Во имя короля

Зира дышит с трудом, но, кажется, ещё жива — или так думает. Несущественно-странная ситуация пятнает всю её гордость, потому что с той ночи запах короля въедается клещами в кожу и намертво застревает на ней. Прайд смотрит на неё вовсе не как на предателя. Прайд смотрит на неё так, будто Зира прямо сейчас ляжет и умрёт вот тут, на поросшей гнилью почве. Прайд не поймёт. Ему не объяснить, что подросток тогда сам оказался не в том месте не в то время. //Подросток просто не ожидал, что спасенный ею лев, трепыхавшийся на земле и едва тащивший своё тело, — безобразно-худощавое, кожа да кости — уже в следующий миг представится королём.// Скар куда старше, чем на каких-то несколько лун; Зира поначалу в шутку называет его «стариком». А потом грезит превратиться в лежавший поодаль камушек, когда сразу после того, как ворвавшаяся к ним Двала кричит «король вернулся!», перед ней оказывается этот самый лев. На неё же Скар ухмыляется, что смотрится пугающе с его глазами — жгучей прозеленью ядовитыми. Он высокомерен с Сараби, брезглив к львятам и абсолютно безразличен к мелкому прайду, что явился за пару дней до её прибытия. Зира почему-то не удивляется. Зира знает, какими бывают короли. Это ставит решающую точку всем её недоумениям. Скар безотчетно прикрывает гиен своим телом — они тоже хотят жить. Скар строптиво гонится за несуществующим идеалом и без слов заставляет всех содрогаться в поклоне. Скар до по-детски капризного «несправедливо!» из проклинающих уст львиц не похож на Муфасу — да упокоят его душу короли, раз избитое в кровь и мясо тело так и рвут в пепельной пустоши безбожные стервятники. Скар ни разу не такой. Зира в первый раз жалеет, что не удостоилась чести повидать нынешнего короля, стоит после очередной распри Сараби в глухих слезах — будто в бреду — проклинать перед ней тот день, когда вместо её мужа и сына живым из ущелья выбрался он. Зира хочет верить, что в ней лишь играют материнский инстинкт да женская любовь. Зира не верит самой себе. И думает, что мир вновь содрогается в глумливом хохоте и рвет небо своим сардонизмом. Во всяком случае, думает, еда и кров вкупе с жизнью с гиенами — лучше, чем бесцельное скитание по безбрежной пустыне. Она знает, каково это — блуждать в неизвестность затерявшимся странником. Это не весело. Потому Зира отгоняет прочь тлеющие на закате упоминания о меркнувшем прошлом, зарываясь глубже в густой мех Сараби, чтобы вновь вдохнуть её запах. Чужой. Возможно, это запах Муфасы. Или Симбы. Зира не долго задумывается над этим. Наверное, потому, что не давал Скар. Он старше, он повидал за жизнь больше, его она потрепала сильнее. Его шрам — боль и гордыня, выгравированная когтями брата когда-то давно. Зира смотрит на этот рубец, как на нечто диковинное. На него — точно так же. От Скара пахнет смертью. Что хуже — гиенами. Зира ненавидит этот запах. Он сам видится ей в искаженных переливах тусклых цветов, гротескным отражением покойного Муфасы, таким неправильно-неправильным, до претяще пестрящих перед глазами цветастых пятен. Но, чего Зира не желает признавать — Скар умен. Его ум — коварство и отсутствие всякой благосклонности. Его ум — сжатый в тисках прайд, удерживаемый в его загребущих лапах. Сожмёт — и он пропадет бесследно под лейтмотив омерзительного хохота вассалов-гиен. Зира не в первый раз просыпается, когда в ушах пугающей трелью звенит эхо их смеха. И ей страшно. Страшно, как ребёнку, который вновь осиротел. Но когда он подходит к ней в сумраке, то не подает виду. Она не оборачивается, не приветствует, и абсолютно не хочет знать, почему Скара так часто находят рядом с ней. //Периферией зрения она порой видит, как он по-лидерски рычит на клан Шэнзи, и неосознанно пытается подражать ему, но всё, что выходит — вызвать насмешливое фырканье у львят и осуждающий взгляд Сараби.// У Скара к ней нездоровый — кажется — интерес, но она молчит. Наверное, думается так, потому что когда у края Прайдрока дотлевает жёлтый закат, то в околотке гранённых скал он снова находит её. Зира надеется, что он не замечает, как она подолгу разглядывает. — Вы слишком долго смотрите на меня. Скар произносит это так мягко, как он только может, однако вопрос этот в её голове всё равно отзывается эхом каменной лавины перед тем, как небо смыкается во всесильных сумеречных тисках. — Как Вы считаете, я красив? — Нет, сэр, — выпаливает она первое, что только приходит на ум. И тогда же кусает губу до крови от осознания сказанного. Скар смотрит на неё вовсе не как на провинившуюся — хотя откуда ей, простолюдинке, знать мысли владыки? — и только извергает смешок авантюриста. Зире он совершенно не нравится. Точно так же она хочет сказать и о Скаре, но сдерживается. — Честное слово, Зира, в Вас есть что-то необыкновенное, — усмехается. Но выглядит он всё равно не достаточно вкрадчиво. — Так просты характером, но в то же время так метки на слова, как ни одна из других львиц прайда, однако стоит мне к Вам обратиться с вопросом — сразу же бросаетесь в ступор, как испуганная добыча перед своим охотником. — Я прошу прощения за свою необдуманность, — цедит она. — Ничего подобного, продолжайте, — секундный порыв душевного подъёма вновь деформируется непонятным образом в возложенную годами педантичность. — Какие ещё недостатки во мне Вы находите? Наверное, у меня они все открыты. Иногда она думает, что действия его подобны возмездию за её раскрепощенность в момент их непредвиденного знакомства, но Зира не смеет напоминать ему, что если бы не она, то в тот день никто бы так и не помог раненному королю. Однажды Скар в такой глумливой благодарности молвил, что другая львица на её месте добила бы его без сожалений и лишних мыслей, не утомляя себя в принудительных расчётах. Зира молчит о том, что случись с ним это вновь — поступила бы точно так же. Его Величество — она привыкает звать его только так, а не презрительным Скаром, как делают это Нала и Сараби — об этом не знает. Зира думает, что и не надо. И думает вместе с тем, что гиены Шэнзи чересчур глупые и продажные, — //Асанте, Скар, за кусок гнилого мяса, ты так спасаешь нас, амиго! // — раз подставляют самих себя и свою вольность, лишь бы набить желудки до вопиющего «больше не лезет». Она уверена: им большего и не надо. Их попроси разорвать беззащитное дитя ради пропахшего гнилью и кишащего личинками трупа — они не станут раздумывать, съедят и ребёнка, и мертвечину. Тогда ещё Зира не знает, насколько её слова правдивы. Отпечаток его величества припадает глубоким следом во всё: в надломанном смехе львят, в тревожных взглядах прайда, в настороженной походке львиц. Она видит это, когда мельком поглядывает за ребяческой игрой и пытается вспомнить, когда сама в последний раз играла хотя бы так. //Во время догонялки Чумви гонится за Налой как и раньше, разве что Зира замечает, что при этом они не смеются, даже не улыбаются. Выглядит, как настоящее преследование. Остальные львята смотрят на это издалека под еле слышный в тишине топот их лап, будто боятся издать лишний шум и потревожить эту идиллию. Так, будто тогда король пустит в их сторону изголодавшихся по сочному мясу гиен. Зире снова становится страшно от этого зрелища. Тень Скара незримо витает вокруг, оседает во всём и остаётся в прайде, в их движениях, поведении и взглядах. Этого не изменить. Но после этого думает, что продолжать жить дальше даже так можно. Можно приспособиться к жизни с одной лапой, можно приспособиться к жизни без зрения и слуха, в кромешной темноте и сводящем с ума безмолвии. Гиены и вечно серое небо над головой — обычная глупость.// — Вы слишком много времени проводите, глядя на этих львят. Она без понятия, почему сам король обращается к ней на «Вы», но не задается этим вопросом слишком часто, потому что даже такое официальное обращение не придает никакого уважения к собеседнику. — Я люблю «этих львят», — нарочито-спокойно отвечает Зира. — Любите? — угрюмо переспрашивает Скар, изгибая в вопросе бровь. — Да, — неповоротливый язык шевелится, таки дает ответ. — Они часть моей семьи и я бы хотела, чтобы они были в безопасности. — Они в безопасности. Зира ему не верит. — Они напуганы, — констатирует она этот факт. — Они живы, — хмуро отрезает король, и она видит, как сжимается в напряжении всё его тело, как бугры незаметных мышц за рыжей шерстью напрягаются. — А ведь не должны были. — Что Вы имеете в виду? — порванное ухо дёргается, но прямо своего недоумения она не показывает. — Отец Налы мошенник из соседнего прайда, отец Кулы был изгнан за воровство, у Чумви — убит за попытку бросить вызов предыдущему корою, а мать Тамы и Тоджо попыталась иметь интрижку с Муфасой, когда вот-вот должен был родиться мой племянник. Я, как занявший место своего брата, имею полное право убить всех львят, которые жили тут до моего царствования. Зира тяжело дышит и отчего-то верит ему, боковым зрением глядя на детёнышей. — Но я этого не сделал, — говорит Скар. — Ну? Вы всё ещё любите этих львят? Она сглатывает, пронзает его взглядом и выглядит так, будто им же хочет его убить. — Да, — коротко отвечает Зира. — И это неизменно, Ваше Величество. — Даже если их родители были мошенниками в прошлой жизни? — король не ждёт ответа, а будто требует его. Хотя почему «будто»? — Они, как и другие дети, не должны отвечать за их грехи, — ей хочется уйти от разговора, встать и отправиться подальше от Скара, чтобы успокоить львят и сказать, что злых гиен поблизости нет. Но она смиренно стоит рядом с ним, ждёт, пока он её отпустит, хотя Скар вряд ли собирается отпускать её так скоро. — Вы правда необыкновенны, Зира, — тишина трещит по швам от его голоса. — Как для львицы своего возраста. Наверное, Вам не комфортно со львом, вроде меня. Она молчит, не думая отрицать это, и не признается Скару, что он даже старше её отца. — Простите мою глупость, мой король, но Вы правы, — с хрипотцой в опрометчивых словах твердит Зира. Она надеется, что не пожалеет о сказанном. — Не беспокойтесь, — лубянистый ответ Скара бьёт под дых когтями. — Время от времени следует говорить глупости. Это вызывает некую дружескую атмосферу*. — в последней реплике она не находит ни грамма яда. И удивляется. — Хотя, наверное, Вы бы хотели, чтобы мои чувства к Вам были строго отеческими? — Единственное, чего бы я хотела — меньше страданий для прайда и детёнышей, — почти рявкает, скребя почву под лапами. — Может быть, лучше не видеть жизни такой, как она есть, закрыть на всё глаза и радоваться ей*. За пару месяцев в Прайде Света Зира понимает несколько вещей: не стоит пытаться заснуть рядом с храпящим Банзаем, что в мизерные мгновения король не так уж и плох и что Сарафина ей нисколько не нравится. Она смотрит на Скара совсем не так, как Сараби. Она смотрит на Скара так, будто хочет убить. Так, будто в следующую ночь его найдут его же псины подвешенным у скал и с разорванным горлом, а его изуродованную тушу предложат клану Шэнзи в качестве последней трапезы перед повторным изгнанием. Ей думается, что по ночам Сарафина вовсе не спит, а вынашивает план, как от него избавиться, и не знает, почему хочет остановить её. Ещё она замечает, что Скар почти не спит в общей пещере — может, и другие замечают, но не придают этому значения. Утром его запах влажно-терпкий и гиений, а через неделю она застаёт его в утренней темноте у мокрых береговых камней. Зира совершенно не хочет думать, что во сне он кажется ей куда более умиротворённым и спокойным, чем когда их король бодрствует и подолгу прикидывает в голове, как бы испортить день прайду ещё сильнее, чем прежде. Зира не хочет думать о нём совершенно. Ни разу. Ни на секунду, ни на два, и даже не на три. Но думает всё равно, когда трель раздумий заглушает инстинкт. Она со всех лап бежит туда, где Скар проводит ночи, и почти моментально будит его испуганным визгом умирающей добычи: ломкая и сухая, вокруг него горит трава. Тяжёлый дым стелется в слезящиеся глаза и над головами, взбирается до купола звёздного неба и забивает ноздри, пока сама Зира сотрясается в каторжном кашле. Когда от пожара не остаётся и следа, — лапы Скара слегка дымятся и покрыты серым пеплом, а Зира морщится от лёгкого запаха гари — они стоят один напротив другого, тяжело дышат и только обмениваются взглядами. Они оба уверены, что это вовсе не природа играет в злую шутку, потому король злобно клацает зубами. — Я обязан отблагодарить Вас, Зира, — в его словах она улавливает благодарность, чему вновь удивляется, хоть с каждым разом и уверяет, что больше её ничего не удивит. — Асанте. — Я позову Рафики, — Зира игнорирует благодарность и уже собирается к шаману. — Какой смысл? Чем он нам поможет? — Тогда Сараби! Она быстро сможет узнать, кто… — Не надо никого звать! — Скар рычит. Рычит, как король над подчиненным, и меряет шагами берег мелкой речушки. — Оставьте всё, как есть. Не лезьте в это дело. — Но что мы будем делать, Ваше Величество? Слово «мы» отдаётся в контуженных чертогах сознания Скара чем-то странно-реликтовым и напоминающим брата, когда молодой разум отчаянно желал его близости. — Идите обратно, — только и отвечает. — Но как же Вы? После всего случившегося… — Я буду спать подальше от сухой травы, если только этот «кто-то» не решит во второй раз поджечь уже меня. Скоро взойдёт солнце, придётся вставать. Зира, о том, что произошло этой ночью, знаем только мы. Пообещайте молчать об этом. Вдох-выдох. Зира боится думать, что хоть немного волнуется за него. — Спокойной ночи, Ваше Величество. Она отворачивается прежде, чем сказать это, и не сразу замечает недоуменный взгляд. — Как? — слышится. — Вы уже оставляется меня? Вот так? — и в его голосе мелькает театральная обида. — Вы же сами сказали, Ваше Величество, — удивляется она, как невразумительный ребёнок. Скар несколькими мелкими шагами сокращает расстояние между ними, позволяя разглядеть себя ближе. В темноте ночи на неё смотрит другой лев: усталый и молящий вытащить из пут долговечного ада. Он выглядит старше, чем секунду назад. И увереннее. Величие в нём было смешано с совсем мелкой толикой благородства. — Вы спасли мне жизнь, Зира, — простодушно молвит король без всякой запинки, пускай в этот день она впервые слышит от него слова благодарности. — Я рад находиться в долгу именно перед Вами. — Что Вы, сэр? О каком долге может идти речь? Зира хочет надеяться, что его лапа ложится на её в знак того, что он ей благодарен, но ловится на том, что обманывает саму себя уже не единожды. — Я знал, что Вы снова сделаете мне добро. Знал, что однажды Вы вновь спасёте меня… мою жизнь, — его бархатистый фальцет мёрзлый, но она слышит искренность в его словах. — Понял это, увидев Вас. В тишине слышится, как она дышит: тяжело и громко. — Доброй ночи, моя дорогая спасительница, — губы дрожат и он сам хочет улыбнуться, но только блестит прозеленью глаз при склонившемся к нему лунном серпе. Зира колеблется и склоняет к нему дрожащую голову. Когда она пытается уйти, то застает, что Скар прижимает её лапу чересчур сильно, что заставляет её задержаться. Ненадолго. Зира смотрит на него непонимающе. Зира совсем ничего не понимает и догадывается, что всё вовсе не так, как кажется. Утром она застаёт Сарафину недовольной и Нала вовсю удивляется ей, почему мама становится такой злой. Самой Зире тоже хочется знать ответ на этот вопрос, но она делает вид, что ничего не замечает. Быть может, и правда ничего не замечает. Но та ночь отражается весьма странно на них: Сараби напряжена, — как и Зира — Сарафина неистово хлещет хвостом по исхудалым бокам, а Скар отчего-то почти мягко-ласково называет её своим «маленьким другом». Ещё месяц назад она бы знатно возмутилась тому, что Скар — из всех львов! — называет её своим другом. Он делит с ней добычу, когда прайду нечего есть. Зира чувствует себя предателем. Он ходит с ней рядом, когда прайд глазеет на них. Зира чувствует себя неловко. Он говорит с ней на темы, которые не каждый поддержит. Зира чувствует себя взрослой. И она, слушая его, никогда не думает перечить ему. //В один день Зира всерьёз задумывается над тем, что тот пожар устроила Сарафина, и делится опасениями со Скаром, но в ответ только слышит приказ больше не поднимать этот разговор.// Однажды Скар говорит, — так, невзначай — что хочет жениться, и просит никому об этом не говорить. Зира кивает. До него у неё друзей не было — хотя можно ли было назвать другом льва, который годится в родители? — и она не знает, как себя вести с ними, но всё равно заручается держать это в секрете. Она помнит, что при их второй встрече, когда тот спасённый ею простак оказывается тем самым королём Скаром, он лишает Сараби титула королевы и говорит ей, серьёзно-серьёзно, будто клятву оглашает, что найдёт прайду королеву за пределами земель. Одна из львиц твердила, что ни одна самка при здравом уме не пойдёт на бракосочетание с ним, разве что её заставит родня. Зира тогда в это верила. Теперь же Скар проекцией искажает все её минувшие в неизвестность верования и выворачивает весь её мир наизнанку. Она терпит, морщится только. За их общей беседой Зира задумывается над тем, что львице этой, его возможной будущей жене, может быть, даже повезёт оказаться женой самого Скара. Она признаёт, что тогда серьёзно погорячилась — он красив. Она признаёт — он умен. В его лапах — вся власть, он может за раз править всем миром со своим умом, ему лишь захотеть того надо. Она признаётся если не ему, то самой себе: со Скаром можно чувствовать себя собой. Или же найти себя. Неважно. Зира вздыхает и игнорирует его вопрос о том, всё ли в порядке. Этой львице определенно повезёт с ним. Не то, что ей. Она ведь, в отличии от гордячек-принцесс, не соткана из любви с рождения и не наделена аристократическим изяществом. Если Скар узнает, о чём она думает и в каком ключе иногда его разглядывает — засмеётся, подумает, что его маленький друг шутит, и Зира криво улыбнётся в ответ. Поначалу она представляет себя с ним вместе так, шутки ради, или же простейшего интереса. Львицы — да и львы, чего скрывать — любят иногда представлять себя с кем-то, она не исключение. Шутка перестаёт быть таковой и она держится за бывалую смиренность, предательски тлеющую перед ней пеплом. В какой-то момент Зире мерзко от того, насколько она безобразна в своём истинном обличье. Скар не должен представляться ей иначе, чем король. Она не должна представлять, как его тело придавливает её к согретым лучами солнца камням, дыханием опаляя скрытую за шерстью кожу. Мысли, крамольно-мерзкие, вьются вокруг мошкарой, и Зира прогоняет их прочь. Неправильно, повторяет себе. И вовсе не потому, что Скар куда старше неё и не годится королю в его возрасте поглядывать на таких юных простушек. Когда Скар смотрит на неё дольше, чем на других львиц, то наивно пытается верить, что не она одна такая ненормальная, раз подается такому нездоровому воображению. Тем не менее… — Старшая дочь короля Самахани, правителя Прайда Трёх Лун, прибыла! Зира в этот момент отчего-то мечтает одним прыжком словить в полёте кудахчущего Зазу и заткнуть ему клюв. Или же сожрать. Сама принцесса, этакая прелесть и румяное яблочко, натянуто улыбается и представляется Сахарой, а ещё она жмётся слишком близко к Скару. Зира так никогда не делает, потому хочет вслух спросить, с чего бы эта позволяет себе такое. Сахара младше Скара, — но не так, как Зира, естественно — черты её морды мягки и притягательны, а сама она источает так желаемую самцу страсть и любопытство. Она — не Зира, и если это единственная причина, почему именно она… Зира поймёт. Ей не впервой понимать, почему мир ополчается против неё. От бурого меха Сахары пахнет, как от истинной самки — душистыми цветами и брызгами водопадов. Когда она елейно и так безудержно глаголит ему всякую лесть, — //О, это так замечательно, быть замужем за льва такого умного и красивого, у которого ещё и столько амбиций и целей! Я стану для Вас прекрасной женой, Ваше Величество, Вот увидите! // — то Зира понимает: Сахара любит в Скаре власть, могущество, его идеи и поданный ей вожделенной добычей статус — любит всё это, но не самого Скара. Для Зиры это уже повод её презирать. Ночью она думает о том, почему её это вообще заботит. Скар старше, не ребёнок вовсе. У Скара опыт быть должен и она не поверит, что до их знакомства у него ни разу не было самки. Зире нравятся такие — опытные и взрослые. Такие, как Скар. Зире не нравятся дерзкие и нахальные, как Сахара, которая при каждом слове Скара кивает подобно глупой птице — хотя она при короле и не покажет себя такой, какой её видит она. Сахара видит в нём власть, Сахара вовсе не хитра и любит — жить не может без них — злые шутки вроде испорченной охоты и нисколько не волнуется, потому что знает, что у короля всегда найдётся запас мяса для неё. Для королевы. В Сахаре не было того, что было у Скара: у неё не было ума, коварного и слоновой костью блестящего на солнце. Они вместе — король с королевой — проходят по бревну над крокодилами, и Зира знает, что стоя за ней может случайно споткнуться и крокодилы больше не будут казаться такими неживыми — упасть может вместо неё и она. Они идут по каньону, где, кажется, умер Муфаса, и Зира думает, что может поднять шум, вызвать дикий испуг у неё и следить, как тело Сахары ломится вниз — вместе с ней может упасть и Скар, на что она не готова. Она спит у сухих трав и Зире кажется, что она может поступить так же, как хотели поступить когда-то со Скаром. Но Скар — а она точно знает — не обрадуется бездыханному телу своей ещё-не-королевы. //Ещё Зира думает, что Сараби её поступок не оценит, разочаруется. Она ведь почти-матушка, её меньше всего хочется расстраивать.// Скар говорит, что Сахара прекрасна. Что она — тень его мечтаний. Зира с ним не согласна. Зира кивает. Ощущение неправильного отзывается горько-горько. Однажды она делится этим со Скаром, на что он лишь смеётся беззлобно и говорит, что пока что она лишь ребёнок. Дети, как он говорит, способны испытывать сильные чувства, но не способны разбираться в них. Если даже частично и разбираются — не умеют рассказывать об этом. Зира знает, что она давно не ребёнок и чувствует отчасти, что может рассказать об этом, но тогда Скар точно засмеёт её, а она не смеет допустить это. Она, в конце концов, его «маленький друг», который создаст ему вторую тень — одну будет отбрасывать на свадьбе скрытое за грузными облаками солнце, а другая будет такой живой-живой. В окружении всего прайда Сахара насмешливо рассказывает, как глупы и жалостливы её якобы подопечные: она заберёт у них последний кусок мяса, добытый почти что в схватке со смертью, зароет мордой в грязь и вытравит всё чувство самонадеянности — они всё равно будут молчать, лишь почтительно склонят головы перед своей принцессой. Зира гневно фырчит вместе с соплеменницами, которые понимают, что она — не Сараби и не Уру ни разу. Ей кажется, что с её правлением смерть грядёт, и думается, что лучше бы и дальше ей бродить по бесплодным пустошам пустыни и сосать с голоду брошенные кости. Они не слепы, как бы того не хотелось. Под лапами пепел, а стада, один за другим, понимают, что в землях прайда им не выжить. С такой королевой львицам тоже не выжить, но у них выбора нет. Может, потому она видит бездумно-бродящей вокруг да около Сараби, а следом за ней и яростно о чём-то причитающую Сарафину. Она, впрочем, Зире так и не вселяет никакого доверия, но она преданно помалкивает, потому что Сахара кажется уловом покрупнее, а выросшие за время львята, — подростки — стоя вдали, утыкаются рыдающим матерям в шею и горестно-ласково урчат. Зира тогда ещё не понимает, что происходит, да и в подробности не вдается скорее потому, что то не представляет ей интереса. На следующий день понять приходится, когда большая часть юных львов покидает границу, и она сама застает поблизости только застывшую сгорбленным изваянием Налу. — Они навсегда покидают эти земли, — рычит Зира в молчании. — Ты не уйдёшь с ними? Нала качает головой, лепечет что-то о матери. Её голос срывается, звучит с трудом — жалобно, как будто вот-вот упадёт и умрёт на голой земле. Зире хочется рассказать о своих опасениях, но она вновь молчит. Она может ошибаться, а Нала — не так понять, или же прослыть свою мать героиней, которая избавит их от страданий. Впрочем, сама Зира отчасти поймёт её. Даже слыша взываемые к Скару проклятия, которые Сарафина извергает каждый раз перед сном, молчит, а потом думает, что молчит она чересчур долго. Когда о покинувших их земли львах ничего больше не известно, убитая горем от потери сына мать стремится к королю, дожидается момента, когда Сахары не окажется рядом, как будто собирается его убить. Зира надеется, что старуха ещё в уме — глупо пытаться убить льва, за спиной которого в смертельной хватке готовы разорвать глотку орава гиен. Тем не менее, после этого прайд её не видит, Нала качает головой всякий раз на вопросы о ней, а через некоторое время и вовсе дрожит всякий раз, как тень Скара падает на неё. У входа в пещеру Зира прикладывает лапу к животу — желудок затягивает от голода до боли — и заходит. Скар ведь, думает, умный. Он поймёт. Он примет меры. В полутьме его глаза блестят, а уголок пасти искривляется. Она не успевает начать: Скар зовёт её по имени и предлагает присоединиться, после чего показывает на увесистый кусок мяса рядом. Такая, в общем-то, должна достаться Сахаре, не ей ни коим образом, но Зира не думает перечить и напрочь забывает о разговоре. Труп этого зверя не имеет ни лап, ни хвоста, ни головы, — лишь шея уродливо свисает — но никто и не думает разделать её от меха. От голода она не задаётся лишним вопросам, рвёт большими кусками и забывает жевать, глодает до костей и от затуманенного в затосковавшем по свежему мясу разума не задумывается над тем, что шерсть неизвестного ей зверя до подозрения знакомо-бежевая. Почти как у Налы. Или Сарафины. Скорее Сарафины. Она не спрашивает у Скара, почему он не ест. Не спрашивает, почему эта туша оставлена ей, а вовсе не любимой будущей королеве. Ест только и начинает понимать гиен, готовых продать самих себя ради последнего куска. — Голод забирает наши силы, — твердит он. — Запомните, Зира: моя добыча — Ваша. — Это не имеет особой потребности, Ваше Величество, — невозмутимо цедит она, терпит, как в животе ноет спустя нескольких голодных дней от такой трапезы. — Совсем скоро моя добыча будет делиться на троих, — его глаза вновь блестят, и Зира напрягает всё тело, так, как на охоте, как перед боем. — С кем же ещё? — С Сахарой, — коротко отвечает. И расплывается в каверзной ухмылке. — Прелестная самка, не так ли? — Да, мой король. Она отвратительна. — Она умна и полна харизмы. Правда, Зира? — Да, мой король. В ней ни ума, ни сострадания, мой король! — Вы, наверное, заметили мои нежные чувства к ней. Как думаете, возродит ли меня эта чудесная особа, если я женюсь на ней? — Если Вы так думаете, то я согласна с Вами. Мой король, разуйте глаза! Она глупа и вульгарна! — Вы привыкли к Прайдлэнду? — спрашивает он, так, с ходу, не в тему вовсе. — Он стал моим родным домом, — отвечает она прямо, без преуменьшений и преувеличений. — И к его жителям? Всем-всем? — более напористо спрашивает Скар, складывая лапы на голых бугристых камнях, а самому вальяжно раскидываясь на твёрдом возвышении. На Зиру, как и подобает королю, смотрит с высоты. — Они моя семья, Ваше Величество. — Что ж, печально, — роняет лев, прежде чем встать и продемонстрировать всё изящество выпирающего кинжальными гранями тела. — Всегда так бывает: привыкаешь к чему-то, а потом оно бесследно исчезает из жизни. — О чём Вы? — удивляется Зира, но пытается говорить сдержанно. Как бы не сорваться. — Вы мой маленький друг, Зира, и мне печально признавать, что Вам придется покинуть земли прайда. — Но ведь… — Помнится, однажды Вы и сами сказали, что после моей женитьбы с принцессой Сахарой Вы решите оставить меня и что это не обговаривается, — он медленно-медленно, будто время замирает, прикрывает тяжелые веки. Зира сама же замирает. Останавливается и дыхание. Она отворачивается, побивая хвостом по полу пещеры. Она верила, что Скар забудет, а вспомнив — отговорит. Что она имеет значение для него такое же, как и его возлюбленная. — Значит, вот как… Зира, послушайте меня! Вы же отвернулись не для того, чтобы ещё мяса найти? Так вот, я помню, с какой лёгкостью, которую я уважаю, Вы сказали, что уйдёте, как только я женюсь. Надеюсь, что спустя одну луну Сахара будет зваться королевой. Вы просили не оспаривать это решение, потому я напоминаю: через пару дней Вы должны будете уйти. Зира расправляет уставшие плечи и на миг прикрывает веки. — Хорошо, мой король. Я найду новый дом и… — О, это не имеет потребности! — улыбчиво прерывает её Скар. — Я послал Зазу в Прайд Солнца; король Джума с радостью примет Вас в свои земли. — Прайд Солнца, — обреченно ахает Зира. — Это же… он же… это тот, за пустыней и джунглями? — Верно, мой маленький друг. — Но ведь это… это так далеко. Это такая преграда. — Между чем? — Скар не показывает, что удивлен. — Между мною и Прайдлэндом, между мною и Сараби с Налой, гиенами и… Она с трудом вдыхает и выдыхает спертый воздух, судорожно оглядывается, будто ищет спасения. — И? Чем же ещё, Зира? — …между мною и Вами, Ваше Величество! Зира слышит, как в тишине разбивается сердце, грохотом обвала и бьющего по перепонкам грохочущего водопада. Скар другой. Скар так холоден, так стоически терпит то, как она дрожит и почти плачет перед ним, как содрогаются в немых рыданиях её плечи и с каким оглушительным трезвоном гневные слёзы разбиваются о бугры пола. — Далеко, — соглашается. — И после этого мы с Вами больше никогда не увидимся. Мы были друзьями, Зира, и я сочту за честь, если даже после прощания Вы останетесь моим маленьким другом. Думаю, в такие моменты друзья хотят побыть вместе больше времени. Вы так не считаете? — Зира кивает, потому что чувствует, что следующее слово — и она сорвется. — Поговорим о проведенном времени и разлуке. Вот кости, которые остались от той туши, кожа да мех. Наверное, в прайде, где много еды, Вы не будете вспоминать мгновения голода, как клан Шэнзи. Он откидывает в сторону обглоданную кость — Зира рвала и кромсала её так, будто это последний кусок еды за остаток жизни. — Несомненно, Прайд Солнца далеко от этих земель. Я сожалею, что отправляю в такое долгое и утомительное путешествие своего друга. Иногда я думаю, что между нами есть родство. Как будто что-то тонкое и невидимое соединяет моё сердце с Вашим. Ох, боюсь, что если между нами будут пустыни, джунгли, а вместе с ним проляжет море, то это исчезнет. — О, Айхью, лучше бы не рождаться мне на этот свет, чтобы не знать ни Прайдлэнд, ни Вас! — Вам так тяжело прощаться с прайдом? — Да, мой король! Я люблю Прайд Света! Я люблю то, что тут я — это я. Здесь собралась вся моя родня, здесь я не ущимлена и не оскорблена. Я росла здесь, будто тут и родилась. Тут моё сердце, Ваше Величество. Сердце, которое я оставлю, которого у меня не будет в другом месте. Я восхищалась Вами, но мы говорили на равных. Я имела честь общаться со львом сильным и умным, который увидит в глупом ребёнке взрослую львицу. Здесь, не в прайде Джумы, а здесь я встретила Вас! И теперь мне больно от мысли, что я должна уйти и оставить Вас! — Уходить? Зачем? Вы не обязаны, — в холодном безразличии твердит король. — Но ведь… Ваша невеста. — Да, невеста. И что с того? — Я должна уйти, — Зира роняет голову и жмет глаза до болезненно-ярких пятен. — Вы останетесь, Зира. Куда Вам идти? Неужто в Прайд Солнца? — Да, туда. Я не добыча, и никакой охотник не удержит меня. Я свободна и чиста перед Вами, с умом, который требует покинуть Вас. Скар идёт к ней ближе, заставляет сердце дрожать, а её саму пятиться к стене — так обычно делали гиены на охоте, когда им ещё было позволено изредка опустошать земли и сеять хохот по ещё живым околоткам. — Ваш ум заставит Вас либо страдать, либо радоваться. Он решит Вашу долю, не я, — Скар прижимает её собой к щербатым сводам и смотрит пристально. — Я предлагаю Вам свои лапу и сердце. Зира забывает, что должна дышать. И хмурится. — Прекратите шутить, — отрезает она. — Мне странно слышать это от Вас. — Пройдите со мной всю мою жизнь, как моя верная подруга, спутница, жена и мать моих детей. — У Вас уже есть спутница, обратитесь к ней, — раздраженно чеканит Зира. — Я предлагаю Вам своё сердце, Зира, ибо я собирался жениться только на Вас. Вы откажетесь от него? Она уверена: над ней шутят. Шутят, как над ребёнком. — Между нами стоит Ваша будущая жена. — Моя будущая жена стоит передо мной, — говорит Скар мягко, так, как может, но его слова всё равно похожи на громогласный обвал, на сверлящий виски шум. — Вы — равное мне существо. Вы — то, что я не нашел в другой. Я спрошу ещё раз: Вы станете моей женой? Вы верите мне? — Нет, — Зира качает головой в первый раз, потому что она всегда, сколько себя помнит, только кивала. — Какой же Вы скептик, Зира, — Скар обдает её нервным смешком. — Похоже, Вы правда поверили в этот спектакль с Сахарой. С глупой, вульгарной, бесцеремонной и совершенно бездарной львицей. — король не говорит, сплевывает эти слова, сплевывает скопившееся омерзение. — В ней нет ничего. Жалкая принцесса, дорогое сокровище своих родителей, избаловавших её. А Вы — Вы неземное существо, так внезапно явившееся в мою жизнь. — Ваше Величество, подойдите ко мне поближе. — Зачем? — удивляется. — Я хочу посмотреть в Ваши глаза, чтобы они сказали мне правду. — Ваши слова ранят меня, Зира, — насмешливо говорит Скар. Но всё равно подходит ближе, склоняется к ней — королю не подобает так склоняться перед нищенкой. И тогда Зира видит на нём уставший взгляд, пролегшие под раскосыми глазами тени-мешки и покрытые незрячим изумрудом жасмины явственно-колоритных радужек. — Ваше Величество, Вы не врёте? Вы правда любите меня? — щурится, и Скар понимает: не верит. — Люблю больше, чем кого-то ещё в этой жизни, — он дергает ушами и смотрит пронзительно. Зира не чувствует ни холода, ни голода. — Хотите, я проговорю клятву? — Если так, сэр, то я готова стать Вашей женой. — Скар. — Что? — Хотя бы сейчас называй меня по имени, Зира, — она готова поклясться: это первый раз, когда он называет её на «ты». — Скар, — повторяет она, почти звучит. И вздрагивает, когда Скар касается до неё носом, а потом иначе — сгребает в охапку, жмётся подбородком к длинной шее и неистово (почти ласково) урчит в ухо. Зира жмурит глаза: Сахара сейчас за пределами сознания. — Дай мне счастье и я сделаю тебя счастливым, — скучающая атмосфера неожиданно разбивается его оживлённым голосом. — Обещаю, Скар. Зира пытается верить самой себе, что сдержит это обещание до конца. Скар же тычется острым носом носом за уши, дышит с тяжестью, вовсе не думает о том, что их могут застать вот так и не вспоминает о своей пока-ещё-не-жене. //В детстве, помнится, Муфаса будто наперёд искал прайду будущую королеву и постоянно ошивался по округе с Сараби, с прелестной и милой Сараби, а Така с восхищенной завистью наблюдал за ними из тени. Ему, как и любому льву, со временем надоедает быть простым наблюдателем.// Скар смотрит на искажающуюся в ядовитом неистовстве Сахару ненавистно, когда на весь прайд официально оглашает ей о разрыве их бракосочетания. Она извивается, как змея, брызжет ядом перед его мордой и обещает, что он ещё будет жалеть. А ещё требует показать ей ту, что осмеливается посягнуть на её место. — Кто? Она? — смеётся. — Король Скар, либо Вы так глупы, либо меня за дуру держите. Она же Вам в дочери годится! Это — последнее, что она говорит перед тем, как её след исчезает из прайда вместе с запахом, вбившимся глубоко в ноздри. Зира смотрит на исчезающий силуэт так, будто она победитель (только вот почему «будто»?). Сахара уходит проигравшей, но такой себя не чувствует. Выросшей на богатых отцовских пастбищах в тепле и уюте, принцесса, право, не ощутит никакого ущемления, если лишится возможности править воняющими гнилью пустошами со стариком, потому в уме она лишь глумливо соболезнует Зире. Ей ведь отныне проходить все эти нескончаемые круги ада, а не лунному цветочку из соседнего прайда. Сахара ведь натерпелась уже этих гиен — с их слюнявыми ртами и ввизгливым смехом ей хотелось бежать. Когда слово «брак» грузом валится на острые плечи, Зира смотрит на Скара так, словно он — спаситель, её плацебо. Словно он — тень Айхью на земле, по которой она ходит, хотя все вокруг скажут, что Шетани. — Ты рада, — а вот Сараби нисколько не рада. — Очень, — воодушевленно отвечает Зира, когда бабочки в животе пляшут сильнее, до ощутимого чувства чего-то приятного и неизвестного раньше. — Когда Скар сказал, что женится на тебе, думала, что сновидение пришло. Когда поняла, что всё настоящее, подумалось, что шутка, или он умом тронулся. Ты уверена, что он зовет тебя по любви? У Сараби голос — сталь, и у Зиры от её слов, от холода и недоверия, почти выбивает злоречивые слёзы из глаз. — Не пойми меня неправильно, — Сараби говорит прежде, чем она успевает ответить. — Ты юна, опыта в самцах нет, а между тобой и Скаром больше двух лет разницы. Я всегда замечала, как он балует тебя, как относится иначе, чем к другим. Я волнуюсь, Зира. — За что? — рычит она. — За то, что я стану королевой, а не ты? — Не в этом дело, — качает головой вдова. — А в чём? Я недостаточно хороша для Скара? Ох, или же тебе правда глаза колет, что полноправным королём будет именно он, а не Муфаса, кости которого уже догрызли с голоду гиены? Сараби склабится, рычит опасливо, и расставляет лапы так, как делают львицы при охоте — и на этом всё. Зира считает, что этот разговор лучший повод никогда больше не говорить с ней. Скар ведь другой, вовсе не Муфаса, и ей знать не хочется, каким был его брат при жизни. Скар ведь умен и ищет место всякому, понимает чужие мечты так же, как и свои. Королева Зира — звучит. И это имя будет у каждой львицы на обсохших от жажды и голода устах, Зира позаботится об этом. И Скар тоже. Она, в конце концов, молода, а Скар ещё не так стар, как многие твердят. У них полное право любить высечено на ноющих рёбрах жжеными гравюрами. Любить по-своему — по-взрослому, горячо и жарко, так, чтобы эта любовь оставляла на холке следы от клыков, до когтистых царапин и сливающихся в единый лейтмотив вдохов-выдохов. Она тщательно жует принесенные им травы: засуха настигает внезапно, не дает ни вдохнуть, ни выдохнуть, а растить детёныша в таких условиях знаменовало скорую гибель. Думая об этом, Зира рвет одну травинку за другой, пытаясь представить, как между щек горчит вовсе не претящая зелень, а мясо свежей утки, только-только пойманной и принесенной королеве охотницами. Вопросы о наследнике Скар игнорирует. Ухмыляется ехидно только, пока Шэнзи меняется оскорблениями с Сараби, и уходит, кинув что-то на прощание. Зира же не хочет признавать вслух, что желает поняньчить детёныша. Скар не поймет, а прайд использует это против него. Наверное, именно это желание и заставляет её в один день последовать в смуглую тень за чёрной кисточкой, принадлежавшей не её королю. Она стоит и выжидающе смотрит на грациозно возвысившееся над пропастью тело. — Стой! — рычит Зира, по-охотничьи медленно подходя к подданной. Она дёргается всем телом — так же делала и королева всякий раз, как за спиной слышался фальцет Скара. Львица оборачивается так, что у Зиры сердце бьёт по груди будто в последний раз: зубы сжимают холку детёныша, совсем ещё грудного и слепого. Её челюсть сжимается. Её брови припадают к переносице. Но львица невозмутима; она кладет львёнка наземь и безмятежно стоит перед ней, глядя так, точно Зира ей ровня. — Кто ты такая? — королева почти срывается на крик. — Мы не часто пересекались. Моё имя Мпаго, и я из прайда, который присоединился к этим землям до Вашего прибытия, — говорит она монотонно и четко, словно текст готов был заранее. — Детёныш… Чей он? Что ты собиралась с ним делать? — О, Вам не стоит беспокоиться об отце этого бастарда, он слишком далеко. Моя королева, Вы ведь и сами отказываетесь родить наследника сейчас, когда еды не хватит даже на одну Налу. Неужто я, обыкновенная охотница, смогу самостоятельно прокормить годовалого сына? Бросить его в канаву — лучший вариант: я избавлю его от тяжких мук голода и болезней, а себя — от лишнего груза. — Отдай его мне, — твёрдо и резко говорит (приказывает) Зира, протягивая вперёд лапу. — Ваше Величество… — в шепоте молвит Мпаго. — Отдай. Его. Мне, — по слогам повторяет королева. — А сама уходи. Мпаго изгибает спину, припадает к сухой земле шакалом и внимательно, ядовитой змеёй смотрит в глаза королеве. Пока она её не останавливает: — Постой! — кричит Зира, когда её фигура мелькает у скал. — Скажи хоть, как его зовут. — Ваше Величество, я бы не стала давать имя тому, кто умрёт раньше, чем откроет глаза. Зира отпускает её и смотрит на беспомощно трепыхающегося у её лап львёнка. Мпаго исчезает в этот же день, а Скар с усталым обречением взирает на детёныша, которого волочет к семейному очагу его жена. Зира утверждает, что вырастит его без чужой помощи. В конце концов, о ребёнке мечтает она, а не её супруг. Они вместе, будто это страшная тайна, молчат о том, что малыш Нюка вовсе не родное дитя короля и королевы. //Скар, в общем-то, вспоминает часто маленького Симбу — противного и избалованного отцом и матерью ребёнка, лепечущего прежде, чем подумать, и потому не грезит о детях, но волнуется, как бы не стало слишком поздно. Недавно Банзай подметил прорезь седины на его гриве, а Эд… Эд бился в конвульсиях истерического смеха, как и обычно.// Нюка голодно пищит, когда Зира думает, что ему холодно. Скар же смотрит на это так, будто понимает, что совсем скоро они все разом погибнут. Не от засухи, так от чего-то другого, и, думается ему, Короли Прошлого поздно гневаются на провинившегося отпрыска за его грех. Зире не остаётся делать ничего другого, кроме как прижаться к его гриве и судорожно — молитвой — повторять, что всё будет хорошо. Скар знает, что она врёт. Важно то, знает ли это она. — О каком грехе Вы говорите? — спрашивает она осторожно, когда они лежат плечом к плечу, в тишине, в которой только Нюка пускает пузыри из слюны. Скар отворачивается; Зира понимает: он не скажет. Но она глядит на него исподлобья, взгляд почти чернеет в темноте, сливая зрачки с рубиновыми кольями. Скар сжимает губы, пытаясь не обнажать клыки, и они оба — лев и львица — скрывают всё в бездне тишины. Он только прижимается к ней ближе, как от холода, мурлычет что-то, как колыбельную. Они всё ещё есть друг у друга. Им кажется, что этого всего достаточно, чтобы не завыть без слов в немом отчаянии. Король — у королевы. Друг — у подруги. Самец — у самки. Муж — у жены. Когда солнца нет, Скар жмёт её к себе; чувствует же — холодно. И вспоминает — облик матери в полутьме, очерченный тягуче-медовым янтарем дневного света. Он смутный и выветривается из головы, Скар её почти не помнит. Вспоминает лишь её касания, нежные и почти неосязаемые, когда в его лапах засыпает Зира. Он вздыхает, когда его профиль выводится серебристым светом лунного серпа, и в тот момент, когда почти последнее стадо объято границей, твердит себе подолгу, что хуже быть не может. А через три луны у пожелтело-ветхих ветвей к ним появляются две львицы. Каждая с — детёнышем в пасти, и Скар возмущенно ахает от их речей: принцесса Сахара оказалась беременна при возвращении в родные округи, однако погибает в смертельной схватке по вине его отказа. Отец и мать её беспрекословно верят, что близнецы рождены от короля. //Сам Скар помнит, как проходил мимо одной пещеры и уловил там чьи-то удовлетворенные стенания, а затем — силуэт Сахары и какого-то льва. Возможно, принцесса начала догадываться о его марьяже.// Король Самахани, как львицы утверждают, приказывает передать детей отцу, повинному в гибели их матери. Скар хмыкает и говорит, что король лишь решает избавиться от внуков, раз отправляет их в иссохшие земли, и подданные короля пускают на него бурные искры. Однако львята, так получается, остаются. — Зира, пригляди за ними, — Скар закатывает глаза, когда смотрит, как Нюка любопытно обнюхивает их. И Зира мотыляет головой, бьёт мохнатыми ушами по щеке и сквозь рык (не всем же в удовольствие быть мачехой детей ненавистной соперницы) вылизывает их. — Мальчик похож на Скара, — говорит она Нюке, когда мальчишка Сахары начинает пищать в её лапах. — Пусть будет Кову. — Прекрасное имя, мамочка, — Нюка улыбается во все зубы. Зира улыбается в ответ. Мама. Никак иначе. Она смотрит на малышку Витани, так не похожую ни на неё, ни на свою родную мать, и задумывается, как выглядит отец этих бастардов. Отец, который и не знает, что его интрижка зашла слишком далеко. Зире вновь думается, что Скар — само благородство, потому что другой лев на его месте разорвал бы чертову мелюзгу за один миг в ту секунду, как те попали к нему в лапы. Зира не станет врать: не будь на то воля Скара и она бы сама убила их. Поначалу они для неё лишь приказ. Сейчас — тоже. Может быть, однажды она назовет их своими детьми. Зира закрывает глаза, когда смотрит на серую землю, и напоминает себе: у неё есть Нюка, у неё есть Кову с Витани. У неё есть Скар. У Скара — она. Во имя короля Зира будет хранить эту семью до последнего вырвавшегося из лёгких выдоха.

…

Она напрягает лёгкие, когда глотает воздух и отталкивается от бревна, и застывает — в прямом смысле. Не от оцепенения, что только что чуть было не погибла, а от ужаса. Ей хочется пуститься в бой и увидеть мёртвое тело на беспощадно-зелёной — при Скаре же не так было — траве; хочется увидеть, как под ним багровеет от крови плодовитая земля, а потом — когтями по яремной вене и вырванное из разодранной груди сердце. Симбы, глупого мальчика из джунглей (ему обезьян бы пугать, а не править землями), Налы, предавшей своего короля, или Киары, такой преле-е-е-естной и ми-и-илой (Зира морщится) Киары, которая прикрыла путь к Симбе и так абсурдно пыталась помочь ей. Зире хочется вернуться к Кову и Витани — разорвать на куски, раскромсать до неузнаваемости и бросить их тела по-тихому голодным крокодилам. Всё равно не её отпрыски, совесть не станет докучать. Но Зира всё равно оглядывается по сторонам, скорее рефлекторно и кем-то надиктованным правилом «не поворачиваться спиной». Может, думает, кто-то из прайда придет за ней, или в некогда громоздком обвале найдется тело Нюки. //Она ещё помнит, как по одному неосторожному движению Симбы он рухнул вниз, прижатый бревном, и отчаянно от оторопи завопил — Зира всё ещё с небывалой точностью помнит этот крик, когда остальная часть плотины беспощадно рухнула на него, сдавливая до хруста костей и звонко-громко ломающегося под давлением позвоночника. Но смерть сына — пускай и неродного — не останавливает от того, чтобы оставить младшему отпрыску, такому почитаемому «наследнику Скара», до боли узнаваемый шрам, а спустя мгновение в безумном неистовстве грозить такой же неродной дочери гибелью за непослушание.// Она пытается встать, когда касается песка, но падает тряпичной куклой обратно на землю и отключается. Стоит глазам открыться, как Зира вздрагивает, видя на такой странной близости морду львицы, вовсю глазеющей на неё. Незнакомка подавляет смешок и катит зрачки в сторону. — Наверное, ты меня не помнишь, — протягивает она, обнажая клыки в безобидной усмешке. Зира перебирает в памяти, где могла бы знать её. У неё ведь такая знакомая оловянная шерсть, такие знакомые глаза-речушки, а ещё от неё пахнет ночью. Дикой и такой же знакомой. Она житель Прайда Света. Она не полноправный член прайда Скара. — Я… — Мпаго! Она мать Нюки. Её бедного Нюки, чью плоть в этот момент наверняка рвут до костей изголодавшиеся по сочному мясу грифы и гиены. Мпаго улыбается. — Значит, помнишь, — львица помогает ей встать, как вдруг омрачается. — Я слышала о том, что произошло в Прайде Света. Мне жаль, что всё так вышло, но мы жили в незнании. — И откуда ты это знаешь? — недоверчиво щурится Зира, осторожно ступая бок о бок с ней. — Это долгая и старая история, но то, что ты здесь — прекрасное начало для новой, — Мпаго кривит уголок в непонятливой ухмылке. Зире она начинает напоминать Рафики, такого же странного якобы-мудреца. — Я догадываюсь, что ты скажешь, — вновь рычит она, как при их первой встрече, и та ловит в её рыке почти всё: боль, разочарование, злобу. — Оставить прошлое, жить настоящим, ждать будущего. Ты требуешь от меня того же, что и дочурка Симбы, которую я бы запросто убила, не будь мы с ней на таком расстоянии, а я — на волоске от смерти. Смотри на меня, Мпаго: мы с тобой находимся близко друг к другу. Мне не составит ничего разорвать твоё горло. — А если пробовать? — удивляется она и приподнимает брови. — Нет смысла. Скар мёртв. — Небо саванны, он говорит о тебе то же самое. Зира не успевает на это отреагировать никак, только приоткрывает пасть и дышит, как в последний раз, с трудом и выхватывая последнюю горсть воздуха, когда давит всю дыхательную систему. — Он… он жив? — не верит Зира, спрашивает с опаской и пытается, что не внушит себе лишних надежд. — Если это можно назвать жизнью, — задумчиво отвечает Мпаго. — Он совсем слепой. — Слепой? — переспрашивает она. — Гиены не добили его до конца, но он остался без левой лапы в результате нападения. Пытался сбежать, да и пожар в тот день был достаточно силён, как он говорил: глаз, по которому проходил шрам, перестал видеть от искр, а второй воспалился. Совсем калека. — Но где он? — Я приглядываю за ним со своим мужем, — произносит львица. — Живой… — повторяет Зира. — Живой, живой… — твердит она, как в бреду. — О Айхью, Мпаго, ты должна отвести меня к нему, иначе я не успокоюсь. Она молча кивает. Мпаго покажет. Мпаго всегда показывает. Она ведёт её по кустарникам и рощам, не говорит ничего, не спрашивает, как поживает брошенный ею сын (Зира не знает, стоит ли вообще о нём говорить), а вторая львица не спрашивает, есть ли у неё другие детёныши. Но рассказывает ей совсем другие вещи. Зира, на деле, забывает обо всём: о рассеивающейся снопами по венам ненависти к Симбиной семье, о предательстве наследника и его сестры, об ужасающей гибели пасынка. Скар ведь важнее, отмечает. Остальное подождет. Остальное всегда будет ждать. Они останавливаются напротив каменистого возвышения — Зире бы назвать это троном, да язык не повернется. Может, всему виной курчавый юноша, рядом с которым пытается скрыть детскую беспомощность лев. С глазами бледными, как почва в его эпоху, — а ведь Зира помнит изумрудный блеск в них — и без лапы, вместо которой словно бесполезная култышка свисает разорванный клыками гиен шмат плоти. Его очертания вырисовывались по памяти каждую ночь, когда спать было невмоготу, а воображать смерть Симбы становилось уже до протяжно-громкого зевка скучно. Зира может с точностью сказать, что за два года его образ не оказывается забыт, лишь дряхлая кожа, тёмные круги под глазами и белёсые росчерки седины искажают его. Лев рядом (видимо, тот самый муж Мпаго), кажется, предлагает помощь, на что Скар хмурится и отодвигает голову, будто способен видеть, и на негнущихся — и ещё работающих — лапах бредет обратно в пещеру. Зира замечает то, как он сломлен, и склоняет голову, как будто они оба, и она, и Скар — проигравшие в этой жизни. Таким она не видела его ещё во время его царствования, когда всё действительно валилось с лап. Она ждёт, пока он зайдёт в пещеру, несколькими прыткими шагами рассекает расстояние между собой и юношей, и смотрит на него, внимательно так, а он выглядит так, точно видит истинную мару во львином обличье. — Неужто Зира? — удивлённо восклицает он. Сама Зира думает о другом, глядя на него и для чего-то отмечая, что этот лев вовсе не отец Нюки. — Именно она, — кивает Мпаго. — Как поживает Скар? — Ничего не меняется, — твердит опустивший веки юноша. — Всё так же угрюм и отказывается от моей помощи. Айхью лишь известно, когда ему станет хоть немного лучше за прошедшее время. — Дадим ему время, — простодушно отвечает львица. Он соглашается с ней. Впрочем, других вариантов у него нет. Лев опускает по-лебединому длинную шею и выуживает лежавшие рядом с ним травы, после чего кладет их перед Зирой. — У Скара бывают боли, отнеси ему эти травы, — тихомолком объясняет он. Зира нисколько не спорит (хотя на просьбы обычно отвечает не подчиняющимся оскалом) и берется за травы. Шаг за шагом — она исчезает в полутьме грота, семенит вперёд и дышит как можно тише. Думает, что сердцебиение у неё слишком громкое и он вычислит её до того, как она успеет заговорить. Она подходит к стоящему спиной к ней Скару. Он к ней не поворачивается, и Зира спрашивает себя, в курсе ли он, что смотрит всё это время на щербатую стену. Скар по-матерински кажется ей беспомощным. Услышь он её мысли — устроит скандал, выплеснет весь скопившийся гнев, потому Зира пытается сделать всё, лишь бы не думать об этом. — Саламу, будь добр, передай травы, — говорит Скар вовсе не в своей повелительной манере. — Тут нет Саламу, — раздается смешок. Зира в уме молит всех, чтобы не разрыдаться. Скар дергает плечами и медленно поворачивает к ней голову, мотыляет ею, отгоняя прочь видение. — Мпаго? — Не она. Его лапы еле дрожат, он опускает шею и отхлебывает оставшуюся воду, а потом вздыхает глубоко и незряче смотрит вперёд, пытается разглядеть что-то незрячими глазами — безуспешно. — Кто здесь? — шипит. — Кто здесь? Отвечайте! — приказывает Скар. И тут же корчится. — Кто… — Сэр, не хотите трав? Они прогонят Вашу боль на время. — Кто здесь?! Сейчас же ответьте! — вопит он; грива и шерсть на спине и холке встает дыбом. — Меня нашла Мпаго после битвы с Симбой. Мне жаль. Мы потерпели крах, Скар. Твой племянник одолел нас в этой битве, стоило его дочери вмешаться. Скар стоит с минуту; Зира видит, как поднимается и опускается в такт его дыханию грудная клетка в этом спокойствии. — Великий Айхью, — хмуро шепчет он в бреду. — Какой самообман. — в полном забвении продолжает лев. — Какой прекрасный самообман. — Никакого самообмана, сэр, — отрицает она, делая шаг к нему. — Ваш ясный разум не позволит этому случиться, он не допустит ни самообмана, ни безумия. — Нет, нет… — вертит лев косматой макушкой. — Подойдите ближе! — приказывает Скар. — Я хочу убедиться, что это она. Зира разрывает расстояние. Скар вторит её действиям. Он касается носом до её песчаного меха, зарывается в нём, позволяет ей раньше времени уткнуться в его гриву и заглушить в нём первый всхлип. — Это её запах, — воскликнул Скар. — Её запах. Её тело, её порванное на охоте ухо. — Её разум, её голос, её сердце с Вами, — Зира прижимается к нему сразу, как чувствует лапу, сжимающую её к такому живому льву. — Она сама вся здесь. — Зира!.. Зира!!! — повторяет он полушепотом, говорит так, как будто она исчезнет, стоит ему замолчать. — Это правда ты? Настоящая Зира? Живая и невредимая? — Я тут, тут. Я с Вами, — она кучнее зарывается в вороную копну. — И навсегда. — Не видение и не сон? Она толкается вперёд, касается своей щекой к его, дряблой и морщинистой. Почти нежность. — Разве это похоже на видение? Похоже на сон? — улыбается Зира. — О, сколько же я, просыпаясь по утрам, представлял, что снова прижимаю тебя к себе, а рядом с нами спят наши приемыши. Зира чувствует, что ей спокойно. В первый раз за утерянные годы. В первый раз с того момента, как в пылу огня она откинула от его растерзанной плоти впившуюся в неё ядовитой коброй Шэнзи, псиной завывшей при последней встрече с ней. — Но где же они все? — спрашивает он удивлённо. — Где же Нюка? Где Кову с Витани? Ох, представь себе! Мпаго — мать Нюки. Если бы не засуха, то нас пасынок рос бы со своей родной матерью и прекрасным отчимом. — Нюка мёртв, увы. Он погиб под завалом, — в омуте оглохшего равнодушия цедит свозь клыки Зира. — А Кову и Витани оказались предателями, которые перешли на сторону Симбы. — Мой бедный старший сын, — шепчет в не видные ему небеса Скар. — И это не всё, — выдает она, резко отодвигаясь от него. Скар почти давится от удивления и не видит, как тут же хмурится Зира. — Поначалу я думала, что это всё вранье, которое придумал Ваш племянник ради собственной выгоды, — львица хрипит и наводит вдоль грота шаги. — Я совершенно не вспоминала о том «грехе», про который слышала от Вас, Скар, но после всё стало складываться и проясняться. Скажите, Вы правда убили своего брата? На Ваших лапах правда кровь отца Симбы? Скар округляет глаза, бледные-бледные, но в миг принимает прежний облик. — Да, Зира. — Вы скинули его в поток гну? — Именно. — И обвинили в этом ребёнка? — Совершенно правильно. — Вы думали, что Симба погибнет, убегая из прайда и укоряя себя в гибели Муфасы? — Я был уверен, что гиены отправили его за отцом сразу же, как я убил его. — И зачем же, Скар? — Зачем? — отрешенно переспрашивает, почти срывается на истерический смешок, но останавливает себя. Между ними застывает в вечности молчание. Осознание вскрывает несостоятельность системы и Скару как никогда хочется перекроить собственное сознание. Не вспоминать о делах минувших. Забыть о них. — Ты спрашиваешь, зачем я убил Муфасу? — переспрашивает он снова. — Если я стал тенью самого себя, неужели ты хочешь, чтобы я прервал единственную нить, которая связывала меня со мной прежним? Думала ли ты, что это убийство — единственное, что осталось мне от моей добродетели? — уголки пасти расширяются в усмешке. — Думала ли ты, что я ещё с детства карабкаюсь по склону и что это убийство — единственная былинка, за которую я мог уцепиться когтями? * — Скар… — Или тебе кажется, что у меня больше нет гордости, потому что у меня больше нет стыда? И ты хотела, чтобы я дал умереть в молчании собственной жизни? Если ты, ты, Зира, чтишь во мне что-то, ты чтишь это убийство, может быть, именно потому, что ты его не совершила бы. А может, и совершила. Годы показали своё. Не ты ли сказала, что хотела избавиться от семейки Симбы? * — Хотела, — честно признается Зира. — И сейчас хочу, видя эти шрамы на Вас, но теперь это желание подавляет открывшаяся мне правда. Скар, Вы жалеете о том, что совершили? Лев клацает клыками, словно рвёт мелкую пташку. — Если бы я мог, я бы кидал его в тот поток каждый день, упиваясь страхом в глазах брата, — Скар сжимает челюсти, едва не прикусывает язык. — О, как же я наслаждался каждым его предсмертным криком. Тем, как топтали его парализованное от удара о землю тело гну. Я словно мстил разом за все обиды, которые он причинил мне. Я знаю, что поступил неправильно, и грех мой тяжкий, я буду до самой своей кончины нести эту ношу, но жалеть… ни разу, Зира. Ни разу. Зира выдыхает. Знает же, что Скара не изменить, пусть и забывает это за годы, проведенные вдали. В уме мелькают сотни обличий. Тысячи. Миллионы. Плеяды различных образов, эмоций, чувств, движений. Пасынки, один из которых испуганно бежит от неё прочь, а другой по-страшному и голодно канючит оставшийся кусок мяса. Падчерица, пытающаяся оттащить брата от размахивающейся когтями мачехи. Муж, некогда застывший навечно в одной мертвенной позе. С такими темпами она не засыпает, только ненавистно смотрит на огоньки звёзд и спрашивает у себя, где эти Короли Прошлого, когда так надо. — Сэр, пора вернуть Вам нормальный облик, — пытается перевести она тему и проводит шершавым языком по спутавшейся гриве — со дня возвращения Симбы за ней вряд ли кто-то следит. — Зачем, Зира? — лубянисто спрашивает Скар. — Помнится, Вы звали меня своей красавицей в свою эпоху, а сами, по-моему, больше смахиваете на угрюмого льва из страшных сказок, которыми пугают непослушных львят перед сном. — О, я так безобразен? — Вы ужасны, Скар, и всегда таким были, — шутливо отвечает Зира. — Вы различаете яркий свет? — Да, правым глазом солнечный свет мне мельком кажутся красными. — А лунный? — Очень нечетко, как будто смотрю на серебристое облако. — А меня? Меня Вы видите? — Нет, мой маленький друг, но я могу слышать и чувствовать тебя, и я уже безмерно рад этому. Они говорят долго. Говорят так, как будто не виделись всю вечность, но оба могут сказать с точностью, что это самое «будто» в этом контексте весьма излишне. Они не обращают внимания на шаги, на то, как стоявший позади них некто выходит из пещеры, встряхивая бурой гривой и покидая льва и львицу. Саламу даже жаль, что он не прошел с этими двумя весь путь с самого начала. Ему жаль, что всё, что ему известно — наслышано из уст жены. — Всё хорошо, — говорит Саламу. — Говорят без умолку. Дадим им некоторое время. Я думаю, у них всё будет хорошо. Мпаго кивает и повторяет про себя: у них всё будет хорошо. Она не знает, какой будет конец у этой истории. С тем, что прижавшие друг к другу Скар и Зира не засыпают ночью и болтают, она мирится. Смотрит только одним открытым глазом и задумывается над тем, что ждёт их дальше.