***
Кусачий морозец декабря мешал уснуть. Холодный асфальт закоулка у какого-то кафе под бедрами тоже не особо способствовал комфортному проведению ночи. Тойя поежился и поправил лежащий под головой мусорный мешок. Последнюю неделю он провел именно у этого кафе: работницы, заметив его в первую же такую его ночь, не выгнали его и, к счастью, не узнали в нем сына Старателя. Желудок крутило, а ноги покалывало из-за холода. Он сел и огляделся. В свете уличного фонаря он, немного пошарив рядом с собой, нашел то, что искал — недавно выброшенный из кафе мешок с просроченными сэндвичами и булочками. Перед глазами всплыло то, как работницы впервые пустили его внутрь. Они суетились вокруг него, нашли где-то флисовую куртку, явно не подходящую по размеру, налили в кружку первое, что нашли — кипеченую воду, которую Тойя выпил вместе со случайно вывалившейся из чайника накипью, ведь последним, что он пил, были собственные слюни. Потом девушки, конечно, налили ему нормальный чай, угостили круассаном, а затем и вовсе пообещали, что будут оставлять ему еду около черного хода. Только благодаря этому Тойя все еще был жив. За поворотом послышались шаги. Мальчик застыл, прислушиваясь. Понял, что шаги приближаются, выпустил из рук вишневую слойку, зарылся в черные вонючие мешки поглубже и затаился. Стук каблуков о каменную плитку прекратился. Человек остановился. Тойя зажмурился. — Хэй, ты что здесь делаешь? Потерялся? Над Тойей, подняв с его головы мусор, стоял мужчина в пальто, наброшенном на серый костюм. Его галстук был развязан, один его конец засунут в карман пиджака. На его лицо падала черная тень, а оттуда, где должен был быть рот, веяло алкоголем. Тойя закрыл голову руками и вновь попытался спрятаться. — Ну, ну, что ты, — незнакомец огляделся, взял выбившийся из пакета и валяющийся где-то возле мусорного бака рязмякший сэндвич. — Смотри, как могу. Его ладонь слабо засветилась, будто тлеющий уголек, и на ней вместо слизкого, очевидно протухшего, сэндвича, лежал свежий и сочный. Мужчина протянул еду мальчику. Тот все еще смотрел на него с недоверием, хотя тело его уже было направлено к нему. Мужчина рассмеялся. — Не веришь? Ладно, давай еще раз. Ладонь вновь засветилась. Вместо сэндвича на ней уже лежала плошка риса. — У меня причуда такая, — кажется, с гордостью произнес он. Вновь засмеялся и вновь протянул руку. На этот раз Тойя, уже ни секунды не мешкая, подскочил и вырвал из его рук тарелку. Он ел прямо руками, загребая со стенок посудины, облизывая пальцы и изредка исподлобья бросая взгляды на неизвестного. — Брошенный котенок, — мужчина опять засмеялся. Тойя скоро доел и почти чувствовал сытость. А затем почувствовал жжение в горле. Ощущение было такое, будто он выпил кислоту. Кожу словно разъедало, в ушах звенело, хотелось пить. Мужчина смеялся где-то на фоне, а у мальчика начало тянуть в животе. Во рту сначала чувствовался вкус металла, а затем кислоты и желчи. Его тошнило, из глаз неуправляемым потоком текли слезы. Блюя себе под ноги, Тойя вспомнил своего отца. Его образ просто резко возник перед глазами, красным пятном мельтеша и мешая увидеть хохочущего незнакомца. — Черт бы тебя побрал! Тойя помнит лишь всполохи синего пламени и жуткую жгучую боль во всем теле.***
Свою белую куртку, а точнее те опаленные лоскуты, что от нее остались, Тойя уже давно выкинул, она была бесполезна и как куртка, и как прикрытие, и как подстилка под голову. Черная флисовая куртка, отданная девушками из кафе, для всего этого подходила гораздо лучше. Накинув капюшон на макушку и опустив голову, он шел по торговой улице. Толпа людей его не замечала, так что он свободно осматривал прилавки. Пользуясь большим количеством людей, он незаметно стаскивал с полок все, что попадется, и рассовывал по карманам. Небольшие груши, тофу, попались даже перчатки, небольшие закуски — все это оттягивало ткань одежды вниз. Понимая, что пора бы убираться отсюда, мальчик украдкой еще раз оглядел ближайшие прилавки. Справа от него прямо пышел запахами ларек с жареными кальмарами. Одного взгляда на сочащийся сок и пар, струящийся в серость зимнего неба, хватило, чтобы Тойя направился туда. Опустив голову и подойдя к прилавку сбоку, убедившись, что продавец, судя по чешуе на его шее и руках, обладающий причудой мутации, занят покупателем, Тойя ухватил две палочки с блестящими от жира кальмарами. Еще раз зыркнув на продавца-ящерицу, он попытался вновь юркнуть в толпу, однако он не учел, что у покупателя, вообще-то, тоже есть глаза. Он с громким криком указал на мальчика, который от испуга чуть не выронил украденное. Люди вокруг стали оборачиваться и глазеть на Тойю. Он попятился и побежал. За ним последовал продавец. Тойя бежал, не разбирая дорогу и не оглядываясь, качаясь корпусом то вправо, то влево, держа руки у живота — там, где были карманы, забитые добытым за день. Капюшон норовил слететь с макушки, поэтому Тойя вытянул шею, упирая голову в ткань так, чтобы она плотно облегала лоб и не спадала. Продавец что-то кричал ему в спину и, судя по утихающему звуку, не поспевал за мальчиком. Тойя прошмыгнул в небольшой закоулок, ответвляющийся вправо от главной торговой улицы. Ящеровидный владелец лавочки с кальмарами, видимо, отстал от него и понял, что не догонит юного воришку. Мальчик, абсолютно уставший, голодный и истощенный жизнью на улице, опустился на асфальт. Капюшон куртки все же спал, обнажая обесцветившиеся волосы, голую шею, тронутую алыми ожогами, которые спускались вниз, под ткань. Но теперь, когда погоня за ним прекратилась, Тойю перестало это волновать. Он пытался отдышаться. Вспомнил отрывок из недавнего сна. Сон скорее походил на искаженное воспоминание: ему снился день, когда он застал пожар пика Секото, он бежал, а пламя кусало его за спину, он размахивал руками и пытался сбить с одежды огонь, а сам огонь обрел форму его отца — хмурые как всегда брови, косые злые губы и грубые тяжелые руки, которыми он хватал Тойю. Мальчик рвано выдохнул и пошарился в карманах. Достал упаковку тофу, пошуршав ей, вскрыл и вгрызся в творожную мякоть. Быстро справившись с тофу, он достал перчатки, перепачканные пахучим жиром кальмаров, которые тот ранее закинул в карманы на бегу. Встряхнув перчатки, он стал аккуратно натягивать их на скукоженную черную корку обожженной кожи. Неосторожным движением он сковырнул торчащий кусок. Зашипел. Самыми подушечками пальцев ухватил его и оторвал, открывая свежую розовую кожу. Первый снег застал его за этим занятием. Снежинки медленно кружили в воздухе, опускаясь на белые засаленные пряди и плечи. Этой вылазкой он понял две вещи: первое — набирать в карманы лучше поменьше, так вероятность того, что его заметят, понизится, а второе — бежать нужно быстрее, а прятаться лучше.