Фантазия для ф-но c-moll

      Катя была снова внизу, за фортепиано. Всё та же немного строгая и сухая мелодия четвёртой фантазии, так отчего-то пришедшаяся по нраву Аркадию, лениво разливалась по залам и комнатам поместья в Никольском. — И разговоры о высоком вам, стало быть, вести не пристало? — Не пристало. — Но ведёте? — Помилуйте, Анна Сергевна, — Базаров с непринуждённостию и какою-то излишней фамильярностию то растягивал слоги, то говорил длинные слова нарочито быстро, — куда ж мне забраться-запрятаться от вашего кроткого гласа, повелительно взывающего к беседам о вещах отвлечённых. — Евгений Васильевич, — Одинцова неприятно поморщилась, опустила руку на дорогой стол, чуть коснулась и снова подняла к поясу; она повернулась к Базарову спиной на несколько мгновений и чуть отошла. — Евгений Васильевич, прошу вас, не говорите сложно, к вам это не идёт. Вы только пытаетесь произвести впечатление. — Как скажете, да вы и правы, я так говорю из одного только этикету. — Да нет, не только из этикета, вы за пышной вашей манерой что-то утаить пытаетесь. Вы смущены, Евгений Васильевич? Из-за того?       Евгений не смог боле продолжать по-джентельменски держать руки в замке за спиной, по привычке резко одёрнул борт пиджака и правую ладонь засунул в карман брюк, а левою начал тихонько постукивать по стенке, к которой теперь прислонился за незнанием, как расположить всего себя, угловатого и вместе с тем обыкновенно простецки державшегося. Не знал он и куда деть длинные свои ноги, то и дело переставлял ступни и всё напористее стучал костяшками по стенке. Одинцова смотрела на него стеклянным взглядом и не двигалась. «Сносит», — подумал Базаров и перестал настукивать.       Его прядки песочного цвету пали ему на лицо, но даже из-за них было видно, что он сделался задумчив, к тому же и впрямь смутился.       Анна Сергеевна заговорила о том, и Евгений даже удивился, что её это не вгоняет в краску. Похоже, впрямь много видов она видала. — Вы нарочно шалите, — заметила она, чуть сделав жест ладонями, — потому что до крайности смущены, не так ли, Евгений? Да не отвечайте, по щекам вашим видно, вон какой румянец. (она улыбнулась). Вы сейчас на Аркадия жутко походите. — На романтика, хотите сказать? Не выбирайте слова, Анна Сергевна, честь мою тем не ущемите, я человек факта, вы знаете, и слов ваших не отрицаю, потому как они справедливы. Ну так что? — он снова как-то фамильярно растянул это своё «что». — Вы хоть и дали понять, что было нужно, ан ответ мне ваш первее всяких иных ожиданий. Одинцова снова повернула голову, отвела взгляд, затеребила перчатки в руках. — Теперь хотя бы, — проговорил Базаров, оторвавшись от стенки и склонив голову так, что лица его на мгновение совсем не стало видно за волосами (вероятно, то было намеренно), — теперь хотя бы, Анна… Сергеевна… не смолчите. Ответьте. И у вас, и у меня в достатке было времени на раздумья. Евгений теперь смотрел на неё в упор, хотя не без злости чувствовал, как заливается кровью лицо его, а пальцы чуть дрожат, и в груди неспокойно, как если бы он падал с высоты.       Заметив такую его позу, явно заявлявшую о настойчивом ожидании ответа, Анна Сергеевна несколько замешкалась, что-то пробормотала, неловко то опускала руки, то снова сгибала в локтях. Ей было нелегко, и Базаров это видел. Им обоим было. Она досадовала на него, ибо он, вопреки обыкновенной её манере говорить о подобном как бы ходя по окраинам и не касаясь сердцевины предмета разговора, требовал прямым словом выразить чувство. Анна Сергеевна была пряма, но в определённом, каком-то своём смысле. Абсурдно, но их прямота разнилась по своей природе, и потому именно это было нелегко. «Говори же со мной, женщина», — совершенно настоятельно и непорядочно прокрадывалась мысль. Базаров почувствовал, как засосало под ложечкой. «Стоим… молчим… как дети малые, ей-ей…». Евгений теперь только понимал, как недалёк человек от состояния, которое он зовёт «детством». До жути всё бредово, и разговор этот, и мысли их, и молчанье. — Так и есть, Евгений Васильевич, — промолвила наконец Анна Сергеевна, всё же отвернувшись от Базарова к окну и положив ладони на подоконник, отчего они казались ещё белее, чем фарфор и фаянс, со вкусом расставленные в зале. — Вы правы совершенно, довольно томить вас и себя тоже, станемте с вами говорить открыто. Она помолчала, качнула головой. — Тогда вы всё честно сказали, и сколько бы не разубеждали после меня, что теперь передо мной человек, сознавший глупость своего минутного порыва… Знаете, я вам признаюсь, что я не грешна пред вами ни кокетством, ни чем другим, оттого, что была бы такова, если бы делала это со злым умыслом. — Базаров навострился и застыл, кажется, боясь дышать. — Но вот вы сказали, что… что у вас чувство. Вы сказали, и я поняла тогда, что это правда и что я была права в том, что делала. Понимаете ли вы меня, Евгений? Что делала, что думала. И поняла, что была с вами всё это время совершенно искренна.       Базаров не шевелился, только прерывисто и неслышно дышал, пристально смотря немигающим взглядом на Одинцову. Она вдруг подняла глаза на него, а они заблестели, не то оттого, что она стояла близ окна, не то от чего другого. Евгений вынул руки из карманов. Если бы он сейчас заговорил, голос бы его на полуслове пропал.       Анна Сергеевна, осторожно перебирая левой ладонью по подоконнику, по тюлю, по краю стены, медленно-медленно, тихими шагами приблизилась к нему. Лишь на мгновение она отвела потеплевший взор. Теперь и на её белёных щеках заиграл румянец.       Базаров внимательно наблюдал за этим немым признанием и не то с ужасом, не то с благоговением понимал, что многое бы отдал за то, чтобы завершить начатое тогда. И теперь только он смекнул, что даром теряет время — ведь они в лицо друг другу дышат. Анна Сергеевна заговорила полушёпотом, припуская веки: — Раз уж оба мы друг с другом столь откровенны и раз уж вы хотите знать ответ, то услышьте же меня. Мне хочется верить, Евгений Васильевич, что я не допускаю ошибки, и что за всеми речами мне удалось сохранить достоинство.       На сей раз Базаров не стал ни медлить, ни спешить. Теперь всё было в должной мере выдержанно, даже, с позволения сказать, мелодично, словно они думали и обменивались взглядами в такт моцартовской це-мольной фантазии. За последнее время Евгений во многом разуверился, и теперь он был готов даже признать магию музыки. Пусть его, если она обрамляет эти глаза. Он взял одну ладонь Анны Сергеевны своею, про себя отметив, что ладони её хоть и белы как тот фарфор, но много теплее. Она смотрела на него мягким взглядом, полным, однако, уверенности. Казалось, она всё для себя решила уже давно, а он лишь угодил в её сети женского притворства из любопытства. Но Базаров готов был примириться и с этим, совершенно искренне не чувствуя за то никакой обиды.       В следующую секунду он и Анна Сергеевна закрыли глаза, Евгений нагнулся и крепко поцеловал её в раскрытые губы.       В залу вдруг вбежал Аркадий.