочется в очередной раз протирать им пол, или, возможно, на последнем задании было достаточно драк, его костяшки все в ссадинах, и он просто хочет есть, спать и, может быть, потрахаться, и не обязательно именно в таком порядке. Деккард даже не пытается выглядеть убедительно, чтобы к и так обидно пустующему списку ранений можно было добавить ещё и оскорбление. Обычно Оуэн просто резко останавливается и говорит ему съебаться, а потом уходит как нервный подросток. Но не сегодня. Сегодня он внимательно вгляделся, и да, было бы нечестно забыть упомянуть, что у него и шанса не было бы, если бы Деккард не берёг окровавленную руку, но в этом и был весь грёбанный смысл – он ударил его, потому что брат не обращал достаточно внимания. Деккард рухнул как подкошенный вековой дуб с приятным слуху вскриком удивления. А когда он перевернулся, подобрался и наконец-то посмотрел на Оуэна, стоя на коленях на плитках кухонного пола, подняв брови и всем своим видом спрашивая, какого хрена это сейчас было?, кровь из разбитой прямо по центру губы капала на зубы и заросший подбородок, стекала по шее под всегда такой чистый ворот его всегда такой безупречно белой рубашки. Оуэн протянул ему руку, но, когда Деккард подался вперёд, он просто опять толкнул его на пол, так что тот упал на спину на кухонный пол. Он заслужил все сто процентов этого, больше чем когда-либо. А ведь иногда он по-настоящему нарывается. Деккард опять поднялся на колени. Он сплюнул кровь прямо на пол – у Оуэна до сих пор было ощущение, что он всё ещё чует слабый запах хлорки от зачистки после предыдущего раза – и сел на пятки, наверняка царапая носки своих дорогущих туфель, но Деккард никогда особенно не волновался по мелочам в такие моменты, глядя на него. Он потрогал разбитую губу двумя пальцами, нахмурился, увидев кровь на них, и вытер о свои брюки, от чего скорее всего останутся пятна, но не то чтобы этот костюм стал бы первым, который он испортил, и даже не первым, который он испортил таким образом. Оуэн помнит и дыры от пуль, и пороховые ожоги, и неожиданно аккуратный порез от боевого ножа, ушедшего глубоко в бедро Деккарда, прежде чем Оуэн успел свернул шею уёбка, держащего нож, и сбросить его в Волгу. Он помнит смокинг в посольстве в Париже и то, как они оба “случайно” оказались облиты отличным красным вином, что помогло им пройти мимо смущённых охранников, прежде чем сработала сигнализация, и как он слизал это отличное красное вино с кожи Деккарда, когда они вернулись в свой до смешного роскошный номер на улице Риволи. “Ты об этом пожалеешь,” сказал Деккард, поднимаясь на ноги. Оуэна это почему-то не очень впечатлило; Деккард наступал на него, а он только этого и добивался. Вопреки распространённому мнению, Оуэн не любит драться. Правда не любит. В этом есть свои плюсы, когда расходятся слухи – люди постоянно недооценивают его, забывая его репутацию. Есть, конечно, и недостатки: во-первых, стоит тебе сказать, что ты не фанат драк, как все думают, что ты слабак, и приходится доказывать им обратное или дело закончится чёртовой анархией, и хотя Оуэн и считал, что идея весьма интересна с точки зрения философии, но на практике, при управлении командой она не работала. Во-вторых, все думают, что запросто одолеют тебя в драке, так что им тоже нужно доказывать или.. что ж, есть шанс, что и тут всё закончится анархией. Странно, что люди, считающие тебя обнимающимся с деревьями, поглощающим тофу, носящим сандали сертифицированным пацифистом, сами же в итоге заливают всё вокруг слезами, думает он. Он предполагает, что это просто из-за того, что его личной моралью никогда не был пацифизм. Даже не близко. Ему просто не нравится драться, вот и всё. И всё равно, ничто из этого не меняет того факта, что четыре часа назад он ударил кого-то в лицо и выбил два зуба. Люди склонны думать, что не любить драться значит не уметь драться, как будто это просто кодовое обозначение для того, кто плох в драке, а не личное предпочтение. А ведь он вовсе не плох. И он точно знает, кому должен быть благодарен за это: отнюдь не времени, проведённому в армии, а своему брату, Деккарду Шоу. Драка закончилась быстро. Стоит довести Деккарда до достаточного уровня бешенства, чтобы он начал по-настоящему драться, как всё заканчивается быстро: Оуэн знает, что он не такой резкий, сильный и, честно говоря, у него просто нет такого опыта в этой области, как у Деккарда, так что драка быстро закончилась. Скоро уже Оуэн лежал на полу в компании двух разбитых тарелок и кофейной кружки, которая, судя по всему, даже и не собиралась разбиваться, несмотря на падение со стола. И пока перед глазами всё ещё летали блядские звёздочки, Деккард схватил его, комкая рубашку и куртку, и потащил прямо по полу из кухни в коридор, а оттуда в спальню. Он толкнул его на кровать. Он вытряхнул его из одежды и обуви, стащил его наплечную кобуру (пистолет он швырнул на пол, чтобы не мешался), и Оуэн уже утыкался лицом в матрац, а его задница была выставлена напоказ ещё до того, как успел осознать, что происходит, хотя вообще-то он знал, чего стоит ждать. Спустя каких-то сорок секунд Деккард был в нём, на всю длину, но всё ещё полностью одетый – только ширинку расстегнул. Ещё сорок секунд спустя Деккард перевернул его на спину и снова толкнулся в него. И сжал горло Оуэна ладонями. Иногда Деккард не отпускает руки до тех пор, пока он не отключается, а если это происходит, Оуэн знает, что Деккард продолжит трахать его и после. Он никогда не пытается его остановить, потому что смысл вовсе не в этом. Если бы он хотел его остановить – он бы оттолкнул его первым делом. Он никогда не отталкивал, ни сегодня, ни девять недель назад, ни за три месяца до того, никогда, с самого первого раза, когда Оуэну было семнадцать, он бесил всех и сам бесился от всего подряд, а все говорили, что он хочет быть точно таким же, как его брат, хотя на самом деле всё было совсем не так, вовсе нет. Он никогда не хотел быть Деккардом; у них были разные силы и разные слабости, и так было всегда, а Оуэн всегда знал об этом. Чего он действительно хотел, так это быть таким же крутым в чём-то, как его брат. Чего он хотел, так это заставить брата гордиться им, по крайней мере именно в этом он продолжал убеждать самого себя. И вот в семнадцать, листая порножурнал, который он ухитрился умыкнуть из какого-то сомнительного магазинчика, чей владелец в общем-то сам должен был быть по-проворнее, он понял кое-что ещё: мастурбируя на фотографию какого-то мужика, наполовину раздетого, а наполовину ещё одетого в дерьмовую армейскую форму, как будто только что с дешёвой Хэллоуинской распродажи, он понял, что его зациклило на мужиках в форме. Проблемой было то, что речь шла об одном конкретном мужике, в конкретной форме, ну или об одном очень конкретном мужике в произвольной форме, потому что Деккард носил много разных за эти годы, и иногда Оуэн раздевал его, медленно, играя с пуговицами, аккуратно откладывая каждый фрагмент в сторону по очереди. С тех пор он иногда просил не снимать форму, когда они встречались – как когда они трахались в тот раз в Боршийском² лагере у стены казармы, когда дрались в кузове грузовика с боеприпасами в Кабуле³, пока Деккард не опустился перед ним на колени в своей форме (впрочем на много километров в округе было не сыскать ни одного человека без формы) и отсосал ему над ящиком отличных М16⁴. Дело было в том, что он хотел своего брата. Точка. Абзац. Наверное, от осознания этого стоило заволноваться посильнее – или хоть немного заволноваться в принципе, но нет. Так что когда Деккард, вернувшийся домой на побывку, отоспался как следует, и, поедая на следующее утро отвратительный завтрак (Деккард мог пошинковать луковицу в мгновение ока, но вся его стряпня была просто на удивление дерьмовой на вкус), спросил его, “Ну что, какие планы на сегодня?”, Оуэн бросил тот пошлый журнальчик на кухонный стол, ткнул в него пальцем и сказал, “Это.” Он помнит, как Деккард фыркнул, явно позабавленный, и откинулся на высокую спинку стула. Он помнит, как Деккард взял журнал в руки и быстро пролистал, ухмыляясь и периодически поглядывая на него через стол, подняв брови. Он потёр подбородок, поскрёб заросшую щетиной щёку, которую явно не собирался аккуратно брить в ближайшее время, и сказал, “Тебе хоть минет-то уже делали? Сколько тебе, двенадцать?” “Том из шестого класса,” напрямик сказал Оуэн, хотя ситуация не слишком располагала к откровенности. “После футбола. За стоянкой для велосипедов. И мне семнадцать⁵ исполнилось уже полгода назад. Перестань доёбываться.” Деккард перевёл взгляд обратно на журнал. “Проводил бы ты поменьше времени с Томом из шестого класса,” сказал он, и Оуэн, честно говоря, не совсем понял, серьёзно ли он или нет, а потом кивнул на фотографию. “Серьёзно – это? Я думал, ты предложишь посмотреть футбол в баре и проверить, сможем ли мы взять тебе пива, не спалившись перед домовладельцем.” “Это,” сказал Оуэн уверенным голосом, и хотя мысли о пиве и матче Челси звучали вполне неплохо, он, потянувшись через тарелку с недоеденным завтраком, потыкал пальцем в страницу. Он нервничал, как не нервничал уже давно, и он ненавидел это, а выражение лица Деккарда совершенно нечитаемо для него, по крайней мере было тогда. И может он знал, что посмотреть матч в баре за углом или заказать китайскую еду и посмотреть то дерьмо, которое показывали в субботу по телеку перед важным матчем, было бы беспроигрышным вариантом, но нахуй беспроигрышные варианты. Оуэн не любит беспроигрышные варианты, он любит просчитанные риски. Они оба любят. Любили уже тогда. Деккард резко закрыл журнал. “Иди, прими душ,” сказал он, как будто решение уже было принято. “Как закончишь – я буду в своей комнате.” И Оуэн, как послушный мальчик, пошёл на второй этаж в душ. Он вымыл голову тем мерзким шампунем, пахнущим как ёбанный Олд Спайс, который всё время забывал поменять, и так тщательно скрёбся мочалкой, что казалось, сейчас проскребёт кожу насквозь, а ведь он никогда не пытался тянуть время даже в самых неловких ситуациях (ну кроме, разве что, того чёртового эссе в девятом классе⁶, потому что кто в здравом уме задаст тринадцатилетнему переписать сцену из Тита Андроника⁷ на современном английском), поэтому он выключил воду и вытерся полотенцем, не давая себе времени передумать и ограничиться идиотской дрочкой в душе. Может это такая подъёбка в стиле Деккарда, может он только заржёт и скажет да ладно, ты правда подумал, что я соглашусь?, но он непременно выяснит наверняка. Ему приходилось совершать поступки и поглупее, в конце концов, например любая из тех драк, что он провоцировал, по крайней мере он убедил себя, что это было глупее. Но Деккард, как и обещал, был в своей комнате, когда Оуэн закончил. Он сидел на кровати, голый, прислонившись спиной к изголовью, когда Оуэн зашёл без стука, потому что он никогда в жизни не стучал, заходя к Деккарду, и он поднял взгляд от журнала, лежащего у него на коленях. “Сними полотенце,” сказал он, и Оуэн снял полотенце, обмотанное вокруг талии, и бросил его на пол, и хотя это не был первый раз, когда Деккард видел его голым, всё же он впервые смотрел на него так, с таким выражением, как будто взвешивает разные варианты, и ему нравятся абсолютно все. “Хватит топтаться там. Иди сюда.” Оуэн прикрыл дверь и подошёл. Деккард похлопал по матрасу рядом с собой. “Сюда. На колени.” И он забрался на кровать и встал на колени лицом к изголовью, как будто в этом и не было ничего странного. Деккард не спросил, уверен ли он. Он не спросил, не хочет ли он ещё немного подумать и вернуться к этому потом, если всё-таки по-прежнему будет готов. Он не спросил, не хочет ли он попробовать что-то другое, хотя бы для начала, а то, чего он хотел, они могут сделать в другой раз, когда он опять вернётся в Англию на побывку. Он только надавил рукой ему на спину между лопаток, вынуждая опуститься ниже, и сказал, “Ну же, ты можешь расставить колени пошире.” И Оуэн развёл колени шире, а Деккард провёл ладонями по спине Оуэна, спустился к бёдрам и вдруг оказался так близко, что прижался к Оуэну, кожей к коже. Скользнул ладонями вперёд, по внешней поверхности бедра, сжал и дёрнул вверх, так что теперь к его заднице прижимался член Деккарда, и это было охуенно горячо; Оуэн уже тогда был немаленьким, не сильно меньше чем сейчас, только мускулов поменьше, но, блять, с какой же лёгкостью Деккард мог его сдвинуть. Да и сейчас может. Он немного сместился. Оуэн чувствовал, как у Деккарда встаёт от того, что он вжимается в его задницу, встаёт не слабее чем у самого Оуэна, как он разводит его ягодицы и трётся членом между них. Потом он резко отстранился. Надавил на спину, заставляя упереться в кровать ещё и локтями, и потянулся к прикроватной тумбочке, не спрашивая, было ли у Оуэна что-то такое раньше; сейчас Оуэн догадывается, что тогда брат просто боялся услышать, что на самом деле он трахался с Томом из футбольной команды шестого класса, пока Деккард был командирован за океан. Ничего и не было, если уж на то пошло, но он не горел желанием рассказывать об этом. Потом пальцы Деккарды, скользкие от смазки, прошлись между ягодиц, но только подразнивая, он только, блять, дразнил, трогая его дырку большим пальцем, разводя ягодицы другой рукой и медленно, кончиком пальца, поглаживая кольцо напряжённых мышц. Он надавил большим пальцем – недостаточно сильно, чтобы вдавить внутрь, но достаточно, чтобы Оуэн захотел этого. Он правда очень хотел. Он развёл ноги шире, так широко, что его собственный член почти тёрся о покрывало, и тогда Деккард толкнулся в него одним пальцем, и Оуэн вдохнул до хрипа. Деккард не спросил, не больно ли ему, не хочет ли он остановиться, но Оуэн и не хотел, чтобы он спрашивал; Деккард ввёл в него палец до упора и поглаживал вокруг большим пальцем, пока он не расслабил мышцы. Он толкнулся вторым пальцем, сильно и резко, заставляя Оуэна вскрикнуть и дёрнуться, комкая простыню в крепко сжатых кулаках. Но он не спешил. Он совсем не спешил, двигая пальцами в нём, трахая его ими, медленно и глубоко, с усилием, до тех пор, пока Оуэн не начал подаваться ему навстречу. Ему было плевать, как это выглядит со стороны, потому что, честно, если в мире и был человек, с которым он может быть самим собой – это был Деккард. Иногда ему достаточно этого, как в тот раз, в Милане, на неделе моды, когда Деккард не снял кожаные чёрные водительские перчатки, а они оказались в самом центре бешеной вечеринки как-то ночью, будучи на разных заданиях и работая на разных людей; они переглядывались с разных сторон подиума сорок минут, а потом проскользнули в служебную зону, и Деккард прижал его лицом к стене. Он облизал свои пальцы в перчатке и трахнул его ими, протолкнув руку в отлично сшитые брюки Оуэна, и Оуэн до сих пор помнит это, те движения, как от кожаных перчаток его пальцы, казалось, стали в два раза больше, как он спустил брюки пониже, а Деккард дрочил ему другой своей рукой в такой же перчатке. Иногда ему достаточно этого. Оуэн подался навстречу ему, он мог бы принять и больше, правда мог бы. Иногда он так и делает, три пальца, даже все четыре; а иногда, когда они выключают телефоны, запираются в квартире и уходят в спальню, а Деккард совершенно не торопится – сорок минут, шестьдесят, девяносто, обводит все шрамы Оуэна пальцами, прижимается к каждому из них губами, цепляет кожу зубами, трахая его пальцами, пока перед глазами Оуэна не становится мутно и расплывчато, а его член не твердеет до боли и тогда, иногда, Деккард сгибает пальцы и толкается опять. А иногда, иногда, Оуэн может расслабься настолько, что принимает его до самого запястья. Они оба знают, что он никогда не смог бы зайти так далеко хоть с кем-то кроме Деккарда. Это тот уровень доверия, которого у него никогда не было ни к кому кроме Деккарда, и он никогда этого и не хотел. Он мог бы принять и больше, но Деккард вытащил пальцы и потёрся об него членом. Он направил себя рукой и толкнулся в него. Деккард не маленький, по всем показателям совсем не маленький, и Оуэн помнит, что чувствовал в тот первый раз, как Деккард толкнулся в него, быстро, но не слишком быстро, просто достаточно быстро, чтобы он был охуенно переполнен ощущениями. Деккард удерживал его на месте, его руки сжимались на талии Оуэна, и он качнул бёдрами, двигаясь в нём. Он не дал ему ни секунды, чтобы отдышаться или прийти в себя, он просто начал трахать его, медленно и глубоко, четыре толчка, пять, десять, так резко, что в комнате громко раздавались влажные шлепки, а кровать шаталась под ними. Потом он остановился. Он остановился, потянулся вниз и, обхватив Оуэна рукой поперёк тела, потянул его вверх, принял на себя его вес и прижал к груди, а Оуэн позволил ему это. Он откинул голову назад, дотягиваясь одной рукой до бедра Деккарда и сжимая, а другой дотронулся до шеи Деккарда и впился ногтями ему в кожу. Губы Деккарда касались его, прижимались к его плечу, когда он немного сместился и вошёл глубоко внутрь, а Оуэн подался ему навстречу, и руки Деккарда сместились, одна на член Оуэна, большой палец погладил основание, остальные легко сжали яички, а вторая рука легла на обнажённую шею. Оуэн думает, что они были вполне похожи на картинку из журнала. Он помнит, что ощущения были даже лучше, чем он ожидал. И тут ладонь на горле Оуэна сжалась в стальном захвате. Деккард надавил. Его пальцы сдавливали. Вторая ладонь присоединилась к первой, и обе надавили ещё сильнее, и Оуэн запаниковал. Не то чтобы это было осознанно и не то чтобы это хоть раз повторилось, но в тот раз, в тот первый раз, его руки дёрнулись к рукам Деккарда, и он начал трепыхаться, пытаясь разжать его пальцы без малейшего успеха. “Ты мне доверяешь?” прошептал Деккард ему на ухо. Оуэн слабо кивнул, насколько ему позволяла хватка Деккарда на шее. “Тогда не сопротивляйся.” И Оуэн немедленно отдёрнул руки. Он позволил брату и это. Он помнит, как сложно было сделать хоть вздох, как он хотел сопротивляться, но, опять же, не хотел, и он хотел остановиться, но и не хотел в то же время и только хрипло вдыхал, пока Деккард трахал его и душил его, и от этого у него перед глазами всё плыло и темнело по краям. Он потянулся к собственному члену и сжал его, и вскрикнул, и задрожал, и попытался схватить воздух ртом, и когда он кончил, его бёдра резко дёрнулись, и колечко мышц сжалось вокруг твёрдого члена Деккарда, и он увидел как ебучие звёзды танцуют на изнанке век и больше он не паниковал. Деккард отпустил. Деккард вышел из него и уложил его на спину, и сказал дышать потихоньку, и внимательно глядел на него, стоя на коленях между его ног, всё ещё возбуждённый и твёрдый. Когда он раздвинул колени Оуэна и толкнулся обратно в него, видимо придя к выводу, что Оуэн в порядке и не собирается отключаться, Оуэн едва мог двигаться и все мускулы были как ватные. В голове была приятная, звенящая пустота, но он следил за ним и он так хотел этого, смотрел на его ладони на своих бёдрах, как напрягаются его мускулы, когда он двигается, на выражение на его лице. Деккард толкался сильно, быстро и глубоко, и Оуэн чувствовал, что мог бы кончить только от этого, если бы уже ни запачкал простыни, потому что ни одну секунду он не думал, что Деккард может зайти слишком далеко. Он видел, как челюсти Деккарда с силой сжались, когда его бёдра дёрнулись вперёд, и он кончил в него со стоном, который, Оуэн знает, он мог бы подавить, если бы хотел. Ему кажется, это дорогого стоит, что он не захотел. А после Деккард вышел и вытянулся на кровати рядом с ним. Он повернулся на бок, и Оуэн проследил, как брат накрывает ладонью его шею. "Останутся синяки," сказал Деккард. "Я знаю," ответил Оуэн, хотя говорить было больно. Он не сказал, что именно этого и хотел, но подозревал, что это и необязательно было говорить. А днём, когда они играли в Street Fighter⁸ на приставке в гостиной, и Деккард проигрывал прямо-таки с треском, потому что, судя по всему, в жизни он был гораздо лучше в этом деле чем на экране, синяки уже появились. Той ночью Деккард приложил свои ладони к тёмным следам на его горле перед зеркалом в спальне Оуэна, и пальцы подошли идеально. Трахая его там, он по-прежнему касался пальцами кожи Оуэна, но не сжимал; и одного вида ладоней Деккарда, касающихся его, было каким-то образом достаточно. На следующий день брат начал учить его драться; когда он спросил, зачем, Деккард сказал, "Никто больше не посмеет к тебе и пальцем прикоснуться." С тех пор он ни разу не видел Тома из шестого класса. Он никогда не спрашивал, почему. И вот теперь, руки Деккарда сжимаются на горле Оуэна. Это не новое ощущение, но оно всё равно захватывает так, как не будет ни с кем другим, но Оуэн думает, что в этом нет ничего удивительного, ведь никто не сравнится с ним. Но всё-таки, если честно, это не совсем то, чего он хочет прямо сейчас. Он тянется вверх и бьёт Деккарда по лицу, и что-то такое мелькает в его выражении, что Оуэн очень редко видит, потому что несмотря на всё, Деккард всегда всё контролирует и контролировал с самого начала. Даже когда Оуэн манипулирует им, заставляя делать, что он хочет, брат сам принимает решение, разрешает манипулировать собой, но прямо сейчас, он наконец-то вывел его из равновесия. Поэтому он бьёт ещё раз, и разбитая губа Деккарда снова начинает кровоточить, а Деккард скалит зубы этим своим уродским, ублюдочным образом, как он делает каждый раз, когда собирается сделать что-то, о чём пожалеют все, возможно включая даже его самого. Поэтому Оуэн бьёт его ещё раз, наотмашь, с такой силой, что всё ещё слышит звук удара, когда отталкивает и целует его, жёстко, поднимаясь на колени за секунды, чтобы поцеловать, а затем заставить его лечь на спину. Какое-то мгновение Деккард сопротивляется, а затем принимает решение позволить ему это. Это осознанный выбор, как в тот раз, когда он так избил какого-то парня, что ободрал себе ладони в мясо и практически не мог ничего делать руками следующие две недели, и мог бы просто отпустить бороду, но вместо этого он позволил Оуэну побрить себя, подставил шею и разрешил вести пальцами по коже прямо перед лезвием. Как в каждый из тех разов, когда он позволяет Оуэну использовать нож и сопротивляется желанию немедленно обезоружить его, даже когда холодная сталь проникает ему под кожу, потому что они оба знают, что он делает это намеренно, потому что так же поступает и Деккард; Оуэн знает, что не каждый из их шрамов они получили на работе. Это как в тот раз, когда Оуэн дал Деккарду ключи от квартиры и позволил найти её, потому что даже если было бы безопаснее, не знай он об этой квартире, всё равно было бы в десять раз безопаснее, если бы ни один из них вообще не вернулся в Англию, а он предпочитает просчитанные риски. А теперь квартира полна футболок примерно налезающих на любого из них и камуфляжных брюк, которые длинны Деккарду на три дюйма, и каждый раз, когда Оуэн по ошибке натягивает джинсы Деккарда, ему кажется, что он вырос на три лишних дюйма за ночь. Деккард ухмыляется и обзывает его дылдой, а Оуэн закатывает глаза и обзывает его коротышкой, а соседи никак не могут сообразить, братья они или любовники, когда видят Деккарда в любимом пальто Оуэна. Они и то, и другое. Уже двадцать лет как, попеременно. Оуэн просто-таки наслаждается этой двусмысленностью время от времени, как они стоят почти слишком близко друг к другу в лифте, а кто-то видит это, как Деккард слегка поглаживает его ладонью по спине, когда он открывает дверь, а но стоит им зайти, и Оуэн тут же вытряхивает их обоих из одежды, просто чтобы удостовериться, что они выглядят так же, как и раньше, и оба целы. Может не только для этого. Обычно не только для этого. Какое-то мгновение Деккард сопротивляется, но всё же позволяет Оуэну уложить себя на спину. Это совсем не то подчинение, как в драках, когда он пытается дать Оуэну победить, а раз Оуэн знает это, то он подозревает, что и Деккард знает. Здесь нет ни выигрыша, ни проигрыша. Он распускает галстук Деккарда, и Деккард позволяет плотно обернуть его вокруг своих запястий, позволяет привязать себя к изголовью кровати, которое Оуэн выбрал именно за способность выдержать такое, хотя они оба знают, что Деккард ненавидит быть связанным. Он позволяет расстегнуть свой ремень и стянуть свои порванные брюки до колен, и этого более чем достаточно. Он смотрит, как его брат смазывает свой член, а затем Оуэн поднимает ноги Деккарда под колени, разводит их в стороны, смотрит, как галстук впивается в напряжённые руки Деккарда, как каменеют его мышцы, как чётко очерчиваются бицепсы, и может это не очень удобно, может брюки немного мешаются, а член Деккарда почти не виден под краем рубашки, но Оуэн достаточно силён, чтобы удержать его в таком положении, именно в таком, пока он направляет свой член между ягодиц Деккарда. Только потому, что Оуэн не любит драться, не значит, что он не может; только потому, что Деккард сильнее, не значит, что Оуэн не сильный. Он толкается внутрь, сильно и быстро, потому что точно знает, что Деккард может, а что не может выдержать, чего он хочет, а чего не хочет. Он знает, что если задерёт рубашку Деккарда до подмышек, сможет смотреть на мышцы пресса напрягающиеся от того, что они делают. Он знает ритм, заставляющий Деккарда стонать и подаваться навстречу ему, пока он практически не трахает сам себя членом Оуэна. Он знает, что если сожмёт ладонь на горле Деккарда, тот не станет сопротивляться. Деккард Шоу не теряет контроль, никогда, но иногда он отдаёт его добровольно – со своим братом, за закрытыми дверями. Оуэн сжимает одну ладонь на горле Деккарда, медленно и уверенно; он знает, с какой силой давить, потому что учился у лучшего. Деккард не отводит от него глаз. Деккард дышит, хрипло, и Оуэн смотрит, как он дышит, смотрит ему в лицо, в глаза, чувствует его мускулы, чувствует как он сжимает вокруг него, видит, как галстук плотно натягивается на его запястьях, и он знает, что ткань порвётся раньше, чем они закончат, но не то чтобы, у них не лежало пятьдесят других в ящике на другом конце комнаты, и сейчас уже нет ни малейшего понятия, который принадлежит Деккарду, а который – Оуэну, как и многие другие вещи. Оуэн трахает его медленно, размеренными толчками; это так хорошо, так потрясающе хорошо, как будто он держится за контроль кончиками пальцев, и достаточно всего лишь немного соскользнуть – и всё пойдёт не так, но он знает, что делает. Он должен. Он следит за лицом Деккарда, ищет знаки, считывает реакцию его мускулов, трахая его, и прямо тогда, этот взгляд, Деккард хватает ртом воздух, руки Деккарда слабеют, его спина выгибается, вот оно. Он ослабляет хватку на горле Деккарда, и когда он сжимает его член, проходит всего двадцать секунд, прежде чем тот кончает прямо себе на живот, и сорок секунд до того, как Оуэн последний раз толкается внутрь и кончает глубоко в нём. Деккард не отрываясь смотрит на него, пока он кончает. Никто и никогда не доверял ему так, как доверяет Деккард. Никто и никогда не доверял ему так, как доверяет его брат. Никто не смог бы. Никто другой им и не нужен. Они вряд ли останутся здесь дольше чем на пару дней, думает Оуэн, потому что они редко где задерживаются. Обычно обстановка быстро становится не слишком безопасной для любого из них и приходится переезжать, а ведь всегда можно найти работу где-то ещё и кого-то ещё, кто заплатит. Но когда Оуэн выходит из него, медленно и осторожно, когда он снимает с Деккарда ботинки, носки и безнадёжно испорченные брюки, когда вытягивается рядом с ним, он знает, что дело вовсе не в ебучей квартире. "У меня работа нарисовалась в России," говорит Оуэн, расстёгивая пуговицы на рубашке Деккарда, хотя это немного бессмысленно, ведь вряд ли он сможет снять с Деккарда рубашку, пока у того связаны руки. "Поработай со мной." "Ты имеешь в виду поработать на тебя," отвечает Деккард, играя бровями. "А что если и так?" Деккард ухмыляется и от одного рывка изголовье с треском ломается, и его руки уже свободны. Едва ли Оуэн удивлён; кровать сделана на века, но к такому её не готовили. Вряд ли она могла быть Деккардо-устойчивой. "Предлагаю подраться," говорит Деккард. "А если выиграю я, то это ты будешь работать на меня." "Идёт," отвечает Оуэн. Он нагло ухмыляется, в точности как Деккард; это у них общее. Оуэн не любит драться, но это не значит, что он не умеет. А может у него даже есть несколько запасных трюков, которые Деккард ещё не видел. Оуэн не любит драться. Но это только если он дерётся не с Деккардом. – примечания переводчика – 1 – Тэско – сеть супер/ гипермаркетов в Великобритании и других странах; 2 – Борша – судя по всему, автором подразумевается город в Румынии. Не совсем ясно, что там делали вооружённые силы Великобритании, но других подходящих городов мне обнаружить не удалось; 3 – Кабул – столица и крупнейший город Афганистана. Страна известна очень неспокойной обстановкой, в настоящее время там продолжается гражданская война при активном участии многих стран, включая страны НАТО (Организация Североатлантического Договора), в которую входит и Великобритания; 4 – М16 – автоматическая винтовка, широко применяемая военными по всему миру. Не калашом же единым! Грубо говоря, винтовкой снимают конкретную цель, а из того же автомата Калашникова поливают пулями всех вокруг; 5 – 17-летний шестиклассник – всё объясняется различием между российской и английской системами образования. На самом деле речь идёт о шестом классе очередного из подуровней школы – колледжа; 6 – 13-летний девятиклассник – всё то же. Если пронумеровать всё сплошным порядком, то первые два года – это условный детский сад, первый класс начинается в 5-6 лет, девятый как раз в 13-14, а 17-летние подростки учаться в колледже, так же называемом шестая форма – это как раз то, что было переведено сочетанием “шестой класс”, чтобы не грузить мозг в основном тексте; 7 – Тит Андроник – одна из трагедий Шекспира, знаменитого своим вычурным и отнюдь не современным языком; 8 – Street Fighter – серия видеоигр, имитирующих рукопашный бой. Является прорывом и прямо-таки вехой в этом жанре.