Я испытала огонь и воду. Крик — моя вторая природа. Я научилась любить и верить. Над моей головой нет Бога.
Мошеннице не больно; мошенница перестала чувствовать что-либо вообще еще несколько тысяч лет назад - или только вчера; она точно не помнит. Мошенница вообще мало что помнит, но знает, что под ребрами у нее цветут ликорисы нескольких ядовито-шипастых ошибок, а глотку сдавливает терновый куст собственной святости в чужих фиалковых глаз. У Маньяка они чудесные, когда в золотисто-бордовом цвете на закате переливаются холодной сталью дымчатого слабоумия и особенно ужасны, когда поддернуты серебряной вуалью грядущей ночи - когда он перестает так же, как и она, чувствовать что-либо. Мошенница испытала многое: оказалась в эпицентре битвы акудам, втянулась в опасную как ни крути авантюру, несколько раз сама нарушала закон. Мошенница испытала горьковато-металлический привкус собственных ошибок и приторно-сладкий ее первой влюбленности; испытала липко-сахарный страх укусами пчелСтрах дает мнимую власть. Счастье - голодная пасть. Просто скормлю все мечты, Я теперь ты, я теперь ты.
Горьковатым привкусом на кончике языка Мошенница ощущает биение чужой жизни, когда впервые убивает торговцев людьми во имя собственной безопасности - и в этот момент понимает, что в ее руках находится власть над всем вездесущим. Вседозволенность Мошенница чувствует, когда по нелепой случайности выпускает в сеть сообщение необдуманностью своих действий и пожинает плоды собственного непонимания - она наблюдает за хаосом, посеянным собственными руками с крыши очередной высотки в компании Курьера, и понимает, что, вообще-то, быть акудамой вполне неплохо. Мошенница скалится собственному отражению в зеркале - видит свою смерть от чужих холодных рук, но никак не от старости в пропахшей кошачьим кормом квартире. Мошенница в куртку запахивается грубой текстурой действительности и всеми силами старается не улыбаться. И кто же из них в действительности сумасшедший?Боль и любовь есть одно. Спорим, ты выберешь зло? Кровь окропляет цветы, Я снова ты, я снова ты.
Она старается о Маньяке не думать: хаотичным потоком мыслей следует за мнимой целью, повторяя про себя одно и то же: лгунья. Лгунья, лгунья, лгунья, всегда была и остаешься ею, посредственность в самом ее истинном обличии, пытающаяся исправить не свою жизнь - окружающую реальность; Мошенница не знает, кому что хочет доказать, потому что и о своей невиновности кричать бессмысленно, когда Маньяк после себя оставляет след из изувеченных тел, мол, смотри, я же знаю, что это на самом деле тебе нра-вит-ся. Мошенница - всего лишь одухотворенный образ Маньяка, который он придумал своим воспаленным сознанием, Мошенницы как таковой и не существует вовсе, потому что мораль вытесняется реалиями тоталитаризма и притесненного авангарда в душах псевдо-преступников, потому что, на самом деле, Мошенница порой начинает чувствовать себя настоящим маньяком, когда перестает кричать, видя вывернутые наизнанку трупы.Я на Земле - в первый раз и в последний. Я не вернусь, и я не воскресну. Я обращаю живое в камень. Я извергаю изо рта пламя.
Мошенница скалится перепачканным пламенем ртом и щурится пустыми глазницами; под руками и в глотке у нее грубая текстура сырой земли, а за спиной - потраченные впустую годы жизни, когда Маньяк с особой любовью вскрывает ей вены своей чистой обходительностью - вероятно, в поисках сердца.