1
Я был двенадцатилетним мальчишкой, когда впервые увидел ее. Высокая и худая молодая женщина с красивым стройным телом, развевающимся шлейфом белых длинных волос. Она пришла в нашу деревню. Ну, как пришла, приехала верхом на буром медведе. Она настолько меня поразила, что я просто не мог не запомнить ее. Особенно врезались мне в память узоры на ее теле, нарисованные какой-то непривычно красивой лазурной краской. Я помню, как наши выходили из домов, когда она степенно ехала по главной и единственной дороге по центру деревни. Я помню, как все шептались ей вслед, до меня долетали обрывки слов. А девушка глядела на нас с легкой насмешкой в совершенно зеленых, как изумруд, глазах. Для меня она была чем-то диковинным, не из нашего мира. Эта девушка поразила меня статью и достоинством, с которым она спокойно и по-хозяйски проследовала до дома старосты. Там она спешилась, что-то шепнула на ухо своему медведю, от чего он покорно улегся на землю прямо там, и вошла в поеденную временем, но еще самую яркую халупу в нашей деревне. Я следовал за ней по пятам – родители, наверное, недоглядели, иначе бы заперли в доме. У окошка старосты я притаился и вполглаза наблюдал за чужеземкой, а она стояла ко мне вполоборота и делала вид, что не замечает. А я ведь сначала думал, что она и вправду занята беседой, старался быть незаметным. Едва она стала собираться к выходу, я юркнул за угол, притаился. Хлопнула дверь, послышалась пара шагов, а потом ее голос: — Выходи. Нет смысла прятаться. Этот голос был мелодичным и высоким, будто говорила девушка чуть старше меня, но звучал он убедительно, ровно и настолько уверенно, что у меня не хватило духу не подчиниться. Я вышел из-за угла со смущенным видом и красными щеками. — Подойди. Как тебя зовут? — голос мягкий, а слова снова прозвучали, как приказ. Я сделал первый шаг, не сводя с нее глаз. Она казалась такой красивой, что оторваться я не мог, хотел запечатлеть в памяти каждый сантиметр ее тела и лица. Мне было неловко и страшно, но от нее исходила какая-то умиротворяющая энергия, и я осмелился зашагать к ней. Медведь вдруг зарычал и оскалил пасть, собрав шерсть на носу в гармошку. Я замер как вкопанный. Девушка произнесла какие-то слова на непонятном языке, и зверь недовольно отвернулся. — Я Блу, — неуверенно промямлил я, приблизившись к ней. — А ты? — Вряд ли мы еще встретимся, малыш, — усмехнулась она, — я Кей. — Она улыбнулась и прищурилась. — Ты ведь спросить что-то хочешь? Не стесняйся, другой возможности не будет. И снова мягкий убаюкивающий голос, но уверенные, словно вековые деревья, слова. Или мне так только казалось... Я совсем растерялся. У меня была масса вопросов: почему у нее на руках и лице краска, откуда она знает старосту, почему она ездит на медведе и говорит с ним, в конце концов! Но я не смог задать ни единого. Так и стоял, глупо разглядывая ее расшитую тесьмой легкую светлую рубашку, просторные собранные внизу лазурные брюки, причудливый шнурок на шее, очевидно удерживающий талисман, покоящийся под одеждой. Мой взгляд на мгновение зацепился за остро наточенный серп, что послушно покоился под ее левой рукой на бедре. Я еще удивился, неужели она будет этим серпом что-то пожинать? Но, пожалуй, больше всего меня занимали ее волосы, они были очень светлыми – в наших краях девушек с таким цветом волос не было – значит, она точно не с этих земель. А ее изумрудно-зеленые глаза и вовсе вводили в транс, таких я отродясь не видел. — Ты дырку во мне протрешь, мальчик Блу, — вдруг рассмеялась Кей, вырывая меня из задумчивого созерцания. — Надвигается буря, — она показала на темные грозовые тучи, идущие с юга. — Скажи родителям, чтобы заперли скот. Дождь будет лить несколько дней. — Подожди! — слабо выкрикнул я, понимая что через пару мгновений она уйдет навсегда. Я снял с шеи оберег, что сплела мне мама – небольшую фигурку собаки из ниток. — Вот, возьми. Это спасет тебя от беды. Сам не знаю, зачем ляпнул последнее, просто очень хотелось ей вручить что-то, напоминающее обо мне, оставить хоть крошечный след в ее памяти. Кей посмотрела на безделушку, зажатую в кулаке, как-то обреченно и недобро, но затем быстро сняла свой талисман через голову и протянула мне в ответ с десяток белых гладких камушков, нанизанных на шнурок. Впрочем, я не вглядывался. — Возьми и ты. В этот раз ее слова звучали колюче и отрывисто. Как будто нехотя, а остаток фразы она договорила на своем, прикрыв глаза, словно молитву. Докончив фразу, Кей посмотрела на меня как-то очень серьезно, даже мрачно. — Ступай. Время вышло. — Проговорила она и кивнула в сторону деревни. — Тебя мама заждалась, а отец очень разгневан. Я лишь оторопело кивнул, а Кей направилась к медведю. Он довольно посмотрел на нее, затем перевел на меня взгляд, полный враждебности. Тогда я не понимал, что её зверь... ревнует! Кей, приблизившись к медведю, обратилась очевидно по имени, Мато – я услышал первое слово четко – а дальше она продолжила на своём языке, и медведь покорно подставил ей свою спину, на которую она ловко взобралась. Я провожал их взглядом, пока они не скрылись в тёмном лесу, лежащим чуть поодаль от нашей деревни. Придя домой, я получил нагоняй от отца, что самовольно улизнул из дома, да и мама была расстроена, волновалась. Соседи сказали ей, что я следил за чужеземкой. Брат же после того, как нас отправили спать, стал расспрашивать, кто она и что я выяснил, а поняв, что я ничего не спросил, только засмеял и обозвал дураком. Наверное, я мог бы поведать ему, как обменялся с ней амулетами и насколько она красиво выглядела, назвать хотя бы имя, но не стал. В нашей деревне еще долго обсуждали загадочную чужеземку. Говорили, что она – защитница лесов, понимает язык животных, и может им помогать как словом, так и делом. Что она лечит попавших в капканы или раненых зверей. Ее превозносили, чуть ли не боготворили. Даже деревенские женщины не злословили о ней, хотя поводов для ревности у них было хоть отбавляй: ни одна из них по красоте с ней бы не сравнилась – но все будто знали, что их мужья ее вряд ли заинтересуют. Как будто она была из другого мира, и наши мужчины ей не нужны. Слушая разговоры о Кей, я был особенно горд собой, ведь я знал о ней что-то неизвестное остальным – ее имя, а еще у меня был ее оберег, хоть и полученный случайно. Когда я нащупывал его рукой под рубахой, мне становилось спокойно и тепло.2
С тех пор прошло двенадцать лет. Шесть лет назад, когда мне исполнилось восемнадцать, сменился прежний король Парос. Моя жизнь поменялась, как и законы королевства. Конечно, король Парос не сам ушел – ему помогли, и тот, кто это сделал – амбициозный знатный Гарбор, – теперь восседал на троне. Переворот произошел быстро и внезапно, никто даже ничего и не понял. А потом гонцы постфактум разнесли весть по королевству. О Гарборе молва ходила еще до того, как он стал королем. Говорили, что он происходит из какого-то древнего знатного рода соседствующего с нашим королевства Брегунд, но нас, крестьян, мало волновало, что у руля встал иноземец. Гарбор снизил оброк, чем заслужил народную любовь. Нашему брату этого было достаточно: крестьяне перестали отдавать помещикам последнее, еды начало хватать всем, дети стали здоровее – взрослые спокойнее. Наше королевство Каратос в основном располагалось на очень лесистой части материка. Это были практически сплошные леса, разбавленные редкими городами и множеством мелких деревень, вроде нашей. Буквально на третий год своего правления король Гарбор начал издавать эдикты и указы о защите лесов. Поползли слухи, что он глубоко верит в магию природы, и внезапный захват им власти в Каратосе получил логичное обоснование: здешние земли давали ему огромный простор для изучения магических практик и разных экспериментов. Первые его законы были простыми и понятными, касались легализации и контроля вырубки, восполнения лесов. Люди поддержали: нельзя же бесконечно вырубать деревья, не сажая новые. Но чем дальше, тем законы становились более суровыми, начали затрагивать не только деревья, но и живность. Два года назад Король Гарбор назначил дотации на скот всем крестьянам и полностью запретил охоту на лесных животных. Грамотный ход: крестьянин не пойдет в лес, если своего мяса хватает. В прошлом году были учреждены специальные лесные ведомства, которые занимались назначением лесничих и других служащих, обслуживающих леса. И снова народ не роптал: оказалось, что нашим людям тоже хочется работать где-то, кроме поля и хлева. В этом году подошел черед борьбы с браконьерством, к которому приравнивалась любая охота в лесах. Браконьеров король Гарбор указал казнить на месте. Леса уже давно были поделены на участки, вверенные прилегающим деревням на попечение, и теперь в каждой деревне должен был существовать отряд, занимающийся отловом и уничтожением браконьеров. Обычно отряды собирались из местных, редко кто специально приезжал в нашу глушь квартироваться и служить в таком отряде. Деревенские мужи не слишком-то рвались защищать лес от браконьеров. Никто вслух не говорил, но все знали, что односельчане могли пойти и подстрелить зайца, а кому охота убивать своего соседа? Правда, существовали и настоящие браконьеры, которые не сидели сложа руки. С выходом закона о борьбе с браконьерством им стало сложнее охотиться, закон вынудил их становиться сноровистее, защищаться от патрулей, выживать. За последний год в лесах мы не раз находили капканы, рассчитанные не только на животных, но и на людей. Враг леса, который указом короля сделался нашим собственным врагом, учился охотиться и на нас самих. Родители были против, но я добровольно записался в охранный отряд следопытом – хотел защищать лес, но совсем не желал принимать участие в линчевании негодяев. Моей задачей было лишь привести отряд к преступникам по следам, которые они оставили. Тогда мне казалось, что так я не стану соучастником убийства, что окажусь в стороне от драк с применением оружия. Это успокаивало мою совесть.3
Наступило очередное лето. Я снова вспомнил о Кей. Она появилась в деревне как раз в самый разгар лета тринадцать лет назад. Конечно, воспоминания о ней подстёрлись, потускнели, но я всё равно мог представить себе её насмешливое лицо с узорами, нарисованными лазурной краской по смуглой загорелой коже, я по-прежнему мог воспроизвести в памяти звук её голоса, мелодичного и красивого, приятного слуху. Переданный ею амулет я хранил бережно, снимал, когда мылся, чтобы тонкая плетеная веревочка не истёрлась и не истлела, прожила целой как можно дольше. Вчера вечером ко мне забежал мальчишка, которого использовал старшина Борос для связи с нами. Мальчуган передал, что с рассветом мы отбываем в дозор. Стандартная проверка, наш отряд раз в неделю обходил подконтрольную деревне часть леса. Я и так знал, что завтра придется идти в очередной рейд, но старшина отряда всегда отправлял этого шкета с вестью, чтобы всё было по правилам. Я спокойно воспринял известие. Работа предстояла совершенно обыденная, ничего сложного. В нашей части леса обычно было мало браконьеров, будто ничего интересного для них тут не водилось. Впрочем, мы и не знали толком, какие конкретно животные находятся под пристальной защитой короля, знали лишь, что любой, кто охотится в лесу, должен быть пойман и убит. Как – на усмотрение старшины отряда. Все просто. И никто не задавал вопросов. Мы вышли с первыми лучами солнца. Подобные походы обычно занимали три дня, так что провианта с собой было именно на такой срок с небольшой поправкой на то, что можно собрать в лесу: коренья, грибы, ягоды. Я мог бы вести отряд с закрытыми глазами, наизусть знал каждый пень и корягу, каждый куст и дупло. Идти нужно было по периметру участка леса площадью немногим меньше сотни гектаров. Двигались небыстро, значительно медленнее пешехода – только так можно как следует рассмотреть неявные следы пребывания на участке браконьеров. Участок был примерно квадратным, около тридцати километров по одной стороне. В планах было обойти сторону за день и на углу устроить ночлег. Западную сторону мы прошли за первый день. Ничего необычного не заметили, кроме следов животных. Что-то заставило их пересечь границу нашего участка с запада. Может, незапланированная миграция? Уже устраиваясь на ночлег в эту первую ночь, я чувствовал, что что-то не так. Эта внезапная миграция животных не давала мне покоя. Хотя их было не так и много, чтобы всерьез беспокоиться, но я долго ворочался и думал, что могло так испугать их. Следы принадлежали исключительно травоядным, копытным – нескольким оленям и паре косуль. С десяток особей, без сомнения, намеренно перешли на наш участок. Или, может, что-то привлекло их, что они покинули привычные места? Однако усталость все же взяла свое, и я провалился в беспокойный сон. Наутро мы позавтракали и продолжили свой путь. Старшина одолевал меня вопросами об увиденном, но у меня не было ответов, только смутные предположения, которые я не хотел ему озвучивать. Такой уж он человек, потом ошибку век не забудет. Ближе к вечеру, когда было пройдено почти две трети второй стороны периметра, мы снова наткнулись на следы. Это не были следы животных. Точнее, не лесных животных: они принадлежали подкованным лошадям. В этой части лес был суше, чище, прозрачнее, так что такое могло иметь место, хотя и было жутко странно. Я узнал их за долю секунды и сказал старшине. У него аж глаз задергался от такой дерзости: браконьеры приперлись в лес на лошадях?! И почти сразу затем его одолела ярость: ведь они не с воздуха взялись, а приехали через южный лес, значит, деревня к югу халатно патрулирует свой участок. При всех его недостатках он искренне любил леса и ненавидел браконьеров. Наверное, он был одним из немногих, кто с удовольствием казнил убийц животных, испытывая исключительное чувство выполненного долга. Когда старшина немного остыл, мы сошли со своего маршрута и двинулись по следам лошадей. Прошли километров семь, не меньше, но так и не наткнулись на них. Когда лес полностью погрузился во мрак ночи, пришлось разбить лагерь. Нельзя преследовать браконьеров в потемках – можно угодить в капкан. Было решено, что утром мы настигнем этих негодяев. Старшина Борос резонно рассудил: раз они пришли сюда на лошадях, стало быть уверены, что патруля не будет в ближайшие несколько дней, поэтому в скором времени не станут покидать места охоты. А охота должна быть серьезной, с ценным трофеем, иначе бы они не пошли на риск переться в леса верхом. Как водится, выставили часовых, легли спать, но было ясно, что уснуть вряд ли удастся. Никто из нас не спал, и, похоже, не один я испытывал непонятно откуда взявшееся чувство тревоги. Что-то не складывалось, картинка, которую мы предполагали, выглядела логичной лишь в теории, на практике все было крайне странным. Первым перестал притворяться спящим старшина, перебрался к огню, достал из вещмешка какое-то мясо. Затем подтянулись остальные. И я тоже пересел к огню. Мы молчали. Ощущение чего-то необъяснимо страшного зависло в воздухе и сделало его густым и плотным. Кто-то смотрел на огонь, кто-то вглядывался в темноту леса, я смотрел в небо. Оно было безоблачным и красивым, умиротворяющим даже в этот жуткий час. Но, разглядывая звезды, я понимал, что рассвет еще ой как далеко, а до него может случиться что угодно. Через пару часов часовые сменились, люди поменялись местами, и картинка снова стала прежней. Время почти замерло. Воздух был теплым, влажным, как это бывает в лесу, пах мхом, грибами и корой. Казалось, сидеть всем отрядом у костра было не так страшно, пока вдруг с севера не донеслось тихое лошадиное ржание. Ребята встрепенулись, схватились за оружие – кто за палицу, кто за меч, кто за кинжал – рассредоточились по лагерю, занимая выгодные позиции для обороны и контратаки. Я взвел свой арбалет и притаился за толстым деревом. Все застыли в своих укрытиях, не издавая ни звука, в ожидании отряда негодяев, но лошадь ржала всего одна, а неверное бряцание сбруи подсказывало, что ездок едва держится в седле.4
Спустя несколько томительных минут к нашему костру выехал всадник. На нем были кожаные доспехи, какие часто можно встретить на браконьерах. За его спиной висел арбалет, на бедре болтался кинжал, но мертвенная бледность лица подсказывала, что он вряд ли сможет доставить нам проблемы. Он сидел на лошади сгорбившись, обхватив живот одной рукой, а другой едва держал удила. Ребята не торопились покидать свои укрытия, ему навстречу вышел старшина, держа одну руку на рукоятке короткого меча, а во второй пару метательных ножей. Всадник увидел старшину и почти сразу свалился с лошади. Даже не успел ничего сказать. Я следил за ним во все глаза и отчетливо заметил на его лице облегчение, почти благодарность. Он чего-то до смерти боялся, а когда увидел человека, расслабился и потерял сознание. Наверное, только ужас поддерживал его в чувствах. Мы обступили его, стали осматривать. Он определенно был браконьером, но, кажется, столкнулся с добычей, которая оказалась ему не по зубам. На его боку чуть выше талии кровоточила средней глубины горизонтальная рана, от которой его не уберег даже кожаный нагрудник. Старшина осмотрел его мешок. Ни провианта, ни трофеев. Странный браконьер, пришедший в лес на лошади, с оружием, в броне, но не подстреливший ни единой зверушки. Обшарив мешок браконьера еще раз, Борос обнаружил небольшой карман, в котором оказался сверток с королевской печатью, в нем было написано всего несколько слов, но никто из нас не мог их прочесть. Мы решили допросить его, и наш полевой медик Сулик приступил к врачеванию. Надежда на то, что бедолага выживет, была слаба, но нам требовалось лишь вернуть его в сознание и разговорить. Медик промыл рану, положил целебную мазь и аккуратно сшил кожу. По завершении отрапортовал, что жить этот человек скорее всего будет, поскольку брюшина цела, органы не задеты. Старшина довольно выдохнул и попросил Сулика вернуть браконьера в сознание. Наш врачеватель всегда носил с собой сумку из дубленой кожи, полную склянок и банок с разными зельями, отварами, мазями и травками, так что снадобье для приведения в чувства тоже было наготове. Медик взял щепотку какой-то травы и приложил к носу раненого, отчего тот сразу очнулся и застонал от боли, а Сулик вручил ему кружку с приятно пахнущим мутоноватым отваром. Браконьер ошалело посмотрел на него, но питье употребил. Эффект оказался лучше, чем я мог представить: человек, который еще каких-то пару часов назад почти умирал, сейчас выглядел очень даже ничего и даже перестал корчиться от боли. Старшина попросил помочь ему сесть, и придвинулся так, чтобы видеть его лицо. — Ты браконьер? — сурово спросил он. — Сколько людей в твоем отряде? — Больше никого не осталось. Все убиты. И я не браконьер: мы прибыли по приказу короля Гарбора. — Раненый мужчина ослабшей рукой указал на свой мешок. — Там указ короля. Прочтите. Кажется, он начал осознавать, что если не докажет отсутствия браконьерского умысла, окажется убит и на этот раз окончательно. — Эту бумажку ты в городах показывать будешь! — пренебрежительно фыркнул старшина. — Нас тут никто грамоте не учит. Зачем вы в лес на лошадях приехали? Борос выглядел очень сурово и серьезно, а пленник вдруг рассмеялся. Да так заливисто, что шов у него на боку начал расходиться. Сулик довольно грубо осадил его. — Так вот, значит, как… — наконец выдохнул раненый мужчина и продолжил будто сам с собой. — Секретное задание. Понятно теперь, почему секретное. Никто не выживает... — Ты бы лучше все по порядку рассказывал, щегол! — рыкнул на него старшина. — А что по порядку? Все ж равно не поверите! — снова прыснул пленник. — Король отправил меня с отрядом найти и изловить какую-то отшельницу. Кто-то ему сказал, что в здешних лесах обитает… Он внезапно замолчал и прислушался. Я инстинктивно сделал то же: ничего, обычные звуки леса, шелест листвы, хруст сухих веточек под прошмыгнувшей полевкой… И внезапно лесную тишь распорол несвойственный металлический звук, с которым клинок рвет броню и пронзает плоть. Затем раздался вопль. В следующее мгновение звук повторился, и за ним последовал еще один истошный крик, а затем еще и еще. Мы не успели ничего заметить, а четверо наших уже валялись на земле, истекая кровью. Пленник побелел еще сильнее, чем был, когда встретил нас, замер, будто умер от страха, и жизнь выдавал только нервным подергиванием пальцев. Первым в себя пришел старшина, начал раздавать приказы, оставшиеся двое бойцов и мы с ним встали в круг спина к спине и приготовились отразить новую атаку неизвестного противника. Но как я ни вслушивался, лес звучал обычно, если противник и притаился где-то рядом, ничто не выдавало ни его расположения, ни даже присутствия. Мы продолжали всматриваться в освещенный нашим затухающим костром лес, каждый смотрел в свою сторону, так мы надеялись не пропустить очередного удара, но он случился снова так же внезапно, как и предыдущий. Боец, стоявший сзади меня, успел лишь сказать, что он что-то видит, мы все повернулись, но не успели среагировать. Из черноты чащи на нас вылетел здоровый бурый медведь. Старшина был растерзан еще до того, как успел метнуть в него хотя бы один нож. Из арбалета мог выстрелить только я, но я буквально остолбенел, мое тело перестало мне подчиняться. Этот медведь рвал моих товарищей на части прямо у меня перед глазами, а я мог лишь смотреть и ждать, когда зверь доберется до меня. В тот момент я полностью поседел, но тогда еще не знал об этом. Разделавшись с остатками моего отряда, медведь направился к нашему пленнику, сел рядом и положил когтистую огромную лапу ему на ногу. Он расположился так, чтобы видеть и меня, а я мог смотреть на него почти в упор. Я узнал этого медведя, это был ее медведь, тот самый, который рычал на меня в нашу первую встречу. А вскоре появилась сама Кей. Бирюзовые рисунки на ее коже бликовали в свете костра, становясь багряно-красными. На ней была все та же одежда, какую я видел двенадцать лет назад. Только сейчас она была запачкана кровью – кровью моих товарищей. Эта же кровь буквально стекала с полностью обагренного лезвия серпа. Даже красивейшая грива ее волос была перепачкана алым. Я по-прежнему не мог ни двигаться, ни говорить – что приводило меня в ужас: очевидно, это был не просто паралич, а какое-то заклинание, проклятье, которое она наслала на меня. Я испытывал дикий страх, что она убьет меня, зарежет серпом, как моих друзей, или натравит на меня своего медведя, или – еще хуже – оставит вот так в лесу умирать от жажды... Но еще страшнее мне было возвращаться обратно в деревню единственным выжившим из всего отряда. Что я им скажу? Кто их всех убил? Как я объясню, что меня почему-то пощадили. Мое сердце бешенно колотилось в груди, аж тошнило от зашкаливающих эмоций, но сейчас мне оставалось только смотреть, и я не сводил с нее глаз. Кей степенно приблизилась к белому как полотно раненому и присела на корточки напротив него. — Почему ты остался в лесу? Я же ясно сказала, что тебе нужно сделать! — требовательным жестким шипящим голосом спросила она. — Я заблудился… Потерял направление ночью. Не смог выбраться… Пощади… — взмолился пленник. Она склонила голову набок, будто размышляя, затем ласково произнесла: — Хорошо, я дам тебе второй шанс… Кей проворковала что-то на своем языке, и лошадь, на которой к лагерю выехал этот несчастный, приблизилась к нему снова. — Сейчас ты сядешь на эту лошадь и не будешь слезать, пока она тебя не вывезет к деревне. Оттуда ты доберешься до столицы и скажешь своему королю: чтобы получить бессмертие, ему придется отправить больше людей или, наконец, самому явиться в этот лес. Лично. Ты меня понял? Раненый исступленно закивал. Она снова что-то мурлыкнула, на этот раз медведю, отчего зверь послушно убрал свою лапу с ноги пленника, и тот начал испуганно отползать к лошади. Потом с неимоверным трудом с третьей попытки забрался на нее. — А теперь пшел прочь из моего леса! — гаркнула на него Кей и снова что-то сказала лошади. Та покорно и по-лошадиному флегматично развернулась и направилась в сторону моей деревни. Когда кобыла скрылась за деревьями, Кей повернулась ко мне. — Теперь ты, мальчик Блу. — Она приблизилась. — Я надеялась встретить тебя снова. Паралич все еще действовал, я безвольно смотрел на нее, как испуганный зверек. Она была хозяйкой этой ситуации, этого места, этого всего. Смутно я понимал, что даже не будь парализован, не смог бы ничего предпринять против нее. Ее красота пленила меня еще тогда, когда я был мальчишкой, и сейчас, даже после жестокого убийства семерых моих друзей, ничего не поменялось. Как и сама Кей. Когда она оказалась прямо напротив меня, я увидел, что за двенадцать лет она тоже ничуть не изменилась, не постарела ни на секунду. Я не понимал, как такое возможно, решил, что показалось на фоне нервного перенапряжения. Я по-прежнему чувствовал себя двенадцатилетним мальчишкой, который смотрит на нее, как на богиню. Но по сути, она и была сейчас богиней: богиней леса, богиней смерти. Меня одновременно пугал и будоражил ее взгляд – насмешливый, как тогда, в моем детстве, и преисполненный власти и животной жестокости сейчас. Наверное, ее облик или поведение, или все вместе настолько околдовали меня, что я перестал бояться, готов был принять любой исход и был счастлив уже тем, что могу снова любоваться ею. Посмотрев на меня несколько минут в полном молчании, Кей снова заговорила. — Сегодня, мальчик Блу, я спасла тебе жизнь. Теперь мой долг уплачен. — Она протянула руку и сорвала с моей шеи свой оберег, затем пристально всмотрелась мне в лицо. — Я вижу, что ты не боишься. Уже не боишься. И это хорошо, потому что тебе нечего бояться на этот раз. Кей вдруг отвернулась, прочертила рукой что-то в воздухе, сказала шепотом несколько слов, и я снова начал чувствовать свое тело. Она посмотрела на меня и улыбнулась: — Так лучше? Сковывать тебя больше нет надобности. Позволить тебе сбежать я не могла, но теперь ты и не станешь, ведь так? — Та-ак... — ошалело протянул я, — определенно лучше. — Вот, это твое. — Кей протянула мне обратно мой оберег в виде собаки, сплетенный из ниток. Я невольно подумал: «и как только он сохранился у нее за все эти годы?», но не успел задать этот вопрос, как услышал ответ. — Мои вещи, одежда, оружие, я сама… мы не подвержены этому процессу, который вы называете старением. Они разве что теряют жизненную силу, но ее можно восполнять. Когда ты отдал мне свой оберег, он стал моим и перестал стариться. — Как? Как ты узнала, о чем я подумал?! — встрепенулся я. — Если захочу, я это могу. — Улыбнулась в ответ Кей. — А как… — Восполнять силу? — Она не стала дожидаться моего кивка и продолжила. — Приходится забирать жизненную силу у других существ. Подбор слов казался извиняющимся, но интонация была совершенно хладнокровной. Я вспомнил об убитых товарищах и сразу все понял. Ее поступки не имели никакого оправдания для меня, я разозлился. — Но зачем ты тут? В нашем лесу? Зачем? Откуда ты появилась? — В вашем мире кого-то могут отправить туда, где ему не место? — бесстрастно в тоне исследователя спросила она. — Да. — Вопрос меня смутил. — Это у нас называется ссылкой. — Тогда считай, что я в ссылке. — Все так же буднично ответила Кей. — Но ты же убиваешь людей! Ты творишь зло! — продолжал кипятиться я, хотя и чувствовал, что все мои потуги отскакивают от щита ее бесстрастной непробиваемости. — Я делаю то же, что делает любое живое существо. Выживаю. — Простая интонация, никакой патетики или пафоса. Лишь логика и простота. — Вы, люди, рубите деревья, чтобы строить и обогревать свои дома, верно? Убиваете животных, чтобы создавать одежду. В моем мире вы не что иное, как такое же дерево или домашний скот. Вы для нас – ресурс, как для вас здешний мир. После этого ошеломительно простого и жестокого объяснения мои ноги перестали держать меня. Я едва успел опереться о дерево, чтобы не упасть. — Но… Что за бессмертие? Что ты пообещала королю? Кей рассмеялась в голос. — Перефразирую. Что ты можешь пообещать курице, которую собираешься забить на суп? — она обошла меня и встала по другую руку. — Он услышит только то, что хочет слышать: что нужно убить меня и съесть мою печень теплой, и тогда он станет бессмертным и будет править вечно. Чем больше человек он отправит на мои поиски, тем легче и приятнее пройдет мое заключение в вашем мире! — Но почему ты убиваешь людей? Разве нельзя обойтись без этого? Животными? Меня уже начинало мутить от обилия жестоких откровений. Прекрасное представление о ней, сформированное в детстве, уже давно раскололось вдребезги, но она продолжала неуклонно втаптывать каждый сверкающий осколок в грязь. — Перефразирую. Курица спрашивает, разве нельзя обойтись червяками? — Кей снова усмехнулась. — Нельзя, потому что нельзя. — И, очевидно, видя недоумение на моем лице, все же пояснила. — То, что поддерживает мою жизнь, есть только в человеческом теле. Увы. Я лишь кивнул. У меня почти не было сил, я получил слишком много информации для осмысления, и уже думал, что вопросы иссякли, но следующий сам сорвался с моих уст: — А это кто? — я кивнул на медведя, тот недовольно зарычал. — Мато, так его зовут? — Мато… — протянула Кей. — Как у вас называются мужчина и женщина, которые начинают жить вместе? — Супруги. — Почти бессильно ответил я. — Он мой супруг. — Она влюбленно посмотрела на него. — Когда нас сослали в этот мир, мне повезло чуть больше обратиться почти похожей на вас. А он оказался таким. У меня в голове вдруг сложилась картинка. Сколько раз я слышал истории о животных, которые сами нападают на людей. Ладно, если речь о волках или кабанах, но рассказывали об оленях, лосях, косулях. Так, значит, это все такие же существа, как Мато? — Да-да. Ты все правильно понимаешь. Смышленый! — ответила на незаданный вопрос Кей и продолжила предательски читать мои мысли, — Мато может быть похожим только на медведя, а мне хватает этих рисунков, чтобы достигать близкого сходства с вашими женщинами. И нет, истинной я тебе не покажусь. Достаточно с тебя того, что ты уже узнал. — Что дальше? — я буквально выдавил из себя эти слова. — Это тебе решать, мальчик Блу. — Кей снова включила вкрадчивый и ласковый тон. — Ты единственный, кто встретил существ из другого мира и выжил при этом. Так что можешь бежать, поджав хвост, и никому об этом не рассказывать, или можешь попытаться выучиться грамоте и задокументировать все, что узнал. Это уже на твой выбор. На этом я снова попрощаюсь с тобой. И теперь навсегда. — Мы больше не увидимся? — неожиданно для себя жалобно спросил я. Даже после всего произоледшего мне почему-то не хотелось снова потерять её. — Молись, чтобы этого не случилось! — Кей улыбнулась и хищно сверкнула зелеными глазами. — В следующий раз я тебя убью, как и всех остальных, кто заявится в лес без приглашения. Так что дружеский совет: уходи и обходи леса стороной. Она улыбнулась мне на прощание и направилась к Мато, который все это время так и лежал рядом с местом, где сидел наш пленник. А я уже пытался сформировать в своей голове историю от начала, как бы я ее записывал, но мне не хватало отправной точки. — Нас отправили сюда, потому что мы убили одного из своих. Он заслужил, но это неважно. — Кей снова ответила на мой незаданный вопрос и, уже усевшись на Мато, добавила. — Вот и осуждай наш мир, когда в Вашем убийство себе подобных узаконено и даже поощряется! Я смотрел им вслед. Громадный бурый медведь, неповоротливый с виду, а на деле очень проворный, на своей спине увозил прочь от меня худую красивую светловолосую девушку. Они быстро затерялись в чаще, а я все еще смотрел в их сторону. В чем-то она была права: наш мир ничуть не лучше, чем их, а может, даже хуже: линчевание – это просто убийство, даже «за дело», как любил говаривать старшина Борос. Не мне писать законы, но воля короля не может быть тем «делом», за которое нужно убивать его подданных. Меня полностью поглотила пучина мыслей и размышлений. Я думал обо всем, что сказала мне Кей, пытался решить для себя, как же, все-таки, я сам отношусь к убийству себе подобных, пытался придумать, как быть, как жить дальше. Я не помню, сколько прошло тогда времени, прежде чем я очнулся. Оглядевшись, я понял, что все еще нахожусь в нашем лагере, в окружении семи трупов своих товарищей. План действий выстроился сам собой и был очень даже складным. Я собрал какой-то провиант, обшарил карманы друзей, наскреб сколько-то денег и направился в противоположную нашей деревне сторону. Туда возвращаться было нельзя: мне никто не поверит, даже если я расскажу всю историю от начала, сочтут сумасшедшим, а то и прикончат родственники убитых. Просто от горечи или в отместку. Я принял решение раствориться в толпе, осесть в монастыре, выучиться грамоте и записать все, что успел узнать о загадочных существах из другого мира.