Эффект бабочки

ЭФФЕКТ БАБОЧКИ В последний момент Цзинь Гуаньяо успевает оттолкнуть Лань Сиченя. Рука Не Минцзюэ сжимается на его горле, беспощадная и нечеловечески сильная. Он чувствует, что через мгновение его гортань будет раздавлена, и отчаянным усилием выплевывает в обращенное к нему серое лицо: — Ебал я твою мать, Не Минцзюэ! Думаешь, я тебя боюсь? Воздух больше не поступает в легкие, и Цзинь Гуаньяо не знает, что произойдет раньше — задохнется ли он или его позвонки хрустнут. Мертвое страшное лицо — это все, что он видит, и это последнее, что он видит. А потом все замирает. Пальцы Не Минцзюэ все так же впиваются в его горло, но не стискивают еще больше. Лань Сичень как будто застыл на полушаге — покачнувшись от толчка Цзинь Гуаньяо. Бичэнь зависает в воздухе, устремившись в тщетной попытке остановить лютого мертвеца. Цзинь Гуаньяо видит, ощущает все это: он знает, что он там, среди своих врагов, в момент своей смерти. Но одновременно он где-то еще. Там, где не больно, и тихо, и где прекрасная светящаяся рука тянется к нему. И в этом нет страха. Он видит эту руку, и он видит улыбку — знакомую и незнакомую одновременно — и нежный, ровный голос доносится до него — и этот голос везде, он слышит его не ушами, а всем телом, всем собой. — Может быть, попробуешь еще раз? Этот голос, эта улыбка, эта рука — Цзинь Гуаньяо не может осознать их, потому что они слишком необъятны для того, чтобы человеческий мозг мог их охватить. Но одно он знает точно: то, что он чувствует — он так редко сталкивался с этим в жизни. Милосердие. — Выбирай осторожно, — говорит голос. Вытянутый палец золотой руки касается его лба — и Цзинь Гуаньяо ощущает себя маленьким-маленьким, беспомощной песчинкой — так, что это легчайшее прикосновение выбрасывает его из его тела — и он летит куда-то, падает. Мимо него мелькают картины его странной, жалкой жизни, так позорно заканчивающейся — его слова, его решения, его действия. Все, что сделал он, что было сделано с ним — сегодняшнее противостояние в храме, и смерть Цин Су, и смерть А-Суна, и смерть его отца, и смерть Не Минцзюэ, и женитьба на Цин Су, и его дела с Сюэ Яном, и смерть Цзинь Цзысюаня, и работа Мэн Яо на Вэнь Жоханя… И все время Цзинь Гуаньяо пытается остановить это падение, хочет сказать — да, я понял, я все осознал, я не сделаю так больше. Но он продолжает падать. Прекрасный ровный голос, ставший эхом, доносится сквозь пространство и время: — У тебя мало времени. Не больше, чем горит палочка благовоний. И Цзинь Гуаньяо чувствует, что приземлился. Он больше не падает — он стоит, он идет, он что-то говорит: — Вы должны это увидеть, это слишком важно, чтобы я мог доверить это кому-то еще… И Цзинь Гуаньяо понимает, где он. Он в лесу возле Ланъя. И рядом с ним идет тот самый командир, которого Мэн Яо когда-то так неудачно проткнул мечом прямо на глазах Не Минцзюэ. Он не может поверить: это и есть мой второй шанс? Но Гуаньинь уже не отвечает ему. Что ж, если подумать, в какой-то мере это объяснимо: возможно, именно с этого момента жизнь Мэн Яо, ставшего позже Цзинь Гуаньяо, и направилась по кривому, темному пути, с которого ему порой хотелось свернуть, но никак не получалось. Если бы тогда Не Минцзюэ не застукал его за убийством — и все его хорошее отношение к Мэн Яо не обратилось бы в ненависть и отвращение — кто знает, как могла бы сложиться жизнь Мэн Яо? Если бы он не испытывал на себе постоянного подозрительного, враждебного взгляда Чифэн-цзуна — возможно, Цзинь Гуаньяо не чувствовал бы такой необходимости утвердить свое положение любой ценой. И уж наверное, ему бы не пришлось изобретать этот хитровывернутый план по убийству Не Минцзюэ, который превратил того в лютого мертвеца — в чьих руках и закончилась — должна закончиться? — жизнь Цзинь Гуаньяо. Если бы не этот гадский командир, так неудачно оказавшийся на пути меча Мэн Яо… Ну хорошо — на пути меча кого-то из ордена Вэнь — который Мэн Яо заранее приглядел для использования — как раз там, куда он сейчас и вел командира под предлогом обнаружения какой-то ключевой информации. Сукин сын уже хорошо понял, что обычно сведения, которые добывал Мэн Яо, были очень полезными — особенно для его собственной (а не Мэн Яо) карьеры, потому что он передавал их наверх, как будто сам добыл их. Так что — все, что нужно Мэн Яо сделать, чтобы его жизнь не закончилась столь плачевно — не убивать этого типа? Убить в другой раз, когда Не Минцзюэ не будет рядом? Просто подождать? Но как же его бесит эта мысль! Подонок заслужил смерть, Мэн Яо уже не в силах его терпеть — и все так хорошо подготовлено, если сейчас сорвется, когда еще он сможет заманить того в уединенное место? Можно просто убить Не Минцзюэ, думает Цзинь Гуаньяо. У него была возможность — когда он запечатал духовные силы Не Минцзюэ. Всадить меч в глотку — и прощай, Чифэн-цзун. Конечно, убийство главы ордена будут расследовать гораздо тщательнее, чем убийство обычного командира, но, наверное, списать на Вэней все же удастся. Да, и расхерачить ему голову камнем в кашу, чтобы никаких мыслей о том, чтобы бродить лютым мертвецом, не возникало. Тогда пусть попробует держать его за горло! Эта мысль так нравится Цзинь Гуаньяо, что он хмыкает. — И что это тебе кажется таким смешным, мелкий ублюдок? Я вообще с тобой разговариваю или нет? Зачем ты меня сюда притащил? О… он так увлекся мыслями о том, как разделается с Не Минцзюэ, что совершенно забыл об этом ничтожестве в командирских одеждах — которому, видите ли, не понравилось, что его игнорируют, поэтому он хватает Мэн Яо за плечи, трясет его и пыхтит ему в лицо. Цзинь Гуаньяо не выдерживает. — Завали ебало, ты, кусок мертвечины! Руки убрал от меня, а то я тебе их в жопу воткну! Он видит, как на мгновение глаза командира становятся круглыми и стеклянными, словно он не может поверить, что Мэн Яо осмелился так с ним разговаривать; да уж конечно, он не может поверить. А в следующее мгновение Цзинь Гуаньяо с размаху впечатывается в дерево. Сука… этот урод всегда любил руки распускать. И у Мэн Яо в том возрасте еще не было достаточно духовных сил, чтобы с легкостью блокировать такую атаку. В принципе, если говорить откровенно, Цзинь Гуаньяо всегда был тонким лезвием. Что иногда не очень удобно против удара лопатой. В ушах у него шумит; он сплевывает кровь. Ну все, пора кончать мерзавца. Цзинь Гуаньяо ныряет к кусту, под которым припрятан меч ордена Вэнь. И когда его рука уже смыкается на рукоятке, сзади на него обрушивается небо. Что за херня, думает он. А когда приходит в себя, он лежит ничком на земле, по затылку течет что-то горячее и липкое — этот козел что, ударил его рукоятью меча? — а сам козел в это время нависает над ним и пытается… Да вы с ума сошли! Подонок пытается стянуть с него штаны. — Паскуда мелкая, — сопит он над ухом Цзинь Гуаньяо. — Ты за этим меня сюда заманил? Так бы сразу и сказал, что хочешь, чтоб тебя выебали. Не можешь без этого, шлюхин сын? Мамочкино ремесло по вкусу пришлось? Небось, сам тем же зарабатывал, пока Минцзюэ тебя ебать не начал. Цзинь Гуаньяо хочет вытащить меч — сейчас уже не до поисков меча Вэней — но его пояс снят, и меч вместе с ним, краем глаза Цзинь Гуаньяо видит их в траве, слишком далеко, чтобы дотянуться. Подонку удается задрать подол его рубахи и практически стащить с него штаны — ощущение холодного воздуха на задней части действует на Цзинь Гуаньяо крайне отрезвляюще. Ни фига себе — попробуй еще раз! На такое он не подписывался! Он бодает головой назад, с удовлетворением слышит, как влажно клацнули зубы командира — и его руку тут же выламывают за спину и наверх, под таким углом, что Цзинь Гуаньяо едва не выворачивает от боли. Но еще больше его выворачивает от ощущения чужих пальцев, лезущих в его интимные места. Да уж, та его жизнь была не очень и закончилась печально — но, по крайней мере, в той жизни его не насиловали. Спасибо, Гуаньинь! Да, кстати — спасибо Гуаньинь, у него же в голенище сапога есть нож. И одна рука свободна. Он выхватывает нож, всаживает его в ногу командира, слышит рев боли. Хватка на его руке ослабевает, и Цзинь Гуаньяо удается перевернуться. Ставший скользким от крови нож выпадает у него из руки. Он не успевает вскочить, только отползти немного — командир нагоняет его, с налитыми кровью глазами. — Ты убить меня пытался, сучёныш? Конец тебе! Он выхватывает меч и заносит его над Цзинь Гуаньяо, и Цзинь Гуаньяо понимает, что добраться до оружия — любого оружия — он не успевает. Острие меча стремительно приближается к нему. Что ж, это была очень короткая вторая жизнь, думает он. А потом сверкающее лезвие Бася проносится над ним — и втыкается командиру в грудь. Сила удара такова, что тот отступает на пару шагов, потрясенным взглядом смотрит на саблю, торчащую у него из груди. — Чифэн-цзун?.. — спрашивает он, словно ему надо убедиться. А потом он падает навзничь, и глаза его открыты. Цзинь Гуаньяо ошарашенно смотрит, как Не Минцзюэ приземляется рядом с ним. Что ж, это не тот Не Минцзюэ, что так недавно стискивал его горло. Для начала, он не серый и не мертвый. Он выглядит моложе, одет по-походному. И его глаза черные и полны ярости. — Мэн Яо! — он опускается на одно колено рядом с Цзинь Гуаньяо, хватает его за локоть. Цзинь Гуаньяо дергается — меньше всего он хочет, чтобы тот, кто только что душил его, дотрагивался до него. Но рука этого Не Минцзюэ теплая и держит хотя и крепко, но явно без намерения причинить боль. — С тобой все в порядке? Ты ранен? Цзинь Гуаньяо мотает головой. Слова в данный момент не даются ему. Не Минцзюэ берет его за предплечья, быстро и аккуратно помогает ему сесть. — У тебя кровь, — говорит он. Он смотрит так пристально, будто хочет продырявить Цзинь Гуаньяо взглядом насквозь. Надо же, он уже отвык, каково это, когда Не Минцзюэ пялится на тебя так, словно пытается вытащить наружу все твои внутренности. — Пустяки, — говорит он; голос у него звучит немного слабо. — Я все видел! — заявляет Не Минцзюэ. — Этот негодяй - он бы тебя убил! Эти Цзини - я не должен был тебя отпускать… — он обрывает сам себя, качает головой. Цзинь Гуаньяо все еще инстинктивно пытается высвободиться от него, проложить между ними какое-то расстояние — и наконец, Не Минцзюэ выпускает его руки. Цзинь Гуаньяо пользуется этим, чтобы подтянуть штаны. Но это движение, как ни крути, не получается особо незаметным. — Он что… — Не Минцзюэ смотрит на него — и в его глазах почти ужас. Ну, вот еще, думает Цзинь Гуаньяо, все лучше и лучше… как на шлюху он на меня еще не смотрел. — Он… что-то сделал? Цзинь Гуаньяо с облегчением мотает головой. — Нет. Чифэн-цзун оказался тут вовремя. Взгляд у Не Минцзюэ бешенный, когда он переводит его на лежащего рядом командира. В кои-то веки приятно, когда Не Минцзюэ смотрит с ненавистью не на тебя, а на кого-то другого, думает Цзинь Гуаньяо. Ручной печатью Не Минцзюэ подзывает Бася — та с чавканьем выдергивается из трупа. Не Минцзюэ смотрит на кровь на ее лезвии с отвращением. Цзинь Гуаньяо думает, что если уж он собирался убить Не Минцзюэ — надо было сделать это до того, как Бася снова оказалась у того в руках. Но как-то убивать его сразу после того, как он спас Цзинь Гуаньяо жизнь - не очень хорошо. И момент все равно упущен, с вооруженным Не Минцзюэ ему не справиться. — Я рад, что успел, — говорит Не Минцзюэ. Его грудь тяжело вздымается. — Но я все равно отнял жизнь — пусть это и была жизнь такого выродка. Пойдем. Я сообщу обо всем главе ордена Цзинь и приму положенное наказание. Он протягивает Цзинь Гуаньяо руку — и тому ничего не остается, как принять ее. Не Минцзюэ легко ставит его на ноги. Наказание? Ага, мрачно думает Цзинь Гуаньяо. Конечно, главу ордена Не накажут. Скажут «ай-яй-яй, нехорошо». И, кстати, кто, в итоге, окажется во всем виноват? Конечно, опять сын шлюхи. Наверняка соблазнял, заманивал, а потом столкнул лбами своих любовников… и это в лучшем случае. — Чифэн-цзун, — произносит он настойчиво. Его рука все еще в руке Не Минцзюэ, и Цзинь Гуаньяо стискивает его пальцы. — Цзинь Гуаншань не накажет вас. Но он будет держать это происшествие над вами в качестве напоминания, чтобы иметь возможность повлиять на вас в случае необходимости. Не Минцзюэ мрачно смотрит на него, кусает губу. Потом качает головой. — Все равно. Я должен сознаться. Что решит глава ордена Цзинь — это его дело, но дело моей совести признаться в том, что я совершил. Все это совсем не соответствует замыслам Мэн Яо. Это нарушает его планы так, что Цзинь Гуаньяо даже не может представить себе последствий. У него все было продумано — убить командира, и этим доказать ордену Вэнь серьезность своих намерений. Мэн Яо уже давно понял, что просто на поле боя ему ничего не добиться. Не этот командир, так другой будет отодвигать его на задний план. Нет, ему нужно что-то такое, где никто не сможет присвоить его заслуги — где его достижения будут неоспоримы. — Чифэн-цзун! — восклицает он; Не Минцзюэ смотрит на него. Это такой пристальный, пылающий взгляд, что Цзинь Гуаньяо требуется все его самообладание, чтобы не отвести глаз. — Я… я собираюсь покинуть орден Цзинь! Не Минцзюэ хмурится, но отвлекается от своих благородных планов по несению наказания за убийство. — И правильно, — говорит он, — орден Не… — Я хочу присоединиться к ордену Вэнь, — говорит Цзинь Гуаньяо, будто бросаясь с моста в реку. — Что?! Он вцепляется обеими руками в руки Не Минцзюэ — чисто из инстинкта самосохранения, чтобы замедлить того на случай, если он решит прикончить Цзинь Гуаньяо на месте. — Нам нужен свой человек в ордене Вэнь — тот, кто сможет собирать и передавать информацию. Тот, кто станет глазами и ушами Четырех Великих Кланов в стане врага. Пока мы действуем вслепую — никогда не зная, где Вэнь Жохань нанесет удар, куда бить нам. — Хм, — говорит Не Минцзюэ. — Я смогу это сделать! — с жаром произносит Цзинь Гуаньяо. — Чифэн-цзун, все складывается наилучшим образом! Я скажу Вэнь Жоханю, что это я убил командира… О! — он как будто только обнаруживает брошенный под кустом меч. — Скажу, что использовал меч Вэней, чтобы меня не заподозрили, — он втыкает меч в рану, оставленную Бася. Не Минцзюэ морщится. — Но бой закончился уже некоторое время назад, так что он будет знать, что это я. Он примет это как доказательство моей надежности! Он замолкает, глядя на Не Минцзюэ широко распахнутыми глазами. Лицо Не Минцзюэ выглядит темным. Он не верит мне? — пытается понять Цзинь Гуаньяо. Я опять на чем-то прокололся? — Это слишком опасно, — говорит Не Минцзюэ. — Если Вэнь Жохань что-то заподозрит… — Я знаю, что я справлюсь! — убежденно говорит Цзинь Гуаньяо. — Это для нашего общего дела, Чифэн-цзун ведь понимает. — Не Минцзюэ уперто качает головой. — Лучшего момента, чем сейчас, не будет. — Ты не должен так рисковать! — вырывается у Не Минцзюэ. Цзинь Гуаньяо мысленно приподнимает бровь; серьезно? Не Минцзюэ беспокоится о нем? Он пытается вложить в своей взгляд как можно больше искренности. — Это не будет риском, — говорит он, — если Чифэн-цзун никому не расскажет. Я знаю, как для Чифэн-цзуна отвратительна ложь — но от его способности сохранить мою тайну будет зависеть моя жизнь. Не Минцзюэ снова трясет головой, но уже не так уверенно. — Я должен это сделать, — говорит Цзинь Гуаньяо. — Это нужно. — Как ты собираешься передавать сведения? — наконец, спрашивает Не Минцзюэ. Он говорит без энтузиазма — но перестает сопротивляться. — Я еще не знаю, — говорит Цзинь Гуаньяо. — Возможно, в лагерь Гусу Лань или Цинхэ Не. Но не Ланьлин Цзинь. Я не уверен, что Ланьлин Цзинь озаботится тем, чтобы случайно не выдать меня. — Я понял, — говорит Не Минцзюэ. Кулаки у него сжаты, брови сведены. — Мэн Яо, я ничего никому не скажу. Я обещаю. — Благодарю, Чифэн-цзун, — говорит он. Ах да, раз Не Минцзюэ теперь знает о его планах — можно попробовать превентивно смягчить ситуацию. — Я знаю… — говорит Цзинь Гуаньяо, и его голос слегка дрожит, — в ордене Вэнь мне придется делать ужасные, ужасные вещи. Я хотел бы, чтобы Чифэн-цзун помнил, почему я делаю это - что бы ни случилось. — Конечно, — говорит Не Минцзюэ. — Тогда мне пора. — Цзинь Гуаньяо кланяется и поворачивается. Внезапно рука смыкается на его запястье. Ну что еще, думает он устало. — Мэн Яо… — произносит Не Минцзюэ, и эмоцию в его голосе Цзинь Гуаньяо даже не пытается истолковать. — Береги себя. Потом рука отпускает. Цзинь Гуаньяо вскакивает на меч и удаляется — и в тот же момент он чувствует, как его присутствие в этом теле — в этом времени — подходит к концу. Наверное, палочка благовоний догорела, думает он. Он еще ощущает, как Мэн Яо словно просыпается от забытья в своем теле — ловит его смятенные, ошеломленные мысли: Не Минцзюэ убил ради меня человека? Я рассказал Не Минцзюэ, что собираюсь проникнуть в орден Вэнь? И почему Чифэн-цзун так смотрел на меня… так, словно он… Цзинь Гуаньяо исчезает. * * * Не Минцзюэ стоит на коленях в тронном зале Вэнь Жоханя, и кровь течет по его лицу. Внутри у Мэн Яо все будто стиснуто ледяной рукой. Все должно было пойти не так, каким образом Не Минцзюэ ухитрился угодить в ловушку? У Мэн Яо еще ничего не готово, что же делать? Он опускается перед Не Минцзюэ на одно колено, произносит ехидное приветствие. Ответ Не Минцзюэ полон презрения: — Пошел прочь. В его глазах ненависть. Прошло так много времени, думает Мэн Яо, помнит ли Не Минцзюэ вообще тот разговор в лесу у Ланъя? Или, увидев Мэн Яо в одеждах клана Вэнь, он позабыл обо всем? И даже если помнит — способен ли благородный глава ордена Не вообще осознать, что кто-то может быть своим в стане чужих, работать на врага ради победы друзей? Думает ли он, что Мэн Яо давно продался Вэнь Жоханю? Мэн Яо ничего не может сделать — пока ничего. Он хватает Не Минцзюэ за волосы, смеется ему в лицо. — Вы все еще считаете себя императором Хэцзяня? Так оглядитесь — вы в Знойном дворце! Какой-то придурок из тех, что стоят на коленях, со связанными руками, неподалеку, решает, что сейчас самое подходящее время, чтобы вякнуть что-то вроде: — Это не Знойный дворец, а притон псов клана Вэнь! Мэн Яо поднимается на ноги, обнажая меч. За такие слова в присутствии Вэнь Жоханя расплата одна — смерть, и как можно скорее. Раньше Мэн Яо не раз это делал — и не без удовольствия, особенно если ему попадался кто-либо с особо завышенным самомнением. Но он предпочел бы не убивать на глазах Не Минцзюэ. Он вспоминает слова, которые он, кажется, когда-то сказал: «Мне придется делать ужасные, ужасные вещи» — но Мэн Яо даже не уверен, что действительно их произнес — или это был сон. И тем более он не уверен, что Не Минцзюэ слушал достаточно внимательно, чтобы запомнить их. Он подходит к пленным заклинателям. Лезвие Хэньшена стосковалось по крови. — Мэн Яо! — Кто бы мог подумать, что у Не Минцзюэ в его состоянии еще хватит сил так громко орать. — Ты, ничтожество, не смей поворачиваться ко мне спиной! Мы с тобой не закончили разговор! Мэн Яо оборачивается. Не Минцзюэ силится выпрямиться, из его рта льется кровь. Его глаза пылают. Но в его взгляде, полном напряжения, есть что-то… Мэн Яо не знает, может ли положиться на то, что видит. — Хм, разве вы сами не сказали, чтобы я пошел прочь? Чифэн-цзун такой непостоянный. Мэн Яо кидает взгляд на Вэнь Жоханя. Кажется, тот вполне наслаждается зрелищем. — Предатель, — чеканит Не Минцзюэ, глядя ему прямо в глаза. — Имей дело со мной, если у тебя хватит смелости! — Как скажете. Вообще-то, это даже соответствует планам Мэн Яо — насколько тот успел их продумать. Он щелкает пальцами, и ему подают футляр с Бася. Он смотрит в глаза Не Минцзюэ, когда напоминает тому о сломанной сабле и смерти его отца. Его губы произносят ядовитые, жестокие слова — но в это время Вэнь Жохань не может видеть его глаз. Правда, Мэн Яо не уверен, что Не Минцзюэ в его состоянии способен истолковать его выражение — да и вообще, будет пытаться это сделать. Когда ему прилетает удар от Не Минцзюэ, ему кажется, будто его лягнула лошадь. Он выплевывает кровь. Но… но — его ребра не сломаны, его внутренности не повреждены. Не Минцзюэ абсолютно точно мог бы его искалечить, если не убить, одним ударом, но не сделал этого. А значит, у них есть шанс. Когда Вэнь Жохань мертв, Мэн Яо кажется, что он находится где-то глубоко под водой. Он не слышит ничего, кроме шума воды. Он едва может двигаться — как будто толща воды окружает его. Он не может сделать вдох. Вэнь Жохань мертв. Мертв от его руки. Все то, к чему он так долго шел, свершилось. Словно издалека он видит, как пленные заклинатели вскакивают на ноги, куда-то бегут, и ему даже все равно — может быть, они хотят убить его, может быть, собираются бежать, оставив его разбираться с остальными Вэнями. Его колени подламываются. Рука, подхватившая его под локоть, не дает упасть. — Мэн Яо, — он слышит над ухом глубокий голос Не Минцзюэ — который звучит почти… тепло? — Все хорошо. Все закончено. Мы победили. Мэн Яо выпрямляется. Да, они победили. Это его победа. И хрен с два кому-нибудь удастся отобрать у него этот момент. Не Минцзюэ сам едва стоит на ногах, так что неизвестно, кто кого поддерживает, когда они добираются до безопасного места. Лицо Лань Сиченя освещается, когда он видит их. — Минцзюэ-сюн! А-Яо! Я боялся, что больше не увижу вас обоих. — И не увидел бы, — говорит Не Минцзюэ ворчливо, — если бы не этот хитрец с его способностью притворяться. Клянусь, были моменты, когда мне реально хотелось его прикончить! — Я не говорил тебе, — Лань Сичень выглядит смущенным, — это Мэн Яо присылал нам информацию из Безночного города. — Да знаю я, — говорит Не Минцзюэ. — Знаешь? — Глаза Лань Сиченя округляются. — Всегда знал. — Такое ощущение, что Не Минцзюэ этим хвастается, думает Мэн Яо. — Ты не говорил, — улыбается Лань Сичень. — Как будто я мог поставить его жизнь под угрозу, — пожимает плечами Не Минцзюэ. * * * Все происходит так, как Мэн Яо мечтал. Известия о том, что он убил Вэнь Жоханя — о том, как он работал в ордене Вэнь под прикрытием — облетают все кланы со скоростью ветра. Впервые в его жизни шепот за спиной кажется ему приятным. -…убил Вэнь Жоханя… мечом в спину… шпионил… втерся в доверие… спас Чифэн-цзуна… И пусть половина этих похвал сомнительна — он не против, чтобы его считали опасным. Пусть помнят, что он может ударить в спину — пусть боятся поворачиваться спиной. Не Минцзюэ, кажется, не испытывает недостатка в словах, чтобы высказать свое одобрение Мэн Яо — словно ему доставляет особенное удовольствие это делать. — Он два года о тебе не говорил, — тихо произносит стоящий рядом Лань Сичень. — Вообще ни слова. Лань Сичень улыбается; он выглядит счастливым, как ребенок, когда смотрит на него и на Не Минцзюэ — как будто они два самых дорогих для него человека, ну то есть, после его брата. Щеки у Мэн Яо пылают от торжества. Иногда он ловит на себе взгляд Не Минцзюэ. Это темный, жаркий взгляд, странно настойчивый. Этот взгляд заставляет Мэн Яо чувствовать себя так, словно ему слишком тесно в его коже. И в то же время волна радости проходит сквозь него каждый раз, когда он ощущает, что Не Минцзюэ смотрит на него. К нему подходят люди в одеждах клана Цзинь, чтобы проводить к его отцу. И вот это — действительно то, чего Мэн Яо ждал. Под утро походный лагерь кажется погруженным в сон, только часовые неподвижно стоят на своих местах в предрассветном тумане. Мэн Яо не может спать. Торжество и унижение воюют в нем. Его отец признал его и принял в клан. Имя, которое он ему дал, с виду выглядит оказанием чести. И в то же время отбрасывает его на обочину, указывает ему на его место. Там, где он не помешает поступи полноправного сына главы ордена Цзинь — того, чье имя начинается с Цзы. Он стоит, задрав голову, глядя в сереющее небо — и если глаза у него немного щиплет, в таком положении слезы все равно не прольются. — Мэн Яо. — Чифэн-цзун тоже не спит? Он оборачивается; Не Минцзюэ делает несколько шагов по направлению к нему, а потом вдруг останавливается, словно сам не может понять, что намеревается сделать. — Я хотел сказать, — говорит он, — что если Мэн Яо выберет, орден Не всегда будет открыт для его. Мэн Яо чувствует внезапную горечь. Он был счастлив в ордене Не — те месяцы, когда он служил под началом Не Минцзюэ, был его помощником, когда Не Минцзюэ доверял ему все, когда они могли беседовать так легко, словно были на равных. Что-то ему подсказывает, что такого простого, тихого счастья ему никогда больше не узнать. — Мои благодарности, Чифэн-цзун. — Он кланяется, и Не Минцзюэ отступает на шаг, словно увидел что-то расстроившее или напугавшее его. — Мой отец принял меня. Мое имя теперь Цзинь Гуаньяо. * * * Его отец ничего не дает просто так. Впрочем, Цзинь Гуаньяо и не ожидал бы ничего другого. Все же, у радости, которую он испытывает, когда вспоминает, что исполнил мечту своей матери, — отравленные шипы. И эти шипы впиваются в него каждый день, что он проводит в Башне Карпа; они в шепотах за спиной, в презрительных смешках ровно в тот момент, когда он отворачивается, в хамстве Цзысюна, в равнодушии Цзысюаня, в оскорблениях мадам Цзинь — матушка! он называет ее матушка! О, Цзинь Гуаньяо знает, что со временем разберется со всем этим — не надо думать, что он забыл хоть одну усмешку, хоть один высокомерный взгляд. Пока же он позволяет яду наполнять его кровь — не поводя бровью, не переставая улыбаться. Его отец не презирает его. Иначе бы не просил Цзинь Гуаньяо о таких вещах, которые тот старается положить на дальнюю полку памяти, как только заканчивает их делать. Что ж, ему не пятнадцать — он уже не рассчитывает на любовь отца. Но он знает, что может быть полезным — может стать незаменимым. И он делает это. Цзинь Гуаншань достаточно умен, чтобы не только брать, но и давать. Цзинь Гуаньяо извлекает из своего положения ту пользу, которую может. И когда ему удается выдавить из ордена Цзинь средства на восстановление Облачных Глубин, он на какое-то время чувствует себя почти счастливым. По крайней мере, он смог помочь другу. Это Лань Сиченю приходит в голову идея названного братства. Когда он предлагает ее Цзинь Гуаньяо, у того начинает чаще биться сердце. — Ты бы этого хотел, А-Яо? Хотел бы он? Конечно, хотел! Чифэн-цзун и Цзэу-цзюнь, самые знаменитые благородные господа поколения, герои войны… хотя, конечно, Цзинь Гуаньяо тоже герой войны — более того, герой, прекративший войну. Но братская клятва с двумя главами орденов — для его статуса это будет означать фантастический взлет. — Минцзюэ-сюн! — Лань Сичень тут же переходит к делу. — Мы с А-Яо думаем, что было бы здорово нам всем принести клятву верности! Мы уже близки как братья — мы могли бы стать братьями! Он говорит так, словно ему в голову не может прийти, что Не Минцзюэ откажет. И если честно, Цзинь Гуаньяо тоже так не думает. Не Минцзюэ всегда так хвалит его — Цзинь Гуаньяо даже передавали, что Не Минцзюэ резко оборвал кого-то, кто заикнулся о работе Мэн Яо в Огненном дворце Вэнь Жоханя. И когда Не Минцзюэ молчит — Цзинь Гуаньяо не ожидает подвоха. Не Минцзюэ молчит. И молчит. И Цзинь Гуаньяо чувствует, как внутри него раскрывается пропасть. Неужели он в чем-то ошибся, думает он. Что ж, у него всегда было ощущение, будто он живет взаймы. Будто каким-то образом он занимает в глазах Не Минцзюэ не то положение, что должен. И вот теперь — может быть, Не Минцзюэ что-то узнал о нем? О Безночном городе? Или о делах, что Цзинь Гуаньяо проворачивает для своего отца. Да мало ли что может заставить безупречного, высокоморального Чифэн-цзуна с презрением посмотреть на выскочку, готового кусаться, царапаться и наносить подлые удары, чтобы подняться повыше. — Я не могу, — говорит Не Минцзюэ. — Минцзюэ-сюн! — восклицает Лань Сичень, но Цзинь Гуаньяо едва слышит это. В голове у него гудит. Его щеки горят. Он не может поднять глаз от унижения. Как сквозь туман, он слышит, как Не Минцзюэ говорит: — Ты можешь заключить клятву с ним. Я могу заключить клятву с тобой. Но не… И это еще хуже. Цзинь Гуаньяо кажется, что он сейчас упадет. Он чувствует себя примерно так — как в тот момент, когда пересчитал ступени лестницы Башни Карпа. Тогда он смог подняться, поклониться и уйти, потому что запретил себе чувствовать что бы то ни было: боль, унижение, отчаяние. Заставил себя окаменеть внутри. Ровно настолько, пока он не скрылся с глаз тех, кто наблюдал за ним. И сейчас он тоже сможет. — Чифэн-цзун, — говорит он. — Цзэу-цзюнь. Прошу прощения. Мне надо идти. Он кланяется и идет к дверям. — Эй, подожди, — говорит Не Минцзюэ; как будто он не закончил. Как будто он может добавить еще что-то после того, что уже сказал. «Эй» мать свою зови, думает Цзинь Гуаньяо; но злость плохое лекарство от боли. * * * — Слышал, Чифэн-цзун отказался приносить с тобой клятву названного братства, — говорит его отец. Его глаза бесстыдно обшаривают Цзинь Гуаньяо, будто пытаются выискать и насладиться самыми малейшими проявлениями эмоций. Все, что Цзинь Гуаньяо может — не дать ему этого. — Ну что ж, Гуаньяо, думаю, тебе это будет хорошим уроком. Вспомни об этом в следующий раз, когда будешь рваться сделать что-то для твоих так называемых друзей. Он не спрашивает, откуда отец знает. Его даже не удивляет, что через день в Башне Карпа явно нет никого, кто бы не знал. Но этого дня достаточно, чтобы Цзинь Гуаньяо надел на себя броню. Он улыбается, когда госпожа Цзинь фыркает ему в лицо. Он улыбается, когда слышит, как она обсуждает — прямо при нем — что только кто-то столь наивный, как Лань Сичень, мог подумать, будто глава ордена Не заключит клятву братства — с кем? — с ублюдком из Юньпина. Он улыбается, когда Цзысюн со своей когортой преграждают ему путь в коридоре, и хлопают его по плечу, и мнимо сочувствуют, спрашивая, правда ли, что Чифэн-цзун назвал его сыном шлюхи и сказал, что отправит его полетать с лестницы, если он еще будет доставать его просьбами о братской клятве. Когда Цзысюань, проходя мимо, не глядя, говорит: — Эти Цинхэ Не просто слишком высокого мнения о себе, — Цзинь Гуаньяо не улыбается. Когда дева Цин, за которой он осторожно и, кажется, небезнадежно ухаживает, не говорит ничего и сжимает его руку своими тонкими пальчиками, он чувствует, что — немного, ненадолго — дышать становится легче. В следующие несколько недель — словно пытаясь сделать его жизнь еще гаже — Не Минцзюэ шатается по Башне Карпа, будто это его второй дом. По счастью, Цзинь Гуаньяо знает планировку дворца куда лучше Не Минцзюэ; поэтому, завидев того издалека — при его росте Не Минцзюэ трудно не заметить — Цзинь Гуаньяо растворяется в переплетениях коридоров. Лань Сичень искренне расстроен тем, как все получилось. Он зовет Цзинь Гуаньяо в Облачные Глубины, и когда тот отказывается (отец уже надавал ему заданий на недели вперед), сам навещает его. На ночной охоте на горе Байфэн Лань Сичень единственный, благодаря кому Цзинь Гуаньяо переживает этот день. Поздно вечером, когда все гости, наконец, угомонились, они сидят в комнате Цзинь Гуаньяо. Смех Лань Сиченя, когда Цзинь Гуаньяо делится с ним сплетнями о встреченных сегодня господах — одна из самых успокаивающих вещей, что он слышал. — Чувствую себя так, будто нарушаю правила десятками, — говорит Лань Сичень, — но твои истории так забавны, А-Яо. — Не знал, что правила Гусу Лань запрещают смеяться над идиотами, гэ-гэ. Они так и не дали клятву, но Цзинь Гуаньяо думает — какого черта. Лань Сичень ему ближе, чем любой из братьев. Цзинь Гуаньяо будет называть его братом — пока тот позволит. Дверь распахивается так, будто ее выбили ногой — и Цзинь Гуаньяо поворачивается, чтобы увидеть Не Минцзюэ, стоящего в дверном проеме. Он выглядит бледным, отстраненно думает Цзинь Гуаньяо. Он выглядит так, будто несколько ночей не спал. Ну и прекрасно. Может, у него понос. — Минцзюэ-сюн, — Лань Сичень поднимается на ноги, словно собирается встать между ним и Цзинь Гуаньяо, — что ты здесь делаешь? — Мне надоело, что ты от меня бегаешь! — Тяжелый взгляд Не Минцзюэ фиксируется на Цзинь Гуаньяо. Чертов Не Минцзюэ, ростом с башню и с его неистребимой способностью смотреть так, что Цзинь Гуаньяо чувствует себя виноватым — даже если в данном случае все наоборот. — Нам нужно поговорить. — Может быть, ты уже сказал достаточно? — говорит Лань Сичень — и Цзинь Гуаньяо чувствует тепло внутри. Видеть Лань Сиченя сердитым — это редкое зрелище. — Сичень, прошу тебя, — говорит Не Минцзюэ, — дай нам… — Все в порядке, гэ-гэ, — Цзинь Гуаньяо сжимает руки на ткани ханьфу Лань Сиченя. — Если Чифэн-цзун хочет поговорить, конечно, мы поговорим. — Хорошо, А-Яо. По крайней мере, Лань Сичень выходит, не оглядываясь, а то Цзинь Гуаньяо совсем чувствовал бы себя девицей, нуждающейся в защите. Он выпрямляется, закладывает руки за спину. В этой позе он чувствует себя особо уязвимым — но пусть так. В противостоянии с Не Минцзюэ физическая сила не поможет, а вот у кого нервы крепче — они сейчас посмотрят. Несмотря на свое настойчивое желание поговорить, Не Минцзюэ все не начинает. Он стоит и дышит, потом ходит по комнате и дышит. Цзинь Гуаньяо склоняет голову набок и ждет. — Я не могу принести с тобой клятву братской верности, — наконец, говорит Не Минцзюэ. — Да, я знаю, — говорит Цзинь Гуаньяо. — Все уже знают. — ПОТОМУ ЧТО МОИ ЧУВСТВА К ТЕБЕ НЕ БРАТСКИЕ! — выпаливает Не Минцзюэ. Цзинь Гуаньяо кажется, что он неправильно расслышал. Ведь Не Минцзюэ не мог этого сказать? Никак не мог? Во рту у него пересыхает. Он пытается облизнуть губы, но это слабо помогает. — Что? — переспрашивает он. — Ты… — Не Минцзюэ начинает, потом стискивает кулаки и пристально смотрит на него. — Я… Ты мог бы этого не делать? — внезапно спрашивает он, и его голос падает почти до шепота. — Да что? — Цзинь Гуаньяо снова облизывает губы. — Вот так языком, — выдыхает Не Минцзюэ — и в следующую секунду он шагает вперед. Он разом слишком близко, он везде, и его руки обхватывают Цзинь Гуаньяо, приподнимают на цыпочки — и губы Не Минцзюэ накрывает его губы, язык врывается в его рот, и его дыхание обжигающее, и он так прижимает Цзинь Гуаньяо к себе, словно пытается слить их в единое целое. У Цзинь Гуаньяо кружится голова — но Не Минцзюэ держит его так крепко, что упасть нет никаких опасений. Губы Не Минцзюэ не жесткие, как могло бы показаться — они мягкие и горячие, а его язык делает странные, восхитительные вещи с языком Цзинь Гуаньяо — как будто они вьются в танце, и этот танец создан для них двоих. Первые несколько мгновений Цзинь Гуаньяо замирает — он даже не в состоянии оттолкнуть Не Минцзюэ. А потом — он как-то уже и не хочет отталкивать. И когда Цзинь Гуаньяо отвечает движением языка — Не Минцзюэ делает этот почти болезненный, беспомощный вдох — будто охает. Поцелуй становится глубже, и медленнее, и Цзинь Гуаньяо даже не замечает, как закрывает глаза. Когда Не Минцзюэ отпускает его, Цзинь Гуаньяо испытывает непонятное чувство потери — но оно длится всего мгновение, потому что Не Минцзюэ снова очень близко, наклоняется к нему, и его зрачки огромны. Он всматривается в лицо Цзинь Гуаньяо, касается ладонью его щеки. — Теперь понимаешь? — говорит он. Цзинь Гуаньяо испытывает сильнейший приступ злости — за все те недели унижения, которые он вынес, за вымотанные нервы, за то, во что ему обошлось идиотская неспособность Не Минцзюэ говорить через рот словами… и одновременно он чувствует себя почти отомщенным, видя это вопрощающее, беззащитное выражение на лице Не Минцзюэ — будто во власти Цзинь Гуаньяо одним словом сломать его. И ему понравился этот дурацкий поцелуй. — Не знаю, — говорит он, — может быть, Чифэн-цзун еще раз объяснит мне? И притягивает Не Минцзюэ ближе. Потом Не Минцзюэ держит его лицо в ладонях, целует его глаза, нос, губы — как будто не может остановиться. От его прикосновений по всему телу Цзинь Гуаньяо расходится жар. Его шапочка совсем съехала, и в данный момент это его практически не волнует. — Я не могу тебя отпустить, — говорит Не Минцзюэ. Его глаза зажмурены, на его лице какое-то мучительное выражение. Его щеки горят. — Я так долго этого ждал. Я не могу тебя отпустить. — Ну, так не отпускай, — говорит Цзинь Гуаньяо. В конце концов, эти полгода он не позволял себе ни единого момента покоя, держал себя в узде так, что и во сне не давал себе расслабиться — все только ради одной цели, достижение которой даже не приносило радости. Он чуть не довел себя до нервного истощения с этой их драной охотой — и что? Ничего кроме упреков, недовольства и вынесенного мозга. Он имеет право сделать что-то для себя — один раз — сделать то, что ему хочется. Он кидает заклинанием в дверь, блокируя ее — и наслаждается, видя, как глаза Не Минцзюэ распахиваются, яростные от желания. Каким-то образом руки Не Минцзюэ умудряются быть одновременно торопливыми и нежными, когда он избавляет Цзинь Гуаньяо от одежды. Цзинь Гуаньяо немного цепенеет — обнаженным он чувствует себя беззащитным. Он напоминает себе, что его защита внутри него. Никто не может сделать с ним то, чего он сам не позволит. — Ну что ты, — шепчет Не Минцзюэ, целует его ключицы. — Ты волнуешься? — Раздевайся, — бросает Цзинь Гуаньяо. Он не знает, делал ли Не Минцзюэ это когда-нибудь с мужчиной — он подозревает, что нет, судя по его неловким движениям. Он сам никогда не был с мужчиной. Ему предлагали, в борделе, но мать отстаивала его до последнего. Однако Цзинь Гуаньяо имеет представление о технике. Но когда он видит Не Минцзюэ обнаженным, его охватывают серьезные сомнения. Конечно, можно представить, что вот это вот можно в него вставить — все можно вставить, было бы желание. Но это, наверное, будет больно. Не то чтобы Цзинь Гуаньяо боялся боли. Но смысл-то в том, чтобы ему было хорошо. Не Минцзюэ нависает над ним, опираясь на одну руку — и его взгляд кажется физическим прикосновением, когда блуждает по телу Цзинь Гуаньяо. — Я буду осторожен, — обещает он. — У тебя есть?.. — Там, в ящике. Не Минцзюэ хмыкает, доставая полупустой флакон масла. — Что? — говорит Цзинь Гуаньяо. — Мне тоже нужно иногда отвлечься. Не Минцзюэ целует его в нос, как будто он сказал что-то необычайно милое — и одновременно выглядит так, словно мысль о том, что Цзинь Гуаньяо делал с этим маслом, до крайности нравится ему. Он заливает маслом свои пальцы и все вокруг, и Цзинь Гуаньяо хочется пнуть его за испорченные простыни, но в этом жесте он читает, что Не Минцзюэ не все равно, Не Минцзюэ старается делать все возможное, чтобы не сделать ему больно. Два пальца двигаются в нем, пытаясь расслабить, расширить проход, и это уже достаточно малоприятно. Цзинь Гуаньяо пытается сосредоточиться на лице Не Минцзюэ, на его завороженном взгляде. Он ерзает, и в какой-то момент пальцы Не Минцзюэ попадают туда, куда нужно. Цзинь Гуаньяо выгибается, дрожь проходит сквозь его тело. Он слышит громкий вдох Не Минцзюэ. — Что случилось? — Вот так, еще сделай вот так. Не Минцзюэ глубоко вдыхает и медленно выдыхает — как будто пытается найти в себе силы не торопиться, делать только то, что Цзинь Гуаньяо говорит ему. От этого у Цзинь Гуаньяо кружит голову не меньше, чем от работы его пальцев. Ему хочется кончить — он почти уверен, что сможет кончить вот так, даже не прикасаясь к своему члену — но одновременно ему нужно больше. — Давай третий, — говорит он. — Я почти готов. Это не так, даже после третьего пальца он вряд ли растянут достаточно, но он не хочет больше ждать. И он не хочет заставлять Не Минцзюэ ждать — именно потому, что знает, что может заставить. Когда он обхватывает Не Минцзюэ ногами и чувствует, как головка члена — слишком большая — тычется в его анус, он закрывает лицо рукой, чтобы не было видно, как он кусает губы. С резкой вспышкой боли его тело поддается вторжению, и дальше Не Минцзюэ не останавливается, пока не погружается в него полностью. Это длится чертовски долго, его анус горит, и Цзинь Гуаньяо никогда в жизни не мог представить, что может быть открыт так широко. Не Минцзюэ осторожно отводит его руку от лица. Дотрагивается языком до прокушенной губы, прижимается лбом к его лбу. Он все еще не двигается, Цзинь Гуаньяо не может представить себе, какого самообладания это требует от него. Он сам двигает бедрами, осторожно, экспериментально. Не Минцзюэ отвечает ему толчком. Дальше идет легче. Его тело привыкает, как будто переформировывает себя вокруг вторгшегося в него члена. Цзинь Гуаньяо сжимает ноги вокруг Не Минцзюэ. Не Минцзюэ работает бедрами, все так же опираясь на одну руку. Второй рукой он находит член Цзинь Гуаньяо; он не особо напряжен — но когда Не Минцзюэ проводит большим пальцем по головке, Цзинь Гуаньяо вздрагивает. Когда Не Минцзюэ выходит из него почти полностью и входит обратно — на одном из этих движений он снова попадает по нужной точке. Цзинь Гуаньяо втягивает воздух сквозь зубы. На лице Не Минцзюэ появляется дурацкая ухмылка. Теперь он сознательно делает это, снова и снова, будто его цель — заставить Цзинь Гуаньяо полностью потерять контроль, распутать все нити, связующие его в единое целое. Заставить его забыть, что в мире есть что-то еще, кроме этого опьяняющего наслаждения. И только какой-то отблеск упрямства, все еще сохранившийся в нем, заставляет Цзинь Гуаньяо не допустить этого. Как будто это соревнование, как будто для него так важно не быть первым, кто сегодня сдастся. — Подожди, подожди, — шепчет Цзинь Гуаньяо. — Сядь. — Вот так? Не Минцзюэ послушно садится на колени, поднимая Цзинь Гуаньяо вместе с собой. Так его член проникает еще глубже — Цзинь Гуаньяо не мог себе представить, что что-то может быть так глубоко внутри него. Он вцепляется Не Минцзюэ в волосы, приподнимается на его члене и опускается вновь, видит, как Не Минцзюэ запрокидывает голову, его губы полуоткрыты, его взгляд плывет от наслаждения. Еще, еще несколько раз — и Не Минцзюэ стискивает руки на его бедрах, удерживая его, не давая ему подняться, и все его тело содрогается, и Цзинь Гуаньяо улыбается, как победитель. Не Минцзюэ тяжело дышит, замерев — кажется, у него не осталось сил ни на что. Его член обмякает внутри Цзинь Гуаньяо, но еще не выскользнул полностью. Когда Цзинь Гуаньяо начинает скользить ладонью по своему члену, ладонь Не Минцзюэ вытесняет его руку — и эта жесткая ладонь, в мозолях от меча, такая горячая и такая настойчивая — и Цзинь Гуаньяо требуется всего несколько секунд, чтобы кончить. Он почти проваливается в сон — чувствует себя таким слабым, таким мягким — как улитка без панциря, но сейчас его это даже не волнует. Он слышит, как Не Минцзюэ встает, потом плеск воды, ощущает, как тот проводит мокрым полотенцем у него между бедер, аккуратно поворачивая его, как куклу. Это хорошо; он не хотел бы завтра проснуться весь липкий — а самому ему так лень двигаться. Не Минцзюэ проводит пальцами по его ноге, потом Цзинь Гуаньяо чувствует прикосновение губ на лодыжке. — Что ты делаешь? — сонно говорит он. — У тебя такие славные щиколотки, — говорит Не Минцзюэ и смеется. — Я не славный, — говорит Цзинь Гуаньяо и засыпает. * * * На рассвете Не Минцзюэ встает. Цзинь Гуаньяо собирается притворяться спящим, но Не Минцзюэ садится на кровать, проводит пальцами сквозь его волосы, склоняется к его уху. — Я хочу остаться еще на два дня. Придешь сегодня ко мне? Цзинь Гуаньяо планировал, что это будет только одна ночь. Но, в конце концов, если будут еще две — это ведь не страшно? Всего три ночи, что тут такого? А потом Не Минцзюэ вернется в Нечистую Юдоль, и все закончится. Каким-то образом три ночи превращаются в неделю. Цзинь Гуаншань замечает за обедом, что орден Цзинь чрезвычайно польщен, что главе ордена Не доставляет такое удовольствие отдых в Башне Карпа. Цзинь Гуаньяо очень осторожен, пробираясь в покои Не Минцзюэ ночью — даже почти не дышит, делает вдох у себя в комнате, а выдыхает, когда дверь за ним закрывается и Не Минцзюэ подхватывает его. — Я столько раз думал, как это может быть — с тобой, — говорит Не Минцзюэ, когда Цзинь Гуаньяо лежит головой у него на груди; его низкий голос как будто отдается тихим рокотом в грудной клетке, к которой прижато ухо Цзинь Гуаньяо. — Но я даже не представлял, что будет так. — Сколько раз ты думал? — спрашивает Цзинь Гуаньяо. — Не знаю, — вздыхает Не Минцзюэ. — Сотни. Тысячи. — Когда я еще работал на тебя? — Тогда тоже. Перед тем, как ты ушел. Я так не хотел тебя отпускать в Ланьлин Цзинь. Но я знал, что должен. Я был так зол на Сиченя, — признается он. — Я даже… ревновал к нему. — Ревновал? — Ну, и сейчас ревную. Немного. — Мм, — глубокомысленно тянет Цзинь Гуаньяо. — Что? — Не Минцзюэ легко шлепает его по бедру. — Разве ты не должен сказать, что вы просто друзья и все такое? — Хм… не знаю? Не должен? — Ах так? — Не Минцзюэ опрокидывает его на кровать, наклоняется к нему. Цзинь Гуаньяо смотрит ему прямо в глаза. — Вот так. Не Минцзюэ впивается поцелуем в его губы. На шестой день, его отец, диктующий какие-то письма, вдруг прерывается. Взгляд, которым он смотрит на Цзинь Гуаньяо, такой, словно Цзинь Гуаншань только что обнаружил его присутствие. — Ты знаешь, Гуаньяо, что я не из тех людей, кто стал бы запрещать другим мелкие шалости. Но только до тех пор, пока это не бросает тень на клан. Осторожности недостаточно — рано или поздно слухи пойдут. Ты серьезно рассказываешь мне об осторожности и о том, как не вызывать слухи, думает Цзинь Гуаньяо, но эта мысль уже пропитана беспомощностью. Как только его отец заговорил, Цзинь Гуаньяо знал, к чему все идет. До сих пор его встречи с Не Минцзюэ оставались тайной — и Цзинь Гуаньяо не сомневается, что тайна сохраняется благодаря его отцу; точно так же, как благодаря его отцу отказ Не Минцзюэ принести братскую клятву стал известен всем. — Ты же понимаешь, что глава ордена Не и ты — вы в разном положении? Про Не Минцзюэ в крайнем случае скажут, что он трахнул то, что подвернулось под руку. А клеймо обрезанного рукава останется на тебе навсегда. Ты хочешь этого? Цзинь Гуаньяо качает головой; ему кажется, что внутри у него все заледенело. Но это все равно последняя ночь Не Минцзюэ в Башне Карпа. Цзинь Гуаньяо пытается вместить в нее все — как будто в счет всех тех ночей, что у них никогда не будут — до тех пор, пока они оба едва могут двигаться, только лежать навзничь и дышать, мокрые и изнеможенные. — Ты сегодня просто шальной, — Не Минцзюэ тихо смеется. — Не то чтобы я возражал. Это ты боишься, что будешь скучать без меня? Цзинь Гуаньяо притворяется, что спит. Утром, когда он уходит, Не Минцзюэ задерживает его руку. У него сонный вид, волосы спутались. — Когда ты приедешь в Нечистую Юдоль? — спрашивает он. — В следующем месяце? Сможешь? Цзинь Гуаньяо качает головой. Не Минцзюэ вздыхает. — Отец загрузил тебя работой? Я слышал про свадьбу Цзысюаня — он все на тебя свалил? Это так и не так одновременно. Цзинь Гуаньяо пожимает плечами. — Ну тогда я попробую приехать, — говорит Не Минцзюэ, — придумаю повод. Хоть на пару дней. Нет; этого нельзя. Все должно закончиться сегодня. — Не приезжай, — говорит Цзинь Гуаньяо. — Или приезжай, если у тебя дела в Башне Карпа. Но у нас ничего больше не будет. — Что? — Не Минцзюэ резко садится. Его волосы падают на грудь черным шелком. Он прекрасен. — Нам было хорошо вместе, — говорит Цзинь Гуаньяо. — Я буду всегда вспоминать это время, проведенное с Чифэн-цзуном. Но все закончено. — Что? — опять спрашивает Не Минцзюэ. — Нет. Что ты такое говоришь? Ну почему он делает все сложнее, чем нужно? Почему он смотрит вот этим детским взглядом, почти испуганным? Он все еще держит Цзинь Гуаньяо за руку — тот с сожалением убирает ее. — Нам нужно думать о нашей репутации, — говорит он. — Как только пойдут слухи — а они пойдут — будет поздно. — Какая репутация? — Не Минцзюэ сдвигает брови, его голос звучит брезгливо. — Кому какое дело до репутации? — Мне, — говорит Цзинь Гуаньяо. — Мое положение в клане слишком шатко, чтобы я мог позволить грязным сплетням ходить обо мне. — Грязным? — голос Не Минцзюэ звучит тихо, но в нем появляются недобрые нотки. — Я не думал, что тебе кажется… грязным — то, что мы делаем. — Я не это имел в виду, — вздыхает Цзинь Гуаньяо. — То, что кажется мне — не важно. Важно то, что скажут люди. — Какого черта?! — теперь Не Минцзюэ действительно выглядит сердитым. Он бьет обоими кулаками по кровати, и деревянная рама вздрагивает. — Какие люди? С какой стати для тебя это вообще важно? Неужели мнение посторонних, какая-то дутая репутация, — в его голосе сквозит отвращение, — для тебя важнее, чем то, что происходит между нами? Дутая репутация? Да репутация все, что у него есть — и да, она дутая, потому что лопнула бы в единый миг, если бы хоть часть секретов Цзинь Гуаньяо вышла наружу. Именно поэтому он потратил столько сил на ее поддержание. Он не будет ставить ее под угрозу ради восхитительного секса с Не Минцзюэ. — Пусть болтают, что хотят, — провозглашает Не Минцзюэ. — Мне плевать! — Конечно, — кивает Цзинь Гуаньяо; и печаль, которую он испытывал только что при мысли о расставании с Не Минцзюэ, уступает место злости. — Глава ордена Не может себе позволить плевать на чужое мнение. Чифэн-цзун никогда не снисходил до того, чтобы обращать на него внимание. Ни когда ваши гости вытирали руки, после того, как я подавал им чай. Ни когда все вокруг обсуждали, как ваш отказ принести со мной братскую клятву поставил на место выскочку из борделя. Все эти вещи слишком низменны для вас. — Ты сам виноват, что они важны для тебя! — Не Минцзюэ кричит на него. Он стискивает руки, как будто хочет то ли схватить Цзинь Гуаньяо, то ли ударить его. — Казаться, а не быть — вот, чего ты хочешь?! Лучше бы ты думал о том, кто окружает тебя! Этот слизняк Су Ше, этот распущенный Сюэ Ян — они твою репутацию не портят? Я говорил тебе — иди путем добродетели, и никакие кривотолки тебя не коснутся. — Путь добродетели теперь ведет в вашу постель? — осведомляется Цзинь Гуаньяо. Гнев заставляет его наплевать на выбор оружия. Не Минцзюэ тоже не выбирает, как именно задеть его. Где-то в глубине души маленький голос беспомощно спрашивает, как так могло получиться. Только что они были так близки — и вдруг смотрят друг на друга с отвращением. Но одновременно Цзинь Гуаньяо как будто чувствует, что это было неизбежным. Они с Не Минцзюэ не просто разные — они противоположны. Они из разных миров, разные вещи сформировали их. У них разные ценности. Рано или поздно это должно было выйти наружу. Цзинь Гуаньяо не хороший человек. Он не достойный человек. Не твердый духом муж. И если каким-то образом Не Минцзюэ раньше не замечал этого — но теперь уже ничего не скроешь. — Я думал, — говорит Не Минцзюэ очень тихо, — между нами была не просто постель. — Неужели? — говорит Цзинь Гуаньяо. — Чифэн-цзун только что сказал, что ему плевать на то, что важно для меня. Зачем же утверждать, будто я что-то значу для Чифэн-цзуна вне постели? Он почему-то ждет, что Не Минцзюэ станет отрицать это, станет спорить — но тот ничего не говорит, сидит, будто оглушенный. — Я больше не хочу спать с Чифэн-цзуном, — говорит Цзинь Гуаньяо. — Все. Не Минцзюэ так и не произносит ни слова, когда Цзинь Гуаньяо выходит из комнаты. * * * Цзинь Гуаньяо закрывается в своем кабинете, закапывается в бумаги, а когда вечером выходит, Не Минцзюэ давно уехал. — Без главы ордена Не непривычно пусто, — замечает за ужином его отец. — У меня было такое чувство, будто он стал частью нашей семьи. Это шутка для них двоих; Цзинь Гуаньяо улыбается. Он не знает, чего ждать. Теперь, когда их отношения с Не Минцзюэ пришли к такому краху — захочет ли тот отомстить? Начнет ли распускать слухи о Цзинь Гуаньяо? Или просто начнет клеймить его позором — Не Минцзюэ всегда громко высказывал свое мнение о тех, чей облик считал недостаточно высокоморальным. Теперь Цзинь Гуаньяо, несомненно, в их числе. Каждый день он ждет, что ему принесут какие-нибудь неприятные известия касательно слов главы ордена Не. Что ж, если так случится — Цзинь Гуаньяо это заслужил. Вел себя, как глупец, пошел на поводу у своих желаний, поддался соблазну. Как будто он не знал, какой ценой это может для него обернуться. Но сплетен нет. Никто не говорит, что Не Минцзюэ рассказывает, как трахал внебрачного сына главы ордена Цзинь. Никто не передает ему, что Не Минцзюэ обвинял Цзинь Гуаньяо в лжи или криводушии. Цзинь Гуаньяо немного успокаивается. Он с головой погружается в организацию свадьбы Цзысюаня, и это поглощает большую часть его времени, а остальное занимают задания его отца. Тому не дает покоя новоявленный Старейшина Илина, и Цзинь Гуаншань требует сведений обо всех его передвижениях. Цзинь Гуаньяо продолжает по возможности встречаться с девой Цин. Это правильное решение. Брак с ней поможет ему укрепить положение — и плюс ко всему, Цин Су чудесна — добра и совершенно лишена высокомерия. Он знает, что она влюблена в него — но проблема в ее родителях. Цин Цанье явно считает, что Цзинь Гуаньяо недостаточно хорош для его дочки, а ее мать просто содрогается, когда видит его. Цин Су могла бы стать ему прекрасной женой. А он стал бы ей достойным, любящим мужем. Но иногда его пронзает острая тоска по Не Минцзюэ. Это была только постель, напоминает Цзинь Гуаньяо себе. Когда он отказался спать с Не Минцзюэ, тот выкинул его из своей жизни — и явно уже не вспоминает. Так почему же Цзинь Гуаньяо не может выбросить его из головы? Он вспоминает даже не сам секс — а все эти прикосновения до и после, как Не Минцзюэ держал его, крепко и осторожно, как бормотал всякие глупости, прижимаясь губами к его волосам, как целовал его, словно не хотел пропустить ни одного кусочка его тела. Цзинь Гуаньяо чувствовал себя таким желанным, таким ценным. Было — и прошло. Ничего уже не вернуть, и не нужно. В следующие месяцы Не Минцзюэ не появляется в Башне Карпа — и это хорошо. Конечно, если бы было нужно, Цзинь Гуаньяо смог бы сохранить лицо, общаясь с ним, но он испытывает облегчение, что ему не приходится делать этого. Разумеется, на свадьбе Цзысюаня Не Минцзюэ будет — но там Цзинь Гуаньяо будет так занят, что ему будет не до всяких личных дел. Он говорит себе, что не боится этой встречи и не ждет ее. И он почти этому верит. Не Минцзюэ не прибывает на свадьбу. Только Не Хуайсан. — Мой брат не здоров, — говорит он, и на все остальные расспросы смотрит в пространство, обмахиваясь веером. Впрочем, все знают, что Хуайсан немного странный, поэтому вскоре оставляют его в покое. Все проходит великолепно — Цзысюань выглядит счастливым, Цзян Яньли прекрасна, даже госпожа Цзинь на время перестает доставать Цзинь Гуаньяо своими придирками. Однако к концу второго дня Цзинь Гуаньяо чувствует себя едва живым от усталости. Он идет по коридору, когда видит в отдалении, как Хуайсан разговаривает с Лань Сиченем. Лица у обоих нерадостные. — Конечно, — говорит Лань Сичень, — прямо отсюда я отправлюсь в Нечистую Юдоль. Цзинь Гуаньяо подходит, как будто его притягивает невидимой нитью. Хуайсан смотрит на него, постукивая веером по губам. Его взгляд холоден — на самом деле, если подумать, Хуайсан ранее даже не ответил на приветствие Цзинь Гуаньяо, как будто не расслышал, занятый разговором. Лань Сичень поворачивается к нему — брови у него сведены. — А-Яо, с Не Минцзюэ все плохо, Хуайсан только что рассказал мне. — Сичень-гэ, — начинает было Хуайсан, но потом замолкает. Его изучающий взгляд не оставляет Цзинь Гуаньяо. — С ним случился приступ искажения ци. Он мог умереть. И сейчас еще болен. Я собираюсь в Цинхэ, у Гусу Лань есть мелодия, способная облегчить такое состояние. Я не думал, что с Минцзюэ это случится так рано… — Лань Сичень качает головой. Цзинь Гуаньяо чувствует себя потерянным. Он так накручивал себя, представляя то враждебность, то равнодушие Не Минцзюэ — но ему даже не приходило в голову, что с Не Минцзюэ что-то может случиться. Не Минцзюэ такой большой, такой сильный — он же практически неуязвим? — Поедешь с нами? — спрашивает Лань Сичень. Ну да, Лань Сичень так радовался в те дни после охоты на горе Байфэн, когда Не Минцзюэ и Цзинь Гуаньяо проводили ночи вместе. Конечно, о ночах Лань Сичень не знал, только видел, что два его лучших друга помирились. И Лань Сичень вернулся в Облачные Глубины до того, как все закончилось, а потом они не обсуждали отношения с Не Минцзюэ. Значит, Не Минцзюэ ему тоже ничего не сказал. Лань Сичень по-прежнему считает их друзьями. — Сичень-гэ, я не думаю, что господину Цзинь следует… — начинает Хуайсан, и его голос, обычно такой доброжелательный, звучит почти угрозой. А вот он все знает, думает Цзинь Гуаньяо. Более того, похоже, Хуайсан винит его в происшедшем с Не Минцзюэ. Но с чего вдруг? Что он сделал? У Не Минцзюэ искажение ци могло случиться по любым причинам — известно, что это проклятие клана Не, которое раньше или позже настигает их всех. У Цзинь Гуаньяо нет причин чувствовать себя виноватым. Ему нет причин переживать из-за Не Минцзюэ. У того есть брат, да и Лань Сичень о нем позаботится. — Нет-нет, я не могу, — торопливо говорит он. — На мне еще столько дел в связи со свадьбой. — Конечно, А-Яо, — Лань Сичень вздыхает и касается его руки. Хуайсан смотрит на него почти с откровенным презрением. Так ты хотел, чтобы я ехал — или не хотел, с раздражением думает Цзинь Гуаньяо. Впрочем, это не имеет значения. Два дня он не дает себе ни минуты отдыха, удовлетворяя все прихоти и хозяев, и гостей Башни Карпа. Два дня Цзинь Гуаньяо тщательно стирает из своего разума всякую мысль о Не Минцзюэ в ту же секунду, как она появляется. Не Минцзюэ фактически назвал его лицемером, обвинив в заботе о фальшивой репутации. Не Минцзюэ никогда не волновали его чувства. Да, он был добр к нему — пока Цзинь Гуаньяо угождал ему. Но Цзинь Гуаньяо не был достаточно хорош для Не Минцзюэ — никогда не может быть достаточно хорош. Ну и прекрасно, думает он. Пусть скажет мне это в лицо. Пусть выскажет свое осуждение — и/или вышвырнет из Нечистой Юдоли. Чтобы уже никаких разночтений не было. Чтобы Цзинь Гуаньяо точно знал, в каком положении он находится. Чтобы Цзинь Гуаньяо смог вычеркнуть Не Минцзюэ из странного серого списка, где тот — не враг и не друг — скорее, призрак. Тот самый Не Минцзюэ, что спас жизнь Мэн Яо в лесу возле Ланъя. Тот самый, что отчаянно пытался удержать его от убийства заклинателя в Безночном городе — как будто не подозревал, что руки Мэн Яо и так в крови. Тот самый, что скрипел зубами и комкал простыню, чтобы не двинуться и не причинить Цзинь Гуаньяо боль, когда входил в него. Ему нужно ощутить на себе ненависть Не Минцзюэ — чтобы самому получить право ненавидеть. Цзинь Гуаньяо прибывает в Нечистую Юдоль рано утром, после ночи на мече — и почти готов к тому, что его не пустят. Пускают. Хуайсан морщится, глядя на него. — Я думал, господин Цзинь чрезвычайно занят свадебными делами. Цзинь Гуаньяо слышит приближающиеся шаги, смех — и низкий, знакомый голос говорит: — Твоя мелодия прекрасно помогает, Сичень, но если я выслушаю ее еще один раз, я точно умру от скуки. Не Минцзюэ и Лань Сичень входят в комнату. Не Минцзюэ выглядит вполне здоровым — может, чуть бледнее обычного. Он одет по-домашнему. Лицо Лань Сиченя освещается, когда он видит Цзинь Гуаньяо. — А-Яо, ты здесь! Не Минцзюэ замирает. И не говорит ничего. Просто стоит и смотрит. Цзинь Гуаньяо думал, что готов ко всему — к возмущению, к угрозам, к оскорблениям. Почему-то стоять и выносить этот взгляд — труднее всего. — Чифэн-цзун, — он кланяется. — Мы можем… поговорить? Он завершает вопрос почти вызовом — несколько месяцев назад, когда Не Минцзюэ пришел требовать с ним разговора, Цзинь Гуаньяо дал ему этот шанс. Он не знает, вспоминает ли Не Минцзюэ сейчас об этом — но после паузы он кивает и идет куда-то в глубину дома. Цзинь Гуаньяо не очень уверенно следует за ним. Когда дверь за ними закрывается, Не Минцзюэ поворачивается к нему — и внезапно он выглядит очень усталым. Теперь видно, что он действительно был болен, думает Цзинь Гуаньяо. Это расстраивает его больше, чем он хотел бы признать. — Цзинь Гуаньяо, — говорит Не Минцзюэ; его голос звучит тускло, лишен его обычной энергии. — Зачем ты здесь? — Не знаю, — отвечает он. Это катастрофа, а не ответ; он мог бы хотя бы сказать, что приехал справиться о здоровье Чифэн-цзуна — но это ложь, и они оба знают это. — Не знаешь, — повторяет Не Минцзюэ. Да, не знаю, думает Цзинь Гуаньяо с раздражением; ты скажи мне, зачем я здесь. Ты же всегда так хорошо знаешь, что я должен чувствовать и как поступать, ты никогда не стеснялся мне об этом говорить. — Для тебя это так просто, — говорит Не Минцзюэ. — Отпустить, потом потянуть за ниточку — и я снова в твоей руке? Как будто я детская игрушка? — Что? Нет! — Значение его слов не вполне доходит до Цзинь Гуаньяо, но горечь, с которой они произнесены, пугает его. — Я говорил себе, что я не так слаб, что не смогу обойтись без тебя, — произносит Не Минцзюэ, словно разговаривает сам с собой. — И я смог — даже если это чуть не убило меня. И вот ты снова здесь. Цзинь Гуаньяо внезапно хочется сбежать — сейчас же, немедленно. Потому что слышать, как Не Минцзюэ — всегда такой сильный, такой уверенный в себе — звучит так уязвимо… это неловко. Неправильно. Слишком сложно. Жизнь Цзинь Гуаньяо и так достаточно сложна, чтобы добавлять к ней еще это. Но он ведь сам приехал в Нечистую Юдоль, сам просил об этом разговоре. — Ты даже не представляешь, насколько твоя власть надо мной велика, да? — говорит Не Минцзюэ. — Я и сам не представлял. Ты меня отверг, а я каждый день сражался с собой, чтобы не броситься обратно в Башню Карпа, не начать тебя уговаривать передумать. Не Минцзюэ говорит о власти Цзинь Гуаньяо над ним? Не Минцзюэ, который может убить его голыми руками? Но сейчас Не Минцзюэ не выглядит непобедимым. Внезапно он напоминает Цзинь Гуаньао попавшего в ловушку зверя — слишком большого, чтобы раны, нанесенные человеком, могли его убить — поэтому раны множатся и множатся, и он истекает кровью, и обессиливает, и все не может умереть. Цзинь Гуаньяо чувствует, как его губы начинают дрожать, поэтому торопливо прикрывает рот рукой. — Потом я говорил себе, что ты недостоин, — с усмешкой продолжает Не Минцзюэ, — ты не тот человек, которого я полю… которым я увлекся. Ты слаб, ты лжешь, ты притворяешься, тебя заботят слова, а не поступки. Потом я думал о твоих поступках — как ты помогал мирным жителям после боя. Как ты не боялся спорить со мной, если считал, что это важно. Как ты провел два года в Безночном городе, один против всех. Как я могу понять тебя? Ты такой разный… — А ты хочешь, — спрашивает Цзинь Гуаньяо, — ты хочешь меня понять? — А это имеет значение? — Я не знаю, — повторяет Цзинь Гуаньяо. Он чувствует себя так, будто стоит на пороге чего-то огромного и очень важного — и он отчаянно не готов к этому. Он даже не в силах осознать всего, что может измениться в его жизни, если он даст определенный ответ, тот или иной. Не Минцзюэ смотрит на него, и в его взгляде злость, и усталость, и безнадежность. Потом он вздыхает — и говорит, словно отрезая себе путь к отступлению: — Да. Да, я хочу понять тебя. И Цзинь Гуаньяо говорит: — Да. Это имеет значение. И он делает несколько шагов вперед — и обнимает Не Минцзюэ, прижимаясь к нему. Почему-то это выходит гораздо проще, чем слова, хотя слова всегда были любимым оружием Цзинь Гуаньяо. Не Минцзюэ стоит, застыв — неподвижный, прямой, неподатливый в руках Цзинь Гуаньяо. И Цзинь Гуаньяо начинает думать, что свалял дурака, неправильно все понял — и, может, оно и к лучшему, не нужно ему вот это вот все, а нужно повернуться и уйти… Потом Не Минцзюэ стискивает его — так, словно хочет быть уверен, что никто и ничто не сможет вырвать Цзинь Гуаньяо из его рук. Цзинь Гуаньяо слушает его дыхание, стук его сердца. И чувствует, как его дыхание, его сердце начинают звучать в унисон. Он даже не знает, как долго они так стоят — и только пальцы Не Минцзюэ движутся, разбирая пряди его волос. Но Цзинь Гуаньяо не против, чтобы это продолжалось еще дольше. — Твоя шапка, — наконец, говорит Не Минцзюэ. — Да, что с ней? — задумчиво спрашивает Цзинь Гуаньяо. — Жутко мешает. * * * Следующие несколько месяцев Цзинь Гуаньяо работает в Ланьлине с отчаянной скоростью, пытаясь вместить все необходимое в два раза меньше времени, чтобы иметь возможность посещать Нечистую Юдоль. Лань Сичень помог ему освоить Песнь Очищения. Ци Не Минцзюэ все еще нестабильна, но мелодия помогает, особенно при регулярном прослушивании. Правда, иногда заставить Не Минцзюэ выслушать ее так же трудно, как заставить ребенка выпить горькое лекарство. Порой это безумно бесит. — Тебе просто нравится, когда тебя уговаривают, — не выдерживает Цзинь Гуаньяо. — Да, — бессовестно соглашается Не Минцзюэ. — Мне нравится, когда ты меня уговариваешь. Уговори меня. Цзинь Гуаньяо цокает языком. Хуайсан явно не совсем еще простил его, но, кажется, с каждым визитом все больше теплеет и даже иногда зовет к себе в комнату показать что-то из своей коллекции. Ночи, которые Цзинь Гуаньяо проводит с Не Минцзюэ, не всегда полны секса. Как-то, к своему стыду, он просто вырубается — слишком много всего надо сделать, слишком мало времени, сон для слабаков — и проснувшись, обнаруживает, что лежит головой на руке Не Минцзюэ, а тот не шевелится, чтобы не потревожить его. Цзинь Гуаньяо извиняется. — Не страшно, рукав не пришлось отрезать, — с каменным лицом говорит Не Минцзюэ. Наверное, всю ночь эту шутку репетировал. — Но слюней ты напустил. — Фу. Цзинь Гуаньяо знает, что ему следовало бы быть готовым к слухам. Его отец один раз предупредил его — он нарушил правила. Теперь снисходительности не будет. Но он слишком изматывается — между работой в Башне Карпа, перелетами в Нечистую Юдоль, духовной энергией, которую он вкладывает в Песнь Очищения, и временем с Не Минцзюэ. Поэтому он пропускает момент, когда все начинается. Он приходит с визитом к Цин Су — он уже знает, что не сможет жениться на ней, ее родители слишком против, а он не может себя заставить пойти на что-нибудь радикальное, чтобы обеспечить этот брак. Но Цин Су — одна из немногих, кто всегда был добр к нему, ему нравится видеть ее милое лицо. Когда госпожа Цин, которая всегда относилась к нему с плохо скрываемым отвращением, встречает его торжествующей, ядовитой улыбкой, сердце у него падает. — Моя дочь не примет господина Цзинь, — говорит она. — Нет, примет, — Цин Су решительно заходит в комнату. Она явно плакала. — Разве ты не поняла, что он… — начинает ее мать, и Цзинь Гуаньяо хочется провалиться сквозь землю. — Я все поняла, — твердо говорит Цин Су. — Матушка, прошу вас. Они вдвоем выходят в сад. — Господин Цзинь, — говорит Цин Су, — я знаю, что вы… Сейчас она скажет «обрезанный рукав», думает Цзинь Гуаньяо. Она никогда не повторяла никаких гадких, унизительных вещей, что говорили о нем. Услышать от нее это оскорбление будет тяжело. -…любите другого человека, — заканчивает она. Это слишком большое слово — Цзинь Гуаньяо не уверен, что он любит Не Минцзюэ. — Вам следовало сказать мне, — говорит Цин Су и начинает плакать. Он чувствует себя ужасно, просто ужасно. При очередной встрече его отец долго рассматривает его, потом качает головой: — Ты знаешь, что Цин Цанье рвет и мечет? Ты обидел его дочь. Он никогда не собирался выдавать за меня Цин Су, мрачно думает Цзинь Гуаньяо, но я все равно виноват. — Цин Цанье мой давний друг и соратник. Я тебя предупреждал, Гуаньяо — я не позволю, чтобы твоя распущенность вредила делам клана. Но что Цзинь Гуаньяо может сделать? Его жизнь как будто состоит из двух частей. Одна из них — это Башня Карпа, где его отец, который никогда не смотрел на него с одобрением, теперь и вовсе отдает указания с брезгливым выражением лица, словно оказывает Цзинь Гуаньяо одолжение, пользуясь его услугами. И госпожа Цзинь, которая уже даже не ищет, к чему бы придраться, просто срывает на нем свое раздражение. И Цзысюн с его тупыми шутками, которые и шутками-то назвать сложно — о чем Цзинь Гуаньяо ему, кстати, и сообщает. И пересуды придворных у него за спиной. Но он всегда мечтал о том, чтобы быть здесь — чтобы принадлежать этому месту. В Нечистой Юдоли Не Минцзюэ находит все новые способы заставить его тело петь от наслаждения. И даже во время ужина умудряется смотреть на Цзинь Гуаньяо так, что тот краснеет и ерзает на месте. И Хуайсан, кажется, наконец-то поверил ему и искренне радуется его подаркам. И Лань Сичень наезжает моментами, и когда они играют Песнь Очищения вместе, это восхитительное чувство, словно они все втроем — он, Лань Сичень и Не Минцзюэ — одно целое. В Нечистой Юдоли он чувствует себя так спокойно — светло. Как он может выбрать одну из половин своей жизни? Он не может отказаться ни от одной из них. Он все еще надеется, что ему не придется отказываться. Он возвращается из Нечистой Юдоли под вечер. Последние дни были тяжелыми — состояние Не Минцзюэ отчего-то ухудшилось, и Цзинь Гуаньяо вложил в Песнь Очищения едва ли не больше духовной энергии, чем мог себе позволить. Не Минцзюэ просил его остаться на ночь, но слишком много бумаг накопилось, Цзинь Гуаньяо не может по совести откладывать их еще. Правда, он едва не свалился с меча по пути в Ланьлин, но Цзинь Гуаньяо решает, что отдохнет, когда все закончит. Наверное, из-за усталости он пропускает момент, когда его окружают — обнаруживает только, что свита Цзысюна стоит вокруг него кольцом. Опять у них какие-то дурацкие идеи, раздраженно думает он. А потом один из них посылает духовную энергию сквозь его тело — и Цзинь Гуаньяо падает. Впрочем, не совсем падает — его подхватывают под руки и ведут на нижний этаж. Цзинь Гуаньяо настолько не боится Цзысюна и его придурков, что ему даже не приходит в голову позвать на помощь, хотя навстречу им идут люди. Если Цзысюн думает, что Цзинь Гуаньяо не отплатит им за такое обращение, то они еще глупее, чем кажутся. Они в прачечной. То ли работа на сегодня закончена, то ли таки и должно быть, но там никого нет. Его кидают на колени, его руки вывернуты за спиной, а Цзысюн хватает его за лицо, заставляя поднять голову. — И кого мы здесь видим? Шлюха вернулась от своего ебаря? — Небеса, А-Сюн, где ты выучил такие нехорошие слова? — Цзинь Гуаньяо закатывает глаза. Что они могут ему сделать? Он сын главы ордена — пусть и незаконнорожденный, но признанный. Это если не считать того, что Цзинь Гуаньяо сам по себе весьма злопамятен. Они завещание-то уже написали? Цзысюн дает ему пощечину; это даже не больно. — Твой рот, шваль, нужен для другого. — Да? И для чего же? Отсосать твой крошечный член? Не умею сосать то, чего не видно. Пинок в солнечное сплетение заставляет его закашляться, а потом его нагибают так, что щекой он ложится на мокрый пол. — Тебя в родном клане недостаточно ебали, что ты на стороне добавки ищешь? — говорит Цзысюн. — Ну, так мы поможем — мало не покажется. И только тогда Цзинь Гуаньяо признает себе, что они реально собираются это сделать. Они думают, что им это сойдет с рук. Вот только почему они считают, что он позволит им после этого жить? Однако ключевые слова «после этого». Он не может даже пошевелиться, только слабо дергается, когда они лезут к нему под одежду. Они, конечно, идиоты, но от идеи использовать его рот отказались — потому что сжать зубы на том, что просунут в его рот, он непременно сможет. Он матерится, как никогда в жизни — в ярости на собственную глупость, неосторожность, на этих внезапно осмелевших ублюдков, на ситуацию, которая сейчас закончится так унизительно… — Цзысюн, что здесь происходит?! Вы шутите… Это Цзысюань — что он вообще тут забыл? Его красивое лицо бледнеет, когда он видит неприглядную картину перед ним. — Цзысюн, ты ума решился? Отпусти его немедленно! Я так и знал, что вы какое-то непотребство затеваете, когда вас увидел! Не очень охотно, но они слушаются. Цзинь Гуаньяо падает на бок. Цзысюань проводит рукой, освобождая его от заклинания. — Ничего мы такого не делали, — недовольно тянет Цзысюн. — Просто хотели преподать небольшой урок этому обрезанному рукаву. — Цзысюн, ты совсем больной? — На лице Цзысюаня написано отвращение. — Мне что, отцу рассказать, чем ты тут занимаешься? — А ты что, думаешь, он не знает? — Цзысюн фыркает. — Может быть, тебе намекнуть, чья это была идея? И в этот момент Цзинь Гуаньяо чувствует, что ему действительно становится страшно. Он вполне уверен, что его руки не дрожат, когда он поправляет одежду, кланяется Цзысюаню и уходит — но это только потому, что у него большой опыт в сдерживании эмоций. — Ты несешь чушь, Цзысюн, — слышит он голос Цзысюаня — но он знает, и Цзысюань знает — Цзысюн сказал правду. Только у себя в комнате Цзинь Гуаньяо дает волю чувствам и позволяет себе закричать. Ему кажется, вместе с этим криком он выплевывает из себя осколки битого стекла. А после этого у него ни на что больше не хватает сил. Он сидит, прижавшись к стене, обняв себя руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Его тело нисколько не пострадало, на нем нет ни царапины. Но ему кажется, что он никогда уже не будет целым. Он хочет, чтобы Не Минцзюэ обнимал его. Не Минцзюэ далеко. * * * Его отец ведет себя так, словно ничего не произошло. Цзинь Гуаньяо ведет себя так, словно ничего не произошло. Цзысюань, по счастью, никогда не напоминает об этом происшествии. Цзысюн… Цзысюн должен умереть. Ну и остальные пятеро из его свиты, конечно же. Да, Цзинь Гуаньяо так высоко ценит свою неприкосновенность, что они должны заплатить жизнью даже не за то, что сделали — а за то, что пытались. Он ничего не говорит Не Минцзюэ именно поэтому — чтобы, когда они умрут, их смерть никак не была привязана к нему. Как Цзинь Гуаньяо и ожидал, возможность подворачивается. Ланьлин Цзинь ликует по поводу рождения ребенка у Цзысюаня. На празднование первого месяца Цзинь Жуланя, кажется, пригласили всех имеющихся в Поднебесной заклинателей. Как вы думаете, на ком лежит организация? Впрочем, Цзинь Гуаньяо уже привык. Что важно — это то, что Цзян Яньли настояла на том, чтобы позвать своего брата, Старейшину Илина — и Цзысюань ее поддержал — и в итоге Вэй Усяню было послано приглашение. А что еще важнее — Цзинь Гуаньяо слышит, как Цзысюн шепчется со своими приспешниками. — Все проверьте! Чтобы ни одного трупа вокруг! Чтобы у него ни единого шанса не было! Что ж, Цзинь Гуаньяо, конечно, может сообщить Цзысюаню о намерениях его двоюродного братца, но это не принесет ему того результата, который нужен. Альтернативно он рассматривает вариант предупредить Старейшину Илина. Но Цзинь Гуаньяо почти не знает Вэй Усяня — что, если вместо того, чтобы ввязаться в драку, тот просто решит пойти другой дорогой? В итоге он зовет к себе Су Ше. У Цзинь Гуаньяо есть основания подозревать, кто все-таки навел на Цзысюна проклятие тысячи дыр — и это явно не Вэй Усянь. Так что Су Ше даже не надо уговаривать. Люди Цзысюна очень тщательно зачищают территорию от трупов. Но для того, чтобы пройтись повторно, им уже не хватает времени. Несколько сравнительно свежих, мускулистых трупов, спрятанных неподалеку от тропы Цюнци — будем надеяться, что Темный Заклинатель сумеет найти им применение. Цзинь Гуаньяо все же просит Су Ше: — Миньшань, проследи, пожалуйста. И возьми Сюэ Яна. На случай, если Вэй Усянь вдруг потерпит поражение или проявит ненужное милосердие. Цзысюн и его товарищи не должны уйти оттуда живыми. А самое прекрасное, что в это время Цзинь Гуаньяо находится на глазах у всех, принимая и рассаживая гостей, следя за подачей угощений, сортируя бесконечные подарки. Не Минцзюэ тоже прибыл сегодня. — Чифэн-цзун выглядит похудевшим… — слышит Цзинь Гуаньяо разговоры. — Проклятие клана Не… и до сорока не доживают… Посмотрим, думает он. У остальных глав клана Не не было Лань Сиченя с его Песней Очищения. Не Минцзюэ встречает его взгляд и ухмыляется; Цзинь Гуаньяо хочется ему двинуть — а еще хочется увести его в свои комнаты и закрыться с ним там прямо сейчас. Когда в зал входит Су Ше, едва заметно волоча ноги после применения талисмана перемещения, Цзинь Гуаньяо ждет. Его сердце стучит чаще обычного, хотя его улыбка остается неизменной. Су Ше проходит мимо, чуть кивает, произносит два слова: — Не пришлось. Идущий за ним Сюэ Ян подмигивает: — Ты все равно нам должен. А еще некоторое время спустя в зал вваливается — именно вваливается — Вэй Усянь, и его лицо забрызгано кровью, его одежда пахнет кровью, но он улыбается своей наивной улыбкой. — Вот и я! Как же мне не терпится взглянуть на Жуланя! А потом он пошатывается и начинает оседать на пол. И брат Лань Сиченя подхватывает его. — А-Сянь, А-Сянь! — кричит Яньли, пока Цзысюань пытается удержать ее. Гости шумят, некоторые вскакивают на ноги. Лань Ванцзи выглядит так, будто готов убить кого-то — примерно всех, кто попробует к нему подойти. Через некоторое время Вэй Усянь открывает глаза и сонно моргает. — Извини, шицзе. Что-то я устал в дороге. — Что случилось? — Это глава ордена Цзян. — Ну, я не знаю, — говорит Вэй Усянь. — Какие-то идиоты пытались меня остановить. Как будто я бы пропустил месяц моего любимого племянника. — Какие идиоты? — произносит Цзысюань. Цзинь Гуаньяо понимает, что слышит подозрение в его голосе. — Да кто-то из ваших, — говорит Вэй Усянь. — Ты ведь ничего об этом не знаешь, молодой господин Цзинь? Цзысюань выглядит одновременно оскорбленным и испуганным. — Цзысюн? Где Цзысюн? — спрашивает госпожа Цзинь. — Да, кажется, он так себя и называл, — говорит Вэй Усянь и рассеянно-ласковым взглядом смотрит в лицо держащего его Лань Ванцзи. — ВЭЙ УСЯНЬ! — Цзинь Гуаншань вскакивает так, что столик перед ним переворачивается. — Что ты сделал с моим племянником? Вэй Усянь садится на полу, и теперь его лицо серьезно. — Он не оставил мне выбора, — говорит он. — Не оставил тебе выбора? Ты осмелился прийти на празднование месяца моего внука, убив по дороге моего племянника — и, наверняка, еще множество достойных людей из нашего ордена? — Со всем уважением, — говорит Вэй Усянь, — они напали на меня из засады. — Напали из засады, — Цзинь Гуаншань смеется. — Какая чушь! Цзысюн со своими людьми сегодня вместо празднования поехали на ночную охоту — потому что нам пришло сообщение, что неподалеку от тропы Цюнци завелся опасный монстр. Вэй Усянь, ты хочешь сказать, что увидев людей ордена Цзинь, уничтожающих нечисть, ты напал на них и убил? Вот это бесстыдство, думает Цзинь Гуаньяо. Он практически в восхищении. Вэй Усянь прикрывает глаза. Все опять шумят. — Но, отец, — говорит Цзысюань, — я ничего не слышал ни о какой ночной охоте. Он, наконец, отпустил Цзян Яньли, и та теперь ощупывает своего шиди, по-прежнему причитая «А-Сянь, А-Сянь», только уже потише. — Как будто у тебя сегодня не было других дел, — Цзинь Гуаншань пожимает плечами. — Гуаньяо принес письмо. Я думаю, он может его показать — не так ли? А Цзинь Гуаньяо так надеялся, что ситуация разрешится без его участия. Все смотрят на него — Цзысюань пристально, вопрошающе. Цзян Яньли испуганно — будто его слова могут нанести ей удар. Вэй Усянь устало и почти без интереса. Лань Ванцзи смотрит так, словно готов прожечь в нем дыру. Только его отец не смотрит на него. Он уверен в Гуаньяо. Тот не подведет его. Сделает все, как нужно. Как всегда. — Прошу прощения, отец, — говорит он, бледно улыбаясь. — Я не помню никакого письма. На этот раз в шуме вокруг непонимание и удивление. Цзинь Гуаншань поворачивается к нему, веер вздрагивает в его руке. — Твоя забывчивость сейчас совсем некстати. — Так есть письмо или нет? — настойчиво спрашивает глава ордена Цзян. — Гуаньяо, немедленно пойди и принеси… — Прекрати, отец! — резко говорит Цзысюань. На лице его боль смешана с отвращением. — Я знаю, по чьему указанию Цзысюн делал свои грязные делишки. Вокруг возмущенно ахают. Каким-то образом из всего происшедшего именно эти слова производят наибольшее впечатление. Может быть, потому что клевать Вэй Усяня уже всем поднадоело. Теперь для пересудов есть свежее мясо. -…он имеет в виду, Цзинь Гуаншань послал их… его собственный сын обвинил его… Цзинь Гуаншань всегда ненавидел Старейшину Илина… организовать засаду в день рождения собственного внука… Можно не сомневаться, что Цзинь Гуаншань слышит каждый из этих шепотов. Веер в его руке мерно работает. — Цзысюань, — говорит он, направляясь к выходу, — я буду ожидать твоих извинений у себя в покоях. Уже почти на пороге он оглядывается, останавливает взгляд на Цзинь Гуаньяо — и в его глазах отвращение, которое он не считает нужным скрывать. — А этого, — говорит он, — вышвырните прочь. Нам в Башне Карпа не нужен бесполезный мусор. Конечно, Цзинь Гуаньяо следовало этого ожидать. А чего еще? Он пошел против своего отца. Ну что сказать… увлекся моментом. Но он все равно чувствует себя оглушенным, как будто получил удар по голове и не вполне может сообразить, что с ним происходит. Двое из охраны хватают его под руки и тащат к выходу. Он даже не упирается. Вот так бесславно заканчивается его пребывание в клане Цзинь. Практически с того же, с чего все началось. Высокая фигура вырастает перед ними. — Руки прочь, — говорит Не Минцзюэ. Охранники мгновенно теряют энтузиазм к выполнению приказа и отпускают Цзинь Гуаньяо. Не Минцзюэ кладет руку ему на локоть. — Пойдем, — говорит он. * * * Следующие недели, проведенные в Нечистой Юдоли, Цзинь Гуаньяо все еще как будто не может прийти в себя. Он занимается сексом с Не Минцзюэ, они ездят кататься на лошадях, он играет в карты с Хуайсаном, исполняет Песнь Очищения для Не Минцзюэ, гуляет с Лань Сиченем… и все это хорошо, но он чувствует себя как бы немножко оторванным от своего тела. Как будто часть его навсегда осталась в Башне Карпа. И он может сколько угодно напоминать себе, что сам сделал свой выбор, ему некого винить — он все равно чувствует эту пустоту внутри. Однажды он просыпается с мокрыми от слез щеками. Не Минцзюэ не спит, лежит рядом, опираясь на руку. — Ты звал свою мать, — говорит он. — Потому что я подвел ее, — бесцветным голосом говорит Цзинь Гуаньяо… ах, нет — он снова Мэн Яо. — Не смог сделать то, о чем она мечтала. — Думаешь, она мечтала о том, чтобы тебя использовали? Заставляли лгать? Оскорбляли? И это ты еще не знаешь всего, думает Мэн Яо — что я делал для своего отца, что он собирался со мной сделать. — Хочешь, съездим туда, где она похоронена? — внезапно спрашивает Не Минцзюэ. — В Юньпине же? Ты давно там был? — Давно, — говорит Мэн Яо. — Тогда поедем. Тебе надо проветриться. Мне надо проветриться. Мэн Яо хочет поехать. Но он не думает, что Не Минцзюэ действительно пойдет вместе с ним на кладбище и преклонит колени перед могилой его матери. Мэн Яо чувствует, как его сердце колотится, когда он смотрит на Не Минцзюэ рядом — огромного, серьезного, склонившего голову. Его мать не может сердиться на него за этот выбор — он знает, что она не сердится. После Юньпина ему становится легче. В поисках, куда бы приложить энергию, он погружается в дела Цинхэ Не — которые явно нуждаются хоть в чьем-нибудь внимании. Не Минцзюэ явно не любитель мирных дел, да и его состояние здоровья в последние месяцы оставляло желать лучшего. Хуайсан — тот вообще в своем мире. Это почти ностальгически напоминает Мэн Яо то время, когда он был помощником Не Минцзюэ — только теперь опыта у него побольше. Но и нагрузка побольше тоже. Он так же начал записывать одну идею насчет Песни Очищения. Конечно, ее еще надо будет обсудить с Лань Сиченем — но если он прав, Песнь можно модифицировать так, чтобы усилить и продлить ее действие. Тогда, возможно, у Не Минцзюэ не считанные годы впереди, а гораздо, гораздо больше. Они лежат в постели, и Не Минцзюэ кончиками пальцев пробегает по его спине — будто кота гладит. Это немного щекотно, но Мэн Яо чувствует себя слишком расслабленным, чтобы ежиться. — Помнишь, я говорил тебе, что клан Не всегда будет открыт для тебя? — говорит Не Минцзюэ. Мэн Яо вздыхает. Не то чтобы он не ожидал этого разговора. — Я помню, — говорит он. И разве это не самое естественное решение — присоединиться к Цинхэ Не? Он уже по уши в делах этого клана. Что его останавливает? Только то, что пока он не член клана — он обладает какой-то призрачной иллюзией независимости? Мэн Яо не хочет больше подчиняться, не хочет выслушивать, что ему делать, не хочет, чтобы его обязывали следовать чужим правилам. К тому же, если он вступит в клан, то кем он будет — наложником главы ордена, который получил должность — любую должность, что он займет — через постель? Он знает, что Не Минцзюэ на это скажет — что Мэн Яо опять думает о том, что скажут другие, и неужели ему не все равно — и он не хочет начинать этого разговора. — Я хотел… — говорит Не Минцзюэ. — Я хотел… давай поженимся? — А? — Мэн Яо поднимает голову. — Давай поженимся, — повторяет Не Минцзюэ; в свете свечей его щеки горят. — Я хочу, чтобы ты стал моим мужем. Хочу называть тебя Не Яо. Хочу, чтобы у нас все было общее. Я не знаю, сколько мне осталось жить — но я хочу прожить эту жизнь с тобой. Мэн Яо не очень нравится изображать из себя голос разума — но приходится. — Минцзюэ, — говорит он, — ты глава ордена. Тебе нужен наследник. — И ты считаешь, что я вот возьму, отодвину тебя в сторонку и женюсь на какой-нибудь женщине? Или буду вас совмещать? Ты так плохо меня знаешь? Мэн Яо пожимает плечами; когда-то он был уверен, что знает Не Минцзюэ. Но чем дальше, тем больше сюрпризов тот преподносит. — Кроме того, — Не Минцзюэ вздыхает, — я отказываюсь передавать по наследству это чертово проклятие. Хуайсан, кажется, свободен от него — вот пусть и женится, и делает наследников. Какие у тебя еще возражения? — Это будет скандал. — Еще какой. Тебе не нравится эта мысль? — Наверное… нравится. — Я хочу, чтобы у нас все было общее, — повторяет Не Минцзюэ. — Если кто-то косо посмотрит на тебя — пусть так же посмотрит на меня. Если кто-то попробует относиться к тебе без уважения — пусть имеет дело со мной. — Я сам могу себя защитить. — Я знаю, — говорит Не Минцзюэ. — Но я хочу. Я хочу защищать тебя. Поддерживать. И ждать того же от тебя. Мэн Яо вздыхает. — Не Яо, — говорит Не Минцзюэ низким, глубоким голосом — таким, от которого у Мэн Яо дрожь пробегает сквозь тело. Почему-то этот аргумент оказывается самым действенным. — Хорошо, я согласен, — говорит он. — Тебе очень пойдет красное. — Что? Какое красное? — Свадьба же. — Никакой свадьбы не будет, принесем клятвы и все. — Ну, я вообще-то хотел большую свадьбу. — Большую — это типа в пристутствии Хуайсана, Лань Сиченя и Су Ше? Кто еще придет-то? — Су Ше? Кто приглашал Су Ше? — Он мой друг. — Мне не нравится, как он на тебя смотрит. — А мне нравится. — Ах так? — Вот так. * * * Четырнадцать лет спустя Не Яо просыпается, заглушая крик. Сон, который он видел, все еще бьется в его голове — золотой храм, бело-золотые одежды, залитые кровью. Лица, которые он так хорошо знает — враждебные, осуждающие. Лань Ванцзи, Хуайсан, А-Лин… Меч в его груди. Потрясенный взгляд Лань Сиченя. Серая рука, простирающаяся к нему из гроба. Он не хочет смотреть в лицо того, кто сжимает его горло — потому что он знает, что увидит — и это слишком страшно. И хуже всего то, что Не Яо кажется, что именно вот это — чудовищное, позорное — и есть правда. А вся жизнь, которую он прожил — всего лишь последние видения агонизирующего мозга. Он садится в темноте, пытаясь дышать, украдкой ощупывая себя. Его горло не раздавлено. Его шея не сломана. Он в безопасности. Он дома. Все те, кого он видел в своем сне — с ними тоже все в порядке. Хуайсан спит в своих покоях, наверное, обнимая очередной веер. Лань Ванцзи вместе со своим мужем — в поселении, которое они основали больше десяти лет назад на территории Гусу Лань вместе с остатками клана Вэнь. А-Лин в Башне Карпа, вероятно, крепко спит после того, как целый день возился с младшей сестренкой. Лань Сичень должен приехать завтра в гости, обсудить реконструкцию сторожевых башен, совместного проекта Гусу Лань и Цинхэ Не. Все хорошо. Это просто сон. — Не Яо, — знакомая рука обвивается вокруг него, подтягивает ближе. — Опять кошмар? Что приснилось? — Не помню, — говорит он, опуская голову на грудь Не Минцзюэ. КОНЕЦ