Музыка, рождённая любовью

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Чан немного отстаёт, оглядываясь. Никому нет ни до кого дела, все заняты либо переодеванием к выступлению, либо переодеванием после выступления. Стафф носится между машинами, айдолы громко переговариваются и приводят в порядок костюмы либо прячутся от холода в огромные пуховики, глотая чай и кофе, от которых валит пар.        Мерцающие лампы на парковке, громко обсуждающие выступление ребята, возбуждённо делятся впечатлениями, перекрикивая друг друга, и не спешат садиться в машины и переодеваться. Ведь время ещё есть, теперь его предостаточно, потому что на сцену выйдут почти в конце.        В крови бурлит экстаз, рождённый выступлением, холод почти не ощутим. Ёсан с Хонджуном и Джисон с Хёнджином кутаются по глаза в своих костюмах и чужих объятиях, но всё же не спешат одеться в тёплые куртки, оставаясь со всеми. Потому что сейчас тот самый момент, когда каждый является частью чего-то непривычно большего, и этот момент хочется отпечатать в памяти и сердце.        Парни так плотно стоят друг к другу, что горячее дыхание паром вырывающееся при словах превращается в столп дыма, будто от парохода. Краем глаза Чан замечает, как Уён тянет Чанбина в сторону одной из машин и хмыкает. Чонин поглядывает на Феликса, что коалой висит на Хёнджине и вздыхает, когда Феликс потом повисает на Минхо.        Сана он настигает у одной из машин. Без договорённости Сан замедляется, отставая от ребят и стаффа, задерживается на самом слабоосвещённом пятачке, так и стоит, не оборачиваясь. Чан касается кончиков пальцев Сана, проскальзывая прикосновением к центру ладони, коротко целует обнажённое плечо, натягивая чёрную накидку повыше, на мгновение скользит по остывшей коже живота.        — Ты был великолепен.        — Ты тоже, — Сан оглядывается и закусывает губу, явно чтобы не было соблазна поцеловать. И Чан понимает его как никогда. Губы зудят от желания целоваться. Но вокруг столько лишних глаз. Губы Сана чуть дрожат, когда он тихо произносит: — Я так соскучился.        Чана тянет как магнитом, и он уступает желанию коснуться ещё раз, запуская руки под накидку и скользя пальцами по обнажённой спине. Сан прикрывает глаза, расплываясь в улыбке. Кожа покрывается мурашками, которые не мог вызвать холодный воздух улицы, но они тут же родились от прикосновения.        Он обнимает в ответ так же крепко, будто намереваясь остаться под чужой кожей навсегда. И отпускает очень неохотно, набирая полную грудь воздуха, будто собирается нырнуть в ледяную воду. Через силу разводит руки, будто падает в пропасть, но Чан отпускает не сразу, втягивая носом смесь парфюма и запах кожи.        — Как бы мне хотелось украсть тебя.        — Как бы мне хотелось быть украденным. Но нам не стоит задерживаться, чтобы не привлечь внимание.        — Уёну с Чанбином это не помешало уединиться.        — Это же Уён…в случае чего мёртвого заболтает, — грустно улыбается Сан, мазнув кончиками пальцев по ладони Чана. — Но впереди совместные, я так на это надеюсь, тренировки и репетиции, мы обязательно найдём время для поцелуев.        Сан неохотно отводит глаза от Чана и задумчиво трогает свои губы. Такое острое сожаление, режущее без ножа, так через силу они отходят друг от друга, когда хочется не отпускать и урвать себе необходимого тепла и нежности, которое никогда не заменит тёплая одежда или жаркий климат.        То, что между ними, рождает пузыри трепетно-ранимых одуванчиков в груди и боль у сердца. И кажется, что каждый вздох может стать последним, когда пушистый купол качнётся и превратится на сотню летучих семян, вырываясь наружу неудержимой жаждой и необоримым желанием быть вместе несмотря ни на что.        Но они оба прекрасно знают и понимают, что нельзя. Они не могут разрушить многолетний труд друг друга и ставших семьёй ребят. Потому как бы ни было больно, в первую очередь будут думать о других. Сан мимолётно поглаживает подаренный браслет и делает вид, что поднимает что-то с асфальта, а Чан будто поправляет шнуровку высоких ботинок, когда ребята машут им и кричат:        — Ну и где вы там бродите?        — Твой топ…        — Слишком откровенен?        — Слишком соблазнителен, — Чан краснеет и ерошит волосы на затылке рукой. Наверняка полностью теряя тот грозный и крутой облик, которым прессует со сцены даже через экраны. — Чёрт, Сан, до тебя я не думал, что… не думал, что могу хотеть мужчину и уж тем более так сильно.        — Что ж, хён, откровенность за откровенность. Я тоже об этом никогда не думал… до тебя…        Сдвоенный протяжный вздох вместо поцелуя обжигает лёгкие. Сан идёт чуть впереди, и Чан не только любуется, но и качает головой, понимая, что в такую холодину им всем не помешало бы переждать это время в тепле. Догнав Сана, он мажет пальцами по его запястью и спешит в машину, вытягивая пуховики и набрасывая ребятам на плечи. Сан повторяет его действия, присоединяясь к оживлённому обсуждению, которое спустя время прерывает стафф.        Но всё же они успевают изредка обмениваться взглядами, и даже это полное шумного общения время кажется чудом, потому что они редко пересекаются. Очень хочется стоять рядом, касаясь плечом плеча, а ещё лучше сплетя пальцы, но единственный шанс сохранить рассудок — стоять вот так, напротив и смотреть.        Потому что всё, что дозволено и никто не осудит — это смотреть. Чан смеётся, кивает, вставляет в разговор фразы, а мысленно находится возле Сана, трогая губами открытые ключицы и родинки на коже, что у шеи собираются в россыпь бледных веснушек. Он запускает руки под накидку, мгновенно согревая ладони о пышущую жаром обнажённую кожу и касается острых крыльев лопаток, ощущая, что сердце в груди превращается в паровой молот.        Возвращение Уёна с Чанбином вряд ли особо кто замечает, кроме него да сумрачно провожающего взглядом каждое движение Феликса Чонина. Уён тычется Сану в шею носом и требует внимания. А Чан немного завидует Уёну, который может позволить себе очень многое и никто ничего не скажет, только фанатки ещё яростнее начнут шипперить.        Нет, Чан врёт сам себе. Он очень завидует Уёну. Ему до боли хочется оказаться на его месте. Чтобы Сан обнял со спины, положив на плечо подбородок. Чтоб в своей кошачьей привычке потёрся щекой о щёку, скрестив руки на животе. Хочется ощущать спиной его тело, что почти повторяет контуры прилипшего к нему Уёна. Чан тяжело вздыхает, но вопреки бушующей внутри буре улыбается, потому что Сан смотрит только на него, почти не мигая. И во взгляде умещается столько, сколько у многих в словах не бывает.        Расходиться не хочется, но они должны не только переодеться и отдаться в руки сменяющего внешний вид стаффа, но ещё и согреться. Несмотря на рождение в Австралии, Чан не мёрзнет в отличие от остальных, который всё плотнее прижимаются друг к другу, пряча носы. Кто в ладонях, кто в складках чужой одежды. Он даже благодарен стаффу, который загоняет их по машинам.        После премии они больше не пересекаются, потому по дороге в общежитие, Чан включает видео, затыкая уши наушниками и раз за разом смотрит связку из четырёх выступлений, безотрывно прослеживая глазами каждое движение Сана, поражаясь в который раз его гибкости и пластичности, когда тот прогибается в спине. Он со смешком кусает губы, когда останавливает видео и накрывает большим пальцем смотрящего в камеру Сана, ощущая фантомное чужое тепло.        Он окончательно поехал крышей. Окончательно.        Очередь в душ, поздний ужин, который почти завтрак, прямой эфир «комнаты Чана», медленно наваливающаяся усталость и долгожданное тепло провоцируют сонливость. Чан укладывается в кровать, так и не расставаясь с телефоном. Пришедшее под утро сообщение греет похлеще весеннего долгожданного солнца, потому что в коротком видео Сан без макияжа и тонны тонального крема, скрывающего родинки и веснушки.        — Твоё выступление было таким мощным, что я всё кручусь и не могу уснуть. Вы все хорошо потрудились, но вижу я только тебя. Не могу сказать, чтобы раньше я замечал, что меня заводят плохие парни со шрамами, но если этим плохим парнем будешь ты, то я смогу утверждать, что без ума от плохих парней в коже и цепях.        — Ты вызвал во мне схожие эмоции, потому что то, как ты уходил со сцены, спустив до локтей накидку, оголившую спину с переплетением ремней и цепей, едва не свело меня с ума.        Чан снимает видео в ответ, говоря так же тихо, и улыбаясь широко, представляя ответную реакцию, которая не заставляет себя ждать. Видеозвонок короткий, но этого хватает, чтобы жаром плеснуло в лицо и в грудину. Чан чудом нажимает на сохранение видео, чтобы потом пересмотреть. Стоит чаще практиковать такой вид общения.        — Чан, я видел твой лайв. Ты хорошо постарался. Даже не смей думать иначе.        — И ты постарался, не смей заниматься самокопанием, — Чан неловко улыбается, глядя на собеседника через экран. — Спи, Солнце.        — Ты тоже спи, хён. Сладких снов.        Чан недолго смотрит на потухший экран, снова включает видео и смотрит на Сана. Тихий голос толкается в уши чарующей колыбельной, качает на волнах дремоты с лёгкими завитками туманного возбуждения, совсем лёгкого и невесомого. Положив телефон на подушку и перематывая короткое сообщение раз за разом, Чан представляет, что находится рядом. Что Сан лежит на соседней подушке, и от него так тепло, что хочется скинуть одеяло, заменяя его объятиями.        Время до совместных тренировок тянется нереально долго. Хотя на деле начинаются почти сразу, после небольшого перерыва, пока расписание занято иными делами. И вроде бы не таким долгим выходит ожидание, но ощущения совсем иные. Сан привязал его сердце к своему, и только остаётся, что ждать коротких, но таких желанных встреч. И лучший способ отвлечения и ожидания — работа, которой Чан умеет загружаться, как боженька.        Но как бы он не грузился заботами, перед сном просматривает либо записи звонков, либо самые любимые выступления и влоги, чтобы посмотреть на человека, к которому тянется сердце. С видеозвонками пока никак, но Чанбин с Уёном как-то умудряются общаться. Чан вздыхает и корит себя за то, что трудоголик, который не может найти времени на звонок, потому пишет. Много пишет сообщений Сану, пишет песни и тексты, которые не совсем подходят для группы, сохраняя в облаке в отдельной папке.        Не сбиться в танце дорогого стоит, когда взгляд нет-нет да на Сана скользнёт. Нельзя, нельзя так беспардонно палиться. Чан в который раз качает головой и повторяет раз за разом движения, стараясь не отводить взгляда от своего отражения и действий хореографа. Но мысль о том, как справляются Феликс и Чонин, будучи в одной группе, что по мнению Чана в своё время казалось простыми и понятными отношениями, сейчас кажутся непосильной задачей.        Встречаясь изредка, жаждая встреч и получая в короткие мгновения сполна желанное, стараясь насладиться по полной, чтобы потом разойтись в стороны, когда дни будут тянуться за днями в ожидании, раньше казались невыносимым грузом. Сейчас же, не имея сил отвести взгляда, Чан сомневается, что есть вариант «легко» в их положении. Отношения сами по себе дело нелёгкое, а айдолам и того тяжелее в разы.        — Перерыв в час, — сообщает хореограф и покидает зал.        После изматывающих часов тренировки, все разбредаются в стороны, кто падает прямо на пол в зале, оставаясь лежать полудохлыми тушками, кто уходит к автоматам, чтобы приободриться и подкрепиться, Уён выскальзывает вслед за Чанбином, Феликс просто молча ложится на лежащего на животе Чонина и не слышит никаких возражений, делая вид, что глух, слеп и немного не в себе. Общение с Чаном не проходит для мелкого даром.        — Кто-нибудь хочет кофе или чая?        Заявок немного, но Сан сосредоточенно кивает, загибая пальцы и запоминая. Чан делает вид, что задумчиво смотрит в телефон, искоса поглядывая на Сана, который внезапно подмигивает Чану и едва заметно качает головой в сторону выхода, приподнимая бровь. Он хватает рюкзак и скрывается из виду. Чан коротко кивает и выходит из зала через несколько минут. Сан появляется внезапно из одной из подсобок, хитро улыбаясь и подманивая Чана пальцем.        Долго упрашивать не стоит, у него внутри от одного предвкушения поцелуев уже зудит под кожей, жидким пламенем разливаясь внутри. Он проскальзывает за Саном в дверь, оказываясь в подсобке без окон, но зато со столом у дальней стены, компьютерным креслом и стеллажами какого-то небольшого архива. Компьютера на столе нет, хотя разводка на месте.        Сан щёлкает замком и задвижкой, отсекая их от реального мира. Но так и замирает у двери, словно не верит, что у них снова получилось урвать время побыть наедине. Его катастрофически мало и уже сейчас тянет горечью безысходности от того, что придётся разойтись, когда хочется врасти под кожу. Но Чан подходит к Сану и целует его в кончик носа.        Он горячий, как и щёки и шея, как и скользнувшие под футболку чужие пальцы. Остро хочется помыться, потому что футболка липнет к спине, но Сан словно не замечает, вовлекая его в долгий поцелуй, прижимаясь всем телом. Чан забирается под его футболку и судорожно выдыхает, натыкаясь на ремни и металлические кольца.        Сан расплывается в довольной улыбке. Невыносимо прекрасный и желанный. Закусив губу, он стягивает влажную футболку, роняя к ногам, а под ней обнаруживается тот самый топ с выступления. Чан тянется к Сану, проводит пальцами по напряжённому животу, оглаживает ключицы и наконец кладёт ладони на спину, прикрывая глаза.        Словно пытаясь облегчить жар, рвущийся изнутри, Сан тянется за новыми поцелуями, вплетая пальцы в фиолетовые волосы. Чан ощущает, как чужое сердце толкается ему в грудную клетку, пока его собственное жаждет очутиться в чужой. Сан сминает его губы, требовательно проникая языком глубже, вынуждая задыхаться и вжиматься всем телом, безотрывно лаская все доступные полоски кожи и прижимая Сана к себе так сильно, что даже дышать больно.        Они оба дрожат, раскрасневшиеся щёки и губы, дрожащие ресницы и трепещущие ноздри, жадные касания и поцелуи, чтобы успеть урвать недостающего внимания, Сан отстраняется на короткий момент, заводя будильник и лишь потом снова целует так, что становятся ватными колени.        Сан подаётся навстречу прикосновениям, целует пальцы, запястья, шею и лицо, что-то шепчет, вряд ли отдавая себе отчёт в том, что что-то говорит. Он тянет Чана к креслу и седлает его бёдра, будто понимая, какое действие имеет на Чана этот элемент костюма. Он даёт полную свободу действий, зная, что именно так будет удобнее и лучше всего.        И Чан гладит, касается и целует, и замирает, когда Сан льнёт щекой к его рукам, целуя пальцы и костяшки, когда руки смещаются со спины, чтобы тронуть ключицы или живот. Он одновременно такой жадный до нежности и открытый, такой желанный и жаждущий, но при этом откровенно соблазняющий и настойчивый, вместе с тем невыносимо чувственный и хищный.        Сан поднимается, одним слитным движением оказываясь у стола и упираясь в него руками. Оглянувшись через плечо, Сан медленно облизывается и закусывает губу. Знает, что невыносимо устоять, и Чан оказывается рядом, вжимаясь в упругие ягодицы пахом. Он проводит пальцами по спине, оглаживая контур топа, и чувствует, что ему осталось не так много, потому что от одного вида Сана его ведёт.        Перед глазами плывёт, а по позвоночнику бежит разряд тока, когда Сан прогибается в спине, потираясь ягодицами и оглядываясь через плечо. Он не отдаёт себе отчёта, когда тренировочные штаны ползут ниже под напором чужих пальцев. Но отчётливо обжигается от соприкосновения с голой кожей и протяжно стонет, заглушая стон тем, что прижимается ртом к обнажённому плечу Сана, ощущая терпкость кожи языком.        Прикосновение кожи к коже не первое, но такое откровенное, как никогда. Чан боится сделать лишнее движение, потому сначала просто смотрит, оглаживает взглядом и руками, пытаясь осознать и постичь происходящее. Дыхание сбивается и сердце выстукивает в каком-то бешеном ритме, что норовит перерасти в цунами.        Замерев, Чан пытается отдышаться, не сразу понимая, что Сан задумал. Неожиданное холодное прикосновение влажной руки к члену немного отрезвляет, а в воздухе разносится запах корицы. Упёршись ладонью в стол, Сан направляет Чана между бёдер, получая короткий поцелуй в щёку. И поднимает лицо к потолку, когда Чан утыкается головкой в мошонку.        Сан сводит бёдра, и Чан снова стонет, зажимая себе рот ладонью, потому что это совершенно новый уровень удовольствия. Сердце стучит бешено, будто намеревается всё же прорваться в чужую грудную клетку, Чан целует плечи Сана, ощущая, будто на мизинце натягивается красная нить, которой они связаны. Ерунда, на самом деле, переизбыток фантазии, но он лишь теснее прижимается, сминая крепкое бедро пальцами.        Бесстыдство.        Чан двигается немного хаотично, наугад подбирая темп и ритм, потому что для него это впервые, да и по тому, как коротко вскидывается на движениях Сан, ему это тоже в новинку. Чан прикрывает на короткое мгновение глаза, но тут же их открывает, чтобы не терять возможности смотреть и видеть. Цепочки и ремни лишь оттеняют каждое движение и подчёркивают, насколько Сан узок в поясе. И упускать время дать наслаждение не только телу, но и глазам Чан не собирается.        Имитация толчков ничуть не избавляет от мысли, что даже межбедренный секс это слишком. Они вместе это уже слишком, всё, что между ними — слишком. Даже поцелуи с Саном не просто поцелуи. Они зашли слишком далеко. Заигрались и сошли с ума. Но это сумасшествие необходимо, как воздух. Это сумасшествие дарит крылья и свободу, дарит силы и музыку, которая льётся с кончиков пальцев.        Первые движения делает Сан, двигается медленно и невыносимо сладко, прогибаясь в спине и уже опираясь обеими ладонями в столешницу, давая неограниченный доступ Чану к спине. Невыносимо тягучий темп разрядами тока бежит по мышцам и венам, Чан подхватывает ритм, чуть ускоряя движения, накрывает ладонью плоть, испачканную в коричной смазке. Сан толкается в ладонь, чуть сбиваясь с ритма, и Чан подстраивается, усиливая эффект.        Второй ладонью он скользит от предплечий к плечам, по животу и скрытой топом груди, возвращается к рукам и гладит спину, коротко сжимая ягодицы или крепко сведённые вместе бёдра, которые усиливают трение, отчего становится горячо-горячо не только в паху и внизу живота, но и в каждой клеточке тела будто загорается пламя. Чана кроет возбуждением от того, что они делают, они с трудом контролируют себя, ощущая, что в горле пересыхает, как в пустыне.        Руки Сана напряжены до предела, и Чану кажется, что он слышит фантомный скрип столешницы, в которую Сан вцепился с такой силой, что вот-вот поверхность трещинами пойдёт. Он касается напряжённого предплечья и плеча, спускается вниз, скользя неглубоко под топ и сталкиваясь в паху с собственной движущейся рукой. Сан будто перетянутая струна, дрожащая от каждого прикосновения. Непривычно податливый и открытый ласкам, которыми обычно любит одаривать сам.        Каждое движение его или Сана кружит голову, будто крепкий алкоголь на голодный желудок. Чужой вздох или стон ощущается своим, а свой — общим. Чан не понимает, где кончается его тело и начинается тело Сана, потому что они ощущаются единым. Неразделимым, единым и целым. А это в свою очередь возбуждает ещё сильнее.        Мышцы сводит, живот поджимается, терпкий жар заполняет тело, Чан бездумно касается Сана одной рукой, не останавливая движений, от часто вздымающейся груди он ведёт выше, кладёт ладонь на горло, ощущая под пальцами ток крови. Сан закидывает голову, открывая больше доступа, и Чан приникает губами к сильно бьющейся яремной вене, кайфуя от всего и сразу.        Внутри будто что-то взрывается, и он осторожно зажимает приоткрытый рот Сана ладонью, а Сан позволяет себе простонать вслух. Звук выходит сдавленный и утробный, возбуждающий и в то же время какой-то умоляющий, отчего его выгибает, и он замирает, прижавшись губами к шее дрожащего Сана, неимоверным чудом удержавшись от укуса, когда Сана выгибает в его руках, и он запрокидывает голову Чану на плечо, давясь стоном, заглушённым скользнувшими по языку пальцами.        — Что мы творим? — задушенно шепчет Чан, так и не оторвав губ от чужой шеи.        — Любовь?        Чан мажет губами по ушной раковине, на мгновение прихватывая мочку зубами, он осторожно размыкает пальцы, опирается на столешницу рядом с руками Сана и трётся носом о влажные волосы на затылке Сана, вдыхая чуть терпкий запах чужой кожи. Сан будто настоящее солнце раскидывается своими лучами, лаская своим теплом и нежа прикосновениями.        В порядок их приводит всё тот же Сан. Словно в нём сил и решимости на них двоих. Он вытирает Чана, напоследок мазнув носом от паха к пупку, вытирает себя и стол. А Чан стоит и смотрит, не в силах оторваться, будто Сан — единственное, что держит его в сознании. Стянув топ, Сан прячет его в рюкзаке и грустно улыбается, опустив голову и изредка поглядывая на Чана. Ответные взгляды настолько осязаемы, что кажется, что он чувствует прикосновения.        Чан нежно берёт Сана за подбородок, глядя в погрустневшие глаза. Хочется сказать так много, но всё то, что он чувствует, не уложится и в тысячу слов. И если после самой первой встречи он был смущён и задумался над тем, осуждает ли себя и Сана за произошедшее, то сейчас он совершенно не думает о чём-то подобном, потому что не жалеет об этом ни разу. Да и действиями выходит сказать куда больше, чем словами, даром, что тексты льются из него, как дождь из дырявой тучи.        Он целует коротко, но Сан не отпускает, толкается языком в приоткрытый рот, Чан сталкивается с ним языком, ловит губами и совсем легко намечает зубами, обнимая крепко и не желая отпускать. Зрачки Сана расширены, грудная клетка всё ещё ходит ходуном, отзываясь на прикосновения, он целует так, словно поцелуи для него — кислород. Чан не хочет отрываться, стараясь не думать, что совсем скоро зазвонит будильник и придётся возвращаться, но первым всё же отстраняется Сан и смотрит в упор, собираясь с мыслями, но Чан его опережает:        — Возможно, я слишком сентиментален и выдаю желаемое за действительность, но порой я чувствую себя сбитым с толку, когда рядом с тобой. Я чувствую такую бесконечность всего, что не могу высказать, насколько ты мне важен, и что я к тебе чувствую.        — Чан, — Сан снова притягивает его к себе, обнимая так крепко, что кажется, кости затрещат. — Я тоже люблю тебя.        — Солнце моё, — вздыхает Чан и утыкается носом в щёку, поводя головой туда-сюда. — Как же я не хочу тебя отпускать.        — И я не хочу уходить, и порой мне кажется, что я готов закричать от того, как сильно хочу быть с тобой…. но… Нужно идти, пока не кинулись, — Сан отступает от него, подхватывая рюкзак, в котором скрывается упаковка новых и пакет с испачканными салфетками, смазка, топ и наверняка ещё что-то и в большом количестве. Сан стремительно возвращается, оставив поцелуй на кончике носа. — Ты тоже моё солнце. Освещаешь путь и согреваешь, когда кажется, что я продрог до костей. Но ты вот здесь, — Сан показывает на скрывающееся под надёжной защитой сердце и мягко улыбается. — Поэтому всегда согреваешь. Ты же учил не сдаваться, ведь так? Тогда не вешай нос сам. Спасибо за сегодня.        — Это я должен тебя поблагодарить.        С хитрым лицом Сан стремительно скрывается за дверью, а чуть подождав, из неё в коридор выглядывает Чан. Оглядев на наличие преступлений подсобку, Чан выскальзывает прочь, погасив свет. Возвращается он немногим позже Сана. На пару секунд застывает, глядя на него и кусая губы, а потом отводит глаза, глядя на новёхонький браслет на запястье. И как только умудрился завязать незаметно?        — Тебя только за смертью посылать, — бурчит Ёсан, но всё же берёт стакан с кофе из рук Сана и делает несколько вдохов, прежде чем сделать первый глоток. Вскоре обе картонные корзинки на четыре стакана оказываются пусты, а по залу растекается запах кофе и горячего шоколада.        — Простите, кофемашина сломалась, пришлось бегать искать другой вариант.        — Угу, то-то ты такой взъерошенный, — смеётся Хёнджин, не поднимая головы с колен Минхо, на котором лежит. Потом переводит взгляд на такого же взъерошенного Чана и так и не договаривает, приоткрывая рот и расширяя глаза. Чан ерошит волосы, делая вид, что ничего такого не произошло, но всё же прикладывает палец к губам, а потом со смешком подхватывает прыгнувшего ему в руки Феликса.        — Ну что ж, пора нам ещё поработать, не так ли?        — Так ли, — отзывается Хонджун, потягиваясь и поднимаясь. Следом неохотно поднимаются разморённые ребята. — Итак, четвёртое поколение, за работу.        Пусть тренировки закончатся слишком быстро в отличие от времени ожидания встреч, но они того стоят. Каждая их короткая встреча того стоит. Пусть даже горит в сердце огнём от желания простого человеческого — вместе уснуть или посмотреть фильм, но пока они вынуждены мириться с тем, что есть. Кто знает, что ждёт их в будущем, загадывать не хочется да и смысла особого нет. Всё равно не угадает.        Сегодня Сан открылся для него неизведанной частью личности, показал ещё одну из своих граней, без стеснений и излишнего смущения снова подарил наслаждение и разрядку, которая буквально перезаряжает его внутренний аккумулятор раз за разом. Чан в очередной раз понимает, что Сан ему нравится разным, как настойчивым и соблазнительным, так и открытым и ранимым; как бесстыдно приносящим удовольствие, так и получающим его. Сан открывается сам и открывает Чану самого себя, позволяя познать то, о чём Чан не догадывался прежде.        Сердце действительно будто одно на двоих, прав был Сан тогда, когда озвучил свою мысль впервые. Правдивым кажется и сегодняшнее ощущение красной нити, связавшей их. Из мимолётного интереса, вылившегося в жаркое продолжение, каждый из них получил своё солнце и энергетический заряд на творчество и силы на безумный ритм, в котором они живут. Телефон коротко звякает, и перед тем как выстроиться для тренировки, Чан читает короткое сообщение:        — Ты сводишь меня с ума, хён. Всем собой сводишь. Тебе не стыдно?        Чан улыбается в зеркале отражению Сана и качает головой, закусывая нижнюю губу, ловит ответную хитрую и довольную улыбку и сосредотачивается на движениях, чтобы отточить их до автоматизма. А перед глазами и в сердце только Сан и музыка, которую рождает их любовь.