Burning Man

      Вся жизнь Гурда Келльсена была полна недоразумений. Все эти недоразумения ходили, сидели, говорили с ним и даже якобы пытались помочь, но он никогда не видел в этом проку. Он любил быть один. В школе его вечно доставали, смеялись и называли неуклюжим тормозом — и Гурд бы обижался, если бы понимал смысл этого. Смысл оскорблений и смысл обиды был ему непонятен и неинтересен. Вдобавок, пусть ему не всегда удавалось управлять своим телом, он многое о нем знал, еще со школы всерьез увлекшись анатомией. Правда, родители чуть со стула не грохнулись, когда Гурд сообщил им о своем намерении учиться на патологоанатома. Хотя однокурсники не удивились: там, по их же словам, тоже хватало странных личностей. Все называли Гурда «аспи» и особо не лезли. Это уже радовало.       Но, даже отучившись на любимую профессию, Гурд не чувствовал счастья. Он вообще не очень понимал, что это за чувство — и почему в его стране якобы живут самые счастливые люди. Датчане, исповедовавшие хюгге, не отличались от других покойников в морге, а вживую Гурд не распознавал, счастливы они или нет. Когда-то он узнал, что если человек улыбается, он не обязательно счастлив — значит, признак совсем ненадежный. Почему же все вокруг стремятся быть счастливы? Зачем им это? Достижимо ли это вообще?       Вдобавок Гурд не очень понимал, чего хочет от жизни. Он даже патологоанатомом быть иногда не хотел, не говоря уж о более краткосрочных вещах. Сексуальные партнеры, настырно требовавшие звания бойфренда, всерьез обижались в ответ на честное «мне с тобой больше не интересно» и уходили навсегда. Друзей из-за этого тоже особенно не было — разве что несколько однокурсников, готовых иногда послушать его и сказать что-то в ответ. Родители вроде как интересовались его жизнью, но с ними общаться было трудно: они всерьез считали, что Гурд болен, таскали его по всяким психиатрам и лечебницам — и только после протестов оставили в покое. Хотя все равно смотрели на него с беспокойством и сочувствием, будто у него не было руки, или глаз, или почек. Подумаешь, синдром Аспергера: ни Гурду, ни окружающим от него не плохо. Но родители все равно беспокоились. Жаль, что у Гурда не было брата, чтобы они переносили заботу на него: он бы не обиделся, даже если бы про него совсем забыли.       Если бы вообще все про него забыли, тоже, наверное, было бы не так плохо.       И все же иногда чего-то хотелось, хотелось поменять вдруг что-то и, пусть и не без труда, нарушить привычный порядок вещей. Окружающих всегда удивляли эти внезапные порывы Гурда, поэтому он перестал пытаться их объяснять — все равно бесполезно. Просто иногда брал и решительно что-то менял: прыгал с парашютом прямо перед сдачей экзаменов, красил волосы в цвет человеческой кости, переходил на корейское меню… Но все это завораживало совсем ненадолго, а потом казалось таким же будничным, как и все остальное. Нужно было искать дальше.       И вот однажды Гурд, проторчав полдня в интернете, списался с соотечественниками и вместе с ними через пару дней уехал в Неваду на фестиваль Burning Man. Предупредил он только хозяйку съемной квартиры, остальным не сказал и слова. Какой смысл, если они опять начнут задавать вопросы?       После долгого перелета и долгой езды Гурд наконец увидел пустыню Блэк-Рок — и медленно вырастающий в ней город. Издалека зрелище завораживало. Огромное светлое пространство прорезали линии полукруга, похожие на древний амфитеатр. Из палаток и инсталляций поднимались очертания будущего Блэк-Рок-Сити со статуей Горящего Человека в центре. Вдали манило своими красками небо и поднимались пыльные бури.       Вблизи же стало понятно, какая тут прорва людей. Гурд устал даже добираться до места стоянки, потому что повсюду были люди. Вдобавок его спутники искренне радовались, постоянно болтали, пока собирали лагерь, фотографировались со всеми мимо проходившими и веселились. Гурд из вежливости помог собрать лагерь и сразу же ушел осматриваться, прихватив с собой велосипед. Но и дальше одиночества не получалось: улыбающиеся люди заманивали его то поесть, то выпить, то потанцевать, то заняться еще чем-то бредовым. Гурд уже начал было жалеть, что отправился сюда, но тут разразилась пыльная буря, и поток народа вокруг него иссяк. А песок, пусть и норовивший залететь во все места, был куда лучше людей. Вечером, насмотревшись на разноцветные инсталляции и уплетая какую-то мексиканскую еду из ближайшей палатки, Гурд с тоской смотрел на взлетающие в небо дроны, которые запускали видеоблогеры. Вот бы и ему так же лететь в воздухе поверх этой толпы, без помех наслаждаясь красками неба и общей панорамой города…       На второй день Гурд написал прямо на своей футболке «Глухонемой» и отправился исследовать просторы уже пешком. Вся эта захватившая его новизна — люди в странных костюмах, причудливые статуи и машины-танцполы — все опять казалось чужим. Словно все эти люди кричали о чем-то своем, чего он никак не мог понять. Может, в этом смысле он правда глухонемой — и, значит, надпись на его футболке совершенно правдива.       Вдруг внимание Гурда привлекла одна из инсталляций. Это была человеческая фигура, жутко непропорциональная, с чересчур длинными руками, ногами и пальцами, из одежды имевшая только белую маску на лице. Инсталляция была довольно крупной, в два-три человеческих роста, но ее обслуживал только один человек. Он методично докрашивал бедра статуи в светло-сиреневый цвет.       — Что это? — спросил Гурд по-английски. Художник медленно обернулся к нему. Он тоже был в маске, закрывавшей верхнюю часть лица, а его сиреневая футболка была фигурно изрезана, как заготовка для снежинки.       — Человек.       Голос у художника был очень спокойный — как у некоторых психиатров, с которыми Гурду довелось общаться. Но он, к счастью, не пытался улыбкой заманить его на свою сторону.       — Так уже есть один. — Гурд кивнул в сторону огромной статуи Горящего Человека. — Которого подожгут.       — Здесь много людей, — ответил художник. — Ты, я, все люди вокруг, Горящий Человек… и мое творение, — он любовно коснулся пальцев статуи, — тоже человек.       — Он странный какой-то.       На обветренных губах художника появилась легкая улыбка — и тут же исчезла.       — Странный? А разве мы не странные? Разве мы безупречны во всем? Разве мы похожи на глянцевых моделей из рекламы и модных журналов? Разве мы всегда поступаем правильно и логично?       Его голос просто завораживал, а взгляд темных глаз даже сквозь маску был пронзительным. Гурд еле смог оторваться от его лица и снова посмотрел на статую. А ведь это правда. Кого из людей вообще можно назвать нормальным с учетом физических недостатков, психических отклонений или просто странных хобби вроде болтовни?       — В этом… есть смысл, да.       Художник слегка наклонил голову, разглядывая Гурда.       — Ты впервые на Burning Man? — спросил он.       — Да.       — Похоже, ты не стремишься к общению с людьми.       Гурд только тут догадался, что художник прочел надпись на его футболке.       — Да. Не стремлюсь. — И прибавил для ясности: — У меня синдром Аспергера.       Художник обвел его долгим взглядом, наконец посмотрел прямо в глаза — и сказал:       — У меня была знакомая с таким синдромом. Очень приятная девушка. Совершенно не страдала от своего расстройства — наоборот, она им наслаждалась.       — Разве так можно?       — В этой жизни возможно все. Я приехал сюда, чтобы убедиться в этом. Кстати, тоже впервые.       Он снова окунул слегка подсохшую кисть в краску и вернулся к работе. Но Гурду почему-то не хотелось уходить. Эта странная статуя человека с каждой минутой казалась все реалистичнее, а ее создатель… он явно отличался от остальных людей. Гурд воспользовался случаем и рассмотрел его повнимательнее.       Под маской явно скрывалось обгоревшая бледная кожа: все, что не было прикрыто одеждой, именно так и выглядело. Руки и ноги, хотя и были обветрены и покрыты слоем пыли, выглядели гладкими и аккуратными, словно на них никогда не росли волосы. Образ был полон разных мелочей: по две серьги в каждом ухе, вырезанные на футболке витиеватые узоры, проглядывающие линии татуировки на груди, прикрепленные к поясу кисти и ножи… Художник мог бы сам быть недурной инсталляцией. К тому же он был значительно красивее, чем статуя: хорошо сложенный, с прекрасной формой челюсти и аккуратным подбородком… ну и то, как заботливо он прокрашивал недостающие участки на своем творении, тоже завораживало. Он явно любил эту фигуру со всеми ее несовершенствами — и Гурду она тоже отчего-то становилась ближе.       Он не сразу спохватился, поняв, что стоит и смотрит уже минут двадцать. Обществом такое обычно порицалось.       — Я не мешаю? — на всякий случай спросил он. Художник спокойно ответил, не оборачиваясь:       — Нет, ничуть. Я привык, что за моей работой наблюдают. Вдобавок внимание к моему творению — лучшая награда для меня.       — Ладно.       Гурд начал изучать линии фигуры статуи, ее маски, пропорции — словно пытался запомнить. Он видел за эти два дня куда более замысловатые инсталляции, но запомнить хотелось именно эту.       — Думаю, на сегодня можно закончить, — вдруг заметил художник. — Завтра нанесу недостающие штрихи. — Он обернулся. — Ты все еще здесь. Мне это приятно. Хочешь прогуляться со мной?       — Ну… да, почему бы и нет.       — Замечательно.       Потоптавшись на месте, пока художник убирал краску подальше от солнца, Гурд спросил:       — Ты из Штатов, да?       — Верно. Сиэтл. — Крепким движением тот захлопнул ящик. — А ты, похоже, из Европы. Откуда-то с севера, судя по акценту?       — Дания.       — Ах, — художник еле заметно улыбнулся, — да. Андерсен, «Лего» и множество старинных замков. Долгий же путь ты проделал — но я понимаю, зачем.       — Захотел, — на всякий случай ответил Гурд.       — Да. Я понимаю.       Художник подошел к нему поближе, зачем-то посмотрел на висящую на поясе кружку.       — Как твое имя? — спросил он. Гурд сообразил, что художник искал приклеенный скан ID с именем, который по здешней традиции лепили на металлический стакан. Он, естественно, так делать не стал.       — Гурд Келльсен.       — Красивое имя, — одобрительно заметил художник. — Веет скандинавской историей.       Гурд мрачно пожал плечами. Да, отцу взбрело в голову назвать его в честь одного из древних датских королей. Может, отчасти поэтому Гурд настолько не похож на остальных.       — А тебя как зовут?       Помолчав, тот отозвался:       — Архитектор.       — И в паспорте тоже так? — сощурился Гурд. Тот лишь усмехнулся почти без улыбки:       — Неужели ты думаешь, что люди встречаются здесь на неделю, чтобы запоминать тысячи чужих имен? — Он покачал головой. — Вдобавок я действительно архитектор, и мое призвание значит для меня гораздо больше, чем данное при рождении имя. Поэтому зови меня так.       Гурд медленно кивнул. В этом, пожалуй, был смысл. Да и глупо было бы, если бы загадочный человек в маске сразу представился, и оказалось бы, что его зовут, например, Свен.       Архитектор протянул ему согнутый локоть, приглашая взяться за него. Гурд качнул головой:       — Давай без этого. Просто пойдем рядом.       — Хорошо. Мои извинения.       И они не спеша двинулись вдоль вереницы статуй и разодетых как попало людей.       Вчера Гурду казалась нормальной жаркая погода (а вечером, когда резко похолодало, все стало совсем прекрасно), но сейчас как будто тепло усилилось. Возможно, и правда стало жарче, чем вчера. Возможно, все воспринималось хуже из-за бесконечного потока людей, пытающихся одновременно косплеить «Безумного Макса» и богачей из «Голодных игр». Черт его знает.       Архитектор остановился возле одной из инсталляций. Это был искусно сделанный большой дракон, который выглядел бы совсем как настоящий — если бы его крылья не были раскрашены салатовым и розовым цветами самого ядовитого оттенка.       — Какая тонкая идея, — задумчиво проговорил Архитектор. — Создание, которого не существует, которое считается глупой выдумкой, изображено подчеркнуто нереалистично. Словно насмешка над теми, кто не верит в драконов. А ведь это удивительная идея и прекрасная работа. Ты так не считаешь?       Гурда от этих противных красок тянуло блевать.       — Нет. На эти цвета смотреть невозможно.       — В этом я вижу второй слой идеи: ты не можешь смотреть на дракона, что-то тебя отвращает. Так же, как в легендах боятся смотреть на настоящего дракона, потому что он огромен и смертельно опасен. И это делает нереалистичное изображение мифического существа реалистичным. Удивительная работа.       Гурд нехотя посмотрел на дракона еще раз. От красок все еще тошнило, но в словах Архитектора, похоже, была правда. После его слов почему-то верилось, что вот такие драконы с жутко раскрашенными крыльями вполне могли существовать.       — Угу, — отозвался Гурд. — А когда он будет гореть, то еще может изрыгать пламя, если балка сверху упадет. Как настоящий дракон.       Архитектор посмотрел на него с новым интересом.       — И правда. Ты удивительно точно подметил. Видишь, этой работой трудно не восхититься.       Почему-то, когда он обратился к Гурду, стало еще жарче. И, кажется, дело было уже не в погоде.       — Может, дальше пойдем? — тот дернул плечами. Архитектор кивнул:       — Конечно. Наверняка впереди еще немало всего интересного.       И действительно, он останавливался через каждые три-четыре инсталляции и принимался комментировать их идею и смысл. Гурд поймал себя на том, что до описаний Архитектора воспринимал все это совершенно по-другому — но после них уже не мог не соглашаться. Архитектор проводил удивительные аналогии, вспоминал что-то из истории, называл картины и фильмы. С образованием и эрудицией у него был полный порядок. Гурд уже привык, что современным искусством обычно занимаются художники, которые просто создают хрень и пожимают плечами, понимая, что создали хрень. Но Архитектор был явно не из таких.       А еще Гурду все больше нравился его голос — чуть хрипловатый, бархатный и на удивление мягкий. Даже странно, что такой человек носит на поясе несколько ножей. Но, с другой стороны, они ему шли.       Возле одной из инсталляций первым остановился Гурд. Его привлекла однокрылая бабочка из дерева, раскрашенная совсем как настоящая — простая, вроде лимонницы, но выглядевшая живой. Неровные края с другой стороны туловища подразумевали, что второе крыло оторвано.       — Красивая бабочка, — заметил Гурд. — Даже при том, что ей крыло оторвали. Оставшимся крылом любуешься еще больше.       Архитектор посмотрел сначала на бабочку, потом на него.       — Ты прав. Это изумительное создание несовершенно — и оттого еще более прекрасно.       Последние слова он почему-то проговорил, глядя в глаза Гурду. Хотя вроде бы речь шла об инсталляции.       Гурд смущенно отвел взгляд.       — Ага. Пошли поедим? А то уже хочется есть.       — Конечно.       Отстояв очередь за мясным супом, они устроились под тентом. Гурд сосредоточился на еде — но, когда изредка поднимал глаза, замечал, что Архитектор смотрит на него. Гурд не понимал, зачем, и это слегка раздражало. Хотя суп был вкусный.       Когда они снова двинулись в сторону плайи, началась пыльная буря. Гурд поспешно надел очки и тканевую маску и решил застыть на месте, чтобы не потеряться. Песочная стена вокруг была непроницаема: казалось, что он снова остался один. Вдруг кто-то взял его за руку, проводя пальцами по ладони и нащупывая часы. Гурд резко обернулся — и увидел Архитектора, тоже прикрывшего рот маской.       — Я думал, что потерял тебя, — объяснил тот. — Ни разу еще не попадал в бурю.       — Она скоро пройдет, — буркнул Гурд.       Он не любил, когда его брали за руку, считал это нарушением границ. Но почему-то сейчас ничего против не имел. У Архитектора были осторожные пальцы, и их тепло чувствовалось даже в сорокаградусную жару. И снова Гурду показалось, что становится жарче.       Наконец буря прошла, и вокруг снова появился город. Гурд убрал очки в сумку и снял маску.       — Потрясающе, — заметил Архитектор. Его голос стал на капельку громче, а речь — быстрее. — Отдаться на милость природы и чувствовать ее прикосновение со всех сторон… это было великолепно. Ты тоже так считаешь, Гурд?       — Не знаю. Когда вокруг ничего не видно, так себе.       — А меня завораживает и это. Когда на миг зрение тебя оставляет, тем ценнее снова увидеть вокруг красоту природного и человеческого творений.       Тут Гурд был вынужден согласиться: после тумана бури синее небо, светлый песок под ногами и яркость инсталляций и костюмов казались ослепительными. И, пожалуй, более красивыми, чем были раньше.       «Как он так может все подмечать? Да еще так, что с этим не поспоришь? Удивительно».       Архитектор все еще держал его за руку. Когда Гурд опустил взгляд, тот наконец спросил:       — Ты не против?       — Ну… нет, не против, наверное.       — Хорошо. Идем дальше.       Архитектор, наверное, врал, когда говорил, что первый раз приехал на Burning Man. Его куда меньше, чем Гурда, мучила жажда, он не обращал внимания на жару — и то, что они наматывали километры пешком вместо того, чтобы объезжать Блэк-Рок-Сити на велосипеде, как все остальные, тоже его не смущало. Если бы порой он все же не доставал бутылку с водой, Гурд бы подумал, что Архитектор, наверное, и не человек вовсе.       Может, это в нем так привлекало? То, что он казался совсем не таким, как другие?       «В этом мы похожи. Только я так к себе никого не притягиваю. И слава богу, а то бы ко мне еще больше приставали со всякой ерундой».       И все же даже в компании Архитектора бесконечные инсталляции, машины-танцполы и прочие развлечения утомили Гурда. Похоже, Архитектор это заметил.       — Ты не устал? — спросил он.       — Устал. Видеть больше не могу все это. Слишком ярко и слишком много всего.       — Ну, — снова усмешка, мгновенно исчезнувшая с губ, — ты знал, куда ехал. Идем, поищем более укромное место.       И, как ни странно, вскоре они нашли палатку с надписью «Ничего». Организаторы этого кэмпа объяснили, что здесь действительно ничего нет, кроме тишины и спокойствия — того, чего порой так не хватает на фестивале. Несколько маленьких палаток были заполнены желающими, но Архитектор перекинулся парой слов с организаторами, и они показали еще одну палатку, скрытую от чужих взглядов и тоже пустую.       — Мне кажется, — заметил Архитектор, оборачиваясь к Гурду, — это идеальное место, чтобы перевести дух. Что скажешь?       То ли от жары, то ли от усталости Гурда повело настолько, что он чуть не вздрогнул. Голос Архитектора звучал маняще, как… да даже сравнение в голову не приходило. Обычно таких чувств Гурд не испытывал.       Он непроизвольно облизнул губы и поморщился: на них еще остался песок.       — Да. Пойдем.       Кое-что в палатке все-таки было — тряпье на полу, чтобы было мягче сидеть, и фонарь. Но это и к лучшему: иначе было бы совсем темно, и пришлось бы запускать туда дневной свет и пыль. В остальном действительно не было ничего.       Гурд сел по-турецки и расслабленно выдохнул.       — Люблю, когда тихо, — сказал он. — Тут и правда слишком шумно, вокруг вечно что-то творится.       Архитектор сел рядом, впервые оказываясь с ним на одном уровне глаз: он был несколько выше Гурда.       — Да. Здесь действительно очень спокойно. Мы можем просидеть здесь хоть до вечера, я договорился.       — Здорово. Я бы просидел.       Гурд прикрыл глаза, слушая звук собственного дыхания. Он давно его не слышал. Снаружи все равно доносились отзвуки шума, но хотя бы какая-то изоляция от него была. Снова выдохнув, Гурд открыл глаза — и увидел, что Архитектор смотрит на него.       — Ты выглядишь совсем иначе, чем там, — тот качнул головой, намекая на фестиваль. — Такой спокойный. Такой расслабленный.       — Потому что здесь тихо. А я люблю, когда тихо.       — Удивительно. — Архитектор не отводил взгляда. — Ты еще красивее, чем раньше.       Гурд удивленно моргнул:       — Ты не говорил, что я красивый.       — Да. Мне казалось, это очевидно.       Вообще-то красивым Гурда даже его сексуальные партнеры называли редко. В школе он был худым и нескладным, с возрастом мало что изменилось. А еще он был рыжий и лицом не походил ни на одного из сколько-то известных секс-символов. Даже и близко не походил. Странно, что Архитектор, который явно разбирается в прекрасном, обратил на него внимание.       Но это было приятно. Хотя Гурд на всякий случай заметил:       — Совсем не очевидно.       — Мои извинения. Впредь буду выражаться более конкретно.       Он приблизился к Гурду: его губы оказались уже совсем рядом. Кажется, он… хотел целоваться? Вот так сразу?       Похоже, Архитектор заметил его удивление. Не отдаляясь, он шепнул:       — Я хочу быть ближе к тебе.       И это теплое дыхание действовало магнетически. Не в силах ничего сказать, Гурд кивнул и приблизил губы. Поцелуй вышел нежным, хотя губы Архитектора были сильно обветрены, да и привкус песка чувствовался. Гурд посмотрел ему в глаза, пытаясь понять, что будет дальше. Слов почему-то не находилось.       Архитектор нежно коснулся рукой его лица.       — Я давно не встречал тебе подобных, — проговорил он. — Твоя прямота и искренность — это совсем не то, что я ожидал здесь увидеть. Но ты изумителен. — Коснувшись своими слегка колючими губами щеки Гурда, он шепнул: — Я тебя хочу.       Гурд окончательно охренел. К такому он точно не готовился. Переспать с первым встречным в палатке посреди пустыни? Звучало дико.       Так же дико, как его решение сюда приехать, принятое за полдня. Так же дико, как все, что было вокруг. Так же дико, как то, что он полдня провел с Архитектором — и не хотел уходить.       В общем, слишком дико, чтобы не попробовать.       Гурд кивнул и потянулся к нему с поцелуем, нащупывая пальцами дыры в футболке и кожу в них. Она была горячей. К ней хотелось прикасаться еще и еще.       Вдруг Архитектор чуть отодвинулся от него и вытащил один из своих ножей. Гурд нервно сглотнул.       — О, — Архитектор в очередной раз стремительно улыбнулся, — не волнуйся. Я не собираюсь причинять вред твоему телу. Просто, как скульптор, я привык отсекать лишнее, чтобы получился шедевр.       Хотя Гурда эти слова не сильно успокоили. Он напрягся и молча наблюдал за тем, как Архитектор осторожно берет пальцами левый рукав его футболки и начинает разрезать ножом. Он поднимал ткань наверх, чтобы случайно не поранить лезвием Гурда: тут он не соврал. Вскоре лезвие распороло горловину, и кусок футболки повис, открывая грудь.       — Зачем это? — спросил Гурд. — Можно же просто ее снять.       — Можно. Но… — Архитектор сделал медленное движение ножом в воздухе. У Гурда аж дыхание перехватило. — Это было бы слишком просто. Мы движемся к новому, а не готовимся судорожно ухватиться за старое.       — Так… — Гурд нервно усмехнулся. — Что, предлагаешь мне голым обратно идти?       Архитектор пожал плечами:       — А что такого? Здесь этим никого не удивишь.       Он был прав: за эти два дня Гурд хоть и нечасто, но все же видел полностью раздетых людей в одних кроссовках и с сумками на поясе. И их действительно воспринимали спокойно. На Burning Man, в конце концов, трудно было удивить эпатажем, слишком уж его много было вокруг. А это всего лишь человеческое тело.       «Кажется, так сказал бы Архитектор».       Видя сомнения Гурда, тот спросил:       — Что из одежды ты бы хотел сохранить? Я это не трону.       Гурд снял пояс с прикрепленной к нему сумкой и другими причиндалами и отложил в сторону.       — Самое важное, — пояснил он. — Вода, документы, всякие вещи.       — Понимаю.       Архитектор, наверное, ждал, что он снимет что-то еще, но больше ничего незаменимого у Гурда не было. К чему дорожить обычными тряпками, которые и так после пыльной бури уже впору выкинуть? Он расправил плечи и сказал:       — Все. Но потом я разрежу одежду на тебе. Не мне же одному раздеваться.       — Это вполне справедливо.       Вновь вооружившись ножом, Архитектор медленно разрезал второй рукав, затем боковые швы — и отбросил футболку в сторону. Его пальцы касались груди и живота Гурда медленно, изучающе — и так, что у того снова перехватило дыхание.       — Будет удобнее, если ты встанешь, — шепнул Архитектор. — Хотя бы на колени.       Гурд встал на ноги: колени могли заболеть. Правда, думать об этом становилось все труднее.       Так же осторожно и неторопливо Архитектор разрезал его шорты. Снова исследовал открывшееся пространство пальцами, оглаживая бедра и мимоходом приложив к телу холодное лезвие. Его прикосновение было удивительно приятным: Гурд уже с трудом мог спокойно стоять. Наконец настала очередь трусов, с которыми Архитектор управился быстрее всего, освободив твердеющий член. Он отложил нож в сторону и оглядел обнаженного Гурда.       — Шедевр, — выдохнул он. — Ты действительно прекрасен.       Он не связывал Гурду руки, но тот почему-то не мог пошевелиться. Он позволял Архитектору исследовать его тело пальцами, прикусывать соски, касаться обветренными губами члена. Идея оказаться податливым материалом в руках скульптора начала возбуждать.       Архитектор медленно — как же медленно и завораживающе он все делал — обхватил пальцами его член.       — Вижу, ты разделяешь мое желание, — проговорил он.       И начал своими ловкими пальцами разминать его, словно кусок пластилина — разве что в шарик не скатывал. Так с Гурдом еще никто не делал. С другой стороны, прикосновения Архитектора были осторожными и не причиняли боль: наоборот, от них становилось слаще. Гурд, так и не придумав, куда деть руки, стоял, быстро дышал и готовился к волне оргазма. Она не заставила себя ждать: ловкие пальцы Архитектора сделали свое дело. Колени окончательно ослабли, и Гурд опустился на пол, выдыхая.       — Тебе понравилось? — задал излишний вопрос Архитектор. Гурд с трудом раскрыл рот:       — Да… да, очень.       — Мне тоже. Но я хотел бы быть к тебе еще ближе.       Он протянул Гурду нож — спокойно, будто соль за столом передавал. Встал на колени, чтобы Гурду не пришлось тянуться. Тот, отдышавшись и наконец ощутив силу в руках, принялся срезать одежду с Архитектора. Это и правда затягивало: куски ткани падали на пол один за другим, открывая бледное и неровно обгоревшее тело. Татуировка на груди оказалась довольно скромной: это был схематично изображенный дракон. Гурд задумчиво погладил ее пальцами.       — Старая история, — сказал Архитектор. — Я был молод, когда сделал эту татуировку.       — А сколько тебе сейчас?       Тот немного задумался перед ответом. Как и Гурд: он тоже не всегда мог сразу сориентироваться.       — Тридцать девять.       Гурд огладил его отсутствующий пресс. Он не любил накачанных мужчин.       — А выглядишь хорошо. На тридцать два, например.       Стремительная улыбка.       — Спасибо. Лестно это слышать.       Острое лезвие легко справилось даже с потертыми джинсами, и вскоре Гурд увидел Архитектора обнаженным. Ну, не считая носков с кроссовками: их снимать было как-то глупо и незачем. Маска также осталась у него на лице.       Отложив нож, Гурд принялся оглаживать пальцами его изумительно гладкое тело, горячее то ли от жары, то ли от чего-то другого. Очень красивое тело.       — Ну что, — поинтересовался Архитектор, — тебе нравится?       — Да. Да. Очень.       — Я рад.       Он вдруг потянулся к своей сумке, быстро достал оттуда что-то и подобрался к Гурду сзади. Аккуратные пальцы принялись оглаживать его спину, ягодицы… и наконец устремились в задний проход.       — А почему сразу не сказал? — спросил Гурд.       — Решил не сбивать настроение. Ты не против?       — Да нет. Я обычно и есть пассив.       — О, — горячее дыхание обдало его шею, — в таком случае мне повезло вдвойне.       Как следует обработав задний проход смазкой, Архитектор вошел в него и обхватил руками спереди, снова массируя член. Дыхание Гурда сбилось окончательно: ему было очень хорошо. Не зная, куда еще деть руки, он обхватил ладонями задницу Архитектора, словно стараясь еще сильнее вдавить его в себя. Плеч Гурда касалось не только горячее дыхание, но и шершавые губы.       — Как хорошо… — пробормотал он уже по-датски, растворяясь в моменте. Все вокруг — жара, назойливые люди, буйство инсталляций — словно исчезло, оставив только их двоих. И этого было вполне достаточно.       От того, как качественно его имел Архитектор, даже не оставалось сил думать — только наслаждаться моментом.       Но вот он кончился. Они медленно разъединились, и Гурд развернулся и заткнул поцелуем рот Архитектору, собиравшемуся что-то сказать. Слова сейчас были абсолютно не нужны. Хотелось трогать его снова и снова — или быть в его руках. Сошло бы и то, и другое.       Потом Архитектор улыбнулся, и улыбка задержалась на его лице дольше секунды. Он помог Гурду улечься на груду тряпья, в том числе их изрезанную одежду, и обвил его плечо рукой.       — Я очень рад, что встретил тебя, Гурд Келльсен, — сказал он. — Ты — главное сокровище всего этого фестиваля.       Гурд смущенно отвел глаза и потянулся рукой к его поблескивающему смазкой члену.       — Я тоже рад. С тобой хорошо. Особенно трахаться.       Архитектор коснулся губами его щеки.       — Твоя прямота завораживает. Если бы только я мог так же ясно говорить о том, что у меня на душе.       — Ну, ты зато красиво рассказываешь про искусство. Как будто в музее, только слушать интересно.       — Ну, я немного набил на этом руку. Я несколько лет читал лекции студентам.       На это Гурду ответить было нечего (да и не хотелось), поэтому он просто прижался к груди Архитектора. Она слегка вспотела, но это ее ничуть не портило.       Было тепло — не жарко, а именно тепло — и спокойно. Гурд блаженно прикрыл глаза.       Внезапно Архитектор коснулся языком его шеи и спросил:       — Ты не уснул?       — А? — Гурд удивленно заморгал. — Нет.       — Просто ты уже минут пять лежишь так тихо.       — Тут спокойно и хорошо лежится. Не хочется уходить.       Архитектор погладил его по груди.       — Я совсем не против. Разве что нам нужно будет уйти до вечера, а то сильно похолодает.       — А, да. — Гурд вспомнил о разрезанной одежде. — Точно. Ну, еще немного.       — Конечно.       Пролежав еще какое-то время и машинально лаская Архитектора, Гурд все-таки задремал. Он не знал, сколько прошло времени, когда его разбудили.       — Держать тебя в объятиях — величайшее счастье, — сказал Архитектор, — но все-таки нам пора.       — Ладно. Пошли.       Согласно одному из правил Burning Man, ничего нельзя было оставлять за собой, поэтому Архитектор собрал мусор, связал всю их одежду в один длинный шарф и набросил его на плечи Гурду. Подумав, тот сказал:       — Лучше надень его на себя. У тебя кожа бледнее, быстро обгорит.       — Как заботливо с твоей стороны.       — А еще он тяжелый. Там двое штанов все-таки.       Снова быстро улыбнувшись, Архитектор закрепил на поясе сумку, подождал, пока Гурд сделает то же самое, и они вышли наружу.       Уже начало вечереть, но небо еще оставалось синим, и все вокруг было хорошо видно. Люди усмехались, видя голых Архитектора и Гурда рядом, кто-то даже снимал видео — но Гурда это не очень волновало. Архитектор шел рядом с ним, абсолютно спокойный даже в своем дурацком шарфе. Когда он потянулся пальцами к руке Гурда, тот не протестовал. С ним рядом было спокойно и хорошо — и даже если бы сейчас разразилась очередная пыльная буря, вряд ли это смутило бы кого-то из них. Даже если бы пришлось потом изо всех мест вытряхивать песок. Да и солнце обжигало тело уже меньше, чем днем, хотя солнцезащитный крем Гурд благополучно забыл в лагере. Наверное, дело было в слое пыли, успевшей осесть уже после секса.       Когда они увидели проезжающий рядом танцпол в виде дирижабля, Гурд остановился. Его посетила внезапная мысль.       — Что такое? — спросил Архитектор, проследил за его взглядом и улыбнулся. — О. Прекрасная мысль. Мы сможем отдаться музыке безо всякого стеснения.       — Не знаю. Я не особо умею танцевать, если что.       — Это не важно. Я не думаю, что нам надо кого-то впечатлять.       Вот это было прямо в точку. Гурд очень не любил, когда его просили «произвести хорошее впечатление»: после таких слов он как-то сам собой производил плохое. Почему вообще важно это самое впечатление? Для чего оно? Кому какая разница, если они пять минут своей жизни будут смотреть на чужую неловкость? Это всего пять минут и быстро забудется. А здесь вообще не поймешь, то ли что-то выглядит гениально, то ли на него стыдно смотреть. Так что думать об этом и правда толку не было.       Они поднялись на дирижабль. Там было довольно много людей, а музыка била по ушам, но после отличного секса и дремы, да еще рядом с Архитектором, Гурд уже не считал это большой проблемой. Он начал кое-как двигать конечностями, глядя на Архитектора. Тот, как и в сексе, двигался очень пластично и красиво. Похоже, он умел вообще все.       — Не стесняйся, — сказал он Гурду. — Выплесни всю энергию в танец.       И Гурд начал выплескивать. Тело постепенно втягивалось в ритм — и тянулось ближе к Архитектору. Они едва-едва не соприкасались, а иногда даже соприкасались, будто бы случайно. Но от этого становилось только лучше. Глядя в темные глаза Архитектора, смотревшие сквозь маску, Гурд чувствовал себя все увереннее. За все два раза, что он был в клубах дома, с ним такого не было, хотя тогда он был одет, а спину и плечи не обжигало солнце.       Энергичный трек сменился медленным и плавным. Все сразу сбились в пары. Архитектор сделал шаг к Гурду, уже почти врезаясь в него, и положил ему руку на талию.       — Как вовремя, — сказал он.       Гурд положил ему руку на плечо и начал вливаться уже в медленный танец. К счастью, Архитектор вел его уверенно, не давая шанса сбиться или наступить на ногу. Вдобавок его член и бедра прижимались к Гурду, и от этого снова сбивалось дыхание. Гурд слегка задрал голову и поцеловал его: поцелуй растянулся почти до конца песни. Не прекращая двигаться под музыку, Архитектор прижимал его к себе, касаясь руками всего чего можно, и целовал снова и снова. Гурд не отставал. Момент был прекрасен. Когда песня кончилась, люди вокруг даже им похлопали — правда, это сбило все настроение.       — Все-таки тут слишком много людей, — покачал головой Гурд. Музыка опять стала энергичной, и Архитектор его не расслышал:       — Что?       Гурд молча качнул головой на выход, и они покинули танцпол. Но, как только они отошли подальше, Архитектор снова прижал его к себе.       — Не хочется прерывать момент, — сказал он и снова поцеловал Гурда. Возбуждение накатывало все сильнее — и, посмотрев ему в глаза, Гурд сказал:       — Я тебя хочу.       — Это взаимно. — Архитектор улыбнулся. — Но, боюсь, если мы начнем трахаться прямо здесь, этого не одобрят остальные. Тут, конечно, есть дом для оргий, но это слишком… назойливо. Будто указывают, что нам нужно делать. Может, — он коснулся шеи Гурда, — проведем ночь у меня? Я живу один, и мы никому не помешаем.       — Да. Пошли к тебе.       — Тебя не будут искать?       Гурд неохотно вспомнил о своих спутниках.       — Да нет. Я завтра вернусь. Ничего тут такого нет.       Звонить им было бесполезно: телефон в пустыне не ловил. А возиться с записками, которые наверняка никто не прочтет, и тратить время зря… нет, это было чересчур.       — Пошли к тебе.       Архитектор огладил его член, тоже успевший покрыться слоем пыли.       — Я жажду этого не меньше.       Они дошли до дома на колесах, который находился где-то в километре от лагеря Гурда и его спутников — совсем недалеко, в общем. Дом был почти такой же, как у них, вот только Архитектор жил там один. Такую роскошь себе мало кто из бернеров мог позволить.       Внутри царила желанная прохлада. Гурд снял кроссовки и носки, затем часы и сумку и разлегся на полу во весь рост. Чуть холодное прикосновение было прекрасным.       — Я потом пыль уберу, если что, — пробормотал он. После паузы он наконец скосил глаза на Архитектора: тот смотрел на него, чуть не затаив дыхание.       — Я мог бы любоваться тобой бесконечно, — выдохнул он.       — Ну… спасибо.       Архитектор тоже снял с себя все, кроме маски. Затем он что-то достал из ящика, лег на Гурда, завел его руки вверх, связал их и, видимо, приклеил веревку к полу. Гурд был не против: руки теперь приятно холодило по всей длине. А вот чувствовать жар тела Архитектора (который весил не больше его самого) было уже подлинным наслаждением.       — Мы так невовремя остановились, — хищно выдохнул тот и снова принялся целовать Гурда, прикусывая губы. Гурд не жалел о невозможности задействовать руки: он тянулся к Архитектору всем остальным телом, двигал бедрами и обхватывал его ноги своими. Отдышавшись, тот слегка отстранился, натянул презерватив и приподнял Гурда за ягодицы: у него оказались неожиданно сильные руки. Дальше Гурд мог только снова отдаться моменту и чувствовать наслаждение.       Это был очень, очень хороший секс. У него такого не было или очень давно, или вообще никогда. Наверное, с учетом отсутствия болтовни и «слушай, а будешь ли ты против, если я…» — вообще никогда. Лишние слова так все портили. Архитектор просто брал его и имел качественно и со вкусом — как настоящий мастер. А Гурд все равно не любил слова. Если бы ему не нравилось, он бы просто ушел.       Но от Архитектора уходить не хотелось ни за что.       Член Гурда стоял колом уже который раз за день, и он возбужденно дышал, чувствуя пыльный пот на лице и теле. Архитектор тоже растворился в возбуждении, то целуя, то прикусывая его губы, лицо, соски. Пыль и пот его ничуть не смущали: очевидно, лишним он это не считал.       И это было разумно.       От того, как было хорошо, у Гурда даже выступили слезы на глазах. Когда Архитектор наконец лег рядом с ним, приходя в себя, он это заметил.       — Гурд, — в его голосе появилось беспокойство, — я причиняю тебе боль или радость?       — Радость, — выдохнул Гурд, чувствуя, как увлажнились глаза. — Мне с тобой… очень хорошо.       На губах Архитектора снова появилась короткая улыбка.       — Я счастлив это слышать.       Видя, что тот совсем близко к нему, Гурд потянулся вперед со слабым поцелуем. Тело уже было утомлено, но с Архитектором хотелось быть еще и еще. И трахаться тоже хотелось, но уже не было сил.       — Я устал, — сказал Гурд, с неохотой отняв губы. — Третий раз уже трахаемся за день. Но я бы хотел еще. Сделай со мной что-нибудь еще.       Архитектор улыбнулся.       — Я давно не слышал таких слов — но они для меня наиболее приятны. Ты мог бы побыть моей музой… или же холстом.       Гурд недоуменно моргнул:       — В смысле?       — Я некоторое время занимался боди-артом. Научился делать татуировки хной, хотел перейти к настоящим, но передумал: слишком уж большая ответственность. Я взял с собой инструменты, думал заняться татуировками, если останется время… — Он вдруг отвел глаза, будто сказал лишнее. Хотя Гурд не понимал, что тут такого. — Могу потренироваться на тебе. Хна продержится всего несколько дней: вряд ли в здешних условиях она выдержит дольше.       Гурд задумался. Он никогда не хотел сделать татуировку — просто не видел смысла на всю жизнь наносить на тело то, что потом все равно надоест. Но на несколько дней — почему бы и нет?       — Хорошо, — ответил он. — А я должен выбрать татуировку?       — Нет. — Стремительная усмешка. — Я еще сам не знаю, что буду рисовать. Хотя ты меня очень вдохновляешь… но не все сразу. Сначала я подготовлю инструменты и очищу поверхность.       Гурд думал, что «поверхность» — это пол, на котором он лежал, но ошибся. Собрав необходимое, Архитектор привязал его ноги к полу так же, как руки, и принялся протирать тело влажными салфетками: душ в пустыне Блэк-Рок был слишком большой роскошью, поскольку воду было нельзя сливать, да и запасы ее были ограничены. Но сейчас это было вообще не плохо. Архитектор медленно стирал с его тела пыль и пот, поглаживая через салфетку ладонями: от этого тоже становилось очень хорошо. Он протер грудь и руки Гурда, а потом примостился сверху, дав снова почувствовать его член у бедра, и взял в руки кисть и шприц с краской.       — Возможно, тебе будет щекотно, — предупредил он.       — Я не очень боюсь щекотки.       — Замечательно.       И Архитектор принялся водить кистью по его телу. Гурд совершенно не понимал, что он рисовал: направление линий угадать было невозможно. И было действительно щекотно, порой он не мог удержаться и не дернуться от очередного движения кисти. А движений было много: судя по тому, сколько раз Архитектор проводил кистью или ставил точку на руках, а затем на груди Гурда, он рисовал что-то очень сложное и насыщенное деталями. Тем интереснее было предвкушать результат. Правда, через какое-то время щекотка стала уже привычной, нега обездвиженности — тоже, и Гурд начал погружаться в дрему. Сквозь нее он чувствовал, что кисть теперь движется по его шее, потом по груди, животу, бедрам и члену… И вдруг эти прекрасные движения прекратились. Гурд недоуменно открыл глаза.       — Если честно, — развел руками Архитектор, словно извиняясь, — я устал. Да и есть уже немного хочется.       — Да, — медленно кивнул Гурд, — точно. Неплохо было бы. Ты же меня развяжешь?       Архитектор усмехнулся:       — Велик соблазн этого не делать, но лапшу не очень удобно есть лежа. Да и пищеварение, боюсь, за это спасибо не скажет. Можешь посмотреть в зеркале, что получилось.       Он развязал Гурда, и тот, разминая затекшие конечности, подошел к огромному зеркалу в пол (его Архитектор явно привез с собой — зачем такое обычному бернеру?) и охренел. Его тело покрывали филигранные узоры, в которых просматривались самые разные символы — от резного кельтского креста до изображения фаллоса.       — Ты нарисовал на мне член, — заметил Гурд, полуобернувшись к Архитектору. Тот пожал плечами:       — Я там много чего нарисовал. Тебе нравится?       Это была правда: маленьких символов, оплетенных орнаментом, на теле Гурда было предостаточно. На бедрах он разглядел единорога, в районе груди — дракона (кажется, там же, где у самого Архитектора была похожая татуировка), на члене — маленькую стрекозу. А еще там хватало всяких фантастических созданий вроде грифона и василиска: похоже, к ним Архитектор питал особую страсть. В районе паха узоры органично переходили в волосы на теле (со временем, наверное, они должны были стать того же цвета). Удивительно, как получилось спокойно разрисовать грудь, ведь там тоже были волосы…       — Да. Это можно часами рассматривать, как картину.       — Это и есть картина. Ты теперь можешь стать инсталляцией на Burning Man, — Архитектор снова быстро усмехнулся. — Или не делиться этой картиной ни с кем. Выбор за тобой, Гурд Келльсен.       Когда он произносил его имя, у Гурда ускорялось сердцебиение. Впрочем, таким бархатным голосом, наверное, можно было бы и биржевую сводку читать. Или инструкцию к освежителю воздуха. Он мог бы сделать сексуальным и значимым абсолютно все.       Не зная, как уложить все это в слова, Гурд обтер заднюю сторону тела влажными салфетками и сел за стол. Наблюдать за движениями Архитектора тоже было прекрасно. Он превращал даже обычное действо заваривания лапши во вдумчивый и интересный процесс. И дело, конечно, было не в лапше.       «Мне еще никто никогда так не нравился. Да еще так быстро. Я думал, так вообще не бывает, чтобы сразу за день… влюбиться? Странно это. Со мной такого никогда не было. Может, раз так быстро влюбиться, оно и пройдет еще быстрее? Обычно быстро проходит. Хотя как такое может разонравиться? Он же просто прекрасен, не говорит и не делает ничего лишнего, а от того, что делает, просто закачаешься. И голос красивый. И тело. И лицо, наверное, тоже — подбородок-то у него правильной формы, и губы… Везде, говорят, есть подвох, но я его не вижу. Ну или это просто мираж от пустынной жары. Хотя в каком мираже привидится такой потрясающий секс, да еще несколько раз подряд, да еще разный? И чтоб после этого задница болела, как положено?»       Заварившаяся лапша отвлекла Гурда от спутанных мыслей. Он и сам не чувствовал, как сильно успел проголодаться, поэтому ел быстро и с аппетитом. Архитектор же не спешил, успевая заодно и на Гурда посмотреть. Теперь тот уже догадывался, зачем он это делает — созерцает свое творение. Ну или ему просто нравится Гурд. Что, в общем-то, тоже совсем неплохо.       Дождавшись, пока Архитектор наконец доест, Гурд отодвинул оба стакана из-под лапши в сторону и уселся на их место. Хотелось быть ближе к Архитектору, совсем рядом, и смотреть на него не издалека. Хотелось не искать нужных слов и просто любоваться прекрасным телом и лицом, скрытым за маской…       «Так, а я ничего не забыл? Наверное, надо спросить его про маску. Он же наверняка не просто так ее носит, наверняка тут есть какой-то смысл, о котором он хочет рассказать. Надо спросить».       — А зачем тебе маска?       Архитектор сразу смутился.       — Она закрывает мое лицо, как ни странно. Тебе это мешает?       — Целоваться — нет. Но я хочу увидеть тебя целиком.       Поджав губы, он заметил:       — Мое лицо выглядит… своеобразно. Не хотелось бы тебя пугать.       — Я патологоанатом. Меня вряд ли чем можно удивить.       — Надо же… — Несколько секунд спустя Архитектор все же кивнул: — Ладно. Но я ее не просто так ношу.       Он развязал узел банданы и снял ее вместе с маской. У него оказалось действительно очень красивое лицо — с правильными тонкими чертами, аккуратным носом и пронзительными черными глазами. Правда, на бледно-розовой коже были совсем белые пятна — около левого глаза, носа и лба; несколько штук перепало и на черные волосы, придавая Архитектору сходство с далматином.       — У меня витилиго, — пояснил он. — Ничего смертельного, конечно, но я не люблю, когда на меня обращают внимание только из-за пятен на коже. Вдобавок на палящем солнце белые пятна сгорают еще быстрее.       — А на теле у тебя такого нет.       — Раньше было, но я долго лечился и сумел-таки выровнять цвет кожи. Да и пятен там было меньше. Лицо решил не трогать: к тому времени я уже был известен в творческих кругах своей маской, так что тут можно было сэкономить.       Гурд задумчиво рассматривал белые пятна. Раньше он такое видел только на фото в интернете и считал странным. Но Архитектору шла эта белизна, пусть и неровная. Будь он весь такого цвета, походил бы на мраморную статую, идеальную, как античные образцы. Но он был такой, как есть — несовершенный.       Именно это, помнится, привлекало его в инсталляциях. Именно таким было его творение. Да и Гурд тоже.       И теперь он понимал, насколько же это сексуально.       — Ты красивый, — сказал Гурд. Архитектор улыбнулся:       — Спасибо. Ты так просто и искренне это говоришь.       Гурд пожал плечами. Он всегда так разговаривал. Правда, не всем это нравилось… хорошо, что Архитектор был другого мнения.       Тот снова потянулся к Гурду.       — Когда ты сидишь так близко, — шепнул он, — тебя очень трудно не хотеть. Может, вернемся к начатому?       — Да.       И все опять перетекло в секс, на этот раз оральный. Вообще Гурд его не слишком любил, но с Архитектором это было что-то запредельное. Как и любой секс. Как и вообще все. Наверное, даже если бы они играли в «Монополию», это все равно захватило обоих с головой — и, наверное, тоже перетекло бы в секс. Но это было бы прекрасно.       После секса, правда, оба окончательно выдохлись, и на предложение Архитектора сходить вдвоем в душ Гурд устало покачал головой. Во-первых, возиться с переливанием грязной воды в другие канистры было тем еще удовольствием, во-вторых, он просто устал. Его хватило только на то, чтобы снова почувствовать прикосновения ладоней Архитектора ко всем местам (на этот раз ладони были обернуты влажными салфетками), обтереть его в ответ, заползти на кровать и сразу провалиться в сон.       Зато проснулся он, как всегда, рано: Архитектор еще спал. Выглянув в окно сквозь жалюзи, Гурд обрадовался: скоро должен был наступить рассвет. Может, даже удалось бы сделать парочку неплохих снимков. Он обулся и закрепил на поясе сумку с вещами; подумав, нашел в куче вещей куртку и надел ее — с утра здесь бывало прохладно. Хотел уже выйти из дома — но тут вспомнил про Архитектора и обернулся. Тот, наверное, мог бы проспать до полудня и пропустить всю красоту. Этого допускать было нельзя.       Гурд принялся его тормошить.       — Который час? — недовольно пробормотал Архитектор. В этот момент он выглядел не мастером искусства, а обычным человеком, который не привык рано вставать.       — Не знаю, но сейчас рассветет. Пошли смотреть.       Архитектор нехотя продрал глаза (тоже медленно, но не очень завораживающе), обулся и накинул кардиган (зачем его было брать в пустыню — непонятно), словно бы невзначай погладил Гурда по заднице и, зевая, вышел из дома на колесах. Гурд тем временем прикинул неплохую точку обзора и отвел туда Архитектора. Несмотря на задержку, время он рассчитал правильно: уже через пару минут начало подниматься солнце.       Оно восходило медленно, окрашивая почти белое небо в золотой и оранжевый цвет. Длинные горизонтальные полосы серо-синих облаков должны были рассеяться уже спустя несколько часов; солнце также меняло их оттенок на розовый. Вдалеке виднелись горы, линии которых казались удивительно ровными, словно их рисовали кистью. Вокруг прибавлялось людей с камерами и без, которые тоже смотрели на поднимающееся вверх сияющее солнце. Небо постепенно окрашивалось в голубой, затем синий цвет. Гурд пару раз подумывал было достать камеру, но это значило отвлечься от пейзажа, а такое он пропускать не хотел, да и не мог. В какой-то момент он почувствовал у себя на талии руку Архитектора.       — Да, — выдохнул тот, — ты был прав. Это истинная красота.       Гурд на миг обернулся к нему. Архитектор не надел маску, и в свете восходящего солнца пятна на его лице казались яркими бликами. Судя по всему, он тоже был заворожен происходящим. Гурд прижался к нему поближе, нащупав рукой член, и продолжал наблюдать за рассветом.       Ради этого точно стоило сюда приехать.       — Ты показал мне удивительные вещи, Гурд Келльсен. — Архитектор коснулся губами его щеки. — Спасибо тебе.       Гурд смог только улыбнуться в ответ.       Природа всегда завораживала его больше, чем люди — и он был рад, что кто-то разделил с ним этот рассвет и это чувство. Это значило не меньше, чем хороший секс. А, может, даже и больше.       Они долго стояли и смотрели на небо и солнце, пока оно не взошло окончательно. Тогда Архитектор коснулся рукой груди Гурда:       — Может, пойдем обратно? Похоже, уже все.       — Ага, — разлепил губы Гурд. — Пошли.       И снова посмотрел на Архитектора. Улыбка на его губах держалась на удивление долго.       Когда они снова вошли в дом Архитектора и разделись, Гурд плюхнулся на кровать, думая об увиденном. Архитектор присел рядом и обнял его за плечи.       — Удивительное зрелище. Я надеялся, что встречу здесь нечто прекрасное, но такого не ожидал. Хотя я видел немало рассветов в своей жизни, это что-то. Так что спасибо, что разбудил меня.       — Ага.       Гурду не хотелось разговаривать. Он просто положил голову на плечо Архитектору, и тот гладил его по груди. Этого было вполне достаточно.       — Ты сделал мои последние дни прекрасными.       Сказав это, Архитектор замер — словно опять у него вырвалось лишнее. Гурд тоже напрягся.       — «Последние»? В смысле? Ты что, неизлечимо болен?       Архитектор отвел глаза — и руки тоже.       — Может, ты забудешь, что я только что сказал?       — Нет уж. — Гурд пристально посмотрел на него. — В чем дело? Все-таки твое витилиго смертельно?       — Нет, я же говорил, это ерунда, моей жизни оно никак не угрожает.       — Тогда в чем дело?       Гурд был не намерен отступать — и, кажется, Архитектор это понял. Он вздохнул и заговорил:       — Видишь ли, я приехал сюда не просто так. Это мой первый Burning Man — и он же станет последним. Я приехал сюда, чтобы умереть.       Гурд удивленно заморгал.       — Зачем?       — У меня есть на то причины, — спокойно отозвался Архитектор, уже взяв себя в руки. — Я не хочу в них никого посвящать. Не хотел и говорить кому-то, что приеду сюда умирать… но ты, кажется, заразил меня своей искренностью.       Гурд смотрел на него, ничего не понимая. Этот человек редкой красоты, умеющий подмечать ее во всем, хочет умереть? Зачем? Для чего? Он же не старый, у него на вид нет проблем со здоровьем, кроме неважного витилиго…       — И как ты собрался умирать?       Архитектор улыбнулся краями губ.       — Я уже говорил тебе, что мое творение — мой Человек — тоже сгорит, как и главная статуя фестиваля. Но я построил ее для себя.       — То есть ты хочешь устроить самосожжение?!       — Да. А что здесь такого? На Burning Man уже был случай самосожжения, да и другие самоубийства. Как я уже говорил, здесь трудно кого-то чем-то удивить.       — Но это же страшно больно. Есть куча других способов покончить с собой, при этом не терпя дикую боль несколько часов…       Архитектор улыбнулся, но как-то грустно.       — Моя смерть — творческий акт. Сколько в ней заключено боли, уже не будет иметь значения.       — Ты совсем рехнулся, что ли? — Гурд начал раздражаться. — Какой еще творческий акт? Зачем тебе просто так брать и кончать с собой, да еще таким жутким способом? Ты думаешь, что твои обгоревшие кости посчитают творческим актом?       — Я… — Архитектор немного смутился. — Не хотел тебя этим расстраивать. Наша встреча должна была быть мимолетной и прекрасной, не омраченной такими материями.       — Может, у тебя психическое заболевание? — с надеждой предположил Гурд. — Так тут помощь оказывают, можно найти кого-то, если что… Зачем тебе кончать с собой? Скажи уж, раз начал.       Архитектор уставился в стену.       — Я уже много лет об этом думаю. Я устал искать себе место в этом мире. Это нормально, когда тебе чуть за двадцать — но не сейчас. Я всегда хотел быть частью чего-то действительно великого — и наконец понял, что нет ничего более великого, чем смерть.       — Ничего подобного, — перебил его Гурд. — Я вскрывал нескольких самоубийц в морге. Ничего великого в их трупах не было. Они просто умерли раньше времени, глупо и зазря. Зачем с этим торопиться?       — Потому что… — Архитектор замолчал, словно пытаясь подобрать слова, и наконец сказал: — Потому что это единственный выход для меня. Другого нет.       — Да почему другого нет-то? Может, у тебя там, в Сиэтле, некуда податься. Но мир большой, там полно других мест и вещей, которые может делать. Да я не знаю, даже в Данию со мной поехать, у нас там американцев полно. Мало ли вариантов.       Архитектор пытливо уставился на него — и вдруг отвел взгляд.       — Ты молод. У тебя есть желание с этим бороться. И это прекрасно, но…       — Я всего-то на тринадцать лет моложе тебя. Не бог весть какая разница. Я не подросток. Да и то уж скорее подросток бы подумал о суициде, чем взрослый мужик. Зачем хотеть умирать?       — А разве ты никогда не хотел?       Гурд твердо покачал головой:       — Никогда. Я многого не понимаю в жизни, в людях, меня многое раздражает — да и место в мире я тоже не нашел. Не знаю, найду ли. Но лучше уж продолжать искать, чем устроить пафосное самосожжение только потому, что тебя все достало.       — Ты немного все упрощаешь…       — Все и так проще некуда. У тебя нет денег? Бросил любимый человек? Кто-то умер?       — Нет…       — Ну, а чего тогда ты сдаешься? Ты же можешь себе везде найти работу, ты великолепный художник, рисуешь хоть по дереву, хоть по телу… Хочешь талант свой убить просто так. Глупое решение.       Архитектор коснулся его рукой:       — Гурд, не спеши с выводами…       Гурд резко встал.       — Мы уже все сказали друг другу. Я говорю, что твое решение глупо, ты говоришь, что нет. Добавить больше нечего.       Он начал обуваться. Архитектор снова потянулся к нему:       — Погоди, зачем ты уходишь?       — Я все сказал.       Помолчав, тот предложил:       — Может, захватишь что-то из одежды? Или солнцезащитный крем? Там уже явно потеплело.       — Не надо. — Взяв все вещи, Гурд направился к выходу и в последний момент обернулся. — Увидимся завтра. Не смей кончать с собой.       Когда он открывал дверь, Архитектор вдруг произнес:       — Лоренцо.       Гурд снова обернулся:       — Что?       — Ты спрашивал, как меня зовут. Лоренцо Фьори.       — Странное имя. Ты же вроде американец.       — У меня итальянские корни.       Действительно, лицо Архитектора напоминало людей с фресок эпохи Возрождения. Такое же красивое, тонкое, возвышенное…       Гурд вышел наружу, захлопнув за собой дверь.       Пока он шел обратно к своему лагерю, Гурд все сильнее уставал и раздражался. Его то и дело останавливали другие бернеры и просили сфотографироваться с ними — дескать, «такие татуировки круче любого костюма, чувак!». Насчет татуировок Гурд, в общем-то, был согласен, но внимание и общительность других его тяготили. Сначала он еще соглашался остановиться, потом просто отмахивался и шел дальше. Мало ли татуированных фриков на Burning Man, найдут себе других.       Товарищи по лагерю тоже присвистнули от его вида, заодно поинтересовавшись, не обменял ли он свою одежду на татуировки хной. Подумав, Гурд сказал, что да. По сути, так оно и было, ведь его одежда осталась у Архитектора. К счастью, спутники не стали особенно лезть к Гурду, и он обтерся салфетками, оделся (сразу стало неудобно) и, ко всеобщему удивлению, забился в угол с электронной книгой. Читать, впрочем, он не мог: в голову ничего не лезло, кроме мыслей об Архитекторе.       Вот как может человек с таким тонким чувством прекрасного, такой эрудированный, такой красивый и искусный в сексе быть таким тупым, чтобы вознамериться покончить с собой на пороге сорокалетия? Да еще через самосожжение? Вряд ли он это придумал, чтобы впечатлить Гурда (уж лучше впечатлил бы чем-нибудь другим). Чего ж ему не сидится на этом свете? Судя по тому, что Архитектор живет один в своем доме на колесах (арендовать который стоит немалых денег), он явно не нуждается. С сексом у него тоже все в порядке. Создать произведение искусства он может буквально из ничего, да и знаний ему хватит не только для лекций студентам. Что ж ему не нравится? А, главное, зачем так болезненно и жестоко, даже варварски кончать с собой? Что в этом приятного? Неужели он не понимает, что обгоревшим трупом он уже никому и ничего не сможет доказать, особенно себе?       Гурд со вздохом отложил бесполезную книгу в сторону и закрыл глаза. Ему сразу представилось лицо Архитектора — сначала в привычной маске, потом без нее. Наверное, без нее было даже лучше, несмотря на странные пятна витилиго. Странно было не ценить такое красивое лицо. И грудь. И руки. И пальцы. И член. И все остальное. А уж какое удовольствие все эти части тела могли доставлять… Никто из тех, с кем Гурд спал, даже и рядом не стоял с Архитектором. Так хорошо ему не было никогда.       И это, пожалуй, будут самые нелепые отношения в его жизни: провести вместе незабываемые полтора дня, полные любви, а потом наблюдать за пафосным самосожжением партнера. Хоть кино снимай.       Когда появились мысли о привлекательном теле Архитектора, Гурд ощутил зарождающееся возбуждение, но осадил себя. Во-первых, он уже был не один, во-вторых, секса, кажется, ему хватит на месяц вперед. Или на два. Да и зачем продолжать думать о человеке, который поступает так глупо.       Но Гурд все думал и думал, и не мог остановиться.       «Неужели я и правда влюбился? Вот черт. Глупо влюбляться в человека из другой страны, с которым ты встретился раз в жизни на несколько дней. Влюбляться в склонного к суициду еще глупее. Хотя он же сразу знал, что у меня синдром Аспергера, и не отшатнулся. Другие обычно смущаются, потом делают вид, что все нормально, потом начинают ругаться… а здесь сразу все пошло не так. Во всех смыслах».       И все же нельзя было не вспомнить, с каким уважением к нему относился Архитектор. Даже когда имел его, привязав руки и ноги к полу. Даже если он просто хотел секса. Это было… даже не уложить в слова. Впрочем, Гурд всегда плохо их подбирал, порой даже у себя в голове.       На миг ему стало жалко себя. Отношения, которые могли бы стать великолепным воспоминанием, станут очень странным воспоминанием, а Архитектор — очень странным партнером. И, конечно, Гурду опять не повезет с новым начинанием.       «Может, лучше было бы не тратить деньги и сидеть дома? В конце концов, погода в Орхусе сейчас не такая плохая. Иногда даже солнце светит».       В общем, размышления только навевали тоску.       Намазавшись солнцезащитным кремом, Гурд прихватил сумку, вышел наружу и поехал на велосипеде в противоположную от Архитектора сторону. Нужно было попытаться отвлечься, заинтересоваться происходящим, ходить и снимать разные инсталляции и все такое прочее…       Но очень скоро Гурд понял, что в одиночестве ему здесь делать нечего. В первый день ему вся яркость вокруг очень быстро приелась, и сейчас тоже. Если же он останавливался вокруг действительно интересного объекта, в голове сам собой начинал звучать голос Архитектора, рассказывающий какой-то факт. С ним было бы интереснее смотреть даже на то, на что сам Гурд внимания бы не обратил.       Да и трахаться с ним было бы существенно интереснее.       Простая белая футболка (от пыли, впрочем, скоро ставшая бежевой) отбивала многих желающих познакомиться: на Burning Man буднично одетые люди казались более странными, чем разноцветные фрики. Гурд этим пользовался, и к нему почти никто не лез. Вот только это ему тоже счастья не приносило.       Сориентировавшись на местности, Гурд нашел тот самый кэмп из палаток с ничего внутри. Организатор его даже узнал, спросил, где «тот симпатичный тип в маске». Пробормотав, что они сегодня не виделись, Гурд получил пропуск внутрь и зашел в ту самую палатку.       Тот же фонарь и то же тряпье на полу. Тот же запах тела.       Только теперь Гурд был один.       В другой момент он бы порадовался тому, что один среди всей этой суеты, никто его не донимает, не лезет и не болтает под руку. Но сейчас чувствовалось, что чего-то не хватает. Точнее, кого-то. Кого-то, кто держал бы Гурда за руку в пыльной буре, кто гладил бы его по груди, кто прикасался к его телу тонкой кистью, кто трахал бы до изнеможения.       Не зная, на кого ему злиться, Гурд вцепился себе в волосы, чувствуя на них слой пыли и песка.       «Всего ничего времени прошло, а я без него не могу. Как так вышло? Мне ведь тяжело с другими людьми. Почему с ним не тяжело? Почему так хочется, чтобы он тут был? Был рядом?»       Ответа не было. Вокруг была тишина.       Гурд зачем-то сфотографировал палатку и вышел. Наверное, пора была возвращаться в свой лагерь — но не хотелось. Не хотелось вообще никуда — кроме мест, где был Архитектор. Но с ним Гурд договорился увидеться завтра, и нарушать свое обещание он не собирался. Значит, нужно было убить время как-то еще.       Он странствовал по Блэк-Рок-Сити, изредка делая фото. Заглянул в несколько кэмпов. Что-то съел. Дошел до Храма, где люди оставляли то, с чем хотели проститься, и сидели в тишине. Тоже сел в тишине, пытаясь оставить в Храме мысли об Архитекторе.       Не получилось.       Зато удалось встретить закат в довольно уединенном месте, и даже сделать несколько неплохих фотографий. Правда, в реальности краски неба были куда живее, да и необъятность этой красоты нельзя было передать. Глядя на нее, Гурд чувствовал себя совсем крохотным по сравнению с древней природой.       «Может, Архитектор именно с ней решил воссоединиться? Прекрасное с прекрасным… нет, все равно это глупая идея».       Хотя, пока он смотрел на закат, ему все же стало полегче.       После этого Гурд проигнорировал все громкие танцполы и мероприятия, пытавшиеся его завлечь, пошел домой и уснул. Ему снились тонкие линии узоров, похожие на его татуировки.       Которые мог рисовать только Архитектор.       Утром Гурд позавтракал вместе с товарищами и сразу же направился к дому Архитектора. Постучал в дверь, в окна, подергал дверную ручку. Никто не отзывался.       «Наверное, опять красит своего Человека».       Он развернулся и направился в сторону инсталляции: он помнил, где она находится. Еще издалека увидел поднимающийся в небо столб дыма — и похолодел.       «Нет, только не это… он же обещал!»       Гурд почти побежал в ту сторону, порой врезаясь в прохожих. Выходит, не стоило доверяться слову Архитектора? Тот все же решил не ждать его и свести счеты с жизнью среди недели? Даже ничего не прощание не сказав?..       Приближаясь, Гурд все четче осознавал, что горит именно инсталляция Архитектора. Именно его Человек. И вокруг него уже собралось приличное количество народу, снимающих это действо. Гурд ускорился еще немного и начал пробиваться сквозь толпу, неразборчиво извиняясь. Может, он еще успеет, может, растормошит остальных…       — Гурд?       Знакомый голос заставил его застыть на месте. Обернувшись, Гурд увидел рядом Архитектора в маске и сиреневой футболке, как при первой встрече. Только футболка уже была целая, не изрезанная.       Архитектор поспешно взял его за руку и притянул к себе. Он улыбнулся. Гурд, похлопав глазами и несколько раз понапрасну открыв рот, все же спросил:       — Ты не…?       — Я передумал. — Архитектор посмотрел на свою горящую инсталляцию. — После нашего разговора я по-иному посмотрел на вещи. Конечно, ничего не решится в один момент. Останутся проблемы и изъяны. Мы все так несовершенны и вечно стремимся к идеалу… хотя все, что нам нужно — это найти другое несовершенство.       Он обнял Гурда за талию.       — А инсталляцию я все равно собирался сжечь в середине недели. В воскресенье слишком много всего горит, дышать невозможно. Я хотел сразу после этого пойти к тебе — но, вижу, ты меня опередил.       В голове Гурда путалось множество мыслей, но наконец две победили. Посмотрев в глаза Архитектору, он сказал:       — Ну ты и придурок, конечно.       И, привстав на цыпочки, поцеловал его в губы. Вокруг все опять начали умиляться и аплодировать, но не прерываться же было из-за этого.       Хотя после этого Гурд все же отстранился и пробормотал:       — Давай отойдем отсюда, что ли. Тут народу слишком много.       — Как скажешь. — Архитектор в последний раз глянул на горящего Человека. — Я вернусь сюда чуть позже, чтобы убрать мусор.       Когда они оказались в несколько более тихом месте, Гурд понял, что не знает, о чем говорить. Он так далеко не планировал. К счастью, заговорил Архитектор.       — Я приношу свои глубочайшие извинения, что доставил тебе столько неприятных минут. Я не хотел ни с кем обсуждать свои намерения, это вырвалось случайно… хотя сейчас я даже этому рад. Без тебя я не понял бы, что в моей жизни и правда не все кончено. Я вспоминал твою искренность, твое желание до меня достучаться… — Архитектор взял его руку в свои. — Мало кто из моих знакомых такой. Ты действительно уникальный человек, Гурд Келльсен. Настолько уникальный, что я хотел бы не расставаться с тобой еще очень долгое время.       Гурд хлопал глазами, не зная, что сказать. Архитектор, видимо, тоже растерялся.       — Ты говорил, что мы могли бы вместе поехать в Данию… видимо, это уже неактуально?       — У тебя же наверняка работа в Сиэтле, — наконец пробормотал Гурд.       — Я обрубил все концы. Я же говорил, что давно раздумывал о самоубийстве. Взял с собой только необходимое и немного денег.       — Много, раз в одиночку арендовал целый дом на колесах.       Архитектор улыбнулся:       — Полагаю, у нас разные понятия о количестве денег. Но это мелочи. В общем… — Он медленно убрал руки. — Я понимаю, что тебе, скорее всего, уже не хочется иметь со мной никаких дел. Но я хотел бы поблагодарить тебя за проведенное со мной время. Оно было прекрасным. Оно дало мне второе дыхание — и желание попытаться найти свое место в мире еще раз.       Гурд не ответил. Кашлянув, Архитектор сказал:       — Ну что ж… Я очень рад нашему знакомству, Гурд Келльсен. Будь счастлив.       И повернулся, собираясь уйти. У Гурда наконец разжались губы:       — Подожди.       Тот с достоинством обернулся:       — Да?       — Я не хочу, чтобы ты уходил. Не знаю, как сказать, у меня всегда было сложно со словами.       Подойдя поближе, Архитектор снова взял его за руку:       — Это было вполне доходчиво.       Гурд выдохнул, собираясь с мыслями. Теперь говорить было совсем трудно, пусть даже и ничего не утаивая.       — Я не особо думал, когда предлагал. Не представлял по-настоящему, что я кого-то привезу с собой. Но… — Он посмотрел в темные глаза Архитектора. — Я думал о тебе весь день. И сейчас думаю, когда ты здесь. И буду думать, когда вернусь в Данию. Наверное, проще будет о тебе думать, если ты поедешь со мной. Хотя я не знаю, что из этого получится. Да и после окончания безвизового периода тебе надо будет возвращаться в Штаты.       — А сколько идет этот период?       — Девяносто дней.       Архитектор улыбнулся и легко коснулся губами его щеки.       — Думаю, нам этого хватит с головой. А потом я могу приехать еще. Я не очень стеснен в деньгах.       — Это мягко говоря….       Гурд прижался к нему, не зная, что сказать еще. Хотя, судя по ласково обнимающему его Архитектору, говорить уже ничего не требовалось.       — Знаешь, — сказал тот, — моя инсталляция уже догорает, и понадобится убрать мусор и золу. Но я тут подумал… возможно, из привезенного с собой материала и свежего угля я смогу сделать немного краски. Ты не хочешь еще какую-нибудь роспись у себя на теле?       — Хочу, — Гурд азартно поцеловал его. — Очень хочу.       — Тогда тебе придется помочь мне все убрать. Вдвоем мы справимся гораздо быстрее.       — Ага.       — А потом, — Архитектор с улыбкой коснулся ножом футболки Гурда, — мы придумаем, что с ней можно сделать интересного.       Гурд кивнул, тоже улыбаясь.       Что из этого получится, сказать было нельзя. Может, Архитектор все-таки тоже не совсем здоров психически, как и Гурд, и ему стоит пообщаться с психиатром. Может, они очень быстро разойдутся и снова будут жить по разные стороны океана. Кто его знает, как это все закончится в итоге.       Но, по крайней мере, могло получиться здорово. Лучше любого хюгге.