Рука об руку

      Рука Элизы была холодной, как лёд, но Фауста это не волновало. Он был так счастлив, что словами не описать, счастлив просто держать её за руку, задевать при ходьбе своим плечом её, получать прядями её волос по лицу, когда ветер решал ими поиграть. Конечно, сожми Фауст руку чуть сильнее, та бы просто прошла сквозь оболочку из фурёку, и его пальцы коснулись бы голых костей возлюбленной, но к чему было ломать иллюзию? Был канун Рождества, и деревня Патчей стала вдруг почти что похожа на обычный городок, полный ёлочек и тёплого оранжевого света из окон кафе. Все окружающие — одни сплошные шаманы, и Элиза могла не бояться, что кто-то увидит вместо неё разгуливающий по улице скелет в пушистой шапке и шарфике. Самое время сделать вид, что всё как прежде.       Что не было этих десяти лет.       — О чём-то задумался? — спросила Элиза с нежной улыбкой на губах, и Фауст в который раз не мог не отметить, как хорошо она его читает. В ходе всей прогулки он был внимателен и не пропускал ни одного её слова, привычно думая о множестве вещей одновременно, но в основном о ней. О том, какое милое у неё лицо, даже если бледные щёки больше не краснеют от мороза. О том, как нежно она сжимает его руку. О её глазах, голубых, как бескрайнее северное море.       — О тебе, — честно ответил Фауст, улыбнувшись в ответ. — Как задумался о тебе однажды, лет этак в восемь, так с тех пор и не перестаю.       Элиза рассмеялась, с шарфа и шапки посыпались снежинки. На лице и руках женщины они не оседали.       — И что, надумал что-нибудь? Может, тебя какое откровение озарило? — спросила она, чуть прищурив глаза, и едва заметно, на долю секунды, прижалась к мужу плечом. Он это, конечно же, заметил, и к щекам прилила краска. Они словно вновь были студентами и в первый раз пошли на свидание, как пара.       — Озарило, — кивнул Фауст, — я понял, что только о таком дне, как сегодня, и мечтал последние десять лет. Чтобы ты была рядом, и всё было хорошо.       Мужчина нежно провёл по волосам жены рукой — те были хоть и холодными, но такими же мягкими и шёлковыми, как и при жизни. Ему вдруг захотелось обнять Элизу и закружить по улице в вальсе, чтобы снежинки танцевали вокруг них, как в стеклянном шаре, когда его потрясёшь. У Элизы, однако, были другие планы — та вдруг подалась вперёд, потёрлась холодной щекой о щёку Фауста и, не дожидаясь какого-то разрешения, поцеловала его в губы. Фауст не мог не ответить на поцелуй — прижав жену к себе, он дарил ей своё тепло, хоть и понимал, что оно не пересилит сковавший её холод смерти. Ничего, это временно. Он обязательно воскресит её. Даже если придётся стоять на коленях перед новым Королём Шаманов, кто бы им ни стал. Даже если придётся призвать Мефистофеля, с которым когда-то не справился сам Фауст Первый. Даже если придётся спуститься в Ад — ничего страшного. Ради неё Фауст сделает всё.       Элиза наконец отстранилась — иногда она забывала, что Фаусту, в отличии от неё, всё ещё нужно дышать. Она задрала голову кверху и любовалась снежинками, словно маленькая девочка. Столько невинности, открытости миру и ожидания чуда было сейчас на лице женщины, пережившей в прошлом так много трудностей и боли, что у Фауста защемило в груди. Иногда он и сам поражался, как, прожив десять лет бессердечной ледышкой, смог вновь оттаять, лишь только в его жизнь вернулась его Элиза. Никто не имел над Фаустом такой власти, как она, и он был готов раз за разом становиться одержимым ею, и не только как шаман духом.       Его единственная мечта. Его вечная Элиза.