Кислород

Джен
PG-13
Завершён
110
Пэйринг и персонажи:
Размер:
3 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
110 Нравится 8 Отзывы 5 В сборник Скачать

1.

Настройки текста
      В глазах Изуку пугающий, непривычный холод: сталь с металлическими отблесками зелёного — как горстка ядовитого газа, отравляющих веществ, просвечивающая насквозь по прозрачным трубкам, торчащим из шеи уродливыми обрубками, лапами ночных чудищ, сошедших из самых страшных кошмаров в реальность.       Белые, накрахмаленные перчатки, бесшумно падают на рабочий стол.       — О… Всесильный, Вы были правы, — улыбается почти искренне, почти настояще Мидория. Стук каблуков раздаётся по тускло освещённой комнате эхом, дьявольским смехом, наполненным гнилью. — Не говорил ли я Вам, что последний опыт прошёл несомненно удачно?       Он садится на самый край стола бесцеремонно, запрокидывая ногу на ногу. В его ухмылке — оскал.       — Конечно, единственная польза от Вас сейчас — делать пометки во всех этих медицинских журналах, — говорит Изуку, открывая один из них, переворачивая страницу грубо, почти вырывая пальцами клок бумаги, поясняя: — В этом теперь нет нужды, не так ли, Тошинори-сан? Что Вы думаете по этому поводу?       Синие глаза, сверкающие в темноте — точно выкрашенные аметистового цвета люминофором, отчаянно мечутся по комнате; а рот, высохший, превратившийся в тонкую, потрескавшуюся полоску, открывается в беззвучном крике.       — Так почему же Вы молчите? — спрашивает Мидория, смотрит в ещё больше исхудавшее лицо, напоминающее черепную коробку, обтянутую нездорового цвета кожей — от раздражающих веществ, запущенных по трубкам в условиях вынужденной ситуации.       «В конце концов, в этом есть лишь Ваша вина», — сказал тогда Изуку. Отказ сотрудничать карался электрическим прибором, пускающим ток и приставленным к вискам, но лицо Тошинори — прозванного Всесильным за его стойкость, упорство и любовь к своему делу, несмотря на раздирающую лёгкие астму; лишь перекоробило, исказило всё той же натянутой, словно кукловод потянул за туго натянутые нитки, улыбкой, фальшивой до желчи, до скрипа зубов.       «Любой камень стачивается со временем, если на него долго капать», — крутящаяся в сознании Мидории мысль, когда в руках он перебирал колбочки с нужными веществами, смешивая их.       Но сталь оказалась непоколебимой, несгибаемой, титаново-крепкой: до тех пор, пока намеренные ошибки не стали появляться в действиях Изуку, улыбающимся коварно. Несомненно, Яги изменил своё мнение быстро, молниеносно.       И теперь, будучи довольным результатом, Мидория смеётся мерзко, от всей своей чёрной души с гнилостными ранами, смахивая с глаз выступившую, кристальную слезинку — единственное чистое, оставшееся в том самом одарённом мальчишке, краснеющим от похвалы и ласковых, неподдельно нежных, отечественных прикосновений Тошинори, когда пальцы наставника ловко разматывали бинтовую повязку с руки Изуку, покрытой сетью шрамов от неосторожности, практически детской неуклюжести.       — Какой же я идиот, — драматично взмахивает руками Изуку, охая. — Как же мог забыть, что нужно включить нужный кран, чтобы у Вас была возможность говорить… Представляете, я стал таким забывчивым — из-за за всех этих конференций даже не успеваю спать!       По тонким трубкам, отходящим от цилиндра, пускается сжатый воздух мощным потоком: такой желанный, такой нужный Яги сейчас. Его глаза сужаются в догадке, зрачки становятся практически кошачьими.       А Мидория стучит пальцами по стеклянному ящику с пульсирующим человеческим сердцем в странном ритме, отыгрывая любимую мелодию Тошинори.       — У Вас и впрямь была добрая душа и большое сердце, — фыркает Изуку, слышит хрипы — часть горла, оставшуюся у Яги, саднит. На это ровно ноль внимания, в руках у Мидории есть нечто более интересное, новая игрушка, красочная безделушка. Коснись её ещё раз, чуть сильнее, чуть крепче, как чья-то жизнь, тонкая ниточка судьбы, оборвётся мрачным жрецом, жестоким богом этого мира — мира одного человека.       — Мой мальчик… — шёпот, едва различимый, абсолютно бесполезный, когда в душе, казалось бы, кипит в адском котле ярость: раскалённая и жгучая; но вместо неё — леденящая безразличность, странная отрешённость, спокойствие, принятое как должное.       Мидория не прилагает никаких особых усилий, спрыгивая со стола ловко, поднимая взгляд на Тошинори и склоняя голову набок.       — Предыдущий опыт показал хорошие результаты, Всесильный. Но Вы ведь знаете, что это означает?       Усмешка слетает с губ Изуку, он продолжает:       — Бесспорно. Вы далеко не глупы, несмотря на всю наивность, Тошинори-сан.       Морщины сводятся в одну длинную линию, отображающую всю жизнь в нескольких сантиметрах.       — Что ты… имеешь в виду, юный Мидория?       Конечно. Яги знал. Знал, но…       — Ваши мысли что, стерилизовало, Всесильный? — Изуку вертит в руках обработанные раствором, дезинфицированные ножницы. Острый конец прорезает кожу, разрывая самый поверхностный слой, лишь эпидермис. А Мидория смотрит на капли крови, стекающие по металлическому предмету, с пугающим безумством, одержимостью.       — Хватит валять дурака! — резко кричит Изуку, рассекая голосом, звуком воздух.       Тошинори не узнаёт его. Глаза Изуку, расширенные, затуманенные наркотическими веществами, стимулирующие работу центральной нервной системы, психической деятельности — Яги не провести; глаза не того Изуку, встречающего профессора с щенячью преданностью ранее.       Кто же знал, что цепной пёс — как прозвали Мидорию за спиной коллеги Всесильного, предаст собственного же хозяина?       — Вы хотите дышать? — интересуется Изуку с натянутой заботой в голосе, окутывающей фотохимическим туманом, смогом. — Придётся платить. Но что у Вас есть теперь?       Мидория улыбается садистки, жутко, растягивая слово по слогам:       — Ни-че-го!       Он забавляется по-настоящему. Для Изуку — несущественная игра, уже порядком настучавшая, надоевшая. Банально устаревшая.       А оттого, в его шагах уверенность. Нет ни капли той нерешительности, очаровательно милой, невинной, свойственной тому постоянно бормотавшему мальчишке.       От шума Тошинори закрывает глаза. Не только от шума: единственный человек, опасно приблизившийся однажды, заменивший Яги смысл жизнь, саму жизнь, станет его же смертью, его же палачом с гильотиной — яркой улыбкой, искренностью, граничащей с опиумом где-то на самом дне мрачной смеси, ассорти ядов. Всё, до самых потрохов: душа, органы, пожертвованы в отныне до конца жизни запятнанные грязью руки одного садиста-врача.       Ножницы крутятся в руках, опасно сверкая лезвием.       — Так если от неизбежного не укрыться, почему бы Вам, Всесильный, не отдохнуть? Сделайте вздох поглубже, и вперёд! — неторопливо подходит ближе Мидория с бесшумностью расчётливого убийцы. — Ведь этот кислород, столь драгоценный газ, для Вас — последний, не чудно ли это?       Кран, позволяющий Тошинори говорить, перекрывается. Крики и хрипы, никому не нужные здесь, абсолютная помеха для Изуку, с презрением наматывающего одну светлую, длинную и практически соломенную прядь волос Яги на палец.       — Ты ещё жив, но это пройдёт — ведь совсем скоро, сиюминутно, твой кислород иссякнет.       Мидория оборачивается, смотрит на сердце, кусок пока ещё не омертвевшей плоти, со странным благоговением. Почти что любовно, как на детскую игрушку — стеклянный шарик, наполненный раствором глицерина и ослепительно, тошнотворно сверкающими блёстками — былой сущности яркого Всесильного.       А трубка жизни обрывается с щёлкающим звуком. Раз и навсегда.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.