Ложь цветка колхикум

За широким письменным столом сидел устало ссутулившийся человек. Он сдавливал пальцами виски, и ему казалось, что от этого разрывающая голову боль чуть притупляется. Стол был против обыкновения пуст, и лакированная поверхность отражала замершие языки пламени свечей в настенных канделябрах. Раздался тихий стук, но мрачная фигура осталась недвижима – он знал, кто пришел. Дверь едва приоткрылась, и в проем скользнула юркая тень. Она приходила так тогда, много лет назад, желая остаться незамеченной для сторонних глаз. Человек поднял налитые свинцовой тяжестью веки. Ее волосы в свете пламени теряли свой холодный блеск оттенка цветков безвременника, становясь ведьмино-огненными. Ему это не нравилось. Колдовство, искажение сути – это его грехи, они не смеют покушаться на ее льдистую чистоту. - Бедный, совсем измотал себя, - она нежно, но настойчиво убрала его пальцы от висков. Бархатистые ладошки легли на его скулы, скользнули вниз к шее. А потом, все так же стоя за спиной, она начала перебирать его волосы, с каждым новым касанием забирая невыносимую боль. - Тише, тише, маленький. Тебе не нужно больше думать. Оставь свою память. Теперь лишь я буду говорить тебе. И никто больше тебя не потревожит. Смотри, как долго горят стройные свечи. Их воск останется недвижим, как время. Мы будем говорить, любуясь холодной луной, и засыпать в мягком широком кресле у камина, огонь в котором никогда не потухнет. А когда мы будем просыпаться, вся комната окажется залита розовым золотом. Но не волнуйся, солнца ты не увидишь, утро не наступит и вновь появится луна. Она будет забирать твои печали, и скоро ты уже вовсе ничего не вспомнишь. - Шерил, где я? Женщина мягко улыбнулась и, наклонившись, поцеловала человека с болезненным взглядом в лоб. ** «Пообещай! Слышишь, Ру, ты – будущий глава Дома Барма. Так пообещай же мне, что мы вместе сделаем все, чтобы предотвратить повторение Сабрийской Трагедии». - Вздорная девчонка, - в сердцах вскрикнул рыжий юноша, ударив деревянной осью потрепанного свитка о стол, и удостоился вопросительного взгляда учителя астрономии. - Извините. Пожилой мужчина, закутанный в цветастую хламиду, молча кивнул и еще некоторое время не сводил с подростка пристального взгляда алых глаз. А Руфус все никак не мог сосредоточиться на смысле мелькающих витиеватых букв и цифр. Как она могла сказать такое? Неужели она не знает о шатком положении дома Барма, признанного герцогским только благодаря сомнительной милости Баскервилей? Конечно же, знает. И помнит. Но все равно вытягивает из него обещание, которое может обернуться ему предательством. «Хоть мне иногда и хочется ее придушить, но, все же, скорее наоборот – убью за нее. Пока таковой необходимости нет, нужно продумать пути обхода сомнительного обещания. Да, это обман, но она поступает еще более бесчестно, вынуждая меня. А то, что может мне помочь… да, я обязан заполучить его. Все же хорошо, что я – Барма». Так думал Руфус, направляя коня в сторону Ривьеры. ** По укрытому снегом саду шли двое. Неподалеку на белый покров легли желтые полосы света из окон особняка. Пара неспешно удалялась от него в сгущающийся сумрак непозднего вечера, и призрачное сияние расступалось перед ними. - Милая Шерил, прости меня, - он грел ее пальцы дыханием, иногда касаясь их губами, а она тревожно хмурилась: - Ру, прекрати. И за что ты извиняешься? - Будто ты сама не сможешь найти сотни причин моей вины. Нет, молчи, я не хочу препирательств. Давай просто погуляем. Смотри, как ярко видны звезды. Это, наверное, из-за мороза. Он наступил так внезапно, что даже деревья превратились в ледяные скульптуры. Их ветки ломаются под тяжестью льда, но это все же очень красиво. Возможно, такой вечер единственный на все времена. Да, бесспорно, такой больше никогда не повторится. - Ты не заболел, маленький? – Шерил приложила согретую ладошку к закрытому рыжими прядями лбу. Руфус сжал изящные пальцы, отстраняя их от своего лица, и повернул обратно к особняку. - Боюсь тебе пора возвращаться. И не зови меня больше так. Теперь, я даже по твоим меркам не сгожусь за маленького. - И с сердца какой служанки тебе, наконец, удалось снять оковы страха перед собственной персоной? Руфус дернулся как от хлесткого удара плети, но продолжил смотреть вперед. Разве что, во взгляде сменившая обиду обреченность была читаема дольше, чем он того желал. - Нет, Шерил. Я бы посвятил жизнь завоеванию твоего сердца. Но, рискну предположить, скончаюсь от старости раньше, чем в твоей груди начнут появляться зачатки этого органа. Я заключил контракт с фамильной Цепью. - С Додо? Что же, поздравляю. Он не ответил, лишь молча повел ее к особняку, а там по длинным коридорам, взглядом призывая оставить вопросы на потом. Когда за ними закрылась дверь безликой темной комнаты, Шерил все же нарушила молчание: - Что ты задумал, Ру? Его профиль в бледном свете из окна – острый, мертвенный. - Подумай хорошенько. Что бы ты ни затевал – стоит ли оно того, чем ты жертвуешь? ** - Ру, интересно, помнишь ли ты… Давным-давно мы пообещали друг другу – даже если у домов Барма и Рейнсворт будут разные цели, мы с тобой не допустим второй Сабрийской трагедии и выполним наш долг, как члены Великих Домов. Помнил ли он? А разве человек может суметь забыть то, что заставило перекроить всю его жизнь? Более того, так дерзко вмешаться в чужую. И долгие годы влачить это бремя безмолвно, раз за разом добавляя все новые звенья к кажущейся и без того бесконечной ржавой цепи. О да, он помнил обещание. И то, что сделал тогда, чтобы облегчить свою грядущую вину. Поэтому, подгоняемый раздраженными Баскервилями, Руфус не переставал мысленно твердить себе: «Это не она, не она. Я столько сделал, чтобы события обернулись именно так. Нельзя упускать шанс. Это не она, не…». Взрезая стальными пластинами воздух, герцог рисовал в памяти картины столь яркие, на какие только хватало воображения. Образы, несомненно, истинные, спасительные в расчетливом оправдании. Он готов был создать для нее любой мир. Где ей было бы вечно семнадцать, и она – бессменная мудрая глава Дома. Мир, где никто не слышал о Сабрийской трагедии, у четырех родов не было фамильных Цепей, а по праздникам Баскервили устраивали грандиозные приемы, никого из знати не обделяя приглашением. Он даже был готов построить измерение, в котором никогда не существовало человека по имени Руфус Барма, и никто не докучал ответственной, живо интересующейся отношениями Домов и внешней политикой, леди Шерил. Любая, самая безумная или утопичная иллюзия была подвластна его чернокрылой Цепи. Но единственное, что новый хозяин Додо должен был сделать, это воссоздать реальность. В ее истинном виде, до мельчайших деталей. Чтобы самый пытливый ум и внимательный взгляд не смогли уловить различий. Он ткал реальность-близнеца, пропуская сквозь пальцы прохладные локоны Шерил. Она лежала на большой кровати с тяжелым балдахином и видела, что все так же стоит у только захлопнувшейся двери, а друг детства порывисто целует ее. Шерил нерешительно оттолкнула Руфуса и не заметила, как в момент, когда их губы перестали касаться, сердце в груди под ее руками будто притихло. Лишь много лет спустя, она сумела заметить, что мир вокруг чуть бесцветнее и глуше, чем должен быть. А Барма видел все сразу – он знал, как смотреть. Объясняя леди, что та внезапно лишилась чувств, и ему не оставалось ничего иного, как уложить ее на кровать, иллюзионист решил, что никогда не сможет полюбить эту женщину. Ведь она – всего лишь отражение. Пусть мираж был столь плотен, что сам имел сущность отдельную от прообраза – Руфус не мог позволить себе обмануться. ** В дверь постучали, но новый глава Дома Барма не счел нужным отреагировать. Спустя несколько секунд, два раза скрипнули петли, возвещая о том, что незваный гость зашел и торопливо прикрыл за собой дверь. - Что ты хочешь знать на этот раз? - Отчего ты сердишься, Ру? В любом случае, ты расскажешь мне лишь то, что сочтешь нужным – неволить тебя я не в силах. А раз так, неужели тебе жаль мне помочь? Руфус перевел взгляд с бумаг на Шерил в платье с просторной, но не пышной юбкой – весьма смелое одеяние для высокородной особы. - Ты же знаешь, я все тебе говорю. - И я очень это ценю, Ру. - Но ты приходишь лишь, когда тебе что-то надо, и никогда просто так. - А ты разве поступаешь иначе? – девушка села в кресло сбоку от письменного стола и положила подбородок на переплетенные пальцы, оперев локти о подлокотник. - Я хотя бы не бегаю в твой особняк ночами и не прячусь от всего живого, включая слуг. Шерил отвернулась. Ей было немного обидно, но даже такие резкие слова едва ли могли ей помешать прийти в следующий раз. - Ладно, не принимай близко к сердцу. Что ты хочешь знать? Руфус встал из-за стола и, подойдя к подруге, опустился перед ней на одно колено. Он смотрел на Шерил и не мог заставить себя не замечать бледность копии. Лучикам, расходящимся от зрачка ее глаз, не хватало солнечности цвета. Губы ее были по-кукольному правильными и гладкими. «Но все равно, у нее есть своя воля. Это мое творение, но она не кукла. Она думает и говорит так, как это делала бы настоящая Шерил Рейнсворт». И в этих утешениях Руфус потихоньку забывал, что создавал копию именно для того, чтобы в переломный момент суметь обойтись с ней так, как никогда не смог бы с Ней. *** - Люблю… - Молчать, - приказал он, прижимая хрупкую фигуру к стене. Его поцелуи жадные, не терпящие отказа, коего, впрочем, и не могло быть. Он создал иллюзию – наспех, поддавшись долголетней мании – грубо слепленный из обрывочных воспоминаний образ, бездушный и недолговечный. Она сделает все, о чем он едва успеет подумать. Снова опорочена светлая память. Горечь неразделенных чувств раз за разом захлебывалась в грязи вожделения. Тело молодой женщины начало быстро истаивать в воздухе и, спустя несколько мгновений, в комнате остался лишь Руфус, прижимающийся лбом к узорчатым обоям. - Вранье, вранье, вранье! Он давно не писал ей письма. В этом не было надобности – уже много лет они практически все время проводили вместе. Измененная годами, глава Дома Рейнсворт ощущала свой возраст как защиту от навязчивого внимания герцога Барма, и посему стала гораздо спокойнее выносить его подле себя. Но она сильно заблуждалась, думая, что вместе с ее молодостью уйдет и одержимость Руфуса, сменяемая привычкой. Напротив, с течением времени его тревожная память, истощенная вечными проверками истинности, все больше искажала доверенные образы. И ее хозяин уже не был уверен – действительно ли столь лжив облик копии любимой. - Ру, будь добр, помоги, - попросила Шерил, указав на инвалидное кресло, и Руфус терпеливо помог ей перебраться. Было раннее утро, предстояло большое собрание в Пандоре. И это был тот редкий случай, когда путь герцога лежал через поместье Рейнсворт. Руфус опустился на одно колено у ног Шерил – он давно себе не позволял этого доверительного и смиренного жеста. Она весело щурилась лучам утреннего солнца. Разглядывая морщинки в уголках глаз, серебряные блики в прическе, Руфус не мог представить, что могло быть как-то иначе. Он протянул руку и повел кончиками пальцев по линии ее скул и подбородка. - Что же ты старушку не оставишь в покое? Не обижайся, маленький. Ты уж меня пойми. Столько лет изо дня в день вразумлять себя, порой так отчаянно желая сдаться – было немного… грустно. - Что? Сердце его стучало где-то в горле, а мысли обезумели, запутавшись в лабиринтах причин и следствий. Но все они сводились к всепоглощающему, рвущемуся наружу крику «Почему?». Спустя бесконечные мгновения Руфусу все-таки удалось собраться и отдать негласный приказ Додо: - Поменяй меня местами с двойником в иллюзии, где находится истинная Шерил. Окружающее неуловимо мелькнуло, как если бы при дневном свете погасло слабое пламя свечи. - Повтори, молю тебя, - прижавшись лбом к ее ладоням, сжимаемым в его собственных, Руфус с замиранием сердца ждал ответа. - Не слишком ли много счастья будет на тебя одного? Нет, Ру. Мы – старики, погрязшие в сожалениях – достойны лишь печального снисхождения. Но, зная тебя, смею надеяться – теперь тебе станет немного легче. В мгновенном порыве Руфус подался вперед, трепетно обняв хрупкие слабые плечи: - Я верну тебя. Скоро все закончится, и тогда я непременно тебя верну. И все будет снова так же ослепительно, как вечность назад. Шерил молчала. Ей нравилось это яркое обещание, хоть она толком и не понимала такого волнения. Пусть Руфус обсуждал с ней все, Шерил давно подозревала, что в одну игру – самую захватывающую и опасную – друг ее соратницей не взял. ** «Как глава Дома Барма, я обязан собирать и передавать далее все доступные мне знания. Поэтому сегодня, в последний допустимый срок, я пишу о настоящих делах, изложение которых, возможно, ляжет на меня несмываемым позором человека, недостойного занимаемого им положения. В данном случае исторические факты я оставляю на совести соответствующей науки, переходя к самому волнительному на мой взгляд. На собственном опыте я обнаружил, что Цепь может проявлять непослушание не только во имя своей единственной цели (случай нелегальных контрактов), но и по иным, пока непонятным мне причинам. Я не беру в расчет такие образцы, как, к примеру, Шалтай-Болтай, изначально вводящие хозяина в заблуждение. Гораздо более коварным является неповиновение путем следования вторичной воле контрактора. Уже несколько недель я не знаю, где нахожусь. Много лет назад мною была создана крупномасштабная иллюзия – мир для одного-единственного реального человека. Так же, в течение времени до настоящего момента, я имел слабость создавать образы, взаимодействие с которыми, по-видимому, и послужило причиной искажений полотна истинной памяти. Чуть более месяца назад я впервые отдал приказ Додо переместить меня в ту самую долгоживущую иллюзию. Оказавшись там, я не наблюдал изменений в вышеупомянутом человеке, который при переходе из реальности в иллюзию, должен был, напротив, стать истинным прообразом. Я потерял точку отсчета. В любом «измерении» я вижу что-то первозданное и в нем же замечаю ложь. Цепь путается в показаниях. Точнее, не может мне дать уверенности ни в одном из утверждений. Везде мутные полутона. Мне кажется, я лишаюсь рассудка». «И вот наступил день, который я предсказывал около полувека назад. Я совершил предательство. Но поистине самое ужасное состоит лишь в том, что я не знаю, кого предал. Различия между реальностью и мороком стерлись совершенно. В начале дня я приказал Додо нарушить независимость иллюзии и исключить из нее двойников меня и Баскервилей, таким образом убрать всех виновников грядущего. Это далось мне с трудом – иллюзия за столь продолжительное время стала очень плотна, и я не был уверен, что все сработало. Незадолго после того, как ранил Ее, я опрометчиво уничтожил все когда-либо созданные мой наваждения. Это могло меня компрометировать, но я тогда мало об этом думал. Но Она не исчезла. Значит – Она реальна. Бездна, забери меня на самое свое дно – ведь все, ради чего я жил, было зря». *** Руфус Барма крался по фамильному особняку подобно вору. Тайными лазами, обходя просторные коридоры с зеркальным паркетом. Это место больше не было его домом. И даже если и считалось таковым, то едва ли было безопаснее подворотен Ривьеры. Потайные ходы в поместье не были совершенны, и Руфусу не оставалось иного выбора, кроме как пересечь холл восточного крыла здания. Там он непроизвольно замедлил шаг у двери, в которую много лет назад вошли двое из плоти и крови, но покинул ее тогда только один человек. Рука его сама потянулась к узорчатой ручке. Потревоженным слоем пыли всколыхнулись образы, забытые настолько, что теперь открывались хозяину как новое знание. Дверные петли, неподвижные десятки лет, скрипнули, и взгляду герцога открылась пустынная мрачная комната. Посреди нее стояла широкая кровать с тяжелым балдахином. Застеленные на ней простыни были слегка смяты с одной стороны. - Никого нет. Как такое может быть? И почему… Додо, почему я забыл? Барма принялся ходить по комнате взад вперед и, не обращая внимания на распахнутую дверь, продолжал говорить вслух: - Я ни разу, ни разу не приходил к телу Шерил. Только грезил о том, чтобы встретиться с ней в иллюзии. Встретиться с ее разумом. Но я не осознавал этого. Для меня она была просто настоящей Шерил. Я не мог так себя обманывать. Это ты, Додо. Это все ты заставил меня забыть. Но зачем? Сначала я думал, что ты следуешь вторичной воле – не тому, что я тебе приказываю, мысля рационально, но исполняешь то, чего я желаю сердцем. Это бы объяснило, почему ты спутал реальность с иллюзией. Но зачем?.. Барма неожиданно замер посередине комнаты и с минуту стоял так, устремив остекленевший взгляд на ночной пейзаж за окном. - Ну конечно, я так хотел быть с ней. Но что бы мне дало время, проведенное у едва дышащего тела? Поэтому ты сделал так, чтобы мне было к чему стремиться. О боги… Иллюзионист пошатнулся как от невидимого удара в грудь. - Я потерял контроль так давно. И не было смысла спрашивать, где тело. Пернатая Цепь была способна сотворить десятки миров и пустить своего контрактора в безграничное странствие по ним. Даже получив приказ разрушить миражи, она могла исполнить его и воссоздать миры снова. Ложь во благо? Да, это, несомненно, была она. - К черту. К черту все! Я не хочу больше ничего знать! – в отчаянии вскрикнул Руфус и, более не таясь, решительно направился к своему кабинету. Потеряв счет времени, он сидел за своим письменным столом. Тот пустовал, свободный от несметного количества бумаг, книг и свитков, окончивших свой век в камине. Руфус сдавливал пальцами виски, и ему казалось, что от этого разрывающая голову боль, чуть притупляется. Герцог смотрел на замершие языки пламени свечей в отражении лакированной поверхности. Раздался тихий стук, но Барма не шевельнулся. Лишь на губах его на миг появился фантом обреченной улыбки – ведь он знал, кто пришел. Это явление подтверждало всю тщетность попыток выйти из созданного им самим круга. Дверь едва приоткрылась, и в проем скользнула юркая тень. Она приходила так тогда, много лет назад, желая остаться незамеченной для сторонних глаз. Руфус поднял налитые свинцовой тяжестью веки. - Бедный, совсем измотал себя, - она нежно, но настойчиво убрала его пальцы от висков. Бархатистые ладошки легли на его скулы, скользнули вниз к шее. А потом, все так же стоя за спиной, она начала перебирать его волосы, с каждым новым касанием забирая невыносимую боль. - Тише, тише, маленький. Тебе не нужно больше думать. Оставь свою память. Теперь лишь я буду говорить тебе. И никто больше тебя не потревожит. Смотри, как долго горят стройные свечи. Их воск останется недвижим, как время. Мы будем говорить, любуясь холодной луной, и засыпать в мягком широком кресле у камина, огонь в котором никогда не потухнет. А когда мы будем просыпаться, вся комната окажется залита розовым золотом. Но не волнуйся, солнца ты не увидишь, утро не наступит и вновь появится луна. Она будет забирать твои печали, и скоро ты уже вовсе ничего не вспомнишь. - Шерил, где я? Женщина мягко улыбнулась и, наклонившись, поцеловала человека с болезненным взглядом в лоб. - Ты всегда лишь там, где хочешь быть.