Золотое ядро — самая значимая вещь в теле заклинателя, ради зарождения которой многие молодые парни и девушки бросают обычную жизнь и ступают на тяжелый путь самосовершенствования. Когда оно уже живёт в тебе, ты чувствуешь его, оберегаешь, взращиваешь как часть самого себя.
Золотое ядро — источник силы любого заклинателя светлого, праведного пути. Если ты усердно работаешь и развиваешь свой потенциал, выходишь за его рамки, ты становишься легендой; именем, что тихо шепчут на собраниях; примером для юных адептов; мифом, перед которым склоняют головы в почтении самые высокомерные главы величайших орденов; ты становишься подобной небожителю сияющей статуей вечного нефрита для обычных людей и тем, кто может самому себе признаться: вот она — выполненная цель. Но это не предел. Не для тех, кто выбрал вечную борьбу.
Золотое ядро — твоё второе «я». Широкая и щедрая река, которая дарит и отдаёт, но, если высушить, превращается в самое настоящее проклятие.
И Вэй Ина матушка-судьба наградила именно последним.
Он жил с этим теплым комочком под сердцем всю свою заклинательскую жизнь, осторожно и постепенно увеличивал свои знания и силы, прятал за дурачеством и ленивым хулиганством настоящий трепет к золотому сиянию, лёгкой пульсации чего-то инородного, что постепенно становилось родным.
Для Вэй Ина этот свет угас.
Без компромиссов, без волшебного лекарства, без второго такого же солнца, скрывающегося внутри него.
Без всяких счастливых концовок. Это не его история.
Он его не потерял и не уничтожил, он его отдал. Тому, кто был братом, пусть и не по крови. Вырезал прямо из груди, кричал и извивался на темной горе с бывшими врагами, желал увидеть наконец-то лучи света, зацепиться за них на рассвете и не потерять в этой пучине боли и отчаяния. Воспалённое сознание подсказывало, что длится эта пытка примерно вечность, а конца ему не видать. Хотелось то ли умереть, то ли сопротивляться невозвратному процессу. Невыносимо. Ощущать всё это — невыносимо.
Вэй Ин чувствовал, как то, что он так бережно хранил, бессовестно, будто и не задумываясь, покидает его тело. Ощущал, как на месте тёплого и живого золотого ядра всё заливает быстро стынущей кровью и мерзким страхом.
Пустотой. Видел, как солнце прячется за облаками, нависшими над ним в холодной усмешке, выливая на него этот злорадный смех вместе с дождем. Таким же холодным и липким.
Цзян Чэн «спасибо» точно не скажет. Скорее всего, шиди возненавидит Усяня, велит убираться прочь, будет громко кричать о чести и его, Вэй Ина, глупости. И всё же, как бы самонадеянно это ни звучало даже в мыслях, Усянь всё равно был уверен, что Ваньинь сделал бы то же. Но меняло ли это хоть что-то? Это не та помощь, которую Второй герой Пристани Лотоса сможет принять. Что угодно, но не чужое золотое ядро. Он слишком сломлен гордостью, чтобы смириться с подобным.
Жить не хотелось. Верить в лучшее не хотелось. Продолжать сражаться не хотелось.
Но выбора не было.
А был ли он у него?
«Не важно. Ну и пусть. Я и так справлюсь,» — это обычно говорят на смертном одре? Это ожидают услышать от него Цзян Чэн и его шицзе? Мадам Юй и Фэнмянь?
Слабость нужно похоронить.
На той горе, где он похоронил часть себя.
Жалел ли Вэй Ин, когда тяжело поднимался с травы, понимая, что теперь не сильнее дворовых псов, от которых всю жизнь убегал? Несомненно. Врать самому себе ещё более непотребное занятие, чем попытки придумать, что сказать младшему. Его скручивало от непонимания, что дальше делать и как существовать. Какие роли на себя примерять? Цзян Чэн ведь не поверит, он заметит, да? Как избавиться от чувства вины за всю ту ложь, с которой идти придётся не ему, с собой-то Усянь честен, хах?
Его цель в этом мире после смерти дяди Цзяна и мадам Юй — защита Цзян Чэна. Любой ценой. А жалкая жизнь сына слуги — цена не такая уж и большая. Мадам Юй не ошибалась, когда говорила Вэй Ину о его никчёмности… Себя спасти не смог, Ваньиня не уберёг, о чем кричали увечья, что навечно укрыли тело нового Главы ордена Юньмэн Цзян.
К черту слабость.
Кончики пальцев покалывало, будто они были покрыты утренним инеем первого дня зимы, ноги не держали и больше походили на неустойчивые стебли лотоса. Штаны потяжелели от разводов грязи, верхние одежды и вовсе отсутствовали, наверняка где-то недалеко брошены в сырости леса, не до церемоний тогда было. Единственная белая рубаха испачкалась в его собственной крови настолько, что Вэй Ин с трудом сдерживал рвотные позывы, разглядывая без особого энтузиазма открывшуюся картину. Казалось, что металлический запах не только витал в воздухе, разрезая гармонию здешних ароматов, но и в кожу въелся намертво. Хотелось вычистить всю землю из под ногтей, которую он собирал в приступе особо острой боли.
Вэнь Нин спрашивал что-то, всё пытался выведать у господина Вэя, как он себя чувствует, паренёк слышал тихую просьбу Вэнь Цин оставить Усяня, но остановился только когда увидел блеклый цвет пустых глаз, в которых с трудом угадывались те огоньки прошлого. Цюнлинь не осмелился тревожить друга дальше. Слова здесь не помогут. Добровольно лишиться золотого ядра намного страшнее, чем может показаться на первый взгляд. Брат и сестра Вэнь ушли, ненавидя свою беспомощность, решив оставить разбитого заклинателя в одиночестве, дав свободу мыслей и действий.
А свобода ли это, когда голос пропал? Получится ли у него ещё хоть раз искренне засмеяться?
Возле него нет его ворчащего названного брата, нет доброй и мудрой Яньли, пытающейся успокоить их очередную драку. Рядом никто не веселится, не приобнимает за плечи, ввязывая в новый поход к озеру, чтобы украсть оттуда ярчайшие плоды водяных цветов.
Возле него лишь тьма. Реальность, от которой хотелось бежать.
Ни к чему слабость.
***
Родной меч отказался от него, напоследок бросив «А какая разница?».
Знакомые стены Пристани Лотоса отказались от него, не забыв напомнить о том, что он — позор всего ордена.
В глазах Цзян Чэна беспрестанно читалось беспокойство, а губы шицзе продолжали дрожать в немых просьбах.
«Остановись.»
«Хватит!»
«Почему именно Тёмный путь?! Ты о себе подумал? О нас с шицзе? Вэй Ин!»
«Возьми свой меч и вернись к нам!»
Но как? Как?! Вэй Ину хотелось смеяться до слез и всхлипов, слыша это от
них. У него нет столь наглой роскоши как выбор. Он изменился. Мир вокруг изменился. Навсегда. Светлые деньки детства всё ещё напоминали о себе во снах, казались то ли подарком небес, то ли их жестокой насмешкой.
Его единственный путь — скользкая, мрачная, одинокая дорожка в самый Ад.
Он это знает. Теперь знает. Понимает и принимает. И даже так Усянь защитит всех.
***
Вэй Ина мёртвыми, притворно приветливыми объятиями окутывает Тьма, говорит довериться ей, шепчет заклятия и обманчиво милые речи про счастливое будущее. Вэй Ина трясёт каждый раз, когда чернейшие эманации злобной ци щекочут пальцы, легким ветерком колышут волосы или проходятся звонкой песней серебряного колокольчика, привязанного к поясу. Он наигранно беззаботно улыбается, когда впервые слышит голоса. Потусторонние и незнакомые, ледяным эхом отдающие в освещённой лунным светом комнате какого-то постоялого двора. Он всё реже засыпает в Пристани Лотоса. Эти голоса... Одни хохочут, другие умоляют. Некоторые вечно спрашивают, когда же они смогут освободиться от оков. Встречались и такие, что по ночам напевали детские песенки про салки духов, о куклах несчастных умерших невест и весёлых забавах речных гулей. Вэй Ин пытался не вслушиваться, заставлял себя думать о свитках, о древних знаниях, о всяких глупостях из юношества.
Скрывать дрожь, убеждать себя и родных в том, что всё хорошо и Тёмные искусства надёжно служат ему, сложнее с каждым днём. Даже то давнее обещание оставаться открытым хотя бы в своих мыслях, даётся ему с трудом. Усянь погряз во внутренних демонах и уже не видел, где откровенная издёвка над самим собой, а где что-то настоящее.
Чэнь Цин в руках ощущается не так легко, как было раньше. Смертоносная флейта сдерживает в себе всё то, что скрывает разбитая и напуганная душа её хозяина. И она рядом до конца.
Чэнь Цин отзывается пламенем в глазах и мерным покачиванием кисточек.
«Вернись со мной в Гусу, Вэй Ин.»
Какого чёрта именно эти слова возникают в сознании спокойным тоном раз за разом? К чему это сбитое дыхание и бурлящая тоска где-то возле сердца? Чушь.
«Нет. Хватит, Второй Нефрит Лань, мне надоело слушать ваши бредни, — хладнокровно отрезать пути к отступлению, самостоятельно загонять себя ещё дальше, на самое дно, Старейшина Илина привык к этому, — у вас не получится запереть меня в той смехотворной пристани монахов!»
Зачем? Зачем Лань Чжань молча смотрит на него этими дивными, поблёскивающими непонятными эмоциями глазами? Почему не уходит и всё пытается отправить его в ту тюрьму? Почему голос этого благородного мужа дрожит, как у него самого? Насмехается? Или жалеет? В любом случае — плевать.
Прятаться больше негде и незачем.
Вэй Ин аккуратно, с долей аристократической грации подносит инструмент ко рту и мягко вдыхает в неё всю ту тёмную энергию, что так долго в нём копилась.
Ухмылка так и играет на его губах. А в глазах слёзы. Почти убаюкивающая мелодия, напоминающая мамину колыбельную перед сном, устрашающе быстро переменяется жутким воем боевой флейты. Резкие ноты призывают смерть.
Он не потеряет контроль. Так ведь?
