пластинки

если бы создали петицию о создании курилок в школах, хеджон была бы первой, кто её подписал. потому что, в самом деле, туалетная кабинка — худшее место для курения, особенно на перемене. вообще хеджон редко курит в школе, да и на переменах старается всё-таки от людей отдалиться, но сегодня особенный день — день, когда все учителя, словно сговорившись, решили устроить для хеджон проверку то ли на смелость, то ли на отчаянность, и у них получилось довести её до самого агрессивного состояния из возможных. доён понимающе передала целую пачку, зажигалка нашлась в боковом кармане рюкзака, а задвижка прямо на двери. и сразу стало как-то всё равно на учителей, на глупых одноклассников и громкий звонок на следующий урок химии. есть дела и поважнее, чем сорок пять минут с предпенсионного возраста учительницей, которая боится проектора и не слышит (да и видит не всегда) учеников на задних партах. в мире вообще много всего важнее химии. музыка, например. или сигареты. или вкусно пахнущий шампунь. или мятная жвачка. или целый мир. и вместо всего этого — урок химии? ни за что. старый плеер в кармане это не просто часть образа, хотя так отлично подходит главной героине фильма нулевых, как и велосипед у входа в школу. но хёджон не нужны все эти стереотипы, она сама по себе — героиня, и уж точно не самая незаметная. второстепенным персонажем иногда быть классно. не нужно служить ходячим магнитом для неприятностей и разных кризисов, можно просто заниматься своими делами, изредка помогая главному герою, печь печенье и слушать прогноз погоды по утрам. хёджон и рада бы жить такой жизнью, но не может — она всегда главная. всегда другая. до скрипа зубов, до взглядов, полных ненависти или презрения, до выговоров каждую неделю и сорванного голоса. и если хёджон предстоить до самой смерти быть главной героиней, то она будет делать это, а не пытаться стать не собой. другой другой. пародией. о, она пыталась много раз. её семья переезжала раза три точно, пока не обосновалась в этом городе. может, этот вариант не идеален, но точно лучше, чем все предыдущие: хёджон впервые не боится и ночью спит спокойно, без единого кошмара. родители, видя дочь впервые отдохнувшей и спокойной с утра, лишь переглядываются и улыбаются каким-то лишь им известным мыслям. /// дома пусто, лишь записка на столе с указаниями что разогреть на обед и милый смайлик. хёджон её не сразу замечает и улыбается, понимая, что сегодня сможет попробовать уговорить девочек собраться, чтобы вместе позлиться на учителей и помечтать о будущем. в конце концов они старшеклассники, это их обязанность. хёджон бесконечно любит эти посиделки в полупустом подвале юджон, среди старой мебели и нескончаемых банок из-под газировок (чхве лично эту коллекцию собирала с шестого класса, это её гордость). они одновременно и говорят, и молчат, и делают, и всё сразу, и, самое главное, это никому не мешает. всем известно, что юджон и доён никогда не ссорятся: это просто невозможно. они друг друга любят без лишних слов или широких жестов, даже не считают нужным об этом друг друга напоминать, словно в настройках вселенной они уже любят друг друга по умолчанию. возможно, так и есть, кто разберется во всём этом бездонном космосе. хёджон хочется верить, что где-то в этом же космосе есть человек, который тоже её любит без напоминаний и условностей. по умолчанию. как она любит свою гитару. или широкие джинсы. или пластинки у себя в шкафу, доставшиеся в подарок от родителей или купленные в единственном магазине винила в городе. каждая для неё — отдельная история, отдельный мир, в который она путешествует с огромной частотой и жила бы там с удовольствием, ни на что не жалуясь. но иногда хёджон жалуется. когда школа кажется не просто учебным заведением, а десятым кругом ада, когда родителей нет дома и некого попросить запечь яблоки с медом, когда телевизор не работает хёджон идёт к сукён. у сукён всегда тепло, хотя батареи всегда почти на минимуме. потому что сукён сама по себе греет не хуже самой мощной печки. она приносит чай и слушает, слушает, слушает, пока хёджон говорит. и не важно о чём, ведь ким даже самый непонятный бред выслушает, поймёт и прижмёт поближе, позволяя положить голову к себе на плечо. хёджон это нужнее всех в мире пластинок radiohead, широких джинс и гитарных соло, но она ещё этого не знает. а сукён? сукён лишь сильнее улыбается, глядя на макушку младшей, бормочущей что-то невнятное. — сукён? — м? — смотрит она с легкой заинтересованностью в глаза напротив. — приходи ко мне завтра. слушать пластинки. хёджон боится услышать отказ. боится, что слишком навязчива и глупа в глазах старшей. — приду. — обещаешь? — обещаю. и они жмут друг другу мизинчики, тихо смеясь. звёзды этой ночью горят чуточку ярче, а хёджон впервые со дня приезда видит сон: там они с сукён танцуют под звуки невидимого фортепиано, кружась и кружа друг друга. вокруг нет ничего, кроме звёзд и цветов, тишина застилает уши, глаза и нос толстым слоем и не даёт разобрать последние слова, сказанные сукён перед самым рассветом. мама, которой хёджон рассказывает о своём сне за завтраком, лишь улыбается зодорнее обычного и переглядывается с отцом. — ну? скажите хоть что-нибудь. — ты всё поймешь сама, дорогая. вселенная подаст тебе знак, точнее, уже подала. не пропусти следующий. хёджон фыркает и встаёт из-за стола. — ладно, вселенная, я иду в школу. до скорого! вселенная всё слышит. даже то, что не произносится вслух. просто она сама по себе так работает, что невидимое делается видимым, а еле слышное громким. и непонятное — очевидным, надо только протереть глаза получше. /// — ты вообще когда-нибудь целовалась? — спрашивает юджон скорее для вида, чем из интереса. — неа. — даже по пьяни? — тем более по пьяни. не говори глупостей. — фыркает младшая, легонько толкая юджон в плечо. — я не говорю. я делаю. — с гордостью отвечает та. — я знаю, — кивает хёджон, — поэтому спрашиваю тебя. как правильно целоваться? — да всё просто, — отвечает юджон, спрыгивая на пол с подоконника, где только что сидела. — как нравится, так и целуй. а если не нравится, то зачем целовать? и ещё самое главное, — на этих словах она наклоняется к хёджон ближе и почти шепчет, будто вот-вот выдаст государственную тайну, — не ешь лук. — ты повёрнутая, знаешь об этом? громкий взрыв хохота. /// как нравится, так и целуй. как нравится, так и целуй. как нравится, так и целуй хёджон эти слова перебирает целый день в голове и пытается уловить смысл, но он никак не ловится, ускользает всё дальше и тонет где-то в глубине тарелки медовых хлопьев. она всегда знала что ей нравится, но не знала как. наверное, в этом и заключается главная ошибка, которую ей предстоит исправить, чтобы долгожданный счастливый конец наступил. иначе зачем вообще всё это? хёджон не привыкла задавать вопросы самой себе. не привыкла отвечать на них, не привыкла слушать. она привыкла, что все вокруг сами говорят ей, что делать и как думать. и гитару она свою любит потому, что надо, и джинсы, и пластинки она тоже любит в долг. словно это не она вовсе: пластинки есть, а хёджон нет. /// сукён приходит ровно в семь: через десять минут после того, как уходят родители по каким-то «важным делам, повеселись тут». у неё в руках шоколадка с апельсином, а в глазах целый мир, и хёджон на секунду теряется, тонет, как в тарелке с медовыми хлопьями. только может выдавить из себя тихое «привет, заходи» и предложить тапки. от сукён пахнет елью, книгами и ещё чем-то. хёджон это нравится. у сукён руки теплые и мягкие, а улыбка самая идеальная из всех, что хёджон в своей жизни видела. сукён достаёт из коллекции младшей случайную какую-то пластинку и включает проигрыватель. хёджон смотрит, затаив дыхание и боясь пошевелиться, будто сейчас должно произойти какое-нибудь чудо и чудо правда происходит. музыка начинает играть, а сукён пододвигается поближе.

Ты прыгала с обрушающихся мостов, наблюдая, как городские пейзажи превращаются в пыль

хёджон вспоминает что-то, что никогда в реальности не происходило, и возможно, никогда не произойдёт. она видит миллиард других вселенных, где они с сукён рядом. вместе

Ты снимала на камеру вертолёты, падающие в океан с огромной высоты

Я слышу в тебе музыку, Скажи мне почему

Я слышу в тебе музыку, Скажи мне почему

хёджон спотыкается о свои чувства, воспоминания и мысли, вязнет в чём-то сладком, похожим на мёд. они бежит вперёд, пытаясь за вселенной угнаться, но не видит в этом абсолютно никакого смысла. потому что вселенная прямо сейчас лежит перед ней и осторожно спрашивает: — почему ты на меня так смотришь? — а мне, — хёджон запинается, будто малолетний ребёнок, застуканный за чем-то запрещённым, — нельзя? сукён улыбается и мотает головой из стороны в сторону. внутри хёджон что-то загорается.

Ты всю жизнь была заперта здесь и просто не можешь сказать "пока"

она чувствует, как сукён осторожно касается её руки и переплетает их пальцы, словно так всегда и должно было быть. словно всю жизнь их руки лишь искали друг друга через всю вселенную, а теперь нацонец нашли и никогда не отпустят. и больше не нужно никуда бежать, не нужно что-то искать и бояться неудач. великий вселенский план завершился удачно. — сукён? — зовёт младшая, хотя они лежат лицом к лицу. — м? — ты мне нравишься.

Твои губы — мои губы. Апокалипсис

и целует её нежно-нежно, так, как ей нравится. как нравится обнимать её, как нравится держать за руку, как нравится слушать пластинки, лежа на полу в полумраке. как нравится быть рядом. и пусть хёджон до самого основания поддельная, пусть вся их история — клише из очередного фильма для подростков, но любовь их самая настоящая на свете. и сукён даже не надо шептать в поцелуй ответное «я тебя тоже люблю», потому что хёджон это знает. знает, что в этой огромной вселенной есть человек, который любит её без условностей и напоминаний. по умолчанию.