Рецина

Самые глупые, порой, споры заканчиваются достаточно весело. Вечер вновь украшает бутылка вина, что стоит теперь в самом центре огромного стола. Дионис принес ее из своей личной коллекции — удостоиться пробы подобного вина ранее мог только Аид, и то всего пару раз. Арес помнит, как долго первый разглагольствовал о важности и ценности ароматов, широко разводя руками. По правде говоря, выглядел он забавно, когда чуть не уронил последнюю бутылку ароматной рецины. — Друг мой, поднимем же бокалы за твою столь интересную победу, — Дионис разливает напиток по винным фужерам. Первым в нос ударяет яркий запах смолы — особенность прекрасного напитка, которая присуща только рецине. Дионис морщит нос едва с непривычки, а после берет в руке бокал за тонкую его ножку. — Тебе лишь бы повод для празднования найти, — усмехается, будто скалится, Арес, подхватывая второй бокал и чокаясь с ярким звоном. Пить подобное вино ему чуждо — все же специалист здесь Дионис, что умеет вкус растянуть и сопроводить распитие интересным рассказом о том, как была приготовлена очередная жемчужина его огромной коллекции. Кажется, в такие моменты он готов заурчать, словно ласковый послушный кот. Даже сейчас его речь похожа на довольное урчание. — Во-от, а ты еще мне говоришь, что я без толку пью! — Вздыхает он, сведя тонкие брови к переносице на несколько мгновений. Арес всегда такой: не может удержаться от комментариев в сторону Диониса, которые бы заставили последнего шикнуть или взглянуть недовольно. Впрочем, подобное не так страшно, ведь Арес задеть за живое не старается вовсе — зачем, если можно сделать это иными способами? — Ты? Да, совершенно без толку. Зато потом делаешь все, что скажут, — юмор бога войны специфичен. Даже Дионис его не понимает иногда — по лицу Ареса нельзя уловить, где шутка, а где нечто серьезное, над чем смеяться не следует. Да, и вино в голову бьет уже на втором бокале так, что на колкость колкостью ответить хочется. — Ты тоже таким станешь, — Дионис ногу на ногу закидывает, голову вбок наклоняя с присущей ему глуповатой, но от того и забавной усмешкой. Вино терпким вкусом отдает, но от него становится гораздо теплее. На языке чувствуется вкус пряных трав, дополняемых цитрусовыми нотками. Он резкий, но с третьего глотка привыкаешь, постукивая по бокалу указательным пальцем. — Сомневаюсь, — Арес бросает резко, будто удар мечом, после чего улыбаться перестает вовсе. Для Диониса здесь пути назад нет особо: либо подначивать дальше, либо оставить диалог на потом, на более хорошие времена — но, будем честны, просто так идею эту откладывать на неопределенное количество дней не интересно вовсе. — Это вызов, мой дорогой друг? — Улыбается Дионис лукаво, рукой подперев щеку и бокал в сторону убрав. — Именно, — допивает вино из своего фужера Арес, с места вставая. — Сделай так, чтобы я пожалел о своих словах, — посмеивается он, бровь изгибая.

***

Запах смолы постепенно захватывает все пространство в небольшой комнате. Бутылка стоит теперь на небольшом столике с росписью золотом, а в воздухе витают цитрусовые нотки прекрасной рецины. — Только не говори мне, что тебе такое не нравится, — едва заметно улыбается Дионис. Руки Диониса прохладные, будто легкий ветер, что касается огрубевшей кожи. Он ведет мягкими пальцами по щеке, едва подушечками касаясь. Не торопится — Дионис всегда такой, ценит время и то, насколько оно замедляется в такие вечера. Момент не может длиться вечно, однако удовольствие, от него полученное, можно тянуть минутами, а то и часами, словно распитие вина, глотками медленно поглощая. Так можно распробовать весь его вкус, ровно как и прочувствовать всю прелесть момента. Арес жаден, жаден до того, кто мягко — вопреки его же, Ареса, действиям — касается щек, шеи и плеч, ведет по рвано дышащей груди, тянется пальцами к очертаниям ребер и животу. Легкие прикосновения вызывают приятный для тела трепет — бог войны не привык к таким касаниям. Все это кажется каким-то приторно-сладким, как сок спелого винограда, но в то же время не вызывает у Ареса отвращения. Во всем хочется обвинить терпкий вкус рецины во рту, что затмевает разум. От Диониса пахнет виноградом. Пьянит, когда он целует, прикусывая нижнюю губу едва ли не до крови — Дионис всегда, как ни странно, любил сочетать приятное с болезненным. Он улыбается едва заметно, прося руки завести за спину, и награждает еще одним поцелуем в уголок шершавых губ за послушание. Арес привык к боли. Резкая первоначально, когда делают первый узел на запястьях, но после приятная, когда кожу вокруг мягко целуют. Прямо как рецина, к которой привыкаешь лишь с третьего глотка. Прямо как и сам Дионис, с которым общий язык находишь спустя несколько лет сосуществования. Приятно наблюдать, как постепенно раскрывается иной его образ. Узел, другой, руки оплетают, постепенно поднимаясь выше. Дионис набрасывает петли на обе руки, поднимаясь от покрасневших запястий к локтям. Он оставляет за собой следы и тянет Ареса на себя, встав позади. Веревка врезается в смуглую кожу, краснеющую от обвивающего ее рисунка. Он простой, состоит лишь из петель и узлов, но красивый: по два оборота на один узел. Дионис любит подобное. Веревка всегда напоминала ему виноградную лозу, длинную такую, куда можно вплести прекрасное растение. Сегодня его виноградная лоза — Арес, что до сих пор стоит смирно и не двигается толком. Он всегда такой, предпочитает все свои эмоции хранить при себе, но слушает, едва дергая руками от каждой затяжки, тихо рычит, если Дионис делает что-то не так, вымогая для себя небольшую компенсацию в форме укуса или поцелуя. Арес всегда такой, даже сейчас он, будучи связанным, все равно остается главным — Дионис не может противиться взгляду его кроваво-красных глаз. Дионис делает пару последних оборотов, вплетая концы в петли. Ему, безусловно, нравится, что Арес стоит смирно, однако это до жути скучно — проигрывать спор не хочется. К тому же вино имеет еще одну особенность: опьяненное тело бывает намного податливее трезвого. Так и с Аресом, что пока только порыкивает от наличия веревки на теле и темной ленты на глазах. Дионис целует всего Ареса, приникая губами к трем большим алым шрамам на лопатках. Руками он обвивает мускулистое тело, чувствуя до сих пор ровное дыхание Ареса. Дионис едва кусает кожу, коснувшись зубами шеи, разворачивает к себе, желая увидеть то безразличное выражение лица с искусанными губами. Если бы он видел сейчас глаза Ареса, наверняка прочитал бы в них желание. Дионису это до жути льстит. — Прости, — посмеивается он, касаясь руками плеч. У Ареса красивые ключицы, отчетливо различимые и острые. А еще вздымающаяся грудь и, если взглянуть ниже, обнаженный живот. Руки постепенно обходят все ранее названное, очерчивая причудливые фигуры на подтянутом теле. За руками Дионис целует каждый сантиметр этого тела, каждый его шрам. Кожа Ареса горячая. Она так и тянет к себе. Дионис встает на одно, а затем и другое колено, желая исцеловать всего Ареса, что слегка руками в знак протеста дергает. Он хмурится, наблюдая за тем, как чужие губы касаются живота, каждой острой линии на нем, как они доходят до самого низа, до надетых ранее черных кожаных — по просьбе того же Диониса — штанов. Ленту с век снимают в этот момент, потянув за длинный ее конец — ведь даже если Арес попытается соврать, его глаза все равно не смогут сделать этого. Арес чувствует все: каждое движение Диониса, то, как он ведет теперь уже теплыми руками по очертаниям косых мышц, то, как он подхватывает зубами металлическую застежку на штанах. Ареса это раздражает. Раздражает его то, что приходится терпеть, что нельзя двинуться. От того с губ срывается подобие низкого стона, когда язык горячий касается возбужденной плоти. Проигрыш. Красивый, но проигрыш: Дионис поднимается со своего места, руки положив на плечи Ареса: — Не будешь ничего делать, говоришь? Почему тогда я вижу обратное, друг мой? — Посмеивается Дионис, голову в бок наклоняя. — Так, выиграл ли я спор? — К уху он наклоняется, покусывая его мочку слегка и дыханием трепетным опаляя. — Выиграл, а теперь развяжи меня или пожалеешь об этом, — вздыхает Арес, голову в сторону поворачивая.