Эрик молчит.
Тишина вокруг него оживает. Заполняет легкие и желудок. Бьет по голове. Кричит. — Да что с тобой не так, фрик? — Кайл плюется ядом всякий раз, когда открывает рот. Он похож на змею, которая проглотит тебя и не подавится. — Отцепись уже от него, заебал, — милашка Кенни тормозит друга, натягивая на глаза капюшон. Кайл изменился, раньше он таким не был. Тогда, давно, парнишка был больше похож на затравленного котенка, побитого жизнью. А потом все изменилось. Эрик пропал с радаров. Переехал. Исчез из их жизни и Кайл занял его место. Новая роль тому явно пришлась по душе. В момент, тихий и робкий мальчик, обернулся черствым задирой. Не всем это нравилось, но никто не решался озвучить копившееся в недрах недовольство. — Я тебя умоляю, — Эрик с опаской отмечает его голос. Он изменился также, как и хозяин — окреп, стал жестче и смелее, — Кто в здравом уме засовывает картошку в бургер? Эрик набросал уже сотню обидных антисемитских фразочек в голове. Эрик обязательно их озвучит, когда друг отвернется и не будет его слышать. Эрик отпихивает еду от себя подальше, ловя стыдливые взгляды старых друзей. — Чертов фрик. Эрик продолжает молчать.Эрик ненавидит.
Зеркала в примерочных, рыжих и евреев. Попугаев, мороженое и водку. Все живое. Себя тоже. Эрик тоже живой. — Как ты с матерью разговариваешь, щенок? — Фрэнк. Херов алкаш, а по совместительству — новый отчим Эрика. Именно новый, за последний год он уже третий и все, как на подбор, ебнутые. Эрик хлопает дверью ванной комнаты, потому что только там есть щеколда, мешающая злобному хрену снова его отмудохать. За картонной дверью слышны крики и ругань. Мудак орет на маму, мама на мудака, а Эрик, как обычно, сидит в душной комнатушке, вооружившись, подаренной Кенни, зажигалкой и дезодорантом. — Открой дверь, выблядок! Иначе я ее вынесу к херам и тогда тебе, гаденыш, точно не поздоровится, — Это происходит слишком часто, чтобы знать наверняка — ничего он не выбьет. Его сил хватит разве что бутылку скотча в руках удержать. Удар. Крик. Плачь. Да, он ударил жену. А Эрик и не дернулся даже. Зачем? Мама все равно не послушает. Никогда не слушает. Как можно выйти замуж за такого человека? Как можно позволять ему так с собой обращаться? Эрику срать на Фрэнка, он просто очередной проходимец в этом доме и скоро ему на смену придет новый. Эрик действительно ненавидит мать. Считать сына простым предметом интерьера просто. Это снимает с тебя вину. Но он человек. Живой человек! Эрик хочет, чтобы так было.Эрик плачет.
Когда смотрит «Титаник» в седьмой раз. Когда никто не видит. Когда становится слишком тяжело. Когда Кайл шипит «Лучше б ты сдох». — «Я бы хотел сделать наш мир лучше», — Кайл почти что кричит, стоя на парте в центре класса, пока Эрик кружит вокруг него, как коршун, пытаясь вырвать непростую книжку. Дневник. Место, где он может спрятаться от всего дерьма вокруг. Его личная тайная крепость, в которую никто не вторгнется и не разрушит. Никто, кроме Кайла. Картман в бешенстве — какое право он имеет читать его? Это слишком важно, ясно? Слишком важные буквы, мысли, чувства. Эрик бы наверняка убил себя, не выливай он бесконечный поток терзающих мыслей на бумагу. Кайл с тем же успехом мог затянуть удавку вокруг хрупкой шеи друга. — Ты чё, телка, Картман? , — у Кайла противный смех, который, словно розгами, бьет по кровоточащему органу в грудной клетке. Эрик плюет на все, выбегая подальше из класса. Пусть они все в аду горят. — Это уже перебор, чувак, — Стэн осаживает друга. Он единственный, наверное, кого Брофловски еще слушается. — А тебе ли не похер? — слушался. Эрик запирается в толчке и вытирает слезы жесткой туалетной бумагой. Наверное, с ним и правда что-то не так. Венди прибегает сразу же, как узнает и молча сидит под запертой кабинкой. Она привыкла, это происходит почти каждый день, а желание помочь всем и каждому не позволяет девчонке пройти мимо. Хотя, он уверен, даже ей это все уже осточертело. Эрик все время ноет.Эрику стыдно.
За то, какой он и где он. За то, что делает, как выглядит и что чувствует. За мать-потаскуху и отца, кем бы он ни был. Эрик — одна большая ошибка. — Что ты там прячешь, фрик? — Кайл не церемонится, хватая дрожащие руки друга, раздвигая те в разные стороны, — У тебя че, встал, педик? Парни вокруг гудят, кто-то осуждает, а кто-то просто ржет. В раздевалке воздух спертый и слишком много влажных от пота тел. Когда тебе семнадцать — выступить вперед, защитить, отбиться от стаи кажется чуть ли не концом жизни. Поэтому ты просто стоишь, позволяя дерьму случаться. Не с тобой и хорошо. Да, потом ты, наверное, пожалеешь об этом. Вспомнишь за очередной пятничной попойкой в баре о парне, который не мог постоять за себя и также удачно все на утро забудешь. Совесть та еще гнида. — Убей себя, фрик, — а у Кайла той и вовсе нет. Рыжий отшатывается от друга, как от чумного, похабно смеется и облизывает пересохшие губы. Кайл не такой, как Картман. Он не жалкий. И он точно не фрик. А Эрик такой… неправильный, другой. Просто такой. И за это стыдно тоже.Эрик счастлив.
Когда под елкой находит новенькую приставку. Когда отменяют урок физкультуры. Когда Кайл улыбается. — Это че за хуйня? — Кайл шипит прямо в шею, напоминает грёбанного тайпана или простую гадюку, не велика разница, оба хладнокровные звери, — Я тебя спрашиваю! Повышать голос стало чем-то таким обычным. Таким уместным и правильным. Необходимым. Его ледяные пальцы касаются синяков на ребрах, обжигая горячую кожу. Кайл дышит прямо в лицо, в сантиметре от покусанных губ. Он не знает, нахрена спрашивает его о извечных побоях. И так ведь ответ знает, он настолько очевиден, что становится смешно. Эрик глаза прикрывает каждый раз, концентрируясь на сладком запахе. От Кайла пахнет приторной ванилью и чем-то так сильно похожим на грех. Он весь, словно его олицетворение, порочный и горький, жестокий, сильный и хрупкий. Слишком настоящий и чересчур родной. — Я его убью нахуй, — шипит, рычит или кричит — не важно. Кайл как воздух. Временами легкий ветерок, иногда безжалостной торнадо, но смысл всегда один — без кислорода к хуям задохнешься. А Эрик задохнется без Кайла.Эрику страшно.
Все, блять, время. Жить, говорить, быть честным. Однажды это убьет его. — Давай, ссыкло! — Брофловски громкий и буйный. Ученики, стоящие вокруг — тоже. Эрик не хочет драки, ему страшно и холодно. Эрик хочет домой или сдохнуть, он еще не решил. Сейчас осень, Картман это время года обожает. Ему нравится фотографировать золотые кроны деревьев и перелетных птиц. Ему нравится фотографировать Кайла. Наверное, из всех снимков этого ублюдка Эрик может собрать целый альбом. За парнем стоят друзья, Кенни — жадно ликующий и Стэн — пытающийся вразумить. Как ангел и демон на долбанных еврейских плечах. Кенни жалко Эрика, но драки он любит больше, чем старого друга. А Стэну жаль всех, наверное, от девчонки своей понахватался. Ну, просто отличная компашка у рыжика собралась: извращенец, девственник и педик. — Врежь мне уже, пидрила, заебал, — хорошо. И Эрик бьет. Не думает даже, просто делает. А потом мечтает себя убить. Когда друг на землю валит, когда в живот пинает и когда в лицо плюет. Кайл когда-нибудь его убьет. Точно убьет. И Эрик совсем не против.Эрик устал.
Ненавидеть, плакать, стыдиться, смеяться, бояться. — Милый, как день прошел? — Эрик может ее прикончить. Прямо сейчас. Он просто стоит в проходе, думая о том, что за две минуты успеет перерезать горло этой древней суке и мудотчиму, отсыпающимся с похмелья наверху. Ему бы даже жаль не было. — Отлично, — хуево. Эрик украдет бутылку самого дешевого портвейна из прикроватной тумбочки Фрэнка. Украдет и выжрет ее на детской площадке. Представит, какая у Кайла красная, густая венозная кровь и, наверное, даже подрочит в кустах на полароидные карточки смазливого урода, сжимая член до посинения. Эрик мечтает нажраться до той степени, когда убить себя больше не будет казаться невозможным. Эрика все задрало. Школа, побои и ругань. Оценки, надписи в туалетной кабинке о нем и каждое слово, которое говорит Кайл. Вообще все, что делает Кайл. Эрик будет сидеть там, на качелях, а потом позвонит ненавистному другу. Также, как и каждую херову пятницу. И Кайл придет. Всегда приходит. Да, все будет хорошо, они посидят в гробовой тишине, накурятся и разойдутся. Не будут врагами целых пятнадцать минут. Завтра он свалит это на лунные фазы, ретроградный меркурий или минутное помешательство, хотя на деле все окажется куда проще: Эрик действительно устал молчать. Эрик говорит, но Кайл его затыкает