***
Эйв всегда умела удивлять. Она создавала каждый раз новые и новые образы, никогда не повторяясь, но при этом только подчёркивая все лучшие стороны моделей, с которыми работала. Если бы меня спросили, кто лучший визажист и модельер, я бы без запинки сказала, что это Эйвелин. Сама же Эйвелин была в очаровательном коротком платье из красного бархата. Его лиф походил на бабочку, изящно прикрывающую плечи полупрозрачными крыльями из лёгкой ткани, название которой я не запомнила даже после четвёртого повторения Эйв, когда она пыталась рассказать мне о своей учёбе у какого-то знаменитого кутюрье. Изящную шею подчеркнуло жемчужное колье, которое сочеталось с белой брошкой на поясе. Во взгляде Эйвелин читалось предвкушение от того, как отреагируют окружающие на её новые творения. И реальность превзошла все ожидания. Пока мы шли к барной стойке, ловили жадные и очарованные взгляды. Мы производили прекрасное впечатление, но больше всех я была довольна реакцией Гилберта. Тот ловил свою челюсть у самого пола. Его неизменные кожаная куртка и чёрные джинсы с множеством цепей были при нём, что каждый раз больно отдавались в сердце острыми, как лезвие, воспоминаниями. Слишком хорошо знакомый наряд, принадлежащий другому… — Снова только сок? — хихикнула Эйвелин, толкнув меня локтем, стоило нам подойти к бару. — Может, наконец чего покрепче? — Нет, спасибо. Мне как обычно. — Привет, девочки, — Гилберт облокотился на стойку и, окинув меня взглядом, присвистнул. — Я знал, что ты горячая штучка, Хизер, но не представлял насколько! — Остынь, — я коснулась указательным пальцем подбородка Гилберта, едва он приблизил ко мне своё лицо, и отстранилась. — Руками не трогаем, только смотрим! — и улыбнулась, поворачиваясь к бармену. — Ух, недотрога, — усмехнулся Гилберт, усаживаясь рядом со мной. — До сих пор не понимал, почему меня так к тебе тянет, но сегодня, я кажется, осознал. Я всегда любил то, чего так трудно добиться. И меня это заводит, — он провёл языком по нижней губе и подмигнул. Как банально. В этом весь Гилберт. Заезженные движения и самые распространённые фразы, которые он говорил всем подряд. Бессвязный флирт от которого мне становилось тошно. Но, что поделать. Гилберт был нашим «недо»другом, приходилось смириться. — Хиз, это тебе, — улыбнулась Эйвелин и подвинула мне стакан с ярко-жёлтой жидкостью, украшенной долькой апельсина и зонтиком. — Тебе нужно расслабиться, мы же пришли повеселиться. Уже по одной интонации я поняла, что Эйвелин протянула мне не сок. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я посмотрела в эти «честные» глаза и отодвинула стакан. Слишком хорошо знала подругу, чтобы купиться на её очередную попытку напоить меня. — Ну что опять? — она непонимающе на меня посмотрела. — Там совсем чуть-чуть алкоголя, ты даже не заметишь! — Давай, Хиз, мы здесь все свои, оттянемся по полной, — подхватил Гилберт, отпивая из своего стакана, где плескался виски. — Присоединяйся. Каждую тусовку у них была одна тема — если кто-то не пьёт, он должен это сделать. Именно это Эйвелин и Гилберт пытались сделать каждый раз. И удивлялись, когда я отказывалась… Я ничего не имела против алкоголя раньше, но больше не могла пить. Всего один глоток возвращал меня к той жизни, о которой я так старалась забыть. К той, которая раньше делала меня счастливой. К той, что сейчас приносила невыносимую боль… — Хиз, — окликнул Гилберт. — М? Я отвлеклась всего на минуту, доставая телефон из сумочки. Но Гилберт воспользовался этим. Притянул меня к себе, обнял за талию и поцеловал. Сделал это без изящества и нежности, по-свойски, словно так и надо. Всего пару секунд, но мне хватило, чтобы замереть, осмыслить случившееся и осознать, что же он наделал. Что мы наделали. Я оттолкнула Гилберта и раскрыла рот в беззвучном крике. Хотелось накричать на него, обругать и высказать всё в лицо. Но всё отошло на второй план, когда я ощутила во рту привкус алкоголя. — Да что с тобой такое?! — возмутился Гилберт. — Хватит строить из себя невинную овечку! Ты ведь хочешь меня. Ради чего ты тогда так откровенно разоделась?! Он разразился гневной тирадой по поводу того, что я самая упёртая шлюха, которую он когда-либо встречал. Но меня уже не сильно волновали его слова. Меня волновало лишь то, что механизм запустился. Всего капля алкоголя — и я оказалась взаперти. Снова вернулась в свой кошмар, который преследовал меня после того дня…***
Мне кажется, что пытки, которыми люди пытаются свести с ума других, не настолько жестки, как шутки судьбы. Жить в мире, где прошлое врывается в настоящее и пытается диктовать тебе будущее, самый настоящий кошмар. Помните, я говорила про вещи, которые люди не могут больше делать, даже если хотят? А о людях, которых это не коснулось и они этого не понимают? Чувствуете себя второй категорией? Ничего, сейчас проясню. Не знаю, кто это придумал, но я бы убила его, встреться с ним. Сделать так, чтобы мы страдали, вспоминая самые счастливые моменты — это бесчеловечно. Все мы, жители Земли, обречены. Не важно, какого ты пола и возраста, национальности или положения в обществе — всё это не защитит тебя от проклятья. Другим словом это не назвать. Стоит тебе полюбить кого-то, и этот человек станет для тебя всем. Не важно, будет ли это возлюбленный, родители или просто друг; стоит ему уйти из твоей жизни (по любой причине, будь то переезд, расставание или смерть) — и ты получишь «якорь» в прошлое. Любимая еда или напиток станет для тебя туда переходом, позволившим вновь встретиться с тем, кого ты любил. Скажете, что это счастье? Возможность увидеть и поговорить с тем, с кем уже не можешь это сделать? Шанс сделать то, что не успел? Я всегда не понимала этого, ведь для меня это был Ад наяву… Я закрыла глаза и тяжело выдохнула, пытаясь успокоиться. Сосредоточиться на музыке не получалось, Гилберт до сих пор пытался достучаться до меня и высказать, какая же я сука, а Эйвелин ойкала, пытаясь его успокоить. И в тот момент, когда я услышала то, чего боялась больше всего, сердце пропустило удар. — Ты совсем не изменилась. Сердце забилось чаще, душа ушла в пятки. До боли знакомый и любимый голос, ласкающий слух. Мне не нужно было оборачиваться или открывать глаза, чтобы понять, кому он принадлежит. — Всё ещё носишь такие прекрасные наряды, которые отлично демонстрируют твою фигуру, — продолжил он. Эта холодная интонация сводила с ума, заставляла сорваться дыханье и замереть, когда голос понизился до полушёпота и послышался прямо над ухом. Я уже жалела, что позволила Эйвелин меня одеть. — Всё такая же горячая и желаемая. Я открыла глаза — и окружающие звуки словно отошли на второй план, словно им уменьшили громкость. Я уже не могла разобрать, что говорит Гилберт, не слышала прежних восклицаний Эйвелин. Моё внимание было целиком и полностью сосредоточено на воспоминании из прошлого — Майере, моём погибшем возлюбленном. Стоило мне только пригубить алкоголь, как стена между прошлым и настоящим рушилась, ко мне являлся Майер — самая живая и красочная из галлюцинаций, которую только можно вообразить. Майер коснулся моего плеча и обжёг кожу горячим дыханием. Моё тело тут же ответило. Всего одно прикосновение, а тут же разлилось теплом сверху донизу. Я слышала ранее, как люди говорили, что это счастье — снова увидеть того, кого ты любил. Для меня же это было настоящей му́кой. Слышать родной голос, ощущать столь желанные прикосновения и осознавать, что это всё неправда. — Скучала, дорогая? — вновь прошептал Майер. Я не могла себя заставить ответить. Знала, что на самом деле этого нет. Знала, что это всего лишь разбуженное подсознание. Знала, что окружающие не видят и не слышат этого. Но я… я слышала и ощущала. Я жила этим… Майер прошёлся поцелуями по шее, не собираясь останавливаться. Он прижимался ко мне, скользил руками по плечам, талии, спускался по бёдрам. Я жадно глотала воздух, пытаясь вернуть контроль над телом, но оно словно больше не принадлежало мне. Я застыла и не могла шелохнуться. Я была рада, что Гилберт и Эйвелин так были заняты перепалкой, что совершенно забыли обо мне и не видели изменения моего поведения. Гилберт слишком часто не обращал внимания на окружающее, когда его заботило что-то одно, о чём он начинал безостановочно болтать. Эйвелин же пыталась отстоять мою честь. Майера же ничего не волновало, кроме меня. Он продолжал исследовать моё тело, обжигая кожу поцелуями и лаская прикосновениями. Его ледяной и властный голос разливался звенящей мелодией и заставлял трепетать, завлекал и раскрепощал. Я желала всех этих прекрасных мгновений, хотела отдаться моменту и вновь почувствовать себя в руках любимого. Я любила его и хотела быть любимой. Но от этого чувства сердце пропускало всё новые удары, болезненно разрывающие изнутри. Такие реальные ощущения были пустышкой, и это было хуже всего. Эйвелин меня постоянно спрашивала, почему я не смотрю на мужчин, не радуюсь их взглядам и не встречаюсь ни с кем. Я не могла рассказать ей всей правды и лишь отшучивалась. Эйвелин была светлым лучиком, чистой и невинной в этом суровом мире. Не хотелось омрачать и нагружать её всей этой тьмой. Но всё же приходилось обманывать и себя. А ведь и правда, почему? Множество людей теряли любимых, но вставали с колен и шли дальше, продолжая жить и любить. Так почему же не могла и я? Найти другого. Того, кто поможет мне вновь почувствовать себя живой и любимой. С кем мне не придётся страдать от нереальности жара от поцелуев и прикосновений… Но как я могла быть в объятиях другого мужчины одновременно со столь реалистичными ласками погибшего возлюбленного? Смотреть в глаза, но при этом думать о том, что сейчас изменяю, а он этого не осознаёт? Как могу спать с ним, когда Майер шепчет на ухо, что любит меня?.. Всё это происходило только в моей голове. Никто не знал, что я переживала в данный момент. В клубе играла громкая музыка, люди танцевали и веселились, отдыхали. Отмечали приятное событие или же топили горе в стакане. Кто-то пришёл один, кто-то с друзьями, кто-то с любимым. Каждый справлялся со своими мыслями и проблемами сам. Смотрел страху в лицо. Смеялся над проблемами. И со своими мне предстояло сделать тоже самое. Перетерпеть. Выдержать. И забыть…