тот, кто стоит за спиной

      «Что я такое?» – спрашивает Юджин, презрительно щурясь на собственное отражение. Ненависть захлестывает его с головой, и он опускает взгляд, стараясь подавить ее, холодную до мурашек, столь осязаемую в воздухе, что почти можно коснуться и пропустить между пальцами.       «Зачем я вообще живу?» – в ответ произносит тьма его голосом. Он опускает голову, зажмуривая глаза. Юджину не нужно поднимать взгляда, чтобы почувствовать взаимную ненависть из-за стекла, направленную прямо на него. Сон столь реальный, что боль в груди (и едва перекрывающее жжение в прокушенной губе) разрывает на куски, шумит в ушах барабанами. Зеркало начинает трескаться на мелкие кусочки, заставляя отступить назад – туда, откуда выхода не будет. Тьма хватает его липкими щупальцами за ноги, утягивая вглубь, и Юджин мельком успевает понять, что выхода отсюда нет, и никогда не будет.       Он соскакивает с кровати, хватая грудью воздух. Это кажется столь привычным, что становится обязательным пунктом к началу дня: проснуться [зачеркнуто], постараться поспать [вдвое зачеркнуто], встать с постели… Юджин устало трет глаза при попытке привыкнуть к контрасту яркой комнаты и приятной темнотой за веками. Сколько он уже не просыпался от вечно преследующего кошмара? Он вслепую доходит до ванной, минуя разбросанные вещи, и умывается холодной водой, окунаясь под кран с головой. Бодрость немного возвращается в мозг, но лучше от этого не становится.       Капюшон багровой толстовки привычным жестом оказывается стянут по самый нос – безнадежная попытка спрятаться от взглядов окружающих. Он сует карманы как можно глубже и горбится сильнее, чтобы не видеть на себе взгляды и не накручивать себя еще больше.       В здании школы не становится лучше, а скорее наоборот. Его сосед так и норовит вытянуть из неразговорчивого одноклассника хотя бы одно слово, но Юджин сильнее кутается в ткань, полностью игнорируя все попытки. Писклявый голос трещит над самым ухом: «даже не старайся, ты всегда делаешь что-то не то».       День проходит одной сплошной массой, впрочем, как и все предыдущие. Дом-школа-дом становятся одним моментом и Юджин глазом моргнуть не успевает, как вновь проходит мимо цветочного магазина Линды по пути домой. Женщина на автомате протирает один и тот же листок аспидистра и на краю сознания проноситься мысль, сколько она, бедная, уже сидит так.       Вернувшись домой Юджин честно старается первое время игнорировать так манящую отдохнуть его постель. Да что там, веки слепляются даже в процессе жевания холодного завтрака. Поняв, что далеко так дело не пойдет, он скинул с себя толстовку, в джинсах залезая в постель и только успевая укрыться одеялом, как едва ли голова коснулась подушки, глаза закрылись сами собой – несмотря на страх перед кошмаром, организм требует отдыха.       Комфортная тьма мигом меняется на устрашающую, Юджин уже научился различать их, не особо напрягаясь. Он медленно поворачивается, наблюдая, как отражение поворачивается за ним с небольшой задержкой. Недолгого взгляда достаточно, чтобы лицо исказилось в гримасе отвращения.       «Что я такое?» – вопрос сам срывается с губ снова, и он не старается боле скрыть свои эмоции, кричит на собственное отражение так, словно во всем виноват его двойник за стеклом, кричит так, что оседает голос и готов поспорить, что кричит и вне сна тоже. Крик прерывается внезапными всхлипами, и Юджин со всех сил бьет кулаком по единственной вещи в темноте. Осколки кажутся бесконечными, они царапают кожу на руках и ногах, но он не сдвигается с места, сжимая раму до побеления костяшек и продолжая проклинать во всех грехах человеческих свое отражение, уже хриплым шепотом. Из каждого фрагмента некогда бывшего зеркала на него смотрит новая и новая пара глаз в столь знакомой золотой оправе очков, и Юджин зажмуривается до пятен пред глазами.       «Зачем я вообще живу?» – почти стонет его же голос, доносившийся одновременно внутри головы и отовсюду, словно он находится перед звонким хором разных голосов, что сливаются воедино. Голоса поют еще некоторое время, пока не стихают окончательно. Спустя неопределенное количество времени чья-то ладонь мягко ложится ему на плечо, но у него нет сил даже поднять взгляд, так что он покорно закрывает глаза, готовясь к худшему из всего возможного.       – Успокойся, – мягко говорит кто-то из-за тьмы, и Юджин кривит губы в некое подобие усмешки. Смерть всегда такая вежливая или для него она особенная? Между тем Тьма продолжает, мягко поглаживая по спине: – Успокойся.       Ему хочется как-то ответить, возможно даже спросить, знает ли Тьма способы успокоиться перед смертью, но вместо этого бессвязно бормочет себе под нос. Он ощущает, как чужая рука скользит вдоль его руки и останавливается на ладони, мягко разжимая ее, и проводит большим пальцем вдоль линии жизни. Юджин со слабым удивлением смотрит на небольшую лужицу крови под ногами и то, как Тьма достает маленький осколок из его руки. Между тем руки у Тьмы по-настоящему… сотканные из тьмы. Пальцы у нее длинные, а сами ладони крепкие, мужские, только небольшая лампочка над зеркалом помогает ему разглядеть их, ведь сами они темные и холодные, будто неживые. Юджин медленно поднимает глаза, страшась пересечься взглядом. Страх изнутри не собирался утихать, но, тем не менее, что-то тянуло, говорило: он не причинит вреда.       – Это всего лишь сон. Тебе не стоит так… напрягаться, – Тень едва заметно кивает на осколки и рассеченную руку в подтверждение своих слов и Юджин пользуется моментом и поднимает глаза выше.       – Т-так вы… – он путается в собственных словах, ведь глаза у Тьмы блестят ярче любого солнца и он ощущает небольшое тепло при одном лишь взгляде на них. – Ну, вы не за мной пришли?       Тьма медлит с ответом, сузив глаза, и оценивающе приглядывается к мальчику.       – Нет. Это не входило в мои планы. Я избавляю людей от кошмаров, а ты, насколько мне известно, давно страдаешь ими. Разве что здесь дело не в… – он обрывается на полуслове, отпуская руку Юджина, от чего мальчишка чувствует некоторое разочарование. – Здесь дело в тебе, а не в чем-то еще.       – А может быть что-то еще? – заинтересованно спрашивает он, сжимая рану на руке и подаваясь вперед, при попытке разглядеть тщательней. Тень пожимает плечами, уходя во тьму дальше, куда не решается ступить Юджин. Он понимает местонахождение Тьмы лишь по ярким глазам, теперь напоминающих луну во мраке.       – Ты не должен знать этого. А я не должен был задерживаться и говорить с тобой долго, а лишь помочь, если тебе мешает что-то еще. Но здесь я никак помочь не могу, – Тьма закрыла глаза, и Юджин был вынужден ориентироваться по спокойному голосу, что отскакивал от несуществующих стен и начал доноситься отовсюду точно так же, как и хор из голосов Юджина, но в отличие от последнего, голос Тьмы успокаивал и убаюкивал. – Ты должен справиться со своей нелюбовью сам.       – То есть это будет продолжаться всю мою жизнь? – горестно усмехнулся мальчишка, опускаясь на пол и аккуратно сгребая осколки в одну кучу, подальше от себя. Теперь они казались обычными стекляшками, отражающими окружающее точно так же, как и Юджина некоторое время назад. – Я не могу сделать этого. Я так привык к этому, что что-то другое кажется нечто… странным? Я не могу полюбить себя. Я ничтожен. Я всегда делаю что-то неправильно…       Слова самостоятельно составлялись в предложения, а те, в свою очередь, в целый рассказ. Юджин говорил без остановки, ощущая, как на душе становится чуточку легче: о детстве, о младшей школе и вечных неудачах, о маленьких смешках в свою сторону и отсутствия как таковой уверенности. Он говорил обо всем, не заметив, как Тень села чуть поодаль от него, внимательно изучая и слушая каждое слово.       – То есть… вообще не могу, д-да. Я чувствую, что сделаю что-то не так. Нет, я знаю, что сделаю что-то не так – подойду и скажу лишнего или упаду, как я умею, и это вызовет соответствующую реакцию.       Юджин отпустил осколок из рук, слегка дрогнув, когда увидел Тень слева от себя. Та молчала, не собираясь, кажется, не говорить ни слова.       – И-извини, я задержал тебя, наверное… – заикание вновь вернулось в его речь и Юджин опустил голову в плечи, ощущая, как щеки невольно начинают пылать. Слабый вздох со стороны заставил вжать его голову еще глубже и Юджин вздрогнул сильнее положенного, когда получил слабый удар по голове. Приоткрыв один глаз, он уцепился взглядом за веер и очертание лица. Кожа Тени была темная, но от нее не хотелось прятаться и убегать.       – Полагаю, это может засчитаться мне за доброе дело, – задумчиво сказала Тень скорее для себя, складывая веер в руке. Юджин свел брови к переносице, но предпочел промолчать. – В любом случае, скоро рассвет, тебе нужно отдохнуть.       – Ты уйдешь? – резко спросил Юджин, сам удивляясь своей прямоте.       – Я должен идти, – он поднялся на ноги, не касаясь пола, так, словно поднялся в воздухе. – Ты не можешь создавать сны, но можешь контролировать их. Будь выше этого, не поддавайся страху. Я навещу тебя завтра, но сегодня мне и правда пора.       Когда Юджин вновь посмотрел в сторону гостя, на месте его не оказалось, однако, как и пугающего чувства одиночества. Он поежился на месте, все еще чувствуя слабое присутствие Тени, словно он наблюдал за ним откуда-то издали. Воспользовавшись уединением и отсутствием страха, Юджин зажмурил глаза, представляя себя где-нибудь подальше от безвыходного острова с большим зеркалом и старой лампочкой. Ощущение липких и холодных щупалец незаметно отошли на второй план, когда он услышал едва различимый шепот. «Я буду приглядывать за тобой».