***
— Йо! — радостно зовет Какаши, запрыгивая в кабинет Хокаге через окно. Сакура швыряет в него стул. — ВЫ ОПЯТЬ ОПОЗДАЛИ! — кричит она, поднимая другое кресло, выглядя одновременно угрожающе и многообещающе. — На ТРИ ЧАСА! Какаши тут же прячется за спину другого своего ученика. Он не гнушается использовать живой щит, когда второе пришествие Цунаде в ярости. — Маа, маа, Сакура-чан, видишь ли, по дороге я встретил… — ДАВАЙ! Его щит перемещается в шуншине за секунду до того, как через всю комнату летит стул, Какаши успевает только прошипеть: «Наруто, ты чертов предатель!», и ныряет под стол. — Простите, Какаши-сенсей, — говорит Наруто, без тени сочувствия, неблагодарный сопляк. — Но вы должны были быть здесь… А затем волна алой чакры вырывается абсолютно из ниоткуда, поглощая офис. Сакура вскрикивает, когда Наруто сбивает её с ног, и толстый барьер из дерева выстреливает из земли, закрывая обоих. Какаши выскакивает из-за стола. Он бросает быстрый взгляд на Хокаге и главного медика Конохи, чтобы убедиться, что они оба в безопасности и разворачивается в сторону огня. Однако он уже рассеивается, закручиваясь в подозрительно знакомую спираль. Какаши поднимает хитай-атэ, пытаясь разглядеть… С тяжелым стуком на землю падает тело. Пламя исчезает, воздух вокруг застывает и опускается тишина. Из тени Ямато опускает деревянную стену, открывая обзор для Наруто, в глазах которого видна сталь и напряженной Сакуры. АНБУ смотрит на Какаши, тот кивает и бросается к телу, перечисляя детали, осторожно присаживаясь рядом. Мужчина, думает он. Стандартная униформа АНБУ Конохи, к поясу повязана маска Шакала, одежда порвана, на левом боку кровоточащая рваная рана, длинные черные волосы, пахнет дымом и кровью, на спине ножны от катаны, клинка нет, бледный, вероятно, потеря крови и истощение чакры- Он осторожно переворачивает мужчину, а затем забывает, как дышать. Он знает это лицо так же хорошо, как свое собственное, даже если оно на добрых десять лет старше и умиротворённое, чем он видел в последний раз. Учиха Обито, без сомнений, и неважно, что он погиб на кровавом поле боя, преданный своим же союзником. Но различий больше, чем Какаши может описать. У этого Обито старые шрамы, смотреть на них не так больно, на левой глазнице красная повязка — судя по тому, как ровно лежит ткань, глазница пустая. Он худой и под формой видны мускулы, он все еще тощий, но в отличие от Обито, которого они встретили на войне, этот более жилистый. Его волосы все еще торчат колючками, но они длинные, свисающие между лопаток, убранные в свободную косу. И… — Хитай-атэ Конохи, — замечает Ямато, — и у него татуировка капитана АНБУ. Какаши удается оторвать взгляд от бледного, измученного лица ровно настолько, чтобы заметить татуировку АНБУ на плече у мужчины, явно старую. Он резко втягивает воздух. Каким-то непостижимым образом, этот Обито — шиноби Конохи, и притом занимающий не последнюю должность. — Как… — выдыхает Наруто. Сакура качает головой и отвечает, как всегда первая, когда требуются теоретические знания. — Я не знаю, — тихо говорит она, не сводя глаз с Учихи в центре комнаты. — Это что-то вроде пространственно-временного дзюцу? Но ведь это… — Невозможно, — заканчивает за неё Какаши, вытаскивая бинты и пытаясь перевязать рану на боку. Сакура резко отталкивает его. — Я займусь им, — она быстро сканирует его чакрой, а затем смотрит на Какаши и Наруто, её глаза серьезные, но спокойные. — Вызовите бригаду медиков, нам нужно доставить его в больницу. Наруто кивает и смотрит на Ямато и двух подчиненных, скрытых в тени. — Я останусь с Котом и Медведем. Соберите команду и назначьте смены. Я хочу, чтобы за ним постоянно следили. Ямато уходит, но Какаши даже не замечает этого. Все его внимание приковано к Обито, он пытается заметить хоть какое-то движение, даже если это всего лишь подергивание пальцев. (Их нет, но Обито все еще дышит. Пока что, этого достаточно.)***
Оу, это первое, о чем думает Обито, приходя в сознание. Значит, я не умер. Конечно, в жизни шиноби значение фразы не умер имеет довольно обширные рамки, и большая их часть неприятна. На этот раз, однако, все не так плохо. Его глаз болит от переутомления, и из-за истощения чакры тело по ощущениям весит больше тонны, но ему вправили плечо, и все конечности все еще с ним, за исключением мизинца, который он потерял три года назад во время допроса, и рану на левом боку, кажется, залечили. С минуту он дезориентирован, даже со знакомым запахом дезинфекции, витающем вокруг и легким ароматом свежей травы, уникальным для больниц Конохи. Потеря его Конохи настолько велика, что вряд он когда-нибудь о ней забудет, даже несмотря на то, что прошло уже две недели. Но это лишь значит, что… — Сработало, — выдыхает он, открывая глаза, чтобы увидеть простой белый потолок, и улыбается, потому что по всем законам мира ничего не должно было сработать, но все получилось. Новый мир, именно такой, в какой он должен был попасть. Его дзюцу работает. — Маа, правда? — Лениво произносит такой знакомый голос. — Не хочешь рассказать, что именно сработало, Учиха-сан? Ему требуется гораздо больше усилий, чем он думал, чтобы повернуть голову — истощение чакры определенно сыграло не последнюю роль, — но Обито заставляет себя двигаться, потому что он должен увидеть- Какаши, серые волосы, как всегда не поддаются никакой гравитации, хитай-атэ закрывает левый глаз, привычная маска на лице. Вид его живого, целого и невредимого, здесь — бьет, словно кунай в грудь, и Обито задыхается, не в силах сказать и слова. Хотя, что он вообще может сказать живому мертвецу? — Какаши, — произносит он, и не может сдержать (если честно, даже не пытается) широкую улыбку, которая расползается по его лицу. — Я сделал это. Дзюцу сработало. Затем воспоминания о пламени, крови и телах захлестывают его, и, не обращая внимания на изнеможение, он резко выпрямляется, хватаясь за бронижелет Какаши, не давая другому мужчине и шанса среагировать. — Орочимару! Мое измерение, он был там… Отогакуре… Они все уничтожили! Где он, он жив? Он… — Мертв, — просто говорит Какаши, — или почти мертв. Он осторожно отрывает руку Обито от своей одежды, и садится на стул рядом с кроватью. — Расскажи мне, как ты все это провернул, — приказывает он, скрестив руки на груди и ссутулившись в кресле. Если бы Обито не знал его как облупленного, он бы не заметил и намека на оборону в позе. Но Обито уже давно стал мастером в маленьких сигналах, которые источает Какаши. И, конечно же, он задал самый трудный вопрос во всей этой нелепой ситуации. Обито вздыхает и чешет голову, чувствуя что-то среднее между раздражением и весельем. Если отбросить некоторые странности, это определенно Хатаке Какаши. — Ты же гений, — жалуется он, пытаясь восстановить равновесие, хотя знает, что все его слова бесполезны. — Ты что, не можешь догадаться сам? Видимый глаз Какаши слегка прищуривается. — Побалуй меня, — протягивает он. — Обито, которого я знал, был одержим идеей завоевания мира после того, как якобы погиб во время миссии на мосту Каннаби. Я хотел бы быть уверен, что ты не попытаешься сделать то же самое. Что ж. Это… Поражает. Закрыв глаза — и нет, иметь злого близнеца в другом измерении на самом деле совсем не круто — Обито ищет подходящие слова. — Хм… Злой я мог телепортироваться, верно? — По кивку Какаши он продолжает. — Представь себе реку с двумя берегами и камнем посередине. Когда я телепортируюсь, это похоже на прыжок с правого берега — моего измерения — на трамплин — мое измерение Камуи — а затем обратно на берег реки, либо вверх, либо вперед, либо вниз. Я приземляюсь в другом месте, но в том же мире. Это не требует особых усилий — примерно столько же сил гражданский тратит на то, чтобы перепрыгнуть канаву. Мое дзюцу «Врата Феникса»… — он замолкает, слегка кусая губы. Какаши выгибает бровь. — Да? Обито закатывает глаза. — Ну, тут-то метафора и усложняется. Вместо одного берега с левой стороны представь себе тысячи, миллионы, миллиарды, наслоенные друг на друга. Используя «Врата Феникса», вместо того, чтобы развернуться и прыгнуть обратно в исходное измерение, я просто… иду вперед. Но для этого требуется слишком много чакры — типа, как генин, который пытается запрыгнуть на верхушку башни Хокаге с первого раза. И тогда тебе нужно перебирать измерения, пока ты все еще в воздухе, потому что если ты приземлишься в измерении, слишком похожем на твое первоначальное, реальность восстает против техники, ощущая парадокс, и выбросит тебя обратно. Таким образом, нужно рассчитать импульс, необходимую чакру, сопротивление, направление и скорость, все время перебирая бесконечные измерения, пытаясь найти подходящее, которое отличается достаточно, чтобы тебе можно было туда попасть. Это… сложно. Какаши долго молчит, его взгляд отстранен, как будто он сам продумывает все шаги и убеждается, что они логичны. (Так и есть, иначе у Обито бы ничего не получилось. Он умен, хитер и обладает хорошими инстинктами. Но он никогда не был гением, по крайней мере не в том смысле слова, в каком большинство людей подразумевает.) Обито ждет, изучая ткань больничного одеяла и гадая, как скоро его выпишут — он надеется, что его не отправят сразу же в Отдел Пыток и Допросов, но прямо сейчас ему все равно. (Потому что это сработало, и это одновременно удивительно, круто и страшно, потому что Обито может прыгать в разные измерения, и он в Конохе, и она не разрушена. С ума сойти.) Спустя, наверное, вечность (но скорее всего лишь несколько минут; Обито никогда не умел сидеть на месте и с возрастом мало что поменялось), Какаши, наконец, наклоняет голову и кивает. — Это имеет смысл, — говорит он, и сердце Обито слегка трепещет, хотя это даже не похвала, и это не его Какаши. Не то чтобы он жаловался. — Значит, разница в наших вселенных в том, что… — Что я не психопат? — Шутливо говорит Обито, хотя все еще не может до конца поверить, что в этой вселенной он что-то вроде Темного Властелина. Это просто… взрыв мозга, правда. Он отгоняет эти мысли, прежде чем погрузится в них слишком глубоко, потому что нет, даже несмотря на то, какой захватывающей была мысль о злом близнеце, когда он был ребенком. — Ты сказал, что я «умер» в той пещере, да? Наверное, это произошло, когда шиноби Ивы вызвали обвал. В моей вселенной к нам пришла подмога — Шикаку, Иноичи и Чоуза. Рин уже пересадила тебе мой глаз, но они позаботились об этом и успели вытащить меня до того, как я получил неизлечимые травмы. — Обито машинально дотрагивается до глубоких шрамов на правой щеке, но он шиноби. Шрамы — часть его жизни, и они, конечно же, не влияют на его способность сражаться, поэтому ему все равно. Однако Какаши задерживается взглядом на его лице, и чужие пальцы дергаются, в попытке что-то сделать. Жест прерывается. Он делает глубокий вдох, достаточно громкий, чтобы Обито его услышал, а затем поднимается на ноги. Мгновение спустя он уже стоит у окна, спиной к кровати. — А… Рин? Имя все еще причиняет боль, как и подозревал Обито, но это старая, зажившая боль, и он не теряет самообладания. — Мы… убили её. После того, как Кири попытались превратить её в нестабильного джинчуурики, чтобы уничтожить Коноху. Из-за этого… мы активировали наш Мангекё Шаринган. Три коротких предложения, а за ними — море горя. Обито закрывает глаза, чувствуя, как наворачиваются слезы, как это всегда бывает. Но он уже слишком много плакал из-за Рин, слишком много плакал из-за любого человека, которого потерял. Он сдерживает горячие слезы. — В этом мире её смерть тебя сломала, — тихо говорит Какаши, все еще отвернувшись, и Обито жалеет, что не может видеть его лица. — Именно тогда ты решил изменить мир. Потому что так сильно любил её. Обито моргает. Он еще раз прокручивает слова Какаши в голове, и снова моргает. Ну. Видимо, в этом и заключается главное отличие. Потому что, насколько помнит Обито, он всегда был влюблен в Какаши. — Эм… — выдавливает он через секунду, чувствуя, как по лицу ползет предательский жар. — Я… В моей вселенной я любил тебя? Это звучит как какой-то писк, вопрос, даже не констатация факта, но судя по тому, как резко разворачивается Какаши, широко раскрыв глаза, он все понимает. Из тени в углу раздается звук, подозрительно похожий на сдавленное хихиканье — несомненно, это АНБУ — и Обито пытается придумать дзюцу, которое расколет Землю надвое и позволит ему утонуть в магме. На самом деле, у него в арсенале есть парочка подходящих и он обязательно бы использовал их, если бы не печати подавления чакры, разбросанные по телу. — Ты… и я? — Какаши звучит подозрительно пискляво, что тоже приносит облегчение. Обито судорожно вскидывает руки. — Нет! Ну, ты всегда — нет! Чувства были только у меня и они были односторонними, клянусь. Мы были… — он обрывает себя, прикусывая губу, чтобы скрыть укол знакомой, одинокой боли, которая пронзает его грудь, а затем, собравшись с силами, добавляет более спокойно. — Мы так и не смогли стать друзьями, а я не хотел делать первый шаг, не имея никакой твердой почвы под ногами, так что… я просто никогда тебе не говорил. Хотя ты избегал меня, так что, думаю, ты знал, но… Ну, ничего не было. Следует еще одна пауза, на этот раз более тяжелая, а затем Какаши кивает. — Мне нужно поговорить с Хокаге, — говорит он и исчезает в вихре листьев. Обито остается один в стерильной больничной палате, в компании своих охранников, один и такой одинокий, каким он был в течение многих лет, еще до падения Конохи. Он закрывает глаза, снова пытаясь побороть жгучие слезы. И даже если у него не получается, АНБУ достаточно любезны, чтобы никак не прокомментировать это.***
Какаши приземляется на крышу больницы, выплевывая проклятия. Он срывает повязку и прижимает руку к глазу, которым пожертвовал Обито. — Как ты мог быть таким идиотом? — шипит он на своего двойника из другой вселенной, вспоминая глубокие белые шрамы, вырезанные на правой стороне лица Обито. Они — явное доказательство, что он не избежал камнепада, и независимо от того, что произошло дальше, этого должно было быть достаточно для его тупого двойника, чтобы понять, что он почти потерял Обито. Конечно, общий глаз тем более должен был изменить мнение Какаши. Он просто не мог продолжать быть мудаком после того, как был так близок потерять все. Мы так и не смогли стать друзьями. Но Какаши знает себя, он знает, почему изменился и как близок был к тому, чтобы не меняться вообще. Если бы Обито не умер, если бы в этой вселенной Какаши не потерял его, очень вероятно, что он бы стал таким же, как его двойник, и это… Это пугало. В моей вселенной, я любил тебя. Какаши никогда даже не задумывался об этом. Он никогда не был склонен к романтике, за исключением вечного порно и горстки свиданий на одну ночь. Но- Обито. Обито, который жил в памяти Какаши так долго, вплоть до момента, когда Тоби раскрыл свою личность, он был идолом, чем-то невероятным, самым настоящим героем. Какаши никогда не считал его чем-то большим, чем поворотной точкой его жизни, другом, который у него мог бы быть, если бы не его глупые, болезненные ошибки. Шаринган, который он использует, принадлежит Обито, его привычки, принадлежат Обито, первое имя, которое срывается с его губ каждый раз, когда Какаши посещает Мемориальный Камень — имя Обито. Но. Он никогда не был человеком, ни в каком смысле этого слова. И этот Обито, бесспорно, был человеком. Какаши знает горе и одиночество, понимает их лучше, чем большинство других людей, и он видел эти эмоции на чужом лице, когда Обито говорил о другом Какаши (не его Какаши, потому что этот идиот не заслуживает такой нежности в голосе Обито), который избегал его. — Черт побери, — выдыхает Какаши, рывком возвращая свой хитай-атэ на место. Все это слишком сложно, и неважно, насколько сильно Какаши хочет вернуться в палату и убедиться, что этот знакомый незнакомец, так похожий на мальчика, которого он знал, вовсе не сумасшедший, одержимый безумец, в которого превратился Обито из этого мира, и что он не исчезнет снова в небытие. В то же время ему хочется убежать, бежать как можно дальше от больницы и всего, что сейчас происходит, от всей этой путаницы, потому что он просто не может. Он не может пережить это снова: снова потерять его, снова смотреть на лицо, покрытое шрамами, снова вглядываться в этот добрый черный глаз и чертову красную повязку. Ему хватило и первого раза, который изменил и сломал его, и Какаши прекрасно понимает, что не переживет еще одной смерти Обито. — Черт побери! — Повторяет он, ударяя кулаком в стену и наблюдая, как она трескается под силой удара. — Знаешь, даже если она больше не Хокаге, бабуля Цунаде все равно сломает тебе лицо за то, что ты разрушаешь её больницу, — бодро сообщает ему голос, когда фигура в оранжево-черном пальто грациозно садится на край стены. Какаши смотрит на своего бывшего ученика, своего нынешнего Хокаге, и обычно он натягивает улыбку на лицо или достает книгу, но на этот раз он не может заставить себя скрыть чистую, пугающую неуверенность, которая грызет его как паразит. Судя по сочувственной полуулыбке Наруто и пониманию в глазах, он видит причину. — Значит, он проснулся, — говорит Наруто, и после трех дней неподвижного сидения Какаши в стерильной палате, это уже не вопрос. Полуулыбка сменяется задумчивым хмурым взглядом, когда он наклоняет голову, а затем вздыхает. — Ах, черт, Сакура-чан постоянно говорит мне, чтобы я вел себя тактично, но я просто не могу! Будет невежливо, если я сейчас спрошу тебя, что ты думаешь? Это заставляет Какаши рассмеяться, потому что Рокудайме Хокаге он или нет, самый могущественный шиноби поколения или нет, Наруто все еще остается милым дурачком. Он делает шаг назад, все еще посмеиваясь, и проводит рукой по серебристым волосам. — Маа, каким бы я был сенсеем, если бы оставил своего милого ученика без ответа? Что именно ты хочешь узнать? — Мы можем отпустить его? — Быстро спрашивает Наруто, и, вероятно, этого следовало ожидать. Он из тех, кто всегда верит в людей, и Какаши уже давно перестал удивляться. Тем более, его вера окупается с лихвой. Гаара — прекрасный тому пример. Если бы он не знал лучше, Какаши решил бы, что это какой-то кеккей-генкай. Но вопрос достаточно серьезный, и Какаши тщательно обдумывает его. Первая реакция — сказать «нет», но это всего лишь паранойя и защитная реакция. Он привык чувствовать легкое жжение гнева, вины и горя всякий раз, когда думает об Обито, и неважно, из какой он вселенной. И все же, этот Обито — то, каким бы мог быть другой Обито, каким бы он стал, если бы не жестокие повороты судьбы. Он честен, до глупого доверчив, и Какаши до сих пор не встречал шиноби, который мог бы так легко расплакаться. И шрамы… — Он говорит правду, — наконец отвечает Какаши, садясь рядом с Наруто. — Его дзюцу «Врата Феникса» — возможно, насколько я знаю способности моего… нашего Мангекё. И он скорбит. Это сходится с его рассказом о том, что он пришел из мира, в котором Орочимару уничтожил Коноху. Он… Обито. И в этом вся мучительная правда. Какаши слегка улыбается сам себе, беспомощно и криво. — Это тот самый Обито, которого я помню. Я думал, что он умер под грудой камней на мосту Каннаби. Но… он здесь, Наруто. Его бывший ученик улыбается ему, но не широкой и властной улыбкой, а более мягкой и искренней. — Я рад, — говорит он, поднимаясь на ноги. Он касается плеча Какаши, лишь мимоходом, и идет к лестнице. У двери он останавливается, выглядывая из-за плеча, и одаривает Какаши той же ухмылкой, что когда-то была у Кушины, прежде чем она вылила ему на голову банку ярко-розовой краски. — О, точно! Я велел бабуле Цунаде отпустить Учиху-сана, как только он поправится. Ты ведь приютишь его у себя, Какаши-сенсей? Мальчишка исчезает так быстро, что Какаши не успел бы его поймать, даже если бы не застыл на месте, разинув рот от ужаса и недоверия. Примерно через шесть секунд до него доходит смысл слов, и Какаши ругается себе под нос, но уже никто его не слышит.***
Спустя неделю Цунаде-сама отпускает его, хотя Обито получает примерно тысячу угроз, что с ним случится, если он будет прыгать выше головы. Он более чем готов — после семи дней молчаливой компании АНБУ и настороженной медсестры, единственная причина, по которой он не сошел с ума, это истощение чакры, потому что, оказывается, с истощением очень легко спать по тридцать шесть часов за раз. И все же, когда санитар вручает ему бумаги о выписке и стандартную униформу джонина, Обито благодарен настолько, что чуть ли не на колени падает. Он делает вид, что не видит, как АНБУ в маске зеленого цвета с фиолетовыми прожилками тихо смеется над ним и натягивает одежду так быстро, как только может. Как только он заканчивает застегивать сандалии, раздается стук в дверь. Обито поднимает глаза, но радостное приветствие застревает у него в горле, когда он видит высокого, худого, темноволосого мужчину с сенбоном во рту. Ширануи Генма наблюдает за ним несколько долгих мгновений, а затем щелкает сенбоном по зубам. — Полагаю, знакомство будет излишним, ха? — говорит он, криво улыбаясь. — Учитывая обстоятельства. Обито давится смехом — потому что в последний раз, когда он видел Генму, они с Райдо столкнулись с командой шавок Орочимару, шиноби Отогакуре были злы и смертельно опасны, но у Обито был свой собственный противник и он не мог им помочь — и поднимается на ноги. — И все же, — говорит он, опускаясь в неглубокий поклон. — Учиха Обито, верный шиноби Конохи, не планирующий в ближайшее время захватывать мир. Генма фыркает, но легко возвращает жест. — Ширануи Генма, токубецу джонин. Хокаге-сама назначил тебе встречу с Яманакой-сан. Я здесь, чтобы сопровождать тебя. Это вполне ожидаемо, поэтому Обито не утруждает себя протестами. Он просто одаривает Генму быстрой улыбкой, следуя за мужчиной по белоснежному коридору. — Ну, я и не думал, что ты пришел проведать меня ради интереса. — В следующий раз, — легко обещает Генма, засовывая руки в карман и ведя Обито к входной двери. Однако, Обито не обманывается — чем более расслабленным кажется Генма, тем больше он готов к внезапной атаке. Обито старается не обижаться, потому что это не его Генма, но… Двери больницы распахиваются, и Обито застывает на месте, впервые увидев совершенно целую и невредимую Коноху. В груди болит, будто его пнули в солнечное сплетение, а в предательском правом глазу собираются слезы. — Ох, слава богу, — выдыхает он, глядя на улицы и аккуратные здания взглядом умирающего с голода человека. — Это… Генма наблюдает за ним, но теперь в его взгляде появилось что-то мягкое, что-то очень близкое к сочувствию. — Деревня все еще восстанавливается, — все, что он говорит. — Её почти разрушили пару лет назад, но мы уже восстановили большую её часть. Удивительно, что может сделать один парень с мокутоном. Ямато, внезапно вздрогнув, думает Обито, и ему приходится закрыть глаза и встряхнуть головой, чтобы отогнать образ изуродованного трупа в голове. Сейчас Коноха сияет и его мысли сменяются на счастливые, он делает глубокий вдох воздуха, не загрязненного сажей и дымом. Это похоже на блаженство, как будто все наркотики, вызывающие эйфорию, смешали вместе и впрыснули прямо в его вены. Вокруг ходят люди, счастливые люди. При виде такого количества жизнерадостных лиц Обито просто не может не улыбнуться. Это… Это хорошо. Генма дает ему еще несколько мгновений, а затем подталкивает вперед. — Пошли, — говорит он легко. — Иначе Яманака-сан оторвет мне яйца, а у меня на них кое-какие планы, которые не предполагают, что они будут украшением для стен. — Что, Райдо правда позволяет тебе быть иногда сверху? — Обито шутит на автомате, даже не замечая этого. Он слишком много времени провел с ними обоими и был одним из немногих, у кого хватало храбрости (скорее безрассудства), чтобы подшучивать над ними из-за их личной жизни. Через мгновение он понимает свою ошибку, взгдрагивая. Это не его Генма, и- К счастью, мужчина только издает удивленный смешок и бьет его кулаком в плечо. — Ах, завали, все вовсе не так. Мы- — Просто друзья, да, да. — Обито повторяет мантру, которую слышал столько раз. По общему признанию дразнить Генму не так весело как Райдо, который краснеет и дико заикается, но сейчас и это сойдет. — По крайней мере, он не Какаши, — парирует Генма. Обито, прищурившись, смотрит на джонина. — Кто, черт возьми, тебе рассказал? Я пробыл в Конохе всего неделю! Генма только ухмыляется, злобно и резко. — АНБУ сплетничают хуже девочек-подростков, — весело говорит он. — Я почти уверен, что вся деревня знает, что у сумасшедшего, пытавшегося захватить мир, есть добрый близнец, который влюблен в Копирующего Ниндзя. На мгновение Обито думает, что ему ответить, но потом просто вздыхает, опускает голову и поднимает руки в знак капитуляции. — Ага. Как и у АНБУ, у Генмы нет абсолютно никаких угрызений совести, когда он смеется над ним. И как бы Обито не старался, он не может скрыть счастливую улыбку на лице, слыша этот открытый, беззаботный смех. Как хорошо вернуться домой.***
— Он вообще умеет врать? — Это первый вопрос, который задает Ино, входя в кабинет Хокаге и бросая отчет на стол. — Нет, я серьезно. Я влезала во многие головы, но Учиха Обито прямолинеен, как стрела. Это просто… жутко. — Видя пустой взгляд Наруто, она добавляет. — Я не говорю, что он выболтает секреты деревни первому попавшемуся врагу. У него специфические навыки разделения информации даже для активного, высокоуровнего шиноби. Он просто… — Честный, — заканчивает Какаши за неё, его пальцы чешутся от желания вырвать папку из рук Хокаге и прочитать самому. — Даже когда он вел себя как крикливый идиот, Обито был честен, по крайней мере, с самим собой. Наклонившись в кресле, Наруто передает папку Какаши, очевидно замечая его волнение. — Значит все, что он говорит — правда? Коноха, Саске, Орочимару? Все это и вправду произошло? Ино скрещивает руки на груди и смотрит вниз с озабоченным выражением. Какаши предпочитает наблюдать за ней, даже если соблазн прочитать файлы сжигает его изнутри, потому что он видел дочь Иноичи во многих ситуациях, но никогда не видел её столь… взволнованной. — Да, — просто отвечает она. — Это было… ужасно. Все были мертвы. Даже ты, Наруто. И Обито-сан провел две недели, скрываясь от сил Ото, живя в развалинах и пряча тела своих товарищей везде, где только мог, в надежде, что к тому времени, когда Орочимару найдет их, они успеют разложиться и перестанут быть полезными. — Она сглатывает, сжимая губы и тихо говорит. — Орочимару был в теле Саске. Обито-сан вырастил Саске и когда он… Какаши прекрасно помнит, что чувствовал, когда Саске ушел, но он был всего лишь учителем, а не опекуном, да и с командой номер семь он работал всего несколько месяцев. Для Обито это предательство, должно быть, было почти невыносимым. Наруто морщится, но спрашивает. — А если я захочу восстановить его в качестве АНБУ? Видимо, умение читать мысли Хокаге приобретают вместе со шляпой, поэтому он бросает острый взгляд на седовласого джонина, как только Какаши открывает рот. — Нам нужны джонины и АНБУ, Какаши-сенсей. Мы потеряли много сильных шиноби во время войны, а миссии А и С ранга — самые высокооплачиваемые. Нам нужны шиноби, и если Обито был капитаном АНБУ в своем мире, значит у него уже есть опыт. Даже сейчас, спустя полтора года после назначения Наруто, Какаши все еще удивляется, насколько компетентным может быть этот балбес, когда бросается в дело с головой, прилагая все усилия. Когда Цунаде объявила о своем намерении передать шляпу и покинуть пост, вместо этого заняв должность главы больницы, у многих были сомнения. Теперь же таких людей осталось совсем немного, если вообще остались. Ино качает головой, с улыбкой наблюдая за блондином. — С ним все будет в порядке, — говорит она. — Нет никаких признаков травмы, кроме того, чего следует ожидать после подобных ситуаций, и я назначу ему еженедельные встречи, чтобы следить за состоянием. Но как я уже сказала, Обито-сан хорош в разделении информации. Он привыкает к мысли, что Коноха все еще здесь, и это позволяет ему отогнать плохие воспоминания. Наличие миссий, на которых можно сосредоточиться, скорее всего, пойдёт ему на пользу. Наруто кивает и встает, направляясь к посыльному ястребу, сидящему на жердочке у двери. — Я назначу его в отряд и сниму печати подавления чакры. Ино-чан, он все еще в ОДП? — Генма украл его, как только мы закончили, — Ино выглядит удивленной. — Что-то насчет того, чтобы показать ему Коноху во всей её красе. Зная Генму, через час они окажутся в баре. Наруто бормочет что-то многострадальное и отчаянное в адрес своего телохранителя, но Какаши больше не обращает внимания. Он некоторое время смотрит на папку, раздумывая, стоит ли её читать, а потом вздыхает. Речь идет об Обито, и он знает Обито — знает его так хорошо, потому что он такой же, как и тот Обито, которого Какаши потерял много лет назад. Ни в одном файле, как бы тщательно его ни составили, не будет ничего совершенно нового. Он смотрит на деревню, солнце уже перевалило за полдень, а тени постепенно начинают вытягиваться. На мгновение все, что он может видеть, — это тесная пещера, Обито лежит на земле, придавленный камнем и все еще улыбающийся, такой самоотверженный, как и всегда, когда он носил продукты старикам и снимал кошек с деревьев. Я скоро умру… но я подарю тебе свой глаз… и…. увижу будущее вместе с тобой. И какое же мрачное оказалось это будущее без самого Обито, даже если Какаши никогда раньше не понимал, как много он для него значит, как много он значит для Минато и для деревни в целом. Какаши закрывает глаза и склоняет голову, прикрывая лицо папкой, когда глаз Обито начинает слезиться — но на этот раз Какаши знает, что это его собственные слезы, пролитые не от горя, а от жгучего облегчения и щемящей радости. Какаши дали больше вторых шансов, чем он заслуживал, и этот шанс не пропадет даром. — Пожалуй, пойду пообедаю, — говорит он вслух. — До встречи, Наруто, Ино-чан. — Но… — начинает Наруто; и это тот самый скулящий тон, когда он знает, что впереди у него куча бумажной работы. Какаши не останавливается, чтобы услышать конец фразы, выпрыгивая из окна, прежде чем Наруто и его ужасающая чуйка на рамен поймут, что Какаши собрался в Ичираку. Полминуты у него уходит на то, чтобы найти запах Генмы, знакомый аромат ведет его вниз по улице от больницы до ОДП, и затем глубже в деревню. Генма и Обито бродят вокруг, судя по тому, как петляет их путь от оружейного магазина к магазину одежды, к фруктовому ларьку, а затем делает петлю вокруг парка и дальше к Академии. В нескольких ярдах от здания Какаши видит высокого мужчину в бандане и чуть пониже с косой, и приземляется на ветку дерева, чтобы просто понаблюдать за ними. Генма прислоняется к другому дереву, явно забавляясь, если судить по ухмылке на его лице. Он что-то говорит и Обито смеется, опускаясь на землю, садясь в позу лотоса. Он немного бледен, очевидно, еще не совсем оправился, но в глазах светятся искорки счастья. Какаши вынужден улыбнуться, потому что хоть это и не его крикливый придурок-товарищ по команде, но это все еще Обито. Настоящий Обито, а не какая-то обезумевшая копия, искалеченная смертью Рин и собственными травмами. Длинные волосы привлекают его внимание. Для шиноби длинные волосы — это декларация мастерства, утверждение, что любой враг, осмелившийся подойти достаточно близко, чтобы использовать их как слабость, будет мертв задолго до того, как дотронется. Хьюги держат свои волосы длинными из-за бьякугана и невероятного обзора, который он дает. Учиха Итачи, Мадара, Джирайя, Иноичи, Кушина, Сенджу Хаширама, даже Цунаде — все они доказали в бою, что заслужили носить длинные волосы. То, что Обито имел такую длину волос — четкое заявление о его способностях, и тот факт, что он пережил вторжение, которое убило большую часть шиноби Конохи, говорит о том, что это не просто хвастовство. В тот день в пещере было ясно, что Обито очень, очень хорош в управлении шаринганом, несмотря на то, что только что пробудил его. И его шаринган способен использовать Мангекё, при этом не слепнув (за что Какаши несказанно благодарен). Так что этот Обито, годами служивший в одном из элитных отрядов шиноби, скорее всего, довольно силен. Какаши снова улыбается, потому что, несмотря на то, что он был болтуном, Обито был прав. Он стал удивительным шиноби, и Какаши хотел бы видеть, как это происходило. Он спрыгивает с дерева, засунув руки в карманы, и неторопливо подходит к двум мужчинам. — Доброе утро, — весело говорит он. Обито смотрит на него с широкой, яркой улыбкой, такой чудесной, что Какаши чувствует, как сердце переворачивается в груди. — Какаши! — радостно кричит Учиха. — Сегодня чудесный день, не так ли? Он оглядывается назад, туда, где дети выбегают из дверей Академии, разбредаясь по территории, и сердце Обито, как всегда, отражается в глазах. Какаши не может заставить себя подшутить над ним, не в этот раз. — Маа, — тянет он, кивая Генме, который отвечает ему тем же. — Я как раз собирался пообедать. Не хотите немного рамена? Генма смотрит на солнце, проверяя его положение и слегка морщится. — Извини, но я обещал прийти в отдел миссий до трех. По-видимому, у них есть для меня парочка А рангов, а мой кошелек как раз похудел на пару тысяч рё. — Он отталкивается от дерева и кивает Обито. — Увидимся, Обито-кун. С нетерпением жду возможности поработать с тобой. Затем, махнув на прощание, он направляется к башне Хокаге, уворачиваясь от смеющихся студентов Академии. Какаши оглядывается на Обито, который смотрит ему вслед. Учиха тихонько вздыхает, а затем встает, грациозно потягиваясь. — Рамен, говоришь? — переспрашивает он. — Я уже несколько недель не был в Ичираку. Почти против воли Какаши замирает, изучая бывшего друга. Обито всегда был тощим, когда был ребенком, со всей этой мешковатой одеждой, которую носил. Сейчас же, одетый в стандартную форму джонина и обтягивающую водолазку, это заметнее, особенно видны его впалые щеки, которые говорили о том, что в течение долгого времени он голодал. Две недели в аду, думает Какаши, и ему почти физически больно представлять Обито, в одиночестве расхаживающего среди трупов его друзей и товарищей, пойманный в ловушку вражеской армией, загнанный в угол до такой степени, что единственный выход — использовать нестабильное дзюцу, которое навсегда отрежет его от родного мира. Какаши замечает, что Обито тоже его разглядывает, медленно скользя одиноким глазом. Он осторожен, и хотя этого и следовало ожидать, ему как будто вонзили кунай в грудь. Какаши никогда не был из тех, кто говорит о чувствах, даже когда это было нужно — иногда он все еще задавался вопросом, смог бы он удержать Саске, если бы открылся ему немного больше, — но здесь и сейчас, стоя перед своим вторым шансом, который казался невозможным, Какаши не собирается упускать его. Он делает шаг вперед, другой, ясно показывая намерения, потому что друг Обито или нет — он шиноби, недавно прибывший из зоны боевых действий. Затем он протягивает руку, хватает растерянного Обито за жилет и тянет в сокрушительные объятия. Обито застывает и вздрагивает, но Какаши не дает ему убежать. Он наклоняет голову, опасаясь, что вот-вот разрыдается и утыкается лбом в плечо Обито, невзирая на разницу в росте. — Спасибо, — бормочет он, достаточно громко, чтобы Обито услышал. — За глаз; за то, что был моим другом, даже когда я не был им для тебя; за то, что вытащил эту чертову палку из моей задницы, прежде чем я убил бы кого-нибудь, поставив миссию на первое место. Ты был прав насчет моего отца, насчет правил и… Спасибо, Обито. Долгое, бесконечно долгое мгновение Обито не двигается, напряженно замерев. Затем он медленно расслабляется, и его руки осторожно обхватывают плечи Какаши. Он хихикает, наклоняя голову, чтобы нежно прижаться к щеке Хатаке, и его волосы пахнут больничным шампунем и солнечным светом Конохи. Спустя еще мгновение он мягко говорит: — Знаешь, Какаши, теперь ты от меня никогда не избавишься. Если ты признаешь, что мы друзья, я буду держаться за тебя, как упрямый репейник. Поскольку Какаши думает, что Обито больше никуда не уйдет, хотя с этим его дзюцу «Врата Феникса» все возможно — и ему это очень не нравится, он даже не пытается спорить, — он говорит: — Ну что ж, — он отстраняется, но только чтобы положить свои руки Обито на плечи, — тогда, наверное, мне придется потерпеть. Он делает шаг назад, хоть и небольшой, и снова засовывает руки в карманы. — Рамен? Обито улыбается ему яркой улыбкой, напоминающей солнце. — Показывай дорогу!***
Квартира Какаши маленькая и пустая, и выглядит очень новой, потому что ей почти не пользовались. У него есть комната для гостей с относительно удобной кроватью и кухня, и это все, что нужно Обито для счастья. (Ну и компания тоже очень приятная, и Обито наслаждается ей всякий раз, когда может, потому что это Какаши, и они друзья, и это все, чего Обито когда-либо хотел в этой жизни.) Обито не совсем уверен, чья была идея поселить его с Какаши, но кто бы это ни был, он благодарит его от всего сердца. Здесь, с Какаши, который теперь является его другом, товарищем и веселым, добродушным соседом по комнате, ему не так трудно смириться с выбором покинуть свой родной мир. Потому что Коноха цела, Какаши рядом с ним, и теперь он может смотреть вперед, а не оглядываться назад. Конечно, он все еще скорбит и всегда будет, точно так же, как он всегда оплакивал потерю клана, потерю Итачи и милого, веселого ребенка, которым был Саске, но теперь он может сосредоточиться на радости, а не на горе. Жить мирной жизнью в новом доме, а не в потерянном мире, разрушенном Орочимару и Ото. Он разваливается на диване, читая — не одну из любимых Ича-Ича Какаши, потому что независимо от того, насколько сгнил мозг Какаши, раз он стал читать отвратительное дешевое порно, у Обито есть стандарты, черт возьми, — когда стук в дверь эхом разносится по квартире. Обито поднимает голову, потому что Какаши нет дома, и редко кто приходит к нему в гости. Более того, обычно все друзья и знакомые входят через окно, не дожидаясь, когда Какаши откроет (потому что он стал безумно ленивым, просто ужас). Стук раздается снова, и, сгорая от любопытства, Обито кладет закладку, встает и быстро подходит к двери, распахивая её. — Да? — Вежливо спрашивает он, но даже этот единственный слог болезненно застревает у него в горле, когда он видит, кто стоит за дверью. Учиха Саске смотрит на него с непроницаемым выражением на лице, которое означает, что он о чем-то думает, но не хочет говорить. — Можно войти? Смущенный и растерянный, уверенный, что он не скрывает свои эмоции и вполовину так же хорошо, как Саске, Обито отступает назад, безмолвно распахивая дверь в приглашении. Саске входит, и Обито смотрит на высокого молодого человека, которого он видел последний раз сжигающим Коноху до основания, убивающим шиноби так быстро, что не было видно движений. Из того, что сказал Какаши, этот Саске смог запереть Орочимару в своем подсознании и практически убил, но Обито не может радоваться. В конце концов, этот Саске сделал тот же выбор, стал мстителем независимо от усилий своей команды и сенсея, и Обито ненавидит это со всей страстью, которую его усталое сердце — слишком привыкшее ненавидеть, после того, что Орочимару сделал с деревней, — может найти. В комнате повисает неуютная тишина, но Обито не знает, как её разрушить. Он неуверенно сжимает руки в кулаки и решает подождать, пока Саске сделает первый шаг. Этот Саске для него - незнакомец, так же как и сам Обито для него — «мертвый» еще до рождения мальчика, а затем враг Конохи, желающий её уничтожить. Наконец, как раз когда Обито чувствует, что вот-вот начнет ерзать, Саске выдыхает, долго и ровно. А затем тихо говорит: — Наруто сказал мне, что ты… вырастил меня. Другого меня. Когда Итачи… (В мире Обито Мадара помог уничтожить клан Учиха, и независимо от того, с чем пришлось столкнуться Обито из этого мира, он просто не мог представить себя участвующем в чем-то подобном.) — Да, — отвечает он, потому что больше не может ничего сказать. — Я… не думаю, что был хорошим опекуном. Я никогда не знал своих родителей и понятия не имел, как вести себя с кем-то, у кого они были. Мы были практически незнакомцами, когда встретились в первый раз — я был ненастоящим Учихой, даже не жил в комплексе и видел тебя только мимоходом. Саске смотрит вниз, и Обито видит, как его пальцы сжимаются в кулаки, расслабляются, а затем снова сжимаются — самое близкое к нервозности, что можно было заметить в Саске. — Я… благодарен, — медленно произносит он, выдавливая слова. — Я не знал, каким было мое второе «я», но если бы в детстве рядом был еще один родственник, кто-то из клана. Это… было бы… хорошо. Не в силах сдержаться, несмотря на напряженную атмосферу, Обито хихикает и поднимает руку, позволяя ей потрепать волосы кузена. — У меня никогда не было младшего брата, — мягко говорит он, — а у тебя уже был один старший брат, которого ты обожал, но мне хотелось бы думать, что я был как минимум тем сумасшедшим дядюшкой, о котором никто никогда не говорит. У тебя был потенциал стать великим, Саске, не только как шиноби, но и как человек. В моем мире ты, к сожалению, уже никогда этого не достигнешь, но здесь у тебя целая жизнь впереди. У клана Учиха было много хороших шиноби; теперь нам нужны хорошие люди, чтобы уравновесить чашу весов. Саске не отодвигается, даже когда Обито треплет его волосы чуть сильнее, что для него равносильно благодарному принятию, и Обито улыбается. — Я как раз собирался приготовить обед, — говорит он. — Если не боишься заразиться извращением Какаши, останься здесь еще ненадолго, я буду счастлив приготовить на двоих. Саске бросает быстрый взгляд на полку, полную ярко-оранжевых книг, и тут же бледнеет. — Ресторан с барбекю открыт, — говорит он и для Саске такой тон — почти открытое отчаяние. — Я угощаю. Идем. Сейчас же. Обито смеется и позволяет своему кузену вытащить его из квартиры. Что бы ни сделал Саске, какие бы преступления не совершил и какой бы путь не выбрал, этот мальчик — семья. По крайней мере, для Обито уж точно. Может быть, в этом мире, у них есть шанс стать настоящей «семьёй».***
Какаши смотрит на часы, блуждая по улице, небрежно рассматривая торговые прилавки, пока не пройдут необходимые два часа. Возможно, в этом больше нет необходимости, ведь Обито жив и здоров, и готовит для него ужин каждый вечер, но от пятнадцатилетней привычки трудно избавиться, и Какаши все еще получает удовольствие от того, что сводит людей с ума — возможно, это просто его личная причуда, но они есть у всех элитных шиноби, и, по крайней мере, Какаши не бегает, одетый в ярко-зеленый спандекс. Все могло быть намного хуже. Какаши покупает данго и коротает еще двадцать минут, прежде чем решает, что достаточно опоздал. Засунув руки в карманы, он идет к Башне Хокаге, на встречу. Он лениво задается вопросом, что Обито делает сегодня. Вероятно, тренируется, как и последние несколько дней с тех пор, как с него сняли печати подавления чакры, чтобы вернуться в форму после пребывания в больнице. Какаши сопровождал его несколько раз и видел, насколько компетентным стал Обито, и это впечатляет. Он по-прежнему отдает предпочтение огню, своему родственному элементу, но он создал несколько своих собственных дзюцу, которые весьма впечатляющи, и его владение Мангекё даже лучше, чем у Обито в этом мире — вероятно, потому, что этот Обито не увеличил свою силу мокутоном или риннеганом. (Каждый раз, когда они сталкиваются друг с другом на тренировочном поле, как друзья во время спарринга, а не враги на поле битвы, Какаши чувствует, как его сердце сладко сжимается, и, возможно, он никогда не думал о романтике раньше, но этот Обито заставляет его хотеть этого. Но Обито ничего не говорил и не делал, несмотря на то, что признался в любви в тот день в больнице, и Какаши, возможно, чувствует себя немного нетерпеливым и сбитым с толку; Обито сказал, что никогда не признавался тому Какаши [не его, потому что тот Какаши не заслуживает такого титула], потому что он хотел стать хотя бы друзьями. Ну, теперь они друзья, не так ли?) Он легко прыгает на крышу и немного ускоряет темп, прежде чем прицелиться в окно Хокаге и прыгнуть. Оно открыто — Наруто на собственном горьком опыте научился держать его открытым после того, как три шиноби подряд врезались в стекло — и Какаши садится на подоконник, уже открывая рот и проливая ненастоящие слезы: — Маа, маа, извини, я опоздал. Маленькой старушке через улицу потребовалась помощь, а потом она… Затем он понимает, кто еще находится в офисе, и тут же захлопывает рот. Обито выглядит где-то между восхищением, ужасом и просто шоком. Его рот и глаза широко раскрыты, пока он пялится на Какаши. На другой стороне стола хихикает Наруто, а Шикамару выглядит совершенно удивленным, сутулясь в углу. Решив, что хотя бы на этот раз, он может оставить оправдание незаконченным, Какаши соскальзывает с подоконника и подходит к столу Хокаге, безнадежно надеясь, что его маска скрывает румянец, растекающийся по щекам. Он бросает довольно робкий взгляд на Обито, который все еще смотрит, а затем впивается взглядом в своего бывшего ученика. — Вы хотели меня видеть, Хокаге-сама? — спрашивает он с последними остатками своего достоинства, которые может собрать. Наруто, грубый, неблагодарный мальчишка, умудряется сдерживать смех достаточно долго, чтобы помахать свитком миссии перед Какаши и Обито и выдохнуть. — А-ранг, похищение, Страна Волн, — а затем снова хихикает. Обито берет себя в руки и хватает свиток, быстро запоминая информацию, прежде чем передать Какаши. Какаши сканирует его. К счастью, все очень просто: преступный синдикат, действующий в Стране Волн, крадет детей с целью выкупа; приказано уничтожить членов банды и освободить заложников. Какаши не видит никаких ловушек, даже если он немного насторожен после своей последней миссии в Волнах. По-видимому, Шикамару видит что-то на его лице или предугадывает это, потому что он говорит: — Я послал чунина, чтобы все проверить. Насколько мы можем судить, никаких подводных камней нет, и похитители — бандиты без какой-либо подготовки. Это должно быть достаточно просто; Единственная причина, по которой это А-ранг, — заложники. Какаши, ты мог бы справиться и один, но мы подумали, что Учихе-сану было бы неплохо вернуться в строй, поскольку он уже месяц как выписался из больницы. Какаши кивает, сворачивает свиток и убирает его. Он кланяется хихикающему Хокаге и направляется к окну, Обито все время на полшага позади него, когда они возвращаются в квартиру за своими рюкзаками. К сожалению, для двух шиноби их уровня пересечение крыш не требует никакой концентрации, и они живут всего в нескольких кварталах от башни, поэтому Обито смотрит на Какаши и приподнимает бровь. — Маленькая старушка? — спрашивает он, даже не пытаясь скрыть насмешку. Какаши не отрывает глаз от дороги и проклинает свое решение опоздать именно на эту встречу из всех. — Да, — лукаво отвечает он. — Если тебе это сходит с рук, я подумал, что и мне сойдёт. Что-то не так? Обито только качает головой, немного посмеиваясь. — Нет, — весело говорит он. — Но знаешь, вообще-то я избавился от этой привычки много лет назад. Что-нибудь слышал о том, что хорошие шиноби не опаздывают на три часа? Какаши, конечно, не расскажет ему, что все началось тогда, когда он начал проводить часы у Мемориального Камня, с его именем на губах, а потом это просто превратилось в привычку. Он просто держит рот на замке и понимает, что теперь Обито будет припоминать ему это вечно. К счастью, Обито позволяет ему оставить тему, и они один за другим скользят через окно квартиры, отделяясь, чтобы взять подготовленные рюкзаки и перепроверить оружие. Через десять минут они снова оказываются на крышах и направляются к воротам.***
Они достаточно легко находят место, где прячутся похитители, потому что даже ниндзя будет трудно скрыть свой след от следопыта уровня Какаши, а эти бандиты были всего лишь гражданские. Их база — пещера у моря, с узким проходом, расширяющаяся вглубь. Какаши подает сигнал "стоп", прячась в листве, и Обито спускается на следующую ветку. Это не деревья Страны Огня — огромные и прочные, но они достаточно хороши для кратковременного укрытия. — Идеи? — мягко спрашивает Обито, не сводя глаз с пещеры. Глаза шиноби могут легко различить человека, скрытого в тени большого валуна. Тем не менее, в пещере хорошая слышимость, а земля у подножия представляет собой равнину практически без растительности, поэтому им придется быть осторожными на подходе. Какаши проверяет положение солнца. — Ночью будет безопаснее всего, — решает он. — Убери охранника, проскользни внутрь и убей остальных как можно быстрее, прежде чем они поднимут тревогу. Нас не ждут, так что заложники не пострадают. Обито кивает. — Я пойду первым, использую Камуи, чтобы стать нематериальным на случай, если есть какие-нибудь ловушки. Прикроешь? Это глупый вопрос; конечно Какаши прикроет Обито. У него плохие воспоминания о миссиях в пещерах, и даже тот факт, что против них простые бандиты, не помогает ему успокоиться. Вместо этого он устремлет взгляд на устье пещеры и говорит: — Ложись спать. Я разбужу тебя в сумерках. Возможно, это вполне предсказуемо, но Обито закатывает глаза. — Ты разбудишь меня в три часа, — говорит он Какаши тоном, не оставляющим места для споров. — Тогда ты сможешь отдохнуть, а я разбужу тебя в сумерках. С этими словами он прыгает на более высокую ветку и устраивается спиной к дереву, закрыв глаза и вдыхая вечерний воздух. Как любой опытный шиноби, он знает, что нужно использовать каждую минуту отдыха, что у тебя есть. Какаши долго смотрит на него, прежде чем невольно улыбнуться. Он устраивается поудобнее и позволяет своим мыслям сосредоточиться на пещере, готовясь заметить неожиданных посетителей и отслеживая выходящих мужчин. Их как минимум десять, может быть, пятнадцать, думает он. Легко для двух бывших сотрудников АНБУ. Обито полностью выздоровел и вернулся в форму, так что, он надеется, что все пойдет по плану. И сначала все и правда идет по плану. Они быстро убирают двух охранников, и Обито проскальзывает в пещеру, Какаши следует за ним на небольшом расстоянии, чтобы избежать ловушек. На пути стоит мужчина, но они быстро обходят его. Еще один охранник стоит у поворота, но Какаши разрешает Обито справиться с ним, и бандит умирает, даже не заметив их. Какаши ныряет вглубь, на полсекунды отставая от товарища, и их встречает двенадцать человек, сидящих вокруг костра. Четверо умирают прежде, чем успевают выхватить оружие, вскоре за ними следуют еще трое. Даже если бы ему приказали быть мягче, Какаши не стал бы этого делать, потому что бандиты охотятся на детей, и даже у шиноби есть рамки, за которые нельзя заходить. В каждой крупной деревне, за редким исключением, есть запрет на миссии по убийству детей, и даже похищения тщательно изучаются на предмет подводных камней. Несмотря на то, что дети-шиноби очень рано взрослеют, Скрытые Деревни ценят и берегут свой молодняк. Обито явно чувствует то же самое, потому что он проходит через ублюдков как нож сквозь масло и бежит к дальней комнате, где держат заложников. Охранник видит его приближение и чертыхается, забегая в другую комнату — вероятно, идет за заложником, мрачно думает Какаши, отражая кунаем ржавый меч с тупым лезвием. Бандит рычит ему в лицо, и Какаши без колебаний пронзает его сердце вторым кунаем. Он падает, остался всего один, и Какаши- Пещеру сотрясает грохот, сопровождаемый визгом, и потолок начинает сыпаться. Какаши застывает в оцепенелом ужасе. Нет, думает он. Обито. Обито, который все еще ничего не сказал о том признании, даже спустя месяц, и Какаши просто молчал, как чертов трус, который решил потратить свой второй шанс впустую. И прямо сейчас этот шанс может исчезнуть навсегда и Какаши никогда, никогда не простит себя за это. Он не вынесет это снова, не теперь, когда знает, каким другом может быть Обито, на что похожа их дружба, и что возможно, между ними есть нечто большее- Из коридора выскакивает маленькая девочка, перепачканная пылью и грязью, вокруг её лодыжки волочится оборванная веревка, а на руках маленький мальчик. И как прорвавшаяся плотина, за ней бежит толпа детей, каждому из которых не больше двенадцати. Какаши рассеянно желает, чтобы тот бандит остался жив, просто чтобы он мог убить его, медленно и жестоко. Но он отмахивается от этой мысли и зовет девочку: — Ждите здесь. Никуда не уходите, у них может быть подкрепление. Он не ждет ответа, просто бежит в комнату, сердце колотится в горле, а разум сходит с ума, потому что он не может- Сквозь плотное облако пыли появляется фигура в униформе шиноби, он шатается и падает вперед, прямо в руки Какаши. Хатаке машинально хватает его за плечи, чтобы удержать в вертикальном положении, и Обито одаривает его кривой ухмылкой, прекрасно видя все эмоции на лице Какаши. — Прости, — шепчет он. — Там был еще один ублюдок. Я должен был похоронить их обоих до того, как они тронут детей, но если честно, кажется, мне нужно попрактиковаться в своих земляных техниках. Какаши хочет ударить его. Или прижать к грязной каменной стене и целовать до потери пульса. Вместо этого он выпускает тяжелый, слегка дрожащий вздох и наклоняется вперед, лязгая их хитай-атэ. — Придурок, — бормочет он, но Обито только улыбается. — Шиноби-сан, — робко говорит девочка, и они оба поворачиваются, чтобы посмотреть на неё. Обито обходит Какаши и подходит к ней, кладя руку на спутанные, грязные волосы, широкая улыбка озаряет его лицо. — Идем, — мягко говорит он. — Давайте вернем вас домой. Уверен, твоя семья уже соскучилась. Девочка лучезарно улыбается ему, совершенно не обращая внимания на трупы вокруг. Какаши удивляется стойкости детей, и наклоняется, чтобы поднять одного из них себе на спину. — Поехали, — говорит он, добавляя в голос нотки веселья. — Это будет веселая прогулка, так что, если хотите покататься — только попросите. Очевидно, кататься на спине шиноби — что-то нереально крутое, поэтому все хотят попробовать. Какаши создает несколько теневых клонов, и он так рад покинуть эту проклятую пещеру, что даже не дразнит Обито из-за того, что тот не может создать нормальных теневых клонов. (Ну ладно. Возможно, он немного дразнит его. Но только немного.)***
Среди спасенных — дочь хозяина гостиницы, и он настойчиво предлагает им скоротать одну ночь. Поскольку до Конохи –два дня пути даже на быстрой скорости, Какаши соглашается, и Обито очень благодарен. Несмотря на его браваду, пещеры все еще пугали его до чертиков, поэтому он планировал провести прекрасный, долгий час в расслабляющей ванне, соскребая с кожи грязь и пыль. К счастью, здесь есть горячая вода, и Обито выходит из ванны, чувствуя себя совершенно новым человеком, немного помятым, но обновленным. Какаши, который помылся первым (потому что буквально оттолкнул его от двери), развалился на кровати, читая эту глупую оранжевую книгу. Обито ухмыляется ему, падая на свою кровать, и перекатывается на спину, скрещивая руки за головой и закрывая глаза. — Хорошо поработали, — говорит он, вспоминая счастливых детей и плачущих от радости родителей. Страна Волн — все еще небогатая страна, и хотя некоторые семьи и могли бы наскрести на выкуп, большая часть — нет. Именно в такие моменты Обито больше всего рад быть шиноби, потому что неважно, инструмент он или нет, пока он может принести пользу людям, все хорошо. Он может сделать много хороших вещей. На другой кровати стоит тишина, не слышно даже шелеста страниц, и Обито уже готов повернуться, чтобы узнать, в чем дело, когда что-то тяжелое — примерно семьдесят килограмм — придавливает его к матрасу, сильные пальцы сжимают запястья и одной рукой пригвождают к спинке кровати. Он моментально напрягается, борясь с инстинктом активировать Камуи и стать неосязаемым, вместо этого открывая глаза, чтобы посмотреть на лицо, нависшее над ним. Распущенные волосы Какаши в кои-то веки не стоят торчком, а обрамляют лицо, его хитай-атэ лежит на тумбочке. Обито смотрит в свой собственный глаз (если так можно сказать), и удивляется серьезности, которая в нем отражается. — Какаши? — осторожно спрашивает он, потому что он вел себя прилично, старался не переступать черту и не позволял себе думать ни о чем таком. Они просто друзья, и этого более чем достаточно, даже если ему всегда хотелось большего. Ему подарили второй шанс на счастливую жизнь, и он не хочет наглеть. Но когда Какаши смотрит на него вот так, прямо как в пещере, ему чертовски трудно не желать большего. Какаши смотрит прямо на него, темно-серый и кроваво-красный глаз затянуты пеленой, а затем протягивает свободную руку и осторожно стягивает маску. У Обито даже нет времени, чтобы вдохнуть — потому что он никогда не видел Какаши без маски, ни в своем мире, ни в этом, даже после месяца совместной жизни, и Какаши просто прекрасен — когда губы Какаши, горячие, голодные, идеальные прижимаются к его рту. Обито всхлипывает в поцелуе, чувствуя, как чужая рука скользит вниз по его телу, лаская и дразня, и выгибается дугой, прижимаясь к Какаши. Он худой и гибкий, но он выше Обито на добрых пять сантиметров и тяжелее на пару килограмм. — Я устал ждать, — шепчет Какаши, отстраняясь, без колебаний выдерживая взгляд Обито. — Поэтому делаю первый шаг. По-моему, мы уже на достаточно твердой почве. Обито вспоминает свои слова, сказанные Какаши в больнице, когда он очнулся. Мы так и не смогли стать друзьями, а я не хотел делать первый шаг, не имея никакой твердой почвы под ногами, так что… я просто никогда тебе не говорил. Какаши помнил. Он думал об этом, если судить по его взгляду. Обито чувствует, как в животе что-то сжимается — предвкушение или беспокойство, радость или восторг, а может и все вместе. Он переводит дыхание, а затем мягко дергает сцепленными руками. — Дай мне коснуться тебя, — шепчет он, и глаза Какаши становятся темными и голодными. — Раздевайся, — хрипло приказывает он, садясь на пятки и стягивая рубашку через голову. Обито делает то же самое так быстро, как только может, потому что Какаши худощав, бледен, и у него идеальная фигура, он выглядит как гребанная мечта, из влажных снов Обито. Он снимает рубашку, затем снимает штаны — движение, которое заставляет Какаши зарычать и сорвать с себя свои собственные штаны без всякого изящества. Затем Какаши снова оказывается на нем, одной рукой вцепившись в длинные волосы Обито, и резко дергая. От этого Обито выгибается и Какаши сцеловывает его крик прямо с губ. — Блять, — шепчет Какаши, теплые и влажные поцелуи касаются его щеки. — Почему я никогда не замечал, что ты такой горячий? — Сознательная слепота, — выдыхает в ответ Обито, ухмыляясь, проводя короткими ногтями по спине Какаши, с восхищением глядя, как он выгибается от прикосновений. Какаши смеется, полностью перенося свой вес на Обито, и спускается вниз, оставляя вдоль горла обжигающие укусы и успокаивающие поцелуи, Обито напрягается и скрещивает ноги, притягивая Копирующего Ниндзя ближе. Какаши издает низкий горловой рык, когда руки Обито опускаются: одна на плечо, другая зарывается в копну серебряных волос. Он наклоняется, чтобы сжать их члены свободной рукой, и Обито вскрикивает от прикосновения, пока Какаши прижимает его к кровати, покрывая яростными, жадными поцелуями. Мучительно медленно руки Какаши проходят по всей длине, а затем эти пальцы опускаются ниже, сильнее раздвигая бедра Обито и скользя вниз, легко касаясь входа, заставляя его задыхаться. Какаши сглатывает, а затем выдыхает в губы: — Ты делал это раньше? Обито сдерживает дрожащий смешок, открывая глаз, который он не помнит, как закрыл и выгибает бровь, глядя на мужчину над ним. — Я не невинная девица, Какаши, — весело говорит он. — Мы все-таки ровесники. Какаши целует его снова, но на этот раз жестче, как будто собирается съесть его. Пальцы давят на отверстие, скользя внутри, и грубое прикосновение сухой кожи заставляет его вздрогнуть и вскрикнуть. — Это не важно, — говорит ему Какаши, отстраняясь. Он слезает с кровати, оставляя Обито мерзнуть, но вскоре он возвращается с баночкой смазки в руке. Обито даже не успевает отдышаться. Он снова залезает сверху, хватает одну руку и переплетает их пальцы, прежде чем наклониться для еще одного поцелуя. Этот поцелуй спокойный, легкий, но все еще голодный. Они разрывают его, задыхаясь и тяжело дыша, и Какаши смотрит на него сверху вниз, на его лице, таком непривычном без маски, серьезное выражение. — Это не важно, — повторяет он, — потому что это… — он обводит взглядом их разгоряченные тела, смятую постель и нагретый воздух между ними, — …это навсегда. Я не собираюсь отказываться от этого, Обито. Не снова. Больше никогда. Обито смеется. Он смеется, закатывает глаза и тянет Какаши вниз, пока они не сталкиваются лбами. — Как будто я позволю тебе, — весело говорит он, обнимая Какаши за плечи. — Упрямый репейник, помнишь? Затем он распутывает их ноги, перекидывая одну через бедро Какаши, и проводит ногтями по задней части его шеи. — Кажется, мы занимались более приятными делами, не так ли? Ловкий палец, скользит внутри него, от чего у Обито перехватывает дыхание, даже когда Какаши целует его еще раз. — Мм, — лениво соглашается Какаши. — Правда что ли? К первому пальцу присоединяется второй, и Обито выгибается, подавляя громкий крик, когда его растягивают, задевая чувствительные нервы и посылая дрожь удовольствия вверх по позвоночнику. — Какаши, — задыхается он, — либо ты сейчас же войдешь в меня, либо я оседлаю тебя и буду трахать, пока твой мозг не расплавится. Какаши замирает, зрачки расширяются еще больше, когда он втягивает воздух сквозь сжатые зубы. — Это была угроза? — спрашивает он хриплым и низким голосом. Затем внутрь проталкивается еще один палец, и Обито не может сдержать низкий стон, когда Какаши прижимается и дышит ему в ухо. — В следующий раз. Прямо сейчас, я собираюсь трахнуть тебя. Затем, когда твои раны полностью заживут, я буду трахать тебя снова и снова, так сильно, что ты не сможешь ходить неделю. И если мы возбудимся по дороге домой, я прижму тебя к дереву и возьму прямо посреди дороги. Я не отпущу тебя, Обито, ни за что. Слишком много проклятого порно, думает Обито отчаянно. Определенно слишком много порно, если ублюдок думает, что какие-то грязные разг- Пальцы выскальзывают, оставляя после себя ощущение пустоты, и Обито ворчит на Какаши, когда что-то большое и толстое прижимается к его входу, и его мозг просто отключается. Какаши толкается в него, переплетая их пальцы одной рукой, пока другая прижимает его к кровати, и Обито вонзается зубами в плечо мужчины. Член Какаши горячий и твердый, входит в него мучительно медленно, и Обито дрожит в его объятиях, желая податься вперед и просто принять его полностью, потому что это хорошо, здорово, потрясающе, но он хочет большего. Наконец-то, блять, наконец-то, Какаши входит в него до основания, но затем останавливается и не двигается. — Хорошо? — Выдыхает он, покрывая поцелуями лицо Обито, опираясь локтем на кровать, рука крепко вцепилась в темные волосы Обито и в глазах горят искры. Обито рычит в ответ, сжимая его изо всех сил. Какаши задыхается и чертыхается, бедра автоматически дергаются вперед, и Обито кричит, выгибая спину. — Двигайся, двигайся, двигайся, — стонет он, хватаясь за спину Какаши, и мужчина, очевидно, ловит его на слове. Он отодвигается, почти полностью вытаскивая член, а затем качается вперед, входя максимально глубоко. Обито кричит, подстраиваясь под толчки и просит Какаши двигаться быстрее и сильнее, потому что он никогда в жизни не хотел никого настолько сильно, как этого мужчину, со своими причудами и плохими привычками, с его коллекцией порно и всем остальным. Он тянет голову Какаши вниз, отчаянно целуя его, пытаясь передать, что я твой, я твой, а ты мой, и ты никогда не избавишься от меня губами, языком и зубами. Какаши стонет, низкий и глубокий звук, и цепляется за бедра, член касается его простаты и Обито с криком откидывает голову назад, когда удовольствие, словно молния, пронизывает его тело. — Какаши, да! — Он кричит, рот Какаши снова находит его. — Сильнее, черт возьми, сделай это снова! Какаши смеется, запыхавшийся, раскрасневшийся и красивый, и выдыхает: — Твоя просьба для меня закон. Он меняет ритм своих толчков, тянет бедра назад, толкается вперед, и мир Обито взрывается в красных и белых искрах. Он задыхается и напрягается, даже когда Какаши повторяет движение, и это уже слишком. Удовольствие нарастает, набухает и обрушивается на него, и он кончает с именем Какаши на губах. Какаши задыхается, стонет и кусает его оголенное горло, его хватает еще на три сильных толчка, прежде чем он тоже кончает, горячий и мокрый внутри возбужденного тела Обито. Он падает на него, мышцы расслабляются, и зарывается лицом в волосы Обито, тяжело дыша. В комнате воцаряется тишина, сладкая и насыщенная, и Обито дрожит от самого великолепного оргазма, который он когда-либо чувствовал. Нежно поцеловав его в челюсть, Какаши приподнимается на локте и медленно выходит. Обито стонет, когда он задевает все еще чувствительные места и открывает глаза, пытаясь отдышаться. — Все хорошо? — С некоторой озабоченностью спрашивает Какаши. Обито может только кивнуть, но он улыбается. Возможно, он ошеломлен, влюблен и все еще немного возбужден, но Обито, если честно, плевать. Судя по всему, Какаши тоже, потому что он наклоняется вперед и снова целует Обито, нежно и мягко, а затем поднимает рубашку с пола, чтобы вытереть его. Обито позволяет ему без возражений, и мгновение спустя Какаши устраивается рядом с ним на кровати, нежно расчесывая пальцами длинные волосы Обито. — Я думаю, у тебя фетиш на волосы, — говорит Обито через мгновение, весело приподняв бровь, глядя на Копирующего Ниндзя. — Только на твои, — беззастенчиво признает Какаши, поднося к губам несколько темных прядей. Он обвивает их вокруг пальцев, откидываясь на подушки, и тянется свободной рукой, прижимая Обито к своему боку. Обито позволяет своей голове опереться на плечо Какаши, наслаждаясь близостью, а затем, потому что его мозг все еще в шоке после оргазма, и он не может обдумать слова, он бормочет: — Я люблю тебя гораздо больше, чем когда-либо любил другого Какаши. Он был… возможностью. Надеждой. Ты очень, очень похож на реальность. Под своей щекой он чувствует, как у Какаши перехватывает дыхание, а затем губы касаются его лба в осторожной ласке. — Я рад, — шепчет Какаши в ответ, — потому что я тоже тебя люблю. Обито улыбается, даже когда проваливается в темноту сна. В эту ночь и еще очень много ночей после, его сны наполнены счастьем.