Louis Tomlinson - Too Young
***
Эдди устал слушать про нового парня Ричи. Он идеальный, он такой веселый, обаятельный и распрекрасный, что, кажется, нет ни одного изъяна в нём. За исключением того, что он грёбанный самовлюблённый лицемер. Ричи рассказывал о том, как он гордится тем, что Шон бросил курить и ни разу даже не сорвался за весь прошедший год. Лживый пиздёж. Эдди собственными глазами видел, как этот самый Шон втихаря дымит на заднем крыльце, после того, как все миролюбиво уселись за праздничный стол. Все, кроме Эдди, потому что Эдди душило от спёртого воздуха комнаты. От напряжения, которое наэлектризовывало его пассивную агрессию. Тебе разве не плевать? Вы всего пару раз поцеловались с Ричи по детству, по дурости, не придавая ни капли значения той хрупкости момента, неповторимости ощущения, когда руки дрожали, но всё равно упрямо, смело сжимали впалые щеки. Эти времена давно прошли, как и ваша особая, неподдающаяся логике связь, которую ни Тозиер, ни Каспбрак объяснить не смогли бы. Они просто чувствовали, что всегда друг для друга были ближе остальных в компании. Эдди это точно чувствовал. Но было всё так же для Ричи? Эдди дотрагивается кончиками пальцев до своих губ, сухих, покрасневших, но не кусать их на морозе он просто не может. В груди бешено колотится сердце, и давит, невыносимо давит от осознания, что ему придётся сидеть за одним столом с Ричи и его новым парнем. Прямо напротив них. Видеть каждую его улыбку, направленную не в его сторону, каждое похлопывание по коленке, которая не его. Эдди хочется скурить весь блок сигарет, но он не курит. В отличие от Шона. Который, по официальным данным, вообще-то, тоже вроде как бросил. Эдди придирается. Он это абсолютно честно, без пиздежа понимает. Мелочно подмечает минусы, потому что для него это по какой-то причине имеет вес. Каспбрак видит его на крыльце, но ни слова не говорит. Молча заходит в дом и вешает мокрое от снега пальто на крючок. И мысленно ставит ещё одну галочку «против». Какую уже по счёту? В доме у Беверли вкусно пахнет зажаренной курицей, но аппетит совсем пропал. Придётся запихивать силой, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание. Это же Рождество. С какого перепуга у тебя-то такая кислая мина? Ричи проходит по коридору, держа в обеих руках по большой, наполненной вкуснотищей, тарелке и подмигивает Эдди, который загородил проход. — Уши не отморозил? Я уж думал ты сбежал. — С чего бы? — усмехается Эдди, а у самого пальцы на ногах сжимаются от волнения. Такой красивый. Ещё лучше, чем Эдди запомнил его с прошлого раза. Если в детстве Ричи дразнили за нескладное, тощее тело, то сейчас он чуть раздался в плечах, пропорционально вытянулся, и выглядел определённо увереннее. У Эдди дух от такого Ричи захватывало. У Эдди захватывало дух от любого Ричи. — Слушай, у нас не было времени поговорить по-нормальному. У Эдди снег на ресницах тает, отчего взгляд становится «мокрым», слезливым, что ему очень не нравится. В груди печёт от того, как близко Ричи склонился к нему, совсем как раньше. Миллион лет назад. Ты всё ещё помнишь, какие на вкус его губы. И это ли не безумие? — Ты был занят. Я понимаю. — Да к чёрту занятость. После ужина не сбегай сразу, вместе доедем до гостиницы. — Вместе? — в горле застревает ком, и глаза Ричи на секунду замирают чуть ниже носа Эдди. Замирают же? — Ну да. Ты, я и Шон. Мы сможем хоть пообщаться поближе. С ребятами сам понимаешь, будет не то. У Каспбрака в груди невидимая змея неприятно добирается до самого опасного, самого уязвимого местечка. Крутится около сердца и ждёт, когда же можно вцепиться своими ядовитыми клыками. Почти. Уже близко. Эдди смотрит на этого Ричи. Другого, повзрослевшего, по-чужому нового Тозиера, который поумерил пыл и больше не шутил так невпопад. Ему уже не нужно было привлекать внимание такими избитыми жестами. Взгляд сам приковывался к нему, когда он меньше всего сам этого хотел. Или может это было так только для Эдди. Эдди не успевает особо задуматься об этом. Он поглощён этим новым, непонятным для себя ощущением - горечь разливается по позвоночнику, что стоять едва возможно. Ноги подкашиваются, и Ричи почему-то даже не думает отдалиться подальше. Он не ждёт ответа, ещё раз по дружбе подмигивает и, развернувшись спиной, заходит в гостиную, где все ребята с гомоном радуются тому, что он держит в руках. Всё происходит за считанные секунды, но Эдди кажется, что это мгновение растянулось на часы. Его взгляд, ощущение близкого присутствия, аромат родного запаха, который точно такой же - Ричи не умудрился даже за столько лет сменить парфюм - и Эдди корит себя. Им же уже не по пятнадцать. Ему двадцать один, Ричи почти двадцать два, и те моменты, когда они вдвоём, скрывшись ото всех, решили попробовать то, что может случиться только «один раз» растворяется в его сознании. — Первый поцелуй случается единожды, ты же понимаешь? Уверен, что не пожалеешь? — Кажется, нет. А ты? Ричи в тот момент усмехается как-то по-особенному легко, мол, для меня всё это сентиментальная чушь. Но это ведь он заикнулся о «важности момента». Ему пришла в голову эта мысль, не Эдди. Эдди даже не задумывался о том, что они, по сути, крадут первый поцелуй друг друга. Подумаешь, большое дело. Он больше думал о том, почему его так разрывает от восторга от осознания простой истины, что это Ричи. Что он пробует это с Ричи. Если бы он попросил Билла или Майка о подобном, в его животе также что-то бы трепетало? Ему не хочется врать, поэтому он дипломатично сливается от разговора с самим собой на неопределённый срок. Сейчас есть дела поважнее. Сейчас есть Ричи, в двух шагах от него, у которого по-шальному, игриво горят глаза, а по губам в нетерпении снова и снова проходится язык. К которому Эдди просто не терпится прикоснуться.***
У Ричи щёки раскраснелись от выпитого вина, и улыбка не сходит с уст. Шон поладил почти со всеми, особенно очаровал простодушную, легкую на подъём Беверли. Они сразу заболтали как лучшие подружки. Эдди молча ковырял в своей тарелке и мысленно ставил на счётчик каждый раз, когда Шон в разговоре упоминал «мой папа». Дзиньк. Кажется, седьмой. — Мой отец рассказывал мне об этом, когда мы отдыхали в Греции. Нам обязательно, кстати, нужно будет поехать туда вместе, Рич. Тебе там понравится, я уверен. Ричи терпеть не может жару, но Эдди лишь усмехается и набирает новую вилку салата. В конце концов, Тозиер мог уже многократно поменять свои суждения. Прошло полтора года с тех пор, как вы последний раз собирались вот так. Ты, может быть, его уже совсем не знаешь. — Если Ричи будет достаточно глупым и откажется от такого предложения, всегда готова его заменить, — почти серьёзно отвечает Беверли и подливает вина Ричи. Детка, да ты его спаиваешь. — Что ж, думаю не проблема взять нескольких друзей Ричи, чем больше, тем веселее. Эдди понимает, что это нерационально, но его тошнит. Слишком сладко, слишком гладко, и это так не похоже на Ричи. Что конкретно Ричи нашёл в этом парне? Он весь такой лощённый, идеальный и помешанный на том, чтобы произвести максимально хорошее впечатление. Только Эдди обратил внимание, сколько раз он выворачивал любую тему разговора на себя, перетягивал это одеяло так ловко, что уже спариться давно пора, но ему самое оно. И он всегда говорит «я и Ричи». Никогда «мы», или «мы с Ричи». Эдди глупо придирается. Ему просто нужно подышать. Когда он поднимается на второй этаж, шум снизу постепенно сходит на нет с каждой ступенькой наверх. И это такое облегчение. Шум в его голове постепенно распадается и заполняется другим, неприятным осознанием. Ты пялился на него весь вечер. Вдруг кто-то ещё это заметил? Беверли, этот Шон, сам Ричи? Поменяло ли это хоть что-то, если бы Ричи на самом деле заметил? — Я всегда говорю себе, что от одного бокала ничего не будет, но никогда в грёбанной жизни ничего не ограничивается одним бокалом. Эдди вздрагивает, когда дверь уборной открывается, и Ричи вваливается, как будто они и договаривались здесь встретиться. Каспбрак смотрит на его отражение в зеркале и с усмешкой продолжает мыть руки. Вода ледяная, это никуда не годится. Ричи застывает, и его лицо на секунду становится серьёзнее. Серьёзнее, чем за весь вечер. Будто маска, наброшенная впопыхах, слезла, обличая настоящую гримасу вместо улыбки. И когда Ричи не улыбается, его глаза до боли кажутся пустыми. Отчего только они пустые? — Почему ты усмехаешься? — Я? — Эдди «непонимающе» приподнимает брови и продолжает смотреть через зеркало. — Ничего. — Ты весь вечер какой-то странный, — заплетающимся языком произносит Ричи. С вопросительным оттенком в голосе, будто и он сам пока не уверен, что видит перед собой. Кто перед ним? Ты не можешь держаться за тонкую нить, которая когда-то связывала в ранние годы. Связь нужно подпитывать. Что они упустили сделать за последние два года. И каждый боялся признаться в том, что детство кончилось. И что чувства изначально никогда не были детскими. — Ты тоже. Или может это я отвык от тебя. Но ты тоже странный. Я это не в упрёк говорю, просто как факт. — И через секунду Эдди будто понимает, что для обычного пьяного разговора в туалете копнул чуть глубже. Не стоит. Оставь рассуждения о жизни на трезвую голову. — В любом случае, это ерунда. Рот Ричи чуть приоткрывается, и Эдди, кажется, даже знает, что тот хочет сказать. И он почему-то не хочет этого слышать. Словно одна необдуманная, пьяная вдрызг фраза способна пошатнуть всё его тщательно выстраиваемое спокойствие. И изменить всю его жизнь. И он не знает, готов ли он к этому. Этот Ричи выглядит совсем иным. Но чертовски, до боли родным. Ричи шатается, но смело подходит ближе, и у Эдди замирает дыхание. В памяти прокручиваются флешбеки того, как руки Ричи осторожно коснулись его волос, как не знали, можно ли коснуться смелее. Можно ли вести себя так, как подсказывает само тело? Без сожалений, десяток «но», и страха, что ты откроешь глаза, а родные, знакомые глаза взглянут с испугом, совершенно иначе. И больше никогда не смогут посмотреть, как раньше. Ричи стоит на расстоянии пары сантиметров, и его глаза едва фокусируются на глазах Эдди. Они упорно скользят вниз, и в животе Каспбрака становится теплее. Вот оно, это ощущение, по которому он скучал сильнее всего. Это тот же Ричи. Тот же Тозиер, который способен вызвать в нём этот жар эмоций одним неловким прикосновением. Тот же Ричи, который со смехом первый отклонится от него тогда, шесть лет назад, а спустя пять минут, не насытившись, снова полезет целоваться. И этот же Ричи сейчас накрывает его губы резко, без предупреждения, сминая его рот, будто ему дана одна минута, и отсчёт пошёл. У Эдди едва не подкашиваются ноги, и поясницей он упирается в умывальник, чувствует, с каким напором, чувством Ричи напирает на него, не давая шанса отдалиться. Его язык скользит внутрь, и такого поцелуя, таких движений Эдди никогда не помнил с ним. Ричи целует с желанием, со вкусом, гладя изнутри его рот своим языком, и время будто останавливается в очередной раз. Эдди позволяет ответить себе лишь единожды, один раз скользит в ответ по языку Ричи, ускоряя его дыхание, и тут же, словно выныривая из мутной воды, отшатывается от Ричи. Они смотрят друг другу в глаза с минуту, не двигаются, едва переводя дыхание. Смакуя это ощущение, которое взорвалось в них с неожиданной силой. И Эдди выть хочется. Это так же прекрасно, как и было в первый раз. И во второй. И сейчас. Точно как тогда, когда ты был глупеньким, неловким подростком, не соображающим, что значит быть влюблённым. Не складывая даже в голове свои ощущения в это слово. Загоняя его поглубже, пока само, от недостатка кислорода оно не подохнет там в глубине. А оно, зараза, оказалось живучее всех живых. Эдди молча, не отводя взгляда от испуганных глаз Ричи, рукой чуть отталкивает его, освобождает себе проход и выходит из уборной Беверли. В гостиную Ричи возвращается спустя пятнадцать минут, как ни в чём не бывало, за исключением какого-то болезненного блеска в глазах да красноты на щеках. Но всё это списывается на то, что он бахнул сильнее остальных. И сейчас снова тянется за бокалом, который ему услужливо подсовывает Шон, не понимая какую медвежью услугу оказывает. Только Эдди видит по его поведению, что Ричи словно протрезвел за те пару минут, что их не было. И что теперь он даже глаз на него не поднимает. Весь вечер даже не бросает мельком, украдкой хоть взор, и более громким быть просто невозможно. Эдди думает, что всё уляжется, забудется, как делалось всегда, ведь раньше их детские поцелуи никогда не ставили палки в колеса их общению и не разбивали привычную компанию. И Каспбрак думает, что их уговор с Ричи в силе. Что они встретятся после ужина и просто поговорят, как старые друзья. И что этот случай в уборной не отдалит их ещё сильнее друг от друга. Потому что Ричи и так стало катастрофически мало в его жизни. Но в конце вечера Ричи слишком показательно, «виновато» виснет на шее Шона и даже не смотрит в сторону Эдди. И когда приходит время заказать такси, не просит разделить машину с ним. Он просто уезжает, скомкано прощаясь на крыльце, оставляя за собой шлейф горечи, разрушенного ожидания и ощущения того, что ты, Эдди, полный идиот. Ты был идиотом ещё в тот момент, как закрыл глаза, когда он поцеловал тебя в первый раз, потому что «это должно быть прикольно», и «я тебе доверяю». Как сильно можно доверять человеку, чтобы разрешить ему добровольно вырвать сердце из груди и бросить под ноги? Стоит ли это доверие того? Эдди смотрит, как машина отдаляется за угол, почти сворачивает, как внезапно раздаётся резкий звук тормозов. Эдди думает, что Ричи что-то забыл, раз возвращается. И когда дверь снова открывается, что-то падает в груди Каспбрака, когда он видит в лице Ричи словно отражение своего состояния. Испуг, неуверенность, но вместе с тем такое облегчение, что кажется не взаправду. Всё это и правда кажется нереальным, и когда Эдди моргает несколько раз, вылетает из своих мыслей и приходит в себя, то машина уже скрылась из виду, и снег густым, плотным слоем покрывает лёгкое, совсем не зимнее пальто Эдди. Ты ждал слишком долго. И уже пора заходить в дом.