Тысяча вещей

У Се Ляня — вся любовь жителей Сяньлэ, тысячи последователей, храмы из золота на каждом шагу. Ветер разносит его имя на сотни ли вперед, из каждого уголка шепотом звучат молитвы Богу Войны в короне из цветов. Его почитают, его любят, его уважают и возносят выше всех богов. Се Лянь чист сердцем и душою, добр, вежлив и, что главное, милосерден. Он отвечает даже на самые маленькие просьбы, не разделяет на богатых и бедных (он одинаково радушен всем) и готов простить отъявленного преступника. Му Цин говорит, что он глупец и что это однажды его погубит, но Его Высочество на это только смеется. У Се Ляня — ненависть всего государства. Его статуи в ярости сбрасывают с постаментов также, как срывают цветы лотоса ради забавы; жгут храмы под слёзные завывания матерей, чьи сыновья полегли от болезни. Проклятья сыплются на него из каждого дома. Бог Поветрия — так теперь называют Се Ляня. Он лежит, уперевшись в покрытый божественной кровью алтарь, в последнем уцелевшем храме. Се Лянь пытается вытащить меч, проткнувший его насквозь, но сил совершенно нет: за дверями крики становятся все громче. Река крови — откуда её столько? — стекает с алтаря под ноги. Се Лянь закрывает глаза. Эта кровь больше ничего не значит. У Се Ляня… ничего. Действительно ничего — после второго свержения он перебивается объедками прямо с мусорной ямы, показывает фокусы и пляшет даже бездомному за кусок черствого хлеба. На него тычут пальцами, насмехаются, толкают и пару раз избивают шутки ради. А когда у него получается заснуть на твердой земле ему снится родной дворец, беззлобно переругивающиеся Фэн Синь с Му Цином и нежный, как перезвон колокольчиков, смех матери. И каждый раз просыпается в слезах задолго до наступления утра: от горя Се Лянь просто лежит, свернувшись в дрожащий комок еще долгое время. Се Лянь хочет домой, вернуться в то время, когда он еще не вознесся на небеса. Се Лянь хочет домой, но проклятая канга горит на его шее и лодыжке, и, если честно, возвращаться ему уже некуда. Спустя восемьсот лет у Се Ляня до сих пор ничего нет, но Хуа Чэн возводит в его честь храм Тысячи Фонарей в Призрачном городе — и он может посоревноваться даже с теми прекрасными храмами, которые люди возводили для него еще во времена Сяньлэ: полными света и надежды. Этот храм в центре адского места, сияющий среди красных Призрачных Чертогов, эти тысячи огней — всё это для него? Для Мусорного Божества? Разве он это заслужил? Се Ляню хочется помолиться богам, забыв о том, что он сам и есть божество. Это приятно, но очень странно осознавать спустя столько лет, что еще кто-то в него верит, ведь… Ведь Се Лянь беден как церковная мышь. Се Лянь может найти в себе столько минусов, сколько нет на самом деле. Сил у него всего на три шага, Се Лянь сломан на тысячи кусочков; может, кто-то хочет собрать пазл из бога? Но несмотря на это Хуа Чэн не бросает его; он опускается перед ним — и перед точной копией того алтаря, возле которого лежал Се Лянь, истекая кровью  — на колени. Хуа Чэн хочет дотронуться до его рук и почувствовать мозолистые ладони в своих. Его чувства — это выше чем то, про что говорят люди. Это чище и благонамеренней, чем все божественное на Небесах. И когда слеза неожиданно скатывается прямо на обувь его Бога, Хуа Чэн яростно трёт глаз. Он пытается успокоиться, найти слова в своё оправдание, ведь почему жестокий демон плачет в ногах бога? Какое право он имеет плакать? Хуа Чэн хочет скрыться волосами, спрятаться, но Се Лянь не позволяет. Он берёт его лицо в руки, мягко поворачивая за подбородок. Стирает солёную дорожку большим пальцем. Се Лянь смотрит прямо на него со всей своей нежностью — и как только удалось её сохранить? — Сань Лан. Хуа Чэн за этот взгляд готов дать своему Богу всё, что он только пожелает — пусть только попросит. Хуа Чэн готов исчезнуть ради Се Ляня, умереть ради Се Ляня, убить ради Се Ляня. — Мой Сань Лан. У Се Ляня — весь без остатка Хуа Чэн.