Игра на гитаре

Холодный северный ветер беспощадно «бегает» по закоулкам города. На улице декабрь, но нет даже намека на белый, пушистый, мягкий, так маняще сверкающий вечером при свете фонарей снег. Ледяные потоки воздуха треплют ещё не успевшие опасть сухие листья деревьев. Небо такое чистое, светлое, с маленькими облачками, немного темнее обычного. Если не обращать внимания на эту студёную атмосферу, которая уже третий день подряд не вызывает желания выходить из дома, то можно подумать, что на улице уже наступил апрель месяц, когда солнышко окутывает землю своими теплыми, золотистыми лучиками света. Козуме сидел в своей небольшой комнатке, которая на удивление выглядит чисто и опрятно, несмотря на не задёрнутые шторы, в комнате царил полумрак, может, потому что всё было выполнено в темно-серых и черных тонах или потому что окна помещения выходят на север. Помимо окна, в комнате источником света был и телефон, в который крашеный парень безотрывно смотрел и печатал, периодически усмехаясь. Минуло уже около полугода с того момента, как прошёл их первый матч со Старшей Карасуно и столько же со времени, когда второгодка познакомился с невысоким первогодкой по имени Шоё, Хината Шоё. Весёлый, милый мальчик с рыжими, короткими волосами и карими глазами, можно сказать, что он всегда в центре внимания. Первогодка невероятно болтлив, весьма громкий, не знающий никаких преград и слова «невозможно». Козуме последнее время то и дело сравнивал его с солнышком, которое светит, всегда светит. После того матча, который и стал точкой опоры и начала общения между двумя парнями, что ниже своих одногодок. Всё начиналось с обмена номерами телефонов и робких «Привет», «Доброе утро» и «Спокойной ночи». Но уже буквально через несколько дней, они нашли общий язык, общие увлечения. Козуме, который всем кажется молчаливым и совсем необщительным, показывал солнечному мальчику свою другую сторону. Совсем скоро в увлечения второгодки, помимо игр в телефоне и просмотра фильмов, вошли переписки с Шоё. Рыжий мальчик не давал никому скучать, чем совсем незаметно, не подозревая об этом, изменил вечно задумчивого подростка. Такие незначительные с виду изменения не замечал тренер, не замечали игроки по команде, пока Козуме работает головой и помогает им одержать победу, всё остальное не важно. Да и сам Козуме не любил, когда к нему лезут в душу. Единственный, кто заметил эти несущественные изменения в поведении, как вечная переписка с кем-то, периодическая ухмылка, темнеющие круги под краснеющими глазами, был Куроо Тецуро, друг детства. Мелкие переписки плавно перешли к самым сокровенным интересам, кто же знал, что Козуме учится играть на гитаре? Спустя ещё месяц ежедневного обмена сообщениями, парень с высветленными волосами приедет за город к Хинате Шоё. Что Хината мог делать лучше всех, так это болтать. Разговаривать по надобности и без, резко перескакивая с одной темы на вторую, а потом говорить вообще про то, о чём даже подумать было сложно, постоянно меняя интонации от оживленного крика и размахивания во всевозможные стороны руками до шепота, такого тихого, что даже Козуме приходилось прислушиваться к мягкому и бархатистому голосу Шоё. Хината всегда прибегает на станцию, чтобы встретить Кенму. Они медленно идут к дому рыжеволосого, созерцая неописуемые виды на горы, которые так и манят своим величием, показывают насколько же ничтожен человек перед природой, кажется, что эти горные хребты бесконечны, они то совсем близко, протянешь руку и коснешься, то настолько далеко, что еле видно их очертания, которые почти сливаются с цветом неба. Проходят по дороге через лес, который всё пропитывал запахом хвои, даря неимоверную свежесть, лучи солнца проникали сквозь множество ветвей, придавая земле и асфальту миллионы оттенков изумрудного и оранжевого. Второгодка всем видом показывал, что ему плевать на такую красоту, но Шоё замечал, как кошачьи глаза миндального цвета неестественно косятся в разные стороны, чтобы рассмотреть природу, которой точно нет в Токио. Потом лес редеет, разбавляясь небольшими постройками, а затем и вовсе исчезает, оставляя после себя влажный и свежий будоражащий запах хвои. Когда друзья приходят домой к рыжеволосому, мама встречает их с обедом, ароматными дынными булочками или нежнейшим рагу с рисом, а затем волейболисты снова собираются на прогулку, могут пойти на площадку или на полянку к деревьям, могут просто бродить по городу, а вечером вместе сидеть на кровати, смотря какой-нибудь фильм. Всё идеально, Кенма старается приезжать к кареглазому первогодке каждые две недели, но даже так, они скучают, ведь одной перепиской невозможно насытиться, и уже спустя ещё два месяца они стали созваниваться, сначала просто по телефону, а позже и по видеосвязи. Как-то раз Шоё попросил Козуме сыграть ему на гитаре, но тот отказался, одарив рыжеволосого мальчишку многозначительным взглядом через экран телефона. И Хината не ожидал последующий приезд Кенмы с гитарой. В тот день они даже не пообедали дома, сразу отправившись на вечно пустующую площадку, где второгодка достал свою акустическую гитару нежно-жёлтого цвета, который плавным градиентом темнеет, пока не станет совсем черным у краёв. Сперва, он ласково провёл рукой по изгибу притягивающей своим эстетичным цветом гитаре, а затем мягко, не торопясь, по струнам. Действия были проделаны с такой неимоверной нежностью, будто это не обыкновенный инструмент, а величайшая драгоценность. Лёгкая, незамысловатая мелодия стала выходить из-под тонких и длинных пальцев юноши. Изначально, крашеный парень неуверенно перебирал струны и так же, не веря в свою смелость, начал петь. Его голос был невероятно красив, настолько, что Хината мог отдать вечность, чтобы слушать и слушать пение друга. Постепенно чуткая, тихая и нерешительная мелодия становилась более чёткой, яркой, уверенной, а после секундной паузы, Кенма поднял голову, в этот момент сильный порыв ветра со слабым солоноватым запахом моря и хвои нежно растрепал волосы играющего парня. И уже грубоватым, немного режущимся голосом юноша начинает припев. Время будто остановилось, в одном положении застыли волосы, которые так красиво поднялись от ветра, замедлились золотые листья, которые от такого порыва полетели, кружась в ярком и неповторимом вальсе. Мелодия не просто завораживала, она погружала сознание юноши в омут неземного блаженства, окутывая его своими ангельскими ритмами, как античные нимфы, завлекающие мужчин в древней мифологии, манила неповторимым изяществом. Голос Козуме, казалось, дарил то самое, так необходимое, упоение, мигом заполнившее разум Шоё до краёв. Звуки музыкального инструмента, игра которого звучала в унисон с его чувствами и переживаниями, задевали что-то очень хрупкое, но невообразимо важное в его сердце. Нет, даже слово «звук» здесь неуместно, ведь эта форма искусства была намного более значимой, возвышенной. Пальцы Кенмы проходились по гитаре, но почему-то касались именно душевных струн рыжеволосого. Воистину волшебные переливы музыки творили настоящие чудеса, сотворяя сказку в реальной жизни. Время пролетело быстро и незаметно, будто первая капелька надвигающегося ливня. Этой ночью друзья не смотрели фильм, отнюдь, они наслаждались музыкой Козуме, его тихим пением, и даже Хината был на удивление намного молчаливее обычного. Провожал Шоё юношу тоже в молчании, не сказать, что тишина была неловкой, но и непринуждённой её назвать трудно, в воздухе витала некая недосказанность, но она являлась слишком незначительной. Когда на платформе уже объявили электричку Кемны, парень взял свою спортивную сумку в одну ладонь, на плечо другой руки он повесил гитару. Но вдруг, до ушей второгодки доносится тихое: — Кенма, стой! Парень останавливается и резко поворачивается, к нему в объятия падает Хината. Всё произошло так быстро, что второгодка успел только словить Шоё, и тут же в его голову ударил такой тонкий, сладкий, но не приторный, слегка терпкий, но ненавязчивый запах абрикоса. Кошачьи миндалевые глаза немного расширились от удивления, но от обвивающих его рук не отпрянул. Только спустя немного времени до Шоё дошло, что он всё-таки находится в объятиях молчаливого друга. Рыжеволосый немного смутился и быстро отстранился, а второгодка развернулся и снова двинулся к электричке, которая уже с минуты на минуту должна была оправиться, лишь кинув короткое: — Пока. Переписки двух друзей стали реже, не то чтобы кто-то из них не имел желания разговаривать, просто, почему-то, внезапно пропали все общие темы, даже если друзья созванивались, что стало происходить только раз в два-три дня, они мало, ничтожно мало говорили, настолько, что их диалог состоял, наверное, только из приветствия и прощания, а остальные час или полтора, они безмолвно смотрели друг на друга. Вот только Кенме было свойственно молчать, он по своей натуре необщителен и нелюдим, но на Хинату это ни в коем разе не похоже, что заставляло тревожиться и самого Козуме. Персональное солнышко постепенно угасло. Почему? Никто не знает. Просто, в один момент Шоё пришёл на тренировку другой, молчаливый, поникший, погружённый в свои мысли, и даже игра в его любимый волейбол не вызывала те озорные искорки, которые так любил Тобио Кагеяма, точнее, он любил не только искорки, но и всего Хинату, к его большому сожалению, это должно остаться в тайне, ради самого Шоё, ради их дружбы. Со временем Хината упал духом настолько, что под его карими, ранее вечно лучащимися добротой глазами, легли черные круги. Он начал чаще озираться на свою спортивную сумку, в которой лежал телефон. Когда юноша стал так зависим от него? Вскоре Шоё вообще превратился в куклу: бледная кожа, стеклянные глаза, никаких эмоций на лице, лишь только отточенные движения для игры в волейбол. Хината стал играть намного лучше, поначалу это даже радовало, он отрабатывал свои навыки без нытья, без шума, но совсем скоро всё надоело, стало каким-то серым, скучным, мертвым в здании клуба, лишь ритмичные удары мяча о руки и пол, да скрип обуви, доказывали, что в этом строении ещё остался кто-то живой. По ночам Хината смотрел в телефон, писал сообщения Кенме, но так ни одно не отправил. Совсем скоро начнётся тренировочный лагерь, в октябре, вместе с командой Некома, ох, это будет невероятно значимая неделя, но пока Хината завален домашней работой, которая накатила на него снежным, лавинообразным комом, а предстоящие тесты вызывали только неконтролируемую дрожь в коленях, будто ты уже непозволительно долго стоишь на том ледяном коме и промерз до самых косточек. Но для внезапно погасшего солнца и это время прошло незаметно, будто за затылком. Всё же, когда пришло время каникул, когда ученики всех школ наконец могли спокойно вдохнуть, когда, кажется, и воздух стал чище, и небо ‒ светлее, и птицы запели громче, когда мамы школьников с грустью вздыхали и понимали, что вскоре придётся неустанно присматривать за своими детьми и терпеть их, которые даже не знали, что значит тишина, именно тогда начинался совместный тренировочный лагерь волейбольного клуба Карасуно и Некома. Стоять напротив своих соперников, напротив вечных соперников клуба, сильнейших соперников за всю историю бывшего тренера Карасуно было волнительно, будоражаще. Многие уже успели взглядом поздороваться с теми, с кем нашли общий язык в прошлую встречу. Как и в самый первый матч, в тот день, когда всё началось, когда произошла первая за несколько лет «битва на мусорной свалке», когда Хината написал своё первое «Привет» Кенме и стоял напротив него. Рыжее персональное солнышко каждого, кто хоть раз разговаривал с Шоё, не поднимало своих опустевших, но всё таких же бездонных глаз, не смотрело с той особой теплотой и живительным светом на собеседника. Приветствие двух тренеров прошло очень удачно, и тогда обе команды пожали руки впереди стоящим оппонентам. Рыжеволосый первогодка медленно, будто оттягивая время, поднимает свою худощавую, невероятно бледную, будто лист бумаги с сине-фиолетовыми прожилками, которыми являлись вены, руку, хотя совсем недавно кожа имела персиковый оттенок, а тело — не такой костлявый вид. Когда же пальца первогодки коснулись протянутой ладони друга, тело пробила крупная дрожь, но её заметил только сам Кенма. После приветствия большая гурьба, состоящая из учеников старших школ, пошла ко входу в отель, в котором они проведут ближайшую неделю, сопровождаясь нетихим гомоном. Но вот Козуме всё ещё не отпустил худощавую кисть Шоё, и спустя всего мгновенье друзья остались совсем одни на маленькой площадке. Сквозь отросшие рыжие пряди волос первогодки просвечивается алый румянец, выглядящий как-то неестественно на фоне бледного лица. Кенма тихо спрашивает: ‒ Шоё, что происходит? Что случилось? Почему у тебя такое состояние? Ты здоров? — но в ответ прозвучала лишь звенящая в ушах тишина. Хината делает глубокий вдох и произносит такое же тихое: ‒ Нет… — и, не успев сказать что-то длиннее одного слова, замолкает, прерванный громким голосом командира команды Некома: ‒ Чего вы там застыли, давайте быстрее, вас все ждут! Козуме резко поворачивает голову в сторону капитана и медленно кивает, и следом, не отпуская кисти Шоё, идёт ко входу.

***

Шёл шестой день пребывания в летнем лагере двух команд. На ужине Хината несколько раз пересёкся взглядом с Кенмой. Организм первогодки ослаб за последний месяц, и желудок рыжеволосого юноши не выдержал, подал несколько рвотных позывов парню, будто крича: «быстрее, ещё немного, и я не смогу сдерживаться!». Шоё резко вскакивает со своего места за столом, расположенного рядом с Кагеямой, и, наскоро попросив прощения, выбежал из столовой. Снеся голову, Хината мчался в сортир, пищевод сковывало адской, невыносимой, режущей судорогой. Минуты через три рыжий первокурсник почистил зубы после не очень ожидаемых действий и выпил немного воды из-под крана, чтобы смыть ужасный, терпкий кисло-горький привкус в горле, сейчас Хината опёрся руками по обе стороны раковины, исподлобья, сквозь мокрые рыжие пряди, смотря на себя. Внезапно, дверь едва слышно приоткрылась, Шоё поворачивает голову, чтобы посмотреть на незваного гостя, но натыкается на родные, миндалевые кошачьи глаза друга, в которых поблёскивает немая ярость. Кенма быстро закрывает за собой дверь и лёгкими, бесшумными, но быстрыми шагами, будто кошка, подходит почти вплотную к Хинате и ставит руки по обе стороны плеч, подрагивающих после неожиданного потрясения, прижимая тощее тело к прохладной кафельной стене. Шоё впервые видит Козуме так близко, оказывается, у Кенмы к краям зрачков радужки темнеют до нежно-карамельного цвета, такие красивые, а ещё из-за тонкой кожи на лице у него можно проследить лёгкие синяки под глазами. Рыжеволосый, находясь на расстоянии не больше согнутой руки от друга, впервые учуял запах, исходящий от него: миндаль, как ни странно, это был именно аромат крашенного юноши, не духи. Как Хината раньше не заметил? Глаза первогодки наполняются слезами, так внезапно, что даже второгодка растерялся. Хината просто упирается лбом в плечо друга и даёт волю слезам, вы не подумайте, Шоё ‒ не нытик, ни в коем случае, последний раз он плакал, только когда проиграл Тобио в матче среди средних школ. Шоё пытается сдерживаться, подавлять всхлипы, но они всё ещё тихие. Сам того не понимая, он вцепился руками в бордовую олимпийку, его всего трясло, будто в лихорадке. Так иронично, плакать о, возможно, невзаимной любви, сжимать толстовку того, к кому испытываешь эти чувства. У Козуме на душе скребут кошки. По кому же так его милый страдает? Кенма точно не из тех людей, что будет приезжать к кому-то на выходных, он вообще не из тех, кто желает выходить на улицу в целом, а тут целые два часа ехать на электричке, чтобы просто увидеться с одним солнечным мальчиком. Кошатнику было больно весь месяц смотреть на такого молчаливого парня. Крашеноволосый собирается с силами и тихо, мелодично говорит Хинате: ‒ Ну, что ты, всё хорошо. Я с тобой, не переживай. Давай вместе всё решим, а? — в этот момент, за происходящим наблюдал Кагеяма, он тоже обеспокоен состоянием возлюбленного, но то, что произошло, заставило Тобио проронить одну-единственную слезу, слезу одиночества. Кошатник не знает что делать, ведь в подобной ситуации он оказывается впервые, да и вообще поддерживать людей никогда не умел, но он и не хотел этого, а тут такая проблема. Набравшись духа, Кенма убрал руку от прохладноол кафеля и легонько схватил за подбородок Хинату. Руку тут же обожги горячие слёзы, но Козуме оставил это без внимания, лишь прошептав короткое ‒ «Прости» ‒ и коснувшись своими губами манящих губ возлюбленного. Хинату снова пробирает крупная дрожь, но слёзы прекращают стекать беспрерывными потоками по разгорячённым щекам, он резко распахивает глаза и видит прямо перед собой умиротворённое лицо Кенмы. Кошатник же, почуяв что-то неладное, быстро открывает глаза и пытается отойти, отодвинуться от успокоившегося Шоё, но тонкая ручка, что так сильно сжимала олимпийку крашеноволосого, остановила его и притянула снова, вовлекая во второй поцелуй, раскрывающий вложенные в него чувства обоих, так обычно распускается бутон раннего весеннего цветка после долгой, морозной зимы. Правая рука Кенмы придерживает Хинату за подбородок, а вторая уже, как-то автоматически, ложится на тонкую талию. Шоё наслаждался утончённым запахом миндаля и поцелуем со вкусом цитруса, вероятно, Козуме пил на ужине апельсиновый сок, кошатник же ощущал запах абрикоса, чувствуя на губах приятный привкус мятной пасты. Никто не помнит, сколько они так простояли, знают только, что это было незабываемо. С того момента, Хината стал расцветать на глазах. Причину такой резкой перемены в поведении понимают только трое, но никому никогда не расскажут, это будет хранится в секрете. Точнее, возлюбленные то ничего не скрывают, а вот случайный наблюдатель увиденное унесёт с собой в могилу вместе с всепоглощающим одиночеством, правда, это пока он так думает, всего через пять месяцев его мнение кардинально изменится, но это произойдет только через пять месяцев. А сейчас, холодный северный ветер беспощадно «бегает» по закоулкам города. На улице декабрь, но нет даже намека на белый, пушистый, мягкий, так маняще сверкающий вечером при свете фонарей снег. Ледяные потоки воздуха треплют ещё не успевшие опасть сухие листья деревьев. Небо такое чистое, светлое, с маленькими облачками, немного темнее обычного. Если не обращать внимания на эту студёную атмосферу, которая уже третий день подряд не вызывает желания выходить из дома, то можно подумать, что на улице уже наступил апрель месяц, когда солнышко окутывает землю своими теплыми, золотистыми лучиками света. Козуме сидел в своей небольшой комнатке, которая на удивление выглядит чисто и опрятно, несмотря на не задёрнутые шторы, в комнате царил полумрак, может, потому что всё было выполнено в темно-серых и черных тонах или потому что окна помещения выходят на север. Помимо окна, в комнате источником света был и телефон, в который крашеный парень безотрывно смотрел и печатал, периодически усмехаясь. Последнее сообщение вызвало неконтролируемую улыбку, которую увидеть почти невозможно на устах этого тихого и нелюдимого парня. «Я люблю тебя, Кенма»